скачать книгу бесплатно
– Ты узнаешь, – сказала Эмма. – Уже скоро.
Тут она встала, покачиваясь. Как будто все ее мягкие части усохли, осталась только пустая пыльная оболочка.
Леандр тоже заметил это и протянул руку, чтобы поддержать ее, но Эмма предупредила его жестом. Медленными, трудными шагами она покинула комнату.
– Привет, Джейми, – сказал Леандр, все еще стоя спиной ко мне.
– Как же вы узнали, что это я? – шутливым тоном сказал я. – Вам всем нужны новые трюки. Этот я сейчас почти ожидал.
– Садись, – пригласил он, направляя меня к софе. – Где Шарлотта?
Я пожал плечами.
– Я думал, что так оно и может случиться, – сказал Леандр.
– С миссис Холмс все в порядке? – спросил я, чтобы сменить тему.
– Нет, – ответил он. – Хотя это и так очевидно. Скажи мне – я связывался с твоим отцом, но хочу это услышать от тебя, – как дела в твоей семье? Как твоя дорогая маленькая сестренка? Она все еще любит «Твоих маленьких пони», или как там они называются? Иногда Джеймс очень по ней скучает.
– С Шелби все хорошо, – сказал я. – Она покончила с маленькими пони и теперь рисует портреты собак. Начинает приглядываться к средним школам в районе нашей квартиры.
Леандр улыбнулся:
– Джеймс шумел насчет того, чтобы отослать ее в Шеррингфорд. Было бы прекрасно, если бы вы учились в одном месте. Воскресные обеды. Мини-гольф по выходным. Или роллер-дерби. Это ведь семейный спорт, нет?
– Ну да. – Хотя я был почти уверен, что это называлось просто катанием на роликовых коньках и что я бы скорее умер, чем занялся подобным. – Только я слышал, как вы сказали: «Никакой платы за школьное обучение». Мы не можем себе позволить отправить Шелби в Шеррингфорд. Не своими силами. И уже не секрет, что вы оплачиваете расходы на меня.
Его улыбка погасла:
– Это не относится к твоей семье. И никогда не станет относиться. Я буду поддерживать твоего отца всегда, Джейми. Потому что знаю, что он никогда не попросит меня о… Не важно, о чем. Послушай, никогда не думай, что ты будешь жертвой в этой войне. Ты ею не будешь. Я об этом позабочусь.
Невидимая война с невидимой кровью. Или с видимой, только не нашей – пока. Ли Добсон уже стал ее жертвой, и я был на волосок от того, чтобы тоже ею стать.
– Как она хотя бы началась? – Я задал вопрос, который мучил меня неделями. – К примеру, зачем Холмсы вообще наняли Августа Мориарти? Я знаю, что это был рекламный трюк или что-то в этом роде, но если вы все так ненавидите друг друга, для чего родителям Холмс было идти на этот риск?
– Знаешь, это долгая история.
Я рассмеялся:
– Я хотел сказать, что даже не знаю, как мне вставить ее в мое плотное расписание избегаемого гостя.
И это было правдой. Что еще я собирался делать в этот день? С тем же успехом я мог бы заполнить несколько пробелов, с которыми Холмс не собиралась мне помогать.
– Ладно, – сказал Леандр. – Но, если ты собираешься заставить меня рассказать об этом, сначала мы выпьем чаю.
Через десять минут и после чайника «Эрл Грея» мы устроились на софе. Где-то вдалеке раздавался шум прибоя.
– Ты знаком с историей столкновений Шерлока Холмса с профессором Мориарти, не так ли? Шерлок обезвредил немало злодеев, но Мориарти превосходил их всех. Настоящий ублюдок. Каждый второй преступник в Англии платил ему за крышу. Он организовывал их действия, связал их в сеть. И Холмс смог вычислить паука в этой паутине. – С отсутствующим видом Леандр потер виски. – Останови меня, если уже слышал это раньше.
– Я слышал это раньше, – сказал я и подул на чай.
Полмира слышало об этом раньше. Шерлок Холмс готовится к схватке с профессором, Холмс и доктор Ватсон мчат в Швейцарию, чтобы ускользнуть от него, мой прапрапрадедушка на скале всматривается в водопад, не зная, погиб ли его друг и напарник в его глубинах. И Холмс, и Мориарти в тот день исчезли. Мориарти навсегда, а человек, который вернулся на Бейкер-стрит, сделал это только через годы, уничтожив последних агентов короля преступного мира.
В рассказе было как-то так.
– В детстве я не понимал, почему так важен Мориарти, – продолжал Леандр. – В историях доброго доктора он не упоминался вовсе вплоть до «Последнего дела Холмса», где он, казалось, был придуман специально, чтобы объяснить все фантастически странные преступления, расследованные Шерлоком. А потом он снова исчез. И ты знаешь, развиваясь, наши отношения с этой семьей стали вполне цивилизованными. Ну, на самом деле – в некоторой степени пронизанными осознанием своей вины. У них была не лучшая репутация – проклятье печально известной фамилии делает такое с людьми – «грехи отцов» и так далее. Но они не были Наполеонами преступного мира. Именно это я и сказал моему отцу.
– И как дело пошло дальше?
Леандр провел рукой по гладко зачесанным назад волосам.
– Так себе, – признался он. – Он ответил мне, что у них в крови есть наклонность к преступлениям. Мы могли быть в мире с ними до начала этой истории с Августом, но мы так или иначе провели бо?льшую часть двадцатого столетия, враждуя.
– А мы провели? – уточнил я, потом поправился: – Вы провели?
Как я понимал, Ватсоны провели двадцатое столетие, преимущественно проматывая в карты впечатляющее наследство.
– Извини, если я ошибусь с датой, – сказал Леандр, прихлебывая чай, – но в девятьсот восемнадцатом Фиона Мориарти, переодетая мужчиной, заняла должность охранника в Синг-Синге. Костюм, как я понимаю, включал в себя мешочки с мукой, привязанные вокруг ее талии ради объема. По-видимому, маскировка была прекрасной. После двух месяцев избиений наиболее закоренелых преступников и, как полагают, сбора информации она уволилась. Через две недели она дала себя арестовать за ограбление банка среди бела дня, снова переодетая мужчиной, но уже другим. Ее посадили. Ночью она вывела из Синг-Синга двадцать заключенных через туннель, который копала предыдущие десять дней. Туннель прошел под Гудзоном.
Я позволил себе присвистнуть:
– И она смылась?
Он улыбнулся:
– У туннелей есть вход и выход, так? Мой прадедушка устроил на выходе костер. Бедные заключенные с воплями побежали обратно к своим камерам. Они думали, что получат свободу, а получили только клубы дыма. И она тоже осталась за решеткой. План у нее был умный, знаешь ли. Целых пять из этих заключенных были подручными ее отца. Они помогали растить ее. После смерти Мориарти-старшего они сбежали в Америку, чтобы не попасть в длинные руки Шерлока Холмса, – Леандр поднял бровь. – Сантименты. В итоге они всегда вас подводят. – Для этой части он приберег патетический тон.
– Вы не можете в это верить, – сказал я.
– Ну, Фиону в конце концов подвели именно они. Самое смешное, что она была при деньгах. Их у нее было достаточно, чтобы подкупить местных судей. Чтобы подкупить полицейских. Чтобы подкупить гангстеров из Таммани-холла [3 - Таммани-холл – коррумпированная верхушка правящей в описываемый период времени в США Демократической партии, известная связями с преступным миром.]. И она пыталась, но никто из них не притронулся к ее деньгам. Они слишком опасались последствий. Более того, один из них написал своему старому другу Генри Холмсу, который первым же кораблем приплыл в Америку – как раз вовремя, чтобы раскрыть ее планы и разрушить их.
– И это был не конец истории, я думаю.
– Нет. Все продолжилось следующим образом. Тысяча девятьсот тридцатый год. Ограбление банковского хранилища. Глазго. Все преступники схвачены, но драгоценности исчезли. Догадайся, кто появился в обществе в рубинах ценой в миллионы фунтов? – Он рассмеялся, заметив недоумение на моем лице. – Джейми, ты пробыл в Америке слишком долго. Фунтов стерлингов. Денежная единица. По-видимому, один из нанятых ими жуликов доставил им рубины через канализацию, с помощью подъемного блока. Квентин Мориарти заявил, что драгоценности достались его жене по наследству, но Джонатан Холмс доказал лживость этого заявления с помощью пары крыс, скальпеля и женского носового платка. Тысяча девятьсот сорок четвертый год, Мориарти грабят музеи Европы в течение Второй мировой войны. Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой – они заседают в Нобелевском комитете. Тысяча девятьсот семьдесят второй – мою старшую сестру Араминту попросили раскодировать серию сообщений, зашифрованных подстановочным кодом Френсиса Бекона. В сообщениях говорилось о продаже ядерных боеголовок. Теперь Уолтер Мориарти. На кой черт ему понадобились боеголовки? Наверно, перепродать их с выгодой. Он пошел под суд. У двоих присяжных обнаружилась редкая форма рака. Жена судьи пропала. Все спокойно. В новости ничего не попадает. А потом кто-то убил всех трех кошек Араминты.
– Боже, – сказал я, – это ужасно.
– Уолтер Мориарти вышел из тюрьмы через четыре месяца. Балаган. И все же – запомни! Не вся семья была плохой. – Он налил себе чаю. – На самом деле там на каждое поколение находилось одно червивое яблочко. Остальные… Ну, я знал Патрика Мориарти, когда был молодым. Мы встречались на вечеринках в Оксфорде, достаточно пили, чтобы блевать на углу, и сравнивали счета. Мы говорили о кровной распре между нашими семействами – хотя тогда это было ничто по сравнению с тем, чем является сейчас, – и он сказал, что фундаментальная разница между нами была в том, что Холмсы – бессердечные оптимисты, а они – пессимистичные гедонисты.
– Бессердечные оптимисты? – Моя Холмс не казалась особенной оптимисткой. – В каком смысле?
– Ты видел древнее изображение богини справедливости? С завязанными глазами и весами. Сделана из блестящей меди, чтобы не трогали. Я думал о нас в этом смысле. Чтобы судить других людей, вы должны удалиться от них. Не все Холмсы сыщики, как ты знаешь. Далеко не все. Большинство из нас заканчивает в управлении. Некоторые – учеными, некоторые – юристами. Один сухой сучок, мой двоюродный брат, продает страховки. Но когда мы занимаемся расследованием, мы стараемся не оглядываться на закон. У нас собственные средства. Иногда, если закон сбоит, у нас свой собственный суд. Чтобы обладать этой властью… надо не позволять эмоциям ослеплять тебя. Поможет вам посадить человека знание, что у него голодают дети? И, в конце-то концов, несдержанность – не в нашей природе. Мы – это мозги, ты знаешь. Тело – просто чтобы перемещать нас с места на место. Но со временем мы отвердеваем. Становимся ломкими, глядя на себя так долго. Может быть, для дела это и лучше. Потому что ты не можешь выполнять эту работу без веры, что она действительно что-то меняет, действительно делает мир лучше. И не можешь полагать, что ты в силах сделать мир лучше, не будучи грандиозным эгоистом.
– А Мориарти?
Леандр посмотрел на меня поверх чашки.
– У них куча денег и фамилия, которая сделала их париями, и только немногие из них доросли до гениальности. Так что они чувствуют себя причисленными к лучшей части человечества. Исходите из этого, мой дорогой Ватсон. Но до нынешнего поколения в семействе не было столько на редкость развращенных представителей одновременно. Не считая членов вроде Патрика, – прибавил он со смехом. – Он дорос до управляющего инвестиционным фондом. Мы говорим о наименьшем зле. Он выстроил пару финансовых пирамид. Как-то так… Ну, Август был славным парнем, гораздо лучше, чем когда-нибудь сможет стать Патрик. Он был терпелив с Шарлоттой. Умный как черт. Когда Эмма и Алистер наняли его, Алистер стоял в двух шагах от того, чтобы стать центром газетного урагана, и нам требовалось сформировать хорошее общественное мнение. У нас двадцать лет не было ссор с Мориарти. Память о них стерлась. Тогда это казалось хорошей идеей.
– Это будет написано на нескольких надгробных камнях к тому времени, как всё закончится, – сказал я.
– У тебя довольно едкое чувство юмора. – Он взглянул вдаль. – Хотя, может быть, ты и прав. Всё начинается сначала.
– А моя семья? – спросил я его. – Мы не принимали участие в чем-то из этого?
Прозвучало по-детски. Я знал, что я-то принимал участие. Но меня растили на рассказах о Шерлоке Холмсе. Мой отец одевался, как бывший детектив. Я представлял себе, что мы находимся в гуще заварушки, ведя честную борьбу рядом с Холмсами.
– Уже давно нет, – сказал Леандр. – Может быть, слишком многие из нас стали роботами. Чересчур отдалились. Говоря точно, наши семейства были дружественными, но не дружили. И напарников в них не было. Пока я не встретил твоего отца. Пока ты не встретил Шарлотту.
Я вздохнул. Я ничего не мог поделать.
Он наклонился и взял меня за плечо:
– Ты оказываешь на нее хорошее влияние. Просто дай ей немного пространства. Я не думаю, что у нее был когда-либо друг до тебя.
Итак, я дал ей немного пространства.
По утрам мой роман Фолкнера, тишина после полудня, когда я бродил по их библиотеке, вынимая книги, которые хотел бы прочитать, но не мог, потому что это были сплошь первые издания с позолоченным титульным листом и тонкими страницами, предназначенные для того, чтобы на них смотрели, но никогда не открывали. Я боялся их испортить. Я боялся многого. Меня пугало, что через несколько недель я буду снова в школе, без дружбы Холмс, и ужас от этого сидел иглой у меня в затылке, как от потери, которая еще не произошла. Я был в таком раздрае, что не мог стряхнуть с себя это чувство даже во время наших обедов, где Леандр сидел рядом со мной вместо Эммы. Пытаясь меня приободрить, он рассказывал нелепые неприличные истории о моем отце, которые всегда заканчивались тем, что один из них забирал другого под залог из тюрьмы.
– У меня никогда не было лицензии, видишь ли, а полиция не любит работать с любителями. – Он сам себе улыбнулся. – Но клиенты любят. Да еще как! Напомни мне, чтобы я тебе рассказал о твоем отце и рыжей дрессировщице львов.
– Пожалуйста, – взмолился я, – пожалуйста, не надо!
Где была Холмс? Там и не там. Молчалива, как ворона на проводе. В тот раз за обедом ее отец разговаривал по-немецки с гостем, скульптором из Франкфурта, который не знал английского. Их был целый список, гостей за обедом, один-два каждый вечер, и, когда обед заканчивался, Леандр и Алистер уходили с ними в кабинет, и дверь за ними закрывалась. Приходилось невыносимо долго ждать, пока они встанут из-за стола и удалятся, чтобы мы могли уйти тоже.
Тогда это дневное заклятье рушилось. Холмс и я шли в мою комнату и неожиданно вновь могли разговаривать.
В первый вечер она встала, пригладила свою юбку и посмотрела на меня долгим взглядом, потом вышла и зашагала по коридору. Я пошел за ней, как во сне, потеряв ее за поворотом длинных и извилистых коридоров. Но я знал, где она будет. Там, в гостевой комнате, возле моей кровати, она сняла туфли. Покачав одну из них на пальце, она взглянула на меня, прикусив губу, и это было бы смешно, но вместо этого зажгло в моей груди жар.
– Привет, – сказал я, ощущая сухость во рту.
– Привет, – сказала она и подобрала энциклопедию, которую не было видно на темном полу. – Что ты знаешь о Бхагавад-гите?
Ничего.
Я ничего не знал об эпической поэме в семьсот строф на санскрите, и я не знал, почему предполагалось, что меня это должно было заботить в полночь, во вторник, в доме ее родителей, где предыдущей ночью она скользнула в мою постель как призрак и потянула меня на себя. Она осталась и рассказывала мне эту историю, пока я не уснул, свернувшись безобидным клубком.
На следующую ночь она говорила о «Тысяче и одной ночи».
Утром ее не было. Когда я открывал гардины, становилось еще темнее. Опять Фолкнер в оконной нише, где ее кот по кличке Мышь глазел на меня, устроившись на моих коленях. Я думал, не Холмс ли смотрит на меня его глазами. Я думал, а что если я попал в петлю обратной связи, в эксперимент, в бесконечный плохой сон? Когда я бродил по коридорам, я слышал, как она играет на скрипке. Но ее не было в ее забитом барахлом цокольном этаже, ее не было в зале. Ее не было нигде. Арпеджио, которые она играла, доносились как будто из фундамента.
Я бродил по дому как какое-то викторианское привидение. Когда я проходил по коридору с картинами, который вел в кабинет Алистера, я услышал, как он сказал: «Больше он сюда не позвонит», а потом как Леандр ответил: «Тебе не придется отсюда уезжать, я не допущу, чтобы это случилось». Здесь всегда подтекстом были деньги. Деньги на кону и фамильный дом. И хотя я слышал кусочки, я не мог сложить их в целую картину. Я был окружен богатством. Могуществом. Отчего все эти споры шепотом? О том, как выиграв приз, удержать его?
Я поймал себя за рассматриванием расписания поездов. Когда я смогу вернуться в Лондон? До рождества оставалась всего неделя. Наша мать приготовила для Шелби мольберт. Я хотел посмотреть, как она его распаковывает. Я подумал, что смог бы поехать в Лондон. Я бы мог навестить Лену и узнать, все ли она еще с Томом, моим товарищем по комнате в Шеррингфорде и другом. Было бы приятно на них посмотреть. Мы бы могли сыграть в покер. Устроить дикую пьянку. Я поймал себя на мысли, что он теперь мог остаться моим единственным другом – парень, который шпионил за мной из-за денег всю осень. Я понял, что с чем-то надо кончать прямо сейчас.
Так я очутился у пруда Холмсов, выкопанного вручную. Было четыре часа пополудни, и темнота стояла хоть глаз выколи, и я не решился пойти к морю. Существовало ли оно на самом деле, или был только его шум, казавшийся на расстоянии нереальным, но грозным своей мощью? Не важно. Он не был мне нужен. Мне были нужны большие камни, наполовину погруженные в пруд, мои ногти, чтобы выковыривать их из грязи, и мои руки, чтобы швырять их в черную воду.
Когда меня нашел Леандр, я достал из сарая с инвентарем топорик и осматривался в поисках нового занятия.
– Джейми, – сказал он, благоразумно держась на расстоянии.
– Леандр, – сказал я, – не сейчас.
Под деревьями было достаточно валежника для моего дела. Я начал стаскивать его в кучу, выискивая самые большие и толстые сучья, с которыми приходилось бороться.
– Что ты делаешь?
Я взглянул на него. Он стоял руки в карманах, без своей плутовской улыбки на лице.
– Я выражаю свою злость полезным для здоровья способом, – сказал я ему, интонацией расставляя воображаемые кавычки. – Так что оставьте меня одного.
Он не послушался. Он подошел на шаг ближе.
– Я могу достать тебе козлы из сарая.
– Не надо.
– Или куртку.
– Отвалите.
Еще один шаг.
– Принести тебе большой топор?
Тут я остановился.
– Да, пожалуйста.
Мы работали молча, обрубая хворост с толстых сучьев, отбрасывая узловатые ветки. Рядом с домом не нашлось никакой подпорки, так что я упер первое полено в землю, подтащив к нему камни, чтобы оно стояло прямо. Потом я поднял топор над головой и изо всех сил ударил.
Я не видел своих рук, я не слышал ничего, кроме шума крови в голове. Леандр установил другое полено, и я его тоже расколол, и еще, и еще, чувствуя, как моим плечам становится жарко, пока меня не охватило невероятное тупое изнеможение. Я остановился, чтобы перевести дух. На обеих ладонях у меня кровоточили сорванные мозоли. Впервые за много дней я почувствовал себя самим собой и купался в этом ощущении с минуту, потом оно тоже исчезло.
– Ну, – сказал Леандр, отряхивая куртку, – плохо, что у них в доме только газовое отопление, а то ты был бы совсем героем.
Я сел на поленницу.
– Мне не нужно быть героем.
– Я знаю, – сказал он. – Но иногда проще быть героем, чем личностью.
Мы посмотрели на громоздящийся на холме дом.
– Я думал, что Шерлок Холмс держал пчел, – сказал я.
Я бы мог открыть все ульи. Я бы мог напустить пчел в эту громадную ужасную столовую, и пусть бы они устроили свои соты в ее стенах.
– Но никаких пчел не видно.
