скачать книгу бесплатно
Будь здоров, волосатый детина.
Я на нарах была: Колыма, Магадан,
Под вагоном гремели колеса.
И однажды в пути мне сказал капитан:
«На, кури, я принес папиросы».
Я курила «Казбек», он принес «Беломор» —
Папиросы со скрытым намеком.
Он был парень простой, но в душе зимогор,
С недалеким до пенсии сроком.
Надо признаться честно, Софье очень удавались стихи тюремной направленности, которые можно было бы назвать диссидентскими, если бы она написала их лет двадцать назад, при живом генеральном секретаре и генеральной линии партии. Но сейчас к таким стихам никто предвзято не относился, поэтому завоевать внимание читателей такими стихами было весьма проблематично.
Когда Софья Михайловна утомилась от тюремных стихов и вышла к подружке в маленький сквер перед домом на улице Карла Либкнехта, та обрадовалась ей как дорогому подарку. А когда Софья прочитала ей свое новое стихотворение, Ася только руками всплеснула:
– Неужели это ты сама написала? Неужели сама?!
– Да, – гордо ответила Софья Михайловна и сделала губы коромыслом.
– А я думала Кучин какой-нибудь. Или Круг.
– С чего это вдруг? – в рифму ответила Софья.
– Да уж больно на тебя не похожи стихи эти.
– Похожи, не похожи. Дело не в этом. Это же шансон.
– Чего?
– Шансон, говорю. Есть такое направление в песенном творчестве.
– Так это ещё и песня? Спой тогда.
– Вот ещё, – заупрямилась Софья. – Ты же знаешь, что петь я не могу. Голоса у меня нет. Но мотив в голове уже вертится.
– Мне бы так сочинять, – мечтательно произнесла Ася, – я бы стала знаменитой. Начала бы петь со сцены. Удивлять. Покорять сердца.
– Значит, тебе мое стихотворение понравилось? – не поняла Софья.
Ася красивым жестом поправила шляпу и продолжила:
– У меня душа сентиментальная. Я как что-нибудь трагическое вспомню – так заплачу. Как смешное увижу – так рассмеюсь.
– Ну и что? Причем здесь поэтический дар?
– Сама не знаю, – призналась Ася, – но хочется чего-то такого.
Говоря это, Ася сложила ладошки, поднесла их к плоской груди и смиренно посмотрела в небо.
– Так хочется необычного чего-то. Так хочется.
Софья с сожалением взглянула на неё и презрительно произнесла:
– Дура ты.
– Сама дура, – тут же отреагировала Ася и отвернулась.
Какое-то время обе старухи в шляпах сидели молча, и смотрели в разные стороны. Наконец Софья не выдержала и сказала:
– А хочешь, я тебе другое стихотворение прочту. Лирическое.
– Читай, – согласилась Ася, предполагая, что это стихотворение, наверняка, будет хуже первого. Вот тогда она над Софьей поиздевается от души за то, что она дурой её назвала. Как будто сама лучше.
Софья Михайловна вздохнула, подняла кверху свой увесистый подбородок, кое-где заросший белыми тонкими волосками, и начала декламировать, слегка пошевеливая в такт стихам правой рукой:
Я зимою стихов не пишу,
В них искрятся холодные грани.
Печь топлю и воды приношу,
Чтобы ярче горели герани.
Чтобы ранним восходом весны
За окно, сквозь плетенье сиреней,
Проступали цветочные сны —
Полукруглые листья и тени.
Когда стихи были прочитаны, Ася с недоумением посмотрела на Софью Михайловну и спросила:
– У вас что, отопление отключали этой зимой?
– С чего ты взяла? – тем же тоном ответила Софья, не понимая до конца, в чем тут дело. Почему Ася об этом спрашивает?
– Ты пишешь, что печь топила. На даче жила, что ли?
– Это же аллегория, – стала объяснять Софья. – Образ такой. Понимаешь. Сентенция.
– Нет, не понимаю, – заупрямилась Ася, – настоящий поэт должен говорить правду. Если отключали отопление, так и скажи. Нечего мне голову морочить.
– Ну и ну! Больше я не буду тебе стихи читать.
– Не читай. Не больно-то и нужно.
– Не буду. Я думала, ты в поэзии разбираешься. А ты, оказывается, ничего в ней не смыслишь. Вот и поговори с тобой.
– А герань как?
– Чего?
– Не замерзла герань без отопления? А то я у тебя хотела попросить листочек, чтобы у себя посадить. Мне герани с детства нравятся, которые красным цветут.
Софья Михайловна слушала подругу и молчала. Ну, о чем рассуждать с этой старухой, которая совсем выжила из ума. И зачем только она стихи ей прочитала? Ясно же было, что она ничего не поймет. Раньше Гегеля не понимала, сейчас её стихи не понимает. А ещё говорит, что сентиментальная, что хорошо разбирается в искусстве. Да таких сентиментальных в России – пруд пруди, а талантливых людей – единицы. Вот возьмет сейчас и уйдет от неё Жирмунского читать. Что ей время-то зря тратить. У неё дар. Ей творить нужно, пока вдохновение не ушло. Пока ничего не болит.
Софья Михайловна посидела ещё немного рядом с Асей и поднялась, чтобы уходить. Откровенно говоря, Софья предполагала, что Ася начнет её останавливать. Но Ася проводила её долгим взглядом и подумала: «Совсем выжила из ума старая. Стихи начала писать в семьдесят лет».
На следующий день Софья Михайловна встала рано. Выпила полстакана крепкого чаю, села возле окна за стол, положила перед собой чистый лист бумаги и стала думать о том, что бы ей такое написать, о чем ещё никто до неё не додумался. За окном было серое осеннее утро. Вершины лип заслоняли окна второго этажа.
Раньше в это время она отдыхала у бабушки в деревне. Дни тогда были короткие, но яркие, разлинованные по желтой траве длинными синими тенями. Прямо за бабушкиным домом зеленой стеной стоял лес. После дождя оттуда наплывал смоляной дух. И всегда где-то там, в лесу, каркали вороны, перелетая с ветки на ветку, с дерева на дерево. И всегда в лесу можно было увидеть что-то новое, чего раньше она не замечала.
Софья Михайловна ещё раз посмотрела в окно. Нет, ничего нового в городе за окном не происходит. А если за окном ничего не меняется, то о чем писать стихотворение? Должно же что-то к этому подтолкнуть.
И тут позвонила Ася:
– Представляешь, – взволнованным голосом заговорила она, – наши ученые такой аппарат изобрели, который всё лечит.
– Что всё? – с раздражением переспросила Софья, которую оторвали от важного занятия.
– Всё. Сердце, печень, суставы. Понимаешь. Я еле успела позвонить им туда. Заказала этот аппарат за полцены… Вот как повезло мне.
– И сколько же это? За полцены.
– Восемь тысяч всего за такую нужную вещь… Я успела за первые двадцать минут сразу после передачи. А то бы пришлось покупать тысяч за тридцать, а может и дороже ещё.
– Аппарат, который всё лечит? – с иронией переспросила Софья.
– Он даже сам определяет, что лечить. Представляешь. Сам определяет, сам лечит и сам программу задает по оздоровлению всего организма на клеточном уровне.
– Ну и ну! – проговорила Софья, прикрывая ладошкой рот, чтобы не зевнуть. – И ты всему этому веришь?
– А как не верить? Там какой-то профессор выступал, – продолжила объяснять Ася. – Сказал, что они проводили опыты на больных. Так вот, он всем помогает, этот аппарат, без разбору. И всё лечит. Все болезни. Представляешь, какой аппарат нужный умные люди придумали.
– И ты за него уже деньги заплатила?
– Да. Перевела куда надо.
– Вот дура! Я думала, ты лучше соображаешь. Думала, что тебя на кофейной гуще не проведешь.
– Почему это? – возмутилась Ася после небольшой паузы.
– Да не бывает таких приборов. И аппаратов таких не может быть.
– Как не бывает? – переспросила Ася упавшим голосом.
– Потому что даже врач, собрав все анализы, порой ошибается в постановке диагноза.
– Но профессор…
– По радио сказал, – продолжила Софья.
– Да.
– А ты видела этого профессора? Документы у него проверяла?
– Да как? Он же по радио.
– А ты всему веришь, что сейчас по радио говорят?
– Да не всему. Но мне такой аппарат очень нужен… Понимаешь, бывает, чего-то в спине заболит, заболит, а чего там такое болит – понять не могу. А тут я бы аппарат этот подключила и всё бы. Он бы сам все болячки мои нашел и сам вылечил бы.
– Жаль мне тебя, – вдруг проговорила Софья со вздохом. – Просто жаль.
– Это почему это?
– Соришь ты своими деньгами без разбору. А есть себе покупаешь всякую дрянь. Вот питалась бы хорошо. Ела бы фрукты, да рыбу хорошую, вот бы и чувствовала себя прилично. Может и голова у тебя заработала бы ладом.
– Да ну тебя, – обиделась Ася и положила трубку.
После этого разговора Софья Михайловна, сколько не смотрела за окно, сколько не вздыхала, сколько не вглядывалась в туманную осеннюю даль, так ничего и не смогла больше придумать. Стихи на ум не шли. Утро пропало даром. И всё из-за этой бестолковой подружки, которая верит всему, что по телевизору показывают и по радио говорят. Хотя, что возьмешь с человека с незаконченным высшим образованием…
На следующий день, когда Софья едва успела приблизиться к столу, чтобы заняться творческой работой, ей снова позвонила Ася:
– Знаешь, почему сейчас туалетная бумага стала такая тонкая? Только возьмешь в руки – уже разваливается, – сказала она тоном человека, который только что узнал важную тайну.
– Нет, – не понимая в чем тут дело, ответила сонная Софья Михайловна.
– А я узнала.
– Ну, и в чем же?
– Это для того, чтобы из неё было удобнее делать колбасу. Ха-ха-ха!
– И ты из-за этого мне позвонила? – возмутилась Софья.
– Да… Я думала, ты посмеёшься вместе со мной.
Софья Михайловна положила трубку, поморщилась, охнула с сожалением и поняла, что сегодня снова ничего не напишет. Эта дура опять испортила ей настроение. Ну надо же придумать такую чушь.
Софья Михайловна откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Солнечный свет стал проникать сквозь её морщинистые веки прямо в голову, и от этого душа постепенно начала наполняться какими-то далекими детскими воспоминаниями, когда Софья открывала для себя мир. Когда обыкновенная зелёная трава вдоль забора вызывала восторг. Когда легкое дуновение ветра, от которого шелестела листва, уже что-то значило, уже о чем-то говорило.
Софья привычным движением взяла авторучку, придвинула к себе чистый лист бумаги. Сейчас она напишет первую строчку стихотворения. Сейчас, сейчас. Это стихотворение будет навеяно детскими воспоминаниями. Оно будет пронзительным и ярким, как солнечный свет за окном. Ей надо только сосредоточиться. Только отрешиться от всего сиюминутного.
И в это время снова зазвонил телефон.
Софья Михайловна с раздражением подняла трубку.
– Да.
– Ну, куда сегодня пойдем? – глуховатым голосом спросила Ася.
– А мы куда-то собирались? – холодно переспросила Софья.
