Принцип «Земля»

Сложившаяся неопределенность давила на присутствующих еще и тем, что она возникла неожиданно. Большинство, исключением были только настоящие земляне, просто никогда не были в подобных ситуациях. Кто-то уже готов был подчиниться, кто-то еще сомневался.

И Майкл, и Макар понимали, что отмолчаться сейчас, означает потерять момент и позволить пратиарийцам выиграть одно очко. Так же они осознавали, что если тронется один, то поплывет вся толпа.

– А с чего это мы все должны вас послушаться? – раздался громкий, но не уверенный голос из толпы.

Майкл решился, наконец, возразить, но не решился сделать это сам и попросил крикнуть первого попавшегося человека с достаточно мощной на вид дыхалкой.

– Вы все являетесь собственностью тандема Манкоа. Поэтому распоряжения Манкоа для вас обязательны, – ответил уверенно Рейпатеонд.

Здесь уже Майкл перескочил рубеж трусости и осторожности.

– Не, вы слышали! – вскипел от этих слов он. – Мы собственность тандема! Это, то есть, я чья-то собственность! Нет! – продолжил возмущаться Майкл, рассчитывая, что окружающие поддержат его протест. – Нет! – снова повторил он.

Но непонимание ситуации и нерешительность поддерживали лишь тишину.

– Нет! – крикнул Макар.

– Нет! – еле успел его поддержать Майкл.

Но цепная реакция так и не возникла.

Рейпатеонд вспомнил рекомендации Деша, что нужно аккуратно помочь нескольким робким выполнить то, чего мы хотим, тогда шансы, что остальные не будут сопротивляться возрастут. Он понял, что момент, если еще не упущен, то как раз настал, и нужно не говорить, а действовать.

Переглянувшись для контроля с Дешем, он кивнул Блонису, и тот с другими пратиарийцами подошли к собравшимся и предложили не терять времени и проходить в гоны. Таким образом, активное действие пратиарийцев возобладало над вербальным сопротивлением Майкла.

Когда тебя взяли за руку и повели, тем более учтиво, без грубости, то решение принять гораздо проще. А за первыми людьми было проще последовать другим.

Видя это, Майкл и Макар поняли, что им уже не удастся остановить исход. А оставшись на площади они просто раскроют себя. Поэтому они так же плавно, уже не нарушая течений, распределились по гонам. Двигаясь среди людей, они все же продолжали изнутри вести информационную работу.

– Мы же не знали, что так собираться не положено, – переговаривались идущие.

– Это пратиарийцы считают, что так не положено. Но это не значит, что так оно и есть! – убеждал Макар. – У вас должна быть своя точка зрения!

Те, кто шли с ними рядом и слышали это, с дичайшими взглядами смотрели на Макара, означавшими, что они услышали что-то невообразимо для себя вопиющее.

– Вы же ничего не ломали, не громили, не взрывали, – продолжил Майкл. – Почему же это не положено?!

– Да в любом случае, захотели собраться, собрались, – поддерживал его Макар.

Эти слова, особенно «не взрывали» уже просто взорвали сознание неискушенных доселе новичков нарушения порядка. Это слово им казалось вообще невозможным, просто неуместным в условиях нормального уклада жизни.

Майкл, Макар, Эмили и остальные настоящие, покинув гоны на первых же остановках, не торопились возвращаться обратно в центр. Вернулись они побежденными, но еще более озлобленными и окрыленными.

*

Сразу, как только все возвратились, в чайном штабе состоялось срочное собрание. Никого даже не нужно было звать. Все собрались сами.

– Нееет, вы это слышали?! – брызгал Майкл – Мы собственность Манкоа! Это если не бред то, как минимум, отборнейшая чушь!

– Остынь немного, – советовала Эмили.

– Какой остынь? Какой остынь?! – расхаживал нервно из стороны в сторону он. – Нельзя сидеть, сложа руки! Нужно действовать! Даже говно само не выйдет! Его срать надо! А тут, понимаешь, нужно поставить на место целую…, целый…, всех этих Притиарийцев!

– Остынь! Не трать серотонин на эмоции, – как человек, чувствуя определенную солидарность с ним, направляла в продуктивное русло его Эмили. – Потрать его на план действий.

– Ага, остынь! Остынешь тут! Ты видела, что они сделали? Они практически силком потащили их по вагонам! Конечно, после этого все табором пошли с площади!

Несмотря на то, что насильно никто никого никуда не тащил, ни Эмили, ни Макар, ни другие не стали спорить с Майклом и разуверять его в его интерпретации случившегося.

– Ну, захотели люди собраться! Имеют право! – не унимался Майкл.

– Не очкуй. Если они откажутся от предоставления нам прав, то мы им еще покажем, на что мы способны! Да мы просто вывернем их наивную Прату семь раз наизнанку! – поддержал его Макар. – И начнем мы с требования свободы, так сказать, собраний и выходных!

– Бесподобный план! Только с чего начнем? – остановила безудержный полет размытых фантазий Эмили. – Я, честно говоря, в деструктивных делах не большой мастер.

– С чего ты взяла, что это деструктивное дело? – удивился Макар.

– Вы пытаетесь разрушить существующий порядок! – ответила Эмили.

– Не вы, а мы! – уточнил Макар. – Это во-первых. А во-вторых, мы строим новый логичный удобный недискриминационный, – еле продекламировал он, – порядок.

Макар загибал пальцы на руке, считая преимущества нового мироустройства.

Арамаан расхаживал по комнате. Сегодняшние события до сих пор гудели девятыми валами в его жилах, привыкших к размеренной жизни в тишине и молитве. Мало того, что судьба лишила его в одночасье даже веры, закинув на Клетион, так теперь и на Прата начинало зарождаться такое же инакомыслие, которое он считал корнем зла у себя дома на Земле. Но теперь, здесь он не находил в себе чувства неприятия этих тенденций.

Изингома у окна скручивал партию уже высушенных листьев очередного «чертополоха», который ему удалось отыскать, в сигару и тут же пробовал ее на вкус и эффективность. Он говорил, что жить без табака не может, и готов перепробовать все, чтобы найти подходящую замену. В анашишковых лесах ему удалось подобрать кое-что не уступающее, а здесь на Калипре он пока в поисках.

– Господа, кажется, вот эта зелень весьма не дурно дурит! – провозгласил изингома, затянувшись в очередной раз. – Попробуете? – любезно предложил он.

– Не откажусь, – ответил Макар и протянул руку за сигарой.

– Аккуратно, – предупредил Изингома, передавая дымящуюся трубку.

– А я, пожалуй, лучше завтра, после того, как вы останетесь живы, – поосторожничал Майкл.

– А что у нас есть? – поинтересовался Арамаан, возвращаясь к главной теме. – У нас есть центр, где мы можем промывать как угодно мозги. Пока можем! – уточнил он. – У нас почти есть возможность оставаться непонятыми. По крайней мере, язык учат большинство.

– Они хотят его учить! Они хотят отличаться! Это важно! – подчеркнула Эмили свои наблюдения.

– Это означает, что они начали самоидентифицировать себя, – заключил Изингома. – У них появились желания. Нашему электорату уже года три отроду!

– У нас есть еще два больших преимущества перед аборигенами, – сказал Макар. – Для нас, людей, врать – это естественно! Это обеспечит нам длительное алиби.

Макар сбросил пепел сигары на стол, раздавил его пальцем и вывел в пыли цифру «один».

– Это для нас врать естественно, – поправил его Изингома, искушенный политик и стратег. – А эти несчастные клетионцы, похоже, не пробовали ложь на вкус. Кто их знает?!

– Это не страшно. Они на самом деле такие же. Из того же теста! – уверял Макар. – Нужно только дать им ее попробовать! Они уже купились и на язык, и на выходные. И на забастовки почти купились.

– Даже не зная, что это такое и что они в них участвуют, – добавила, смеясь, Эмили.

– Здесь главное правильно все обставить! – согласился Изингома.

– У нас есть еще один безусловный козырь, – продолжал Макар. – Я повыспрашивал кое-какие моменты у нашего друга Авдея об этих пратиарийцах. Для нас так же естественно причинение ущерба и даже самопожертвование ради цели. А для пратиарийцев это, прежде всего, иррационально!

– Да я взорву себя атомной бомбой перед ихним Капитолием, – вскричал Майкл.

– Не нужно взрывать себя, – охладил его Макар. – Для этого у нас найдутся более неисчерпаемые кандидатуры. Самое главное, что пратиарийцы не будут ожидать от нас ничего подобного! Это их слабое место. Они такие же дети, в этом смысле, как и клетионцы. Они полные придурки!

– Точно. Их слабое место в том, что они придурки! – повторил Майкл с налетом ненависти и нескрываемого азарта.

– Ну, вы разошлись, ребята. Давайте для начала оценим результаты этих выходных, – предложила Эмили. – Согласитесь, что не так уж и плохо все вышло. Мы даже получили ответную реакцию!

– И не смогли ничего ей противопоставить! – недовольно огрызнулся Майкл.

– Подожди. Ты же сам говорил, что люди не готовы еще, – напомнил Макар. – Так оно и есть.

– Вот теперь нам нужно будет научить их правильно оценивать эту ситуацию, – поддержала Эмили.

– А так же правильно общаться со своими хозяевами, – добавил Изингома. – Я боюсь, что они теперь попытаются активно препятствовать свободному хождению людей по своим делам.

– Этому мы научим, – уверил Майкл.

– К следующим выходным! – конкретизировал Макар.

– Маленьким? – уточнил Майкл.

– На счет маленьких подумаем, стоит ли что-то затевать. Все-таки можем не успеть прогреть почву. А на холодной стоит ли? А вот к большим в конце обиора как раз нужно готовиться!

– Итого у нас пятнадцать ариядов, – сказала Эмили, – дорисовывая в пепельном пятне рядом с цифрой «один» цифру «пять».

*

В префератах Манкоа и университета Пианс победу не праздновали. Все работали в обычном ритме. Для них это было просто решением технической проблемы, реальные масштабы которой никто себе пока не представлял.

Тот факт, отмеченный в Манкоа и преферате университета Пианс, что с первого рабочего конжона нового обиора почти все напряженности рассосались, а в течение двух конжонов сошли на нет и остальные, а так же спокойный выходной на восьмой конжон, не давал повода серьезно возвращаться к теме. Казалось, что предпринятые действия возымели должный эффект.

Майкл, старательно сдерживаясь, назвал бы пратиарийцев прогрессирующими дегенератами. Такое спокойствие, на сформировавшемся фоне, непременно должно было бы вызвать озабоченность. Но не у непривыкшей к интригам Прата, где даже нет такого понятия, как «честь», которое возможно только при наличии тех, у кого ее нет. Поэтому ничего не ожидалось и не принималось никаких попыток что-то прояснить, принять превентивные меры.

Бомба снова взорвалась неожиданно.

43

Эвелина и Глеб, измождая фантазию, конспирировались в закоулочном баре на окраине центра города. Посетителей было не очень много, но все небольшими увлеченными собой компаниями. Приглушенный свет и назойливые матовые блики на затертых черных столешницах от мигающей на сцене светомузыки бодрили веселящихся и утомляли тех, кто топил свои трудности. Поэтому, вряд ли кто-то мог заметить, что Глеб упорно не торопился пьянеть, несмотря на то, что бармен Эвелина подавала ему уже четвертый широкий стакан разбавленного черного чая со льдом.

Эвелина устроилась сюда недавно, поскольку прежняя вольная и даже хаотичная, как окрестил ее Глеб, диверсионная деятельность закончилась после присоединения к Примуле.

Она снова временно отвлеклась, чтобы обслужить других посетителей, подошедших к барной стойке. А вернувшись через несколько минут, обнаружила Глеба, полностью ушедшего в задворки своего сознания или даже подсознания.

– Повторить? – спросила она.

– Мне, кажется, что мне уже достаточно, – улыбнулся в ответ Глеб.

– Куда пропал?

– То есть? – сморщился Глеб, не поняв, что имеет в виду Эвелина.

– У тебя вид, будто ты на Луне. О чем думаешь?

– Не поверишь. Молюсь практически!

– Ну, в принципе, выглядишь соответствующе случаю, – присмотревшись на Глеба, сказала Эви. – О чем? Или о ком?

– Чтобы все удалось. И знаешь, на какой мысли себя поймал? Сижу, думаю «Помоги, Господи! Я сделаю, все, что Ты захочешь. Я постараюсь Тебе…, я обещаю…», дальше думаю, «…я буду…». И вот сижу теперь и думаю, что же я буду?

– Все ясно, – сделала вывод Эвелина. – Повторить! Может, все-таки не только для вида?

Эвелина заметила активизировавшегося клиента и оставила Глеба размышлять дальше.

«Да, собственно, что я могу пообещать? Все что у меня есть, и так Твое, – думал дальше Глеб. – Все мы в Твоей воле! Что бы я ни сделал, это все равно…».

– Не грузись. Все еще будет хорошо! – подбодрила, в очередной раз оказавшись возле Глеба, Эвелина.

– Да я знаю, – ответил он. – Если ничего уже быть не может, то ничего и нет. Настоящее есть только тогда, когда есть будущее. Но мы-то есть!

Эвелина даже немного поморщилась и покачала головой, пытаясь разобраться в услышанном и прикрывая задумчивость усердной протиркой барной стойки.

– Ты в штабе давно не показывался, – перевела она тему.

– Необходимости не было, а лишний раз светиться там… Зачем, если можно встретиться и, например, здесь?

– Я была недавно. Говорят, сестра звонила.

– Что-то рассказывала?

– У них там человек потерялся. Парнишка. Мигель. Просто уже не появляется больше двух недель. Дома его нет. Где могли его поискать, уже поискали. Нету.

– Больницы, морги, полиция…?

– Конечно.

– Чтобы совсем бесследно…? – задумался Глеб. – Раньше, лет так десять назад, я бы сказал, что это странно. А сейчас…

– Чаша так не думает. Он не взял свой детектор, – продолжила Эвелина.

– Забыл, – логично предположил Глеб.

– Они там уже вспоминали всем штабом. Говорят, что он его почти никогда с собой и не брал. Хуже другое. Пелка заставила Уайдшера проверить прошивки всех вакцин. Они каждую прошивку готовят индивидуально, хотя и с одного шаблона, и хранят. В одной нашли изменения, которых быть не должно. Похоже, что эту вакцину готовил как раз Мигель.

– Как это? Изменения, которых быть не должно! Это что значит?

– Ну, откуда я знаю? Уайдшер темнит, но говорит, что похоже на вторичную подмену цели. При каком условии? Пока точно не установили, но похоже, что прояснения деталей первой.

– А Браннекен куда смотрел? – вспылил Глеб, оценив новость, но через секунду отошел. – Он вообще-то типа биологом там. За программную часть Уайдшер отвечает. И сколько таких вакцин сделали?

– Нашли, говорят, одну. Проверяют остальные. Пелка там всех на наадреналинила.

– Надо пойти самому узнать, – закончил Глеб. – Не в восторге я от таких сюрпризов. Подмена цели, подмена цели… – рассуждал он. – Вполне возможно, по этой причине не получена часть трансфонаторов.

Глеб снова остался один и какое-то время наблюдал за Эвелиной, как она неумело, но стараясь казаться профессиональной, наполняла стаканы. Пока в помещение не влетели несколько грифов.

«Облава? Или зачистка? – напрягся он. Но по сформированной уже привычке даже голову повернул не резко, посмотрев на них краем глаза. – Или просто смотрины? Сейчас такие повсюду случаются».

Потом он стал себя успокаивать, попивая свой бутофорский виски, как бы не обращая внимания на происходящее. Эвелина тем временем не подходила к Глебу и тоже изо всех сил старалась не смотреть на Глеба даже вскользь.

***

В участке Германа допрашивали. Из его карманов выпотрошили все, что при нем было. Он снова встретился с добрейшей администраторшей гостиницы и овальным швейцаром, который и здесь выглядел таким же равнодушным к происходящему, как и на работе. С администраторшей они даже поспорили.

Герман утверждал, что не знает эту женщину. Она же клялась в обратном, рассказывая небылицы про сломанный ключ, который, однако, удалось предъявить. Также она рассказала, что в тот же день, когда этот господин жаловался на ключ, вечером другой настоящий постоялец того номера сообщил дежурной, это уже была не я, что в его номере кто-то рылся в вещах.

– И вы вызвали по этому поводу полицию? – поинтересовался следователь.

– Кто же ему поверил? – довольно естественно возмутилась администраторша. – Можно подумать, можно помнить, как оно все там у него лежало. Да, может, уборщица что-то и подвинула. Он же не заявлял, что вещи разбросаны.

– А зачем Вы тогда об этом рассказываете, если Вы и сами ему не поверили? – заметно напрягаясь уточнил следователь.

– Ну,… ну, я просто… я рассказываю все по порядку, – нашлась администраторша.

А вот версия охранника совпадала с версией Германа. Охранник не узнал его. При этом он утверждал, что у него отличная память на лица, поскольку он уже шесть с лишним лет работает швейцаром в этой гостинице, здоровается с каждым постояльцем. И даже более того, он утверждал, что помнит гостей, когда они приезжают в отель даже несколько лет спустя.

По номерам счетов, выписанных Германом на листке, полиция легко восстановила фамилии и адреса лиц, упомянутых там.

– Где и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Лейлой Явершек, уроженкой города Блед Словенского округа, Ериасом Петранди, Сейидом Дарауи…? – напирал следователь. – Имена этих людей были в Вашем списке.

– Я не знаком с этими людьми.

– Откуда они в вашем списке?

– Это не мой список. Кто-то забыл его на столе в кафе, где вы меня нашли. Мне стало любопытно даже, что может объединять этих людей.

– И что же, по-вашему?

– Вероятнее всего, это некий список приглашенных. Может, как раз вы и сможете объяснить мне это? – провокационно развернул разговор Герман.

«А я был бы вам за это весьма признателен», – закончил он мысленно фразу.

– А для чего в списке приглашенных указаны счета некоторых их них? – не поддавался следователь.

– Вы меня об этом спрашиваете?

– Вас. Именно вас! – уверенно говорил следователь.

– Это не мой список. Откуда мне знать?

– И Ваше имя, кстати, тоже здесь есть?

– С чего вы взяли, что это мое имя? Это просто совпадение!

– Перепишите этот список на чистый лист, – предложил тогда следователь.

– Зачем?

– Мы без Вас разберемся, зачем нам это нужно. Просто перепишите, – настаивал следователь.

– А потом вы возьмете мой список и будете утверждать, что он мой? Нет, так не пойдет.

– Не Вам здесь решать, что пойдет, а что не пойдет, – повысил голос следователь. – Не хотите переписывать, пишите тогда, что угодно.

Герман написал несколько строк какого-то стихотворения, стараясь исказить свой почерк.

– Вы так всегда пишете? – спросил следователь, посмотрев на образец.

– Всегда, – ответил Герман.

– Хорошо, – закончил следователь. – Отведите его в камеру, пускай еще посидит там денек, пока мы тут разберемся с его писаниной, – приказал он охраннику.

*

«Ну, что ж, во всем есть свои плюсы и минусы, – рассуждал Герман. – Я потерял здесь уже много времени, но они сами сказали мне имена и фамилии моих…»

Он даже не знал, кто они ему, подельники, коллеги, соучастники. Но чего? Ведь общего смысла мероприятия никто из них не знал».

Скудность обстановки в камере, а так же ее открытость, не предоставляли возможности для чего-либо иного, как думать. Рассуждая о происходящем, Герман обратил внимание, что его личное отношение к заданию теперь диаметрально противоположно таковому в момент получения конвертов. Он попытался нащупать точки соприкосновения этих двух отношений, осознать момент перемены и, самое главное, причины.

Две мысли, фактически два сознания передрались в его голове, но осталось все же последнее, столь же целеустремленное, но более хитрое, более расчетливое, более жесткое. Он удивился тому, что на эти две точки зрения ему удается посмотреть как бы сверху, хотя и не полностью от них абстрагируясь. Где-то вдали нечетко ощущалось, что эти линии, как две команды, данные изнутри, понятные и не вызывающие неприятия. Герман так же краем сознания чувствовал, что его нынешняя жесткость странная, как будто не его, словно маска, но комфортная, не создающая внутреннего конфликта.

Его недолгие размышления прервал охранник, который в очередной раз прошел по коридору мимо камер и прогремел палкой по решеткам. Герман в этот раз негромко ругнулся. Охранник это услышал, но не разозлился. Только довольно ухмыльнулся. Ему было достаточно того, что он зацепил хотя бы одного из задержанных своим поведением. Герман заметил реакцию охранника.

Когда психозы утихли, Герман снова завяз в каких-то своих сумбурных рассуждениях: «Следователь был очень уравновешен. Лишь однажды повысил голос. Дежурные в отделениях были такие же, спокойные, невозмутимые. Даже равнодушные. Но все-таки очень непосредственные, раскованные».

Слухи давно ходили, что в полиции работают они, особенно с тех пор, как появились грифы. Но…

Во время очередной выходки охранника Герман с видом, что он уже не выдерживает этих звуков, вскочил с места, подбежал к решетке и заорал:

– Гнида красноухая, ты еще долго будешь это делать?

Но охранник, довольно улыбаясь ехидными глазами, молча прошел мимо. Возвращаясь обратно, он словно ждал, что задержанный выдаст очередную порцию эмоций, и был готов испить ее. Однако, Герман решил лишить его этого удовольствия. Охранник удалился, явно не получив ожидаемого, а Герман знал, что в следующий раз ему будет уделено особое внимание.

Он угадал. Перерыв до следующего обхода оказался короче прежних. Охранник прошел мимо его камеры, но сразу же вернулся и нахально посмотрел на молчащего Германа.

– Тебе, наконец, понравилась моя музыка?

– Так себе, – пробурчал под нос Герман.

– Что ты там такое сказал?

Теперь бесился охранник. Его бы не выводило такое поведение задержанного, если бы в прошлый раз Герман не позволил себе агрессивную реакцию. Теперь охраннику не хватало этой злости, словно воздуха. Он со смаком молниеобразно прогремел по решетке Германа.

– Ну, как? – не унимался он.

– Как твое чертово имя? – просипел, не поднимая взгляда, Герман.

– Чё ты там сказал?

Охранник подошел вплотную к решетке.

– Имя твое как, спрашиваю? – самоуверенно и вызывающе смотрел в лицо охранника Герман.

– Тебе зачем?

– Фэн клуб открыть! – ответил Герман, без резких движений вставая с места.

Охранник надменно захихикал, но назвался.

– Зак! А ты, типа, умный что ли? Или смелый? – хамел на злазах охранник, опираясь руками на пруты решетки.

– Модный, – ответил Герман, медленно шагая к охраннику. – Ловлю свежие веяния.

Когда Герман оказался на близком расстоянии от решетки, охранник отпустил руки.

– А чё успокоился-то? Мне понравилось, как ты в прошлый раз повис зубами на прутьях, – донимал охранник.

– А ты чего руки-то убрал? Зубов боишься? Зак! – наступал Герман, подтверждая свою уверенность движениями бровей. – А, Зак! – Он очень четко и звучно произносил его имя, затягивая первый звук. Герман подошел вплотную к решетке и взялся за прутья. – Руки свои поставь сюда. Посмотрим друг на друга. Зак! А?! Или они у тебя уже трясутся?

– И что дальше?

Охранник оказался и тех, на кого прием «слабо?» действует сильнее, чем красная тряпка на быка. Он, не спеша, тоже взялся за решетку, расставив руки шире, каждой рукой через прут от рук Германа. Его плечи ему это позволяли. Они смотрели в глаза друг другу.

– Что, справился со страхом? Зак! – Герман дразнил охранника словами.

– Чего не кусаешься? – накалял атмосферу и охранник.

Герман напрягся, словно пытаясь поднять решетку, но бросил руки и отвернулся от Зака. Тот довольный засмеялся. Герман снова повернулся и, изображая злобу, но без резких движений, взялся левой рукой за решетку.

– Ну, и что ты можешь сделать? – проговорил Зак.

– А что я хочу сделать? – улыбнулся ему в ответ Герман. – Как ты думаешь?

– В твоей ситуации это имеет значение? – усмехнулся Зак.

Герман видя, что немного ослабил бдительность и настороженность собеседника, улучил момент и долбанул охранника в палец, ту его часть, которая была по внутреннюю сторону решетки. Времени прицеляться и осторожничать не было. Необходимо было использовать единственную попытку и при этом не промазать. Поэтому Заку было больно, так как зубец, раздавив ткань, дошел до кости.

Зак не стеснялся в подборе слов. Он снова с остервенением прогремел своей дубиной по решетке. Но Герман не сводил глаз с пальца охранника.

– Что ты смотришь? Шлань залетная!

– Кровь-то есть? Покажи! – теперь надменно позволял себе говорить Герман.

– А с какого якоря ей не быть? – огрызнулся Зак.

Герман, выяснив для себя то, что хотел, уселся в дальнем углу камеры и принялся тщательно оттирать зубец. Зак, пыхтя, надеялся дождаться ответа. Герман открутил с тупого края зубца крышку, капнул чем-то на угол рубашки, закрутил все обратно и продолжил тереть. Наконец, он выдавил.