скачать книгу бесплатно
– Другие варианты? – повторил я.
– Лучше сперва попробовать воду пальцем ноги, прежде чем тебя утащат на глубину.
– Мы не должны говорить об этом…
– Так жаль, что я заставила тебя почувствовать себя неловко.
– Я хотел сказать: если ты не хочешь. Как мы до этого вообще договорились?
– Ты смешивал с грязью свое воспитание, я его защищала. Мне тут нравится, Джейми. Потом мы поедем в дом моих родителей, и там будет не так, как здесь. И я буду не такая, как здесь.
– А именно какая?
– Не тупи, – отрезала она. – Тебе это совершенно не идет.
Собственно говоря, я не тупил. А в очередной раз постарался найти для нее способ не развивать тему. Я знал, что она обходит то, о чем мы никогда не говорили. Ее изнасиловали. Нас обвиняли в смерти насильника. Какие бы чувства она ни испытывала ко мне, они пересекались с этой травмой. И какие бы чувства я ни испытывал к ней, их следовало отложить до лучших времен. Я мог иногда впадать в тупое благоговение перед ее красотой, но никогда бы не высказал этого вслух. Я давал ей возможность говорить со мной о нас двоих, но никогда ее не подталкивал. Мы не продвигались дальше туманных разговоров на рассвете и тогда ходили вокруг да около, пока я не говорил что-нибудь не то, после чего она наглухо замолкала. А потом часами даже не смотрела на меня.
– Я просто пытался сказать, что я не стану этого делать, если ты не хочешь, – сказал я, под «этим» имея в виду и поездку в Сассекс, и упоминание о Ли Добсоне, которого я в своих фантазиях регулярно выкапывал и убивал снова, и разговоры о нас двоих, к которым, честно говоря, я готов не был, и пускай даже твои волосы касаются ключиц и ты облизываешь губы, когда нервничаешь, я не буду думать о тебе в этом ключе, не буду, Богом клянусь, что не буду.
Лучшим и худшим в Холмс было то, что она слышала все, что я говорил, и все, что не говорил.
– Джейми. – Это был печальный шепот, а может, просто слишком тихо сказано, чтобы я не расслышал.
К моему крайнему изумлению, она потянулась ко мне и, взяв мою руку, приложила ладонь к своим губам.
Это? Этого никогда раньше не случалось.
Я мог чувствовать ее горячее дыхание, касание ее губ. Я прикусил язык и держался тихо, боясь, что могу ее отпугнуть или, еще хуже, что это может нас разъединить.
Она провела пальцем вниз по моей груди.
– Это то, чего ты хочешь? – спросила она, и тут сила воли окончательно меня покинула.
Я не мог ответить словами. Вместо этого я уронил руки ей на талию, собираясь поцеловать ее так, как мне хотелось месяцами: глубоким, ищущим поцелуем, одна рука в ее волосах, а ее ладони прижаты ко мне, как будто я – единственный человек в мире.
Но, когда я коснулся ее, она отпрянула. На ее лице был написан страх. Я смотрел, как этот страх превратился в гнев, а потом во что-то, похожее на отчаяние.
В течение одного невозможного мига мы смотрели друг на друга. Не говоря ни слова, она отодвинулась и улеглась на свой матрас, спиной ко мне. Свинцового цвета рассвет занимался в окне позади нее.
– Шарлотта, – тихо сказал я, коснувшись ее плеча. Она стряхнула мою руку. Я не мог винить ее за это. Но что-то в моей груди перевернулось.
В первый раз я понял, что, возможно, мое присутствие было для нее скорее проклятием, чем поддержкой.
Два
Не в первый раз между нами что-то случалось.
Однажды мы поцеловались. Просто мимолетное касание. Я тогда вроде как умирал, так что это могло быть просто поцелуем из жалости. Еще мы заканчивали расследование убийства, так что это могло быть и поцелуем от облегчения. В любом случае я не рассматривал его как обещание чего-то в будущем. Она бы сказала. Даже если бы Холмс хотела романтических отношений со мной, было нетрудно заметить, что она перерабатывает психическую травму весом в тонну. Как я и говорил, я не хотел ее подталкивать. И не знал, хочу ли я касаться этого, не уничтожит ли это те странные, хрупкие отношения, которые сложились между нами, не испортим ли мы все. После вчерашнего вечера казалось, что мы так и сделали.
Мы не пошли в галерею Тейт на следующее утро. Не прокрались завтракать после двухчасового сна, как мы делали все дни до этого. Мы молча упаковали вещи. Холмс, в халате и носках, была бледна. Попрощавшись с матерью и моей маленькой заплаканной сестренкой, мы все так же молча пошли на станцию. Мы ехали в Сассекс в отдельном купе: Холмс решительно отвернулась к окну, я притворялся, что читаю роман. Потом бросил притворяться – ни ее это не могло обмануть, ни кого другого.
Когда мы наконец сошли с поезда в Истберне, у обочины нас ждала черная машина. Холмс повернулась ко мне, руки в карманах.
– Все будет хорошо, – прошептала она. – Ты будешь здесь, так что все будет хорошо.
– Наверно, все это «хорошо» стало бы более достижимым, если бы мы, знаешь, разговаривали друг с другом. – Я старался, чтобы в этой фразе не прозвучала вся та обида, которую я чувствовал.
Она выглядела удивленной:
– Я всегда хочу с тобой разговаривать. Но я знаю тебя. Ты всегда хочешь, как лучше, а я не знаю, как нам с тобой говорить теперь без того, чтобы не стало хуже.
Когда водитель подошел, чтобы взять наш багаж, она похлопала меня по плечу в своей отсутствующей манере и сошла вниз, чтобы поздороваться. Я стоял с чемоданом в руках в бешенстве из-за того, что она нашла вот такое решение проблемы – молчать. Что она вообще принимала решения. Она относилась ко мне как к домашнему зверьку, и это накатывало на меня волнами, как раскалывающая мир потерянность, которую я не ощущал уже месяцами.
Именно это самое ощущение первоначально и вовлекло меня во всю эту кашу «Шарлотта-Холмс-и-Джейми-Ватсон», и я пока не завяз так глубоко, чтобы не оценить иронии.
Ее родители не встретили нас, когда мы подъехали к дому. И для меня это было удобно. Не думаю, что смог бы изобразить дружелюбие по отношению к ним или к кому бы то ни было еще. Нас приняла домоправительница – славная тихая женщина в возрасте моей матери. Она взяла наши куртки и проводила нас вниз, в комнаты Холмс, и когда мы закончили с обедом, который она принесла нам на подносе, уже стемнело.
Вечером, после импровизированного урока по европейской истории, эта домоправительница принесла деревянный ящик, чтобы я встал на него, пока она со свисающей с плеча сантиметровой лентой подшивает слишком длинные брюки Майло. Когда я вернулся со своим костюмом, никого, кроме нее, в комнатах Холмс не было. Стоя на ящике, чувствуя себя неловко и стараясь не нервничать, я старался представить, где была Холмс. Может быть, гоняла шары в бильярдной или с закрытыми глазами, на ощупь, пробиралась через какую-нибудь семейную полосу препятствий из тех, что Холмсы, по слухам, использовали для тренировки своих детей. Или ела шоколадные бисквиты в кабинете.
– Готово, – наконец сказала домоправительница.
Она распрямилась, созерцая свою работу с некоторым удовлетворением:
– Вы выглядите очень импозантно, господин Джейми. Открытый ворот вам идет.
– О боже! – сказал я, поддергивая рукава. – Пожалуйста, не называйте меня так. Вы не знаете, где Хо… Шарлотта?
– Наверху, я думаю.
– Тут масса разных «наверху». – Я представил себя, бесцельно бродящего по их дому во взятом взаймы костюме – к слову, о полосе препятствий. – На втором этаже? Третьем? Четвертом? Э… тут есть четвертый?
– Попробуйте заглянуть в кабинет ее отца, – сказала домоправительница, придерживая за собой дверь. – Третий этаж, восточное крыло.
Я подумал, что для меня было бы проще добраться из Лондона в Сассекс, но в итоге нашел этот кабинет в конце одного из миллионов коридоров, увешанных портретами. Крыло выглядело темнее и древнее остального дома. Картины пристально смотрели на меня. На одной отец Шарлотты и его родня собрались вокруг стола, заваленного книгами. Алистер Холмс был похож на свою дочь, серьезен и отстранен, с руками, сложенными на груди. Другой, со щегольской улыбкой, был, конечно, Леандр, подумал я. Интересно, он уже приехал? Я надеялся, что да.
– Входи уже наконец, – прозвучал приглушенный голос из-за двери, хотя я не стучал.
Конечно, они знали, что я стою здесь. Было ясно, что этот дом – с секретами, но я не собирался их множить собственной скрытностью.
Я взялся за ручку и замер. Этого последнего портрета я не заметил. Передо мной сидел Шерлок Холмс со сжатыми губами и лупой в руке, явно недовольный всей этой затеей с позированием художнику, дабы создать наилучшее впечатление о себе ради чьего-то удовольствия. Доктор Ватсон, мой прапрапрадедушка, стоял за ним, ободряюще положив руку на плечо друга.
Я мог бы принять это как знак, что всё будет хорошо. Но долгую минуту я смотрел на эту руку, гадая, сколько раз Шерлок Холмс пытался ее стряхнуть. «Ватсоны, – подумал я. – Поколения мазохистов», – и открыл дверь.
Комната была слабо освещена. Моим глазам потребовалось привыкнуть к сумраку. В центре стоял массивный стол, а за ним распахивались как крылья книжные полки. Перед всем этим собранием знаний сидел Алистер Холмс, и его проницательные глаза смотрели на меня.
Он сразу мне понравился, хотя я знал, что не должен поддаваться впечатлению. Во всяком случае, своими тренировками и ожиданиями он довел свою дочь до полусмерти. Но он меня знал. Я мог сказать это по изучающему выражению на его лице, которое я видел у Шарлотты Холмс, и не раз. Он видел меня таким, каким я был – смущенным парнем из среднего класса во взятом взаймы костюме, – но не судил меня. Честно говоря, не думаю, что его как-то заботило мое социальное положение. После эмоционального смятения последних дней было приятно встретить некоторую невозмутимость.
– Джейми, – сказал он неожиданным тенором, – садись, пожалуйста. Я рад наконец с тобой познакомиться.
– Я тоже. – Я примостился в кресле напротив него. – Большое спасибо, что вы позволили мне побыть с вами.
Он махнул рукой:
– Разумеется. Ты сделал мою дочь счастливой.
– Спасибо, – сказал я, хотя это было не совсем так.
Я делал ее счастливой или думал, что делал. И я делал ее несчастной. Я обнимал ее, когда горело наше убежище. Я лежал у ее ног, не в силах встать, пока Люсьен Мориарти издевался над ней по розовому блестящему телефону Брайони Даунс. «Это была учебная стрельба. Я хотел увидеть, что для тебя важно. Хотел узнать, насколько этот глуповатый парень тебе доверяет. Я угрожал ему, и ты его целовала. Подсказка: чувства. Подсказка: аплодисменты». А теперь я привез ее, чтобы спрятать где-нибудь в ее большом доме у моря, пока ее отец вроде как болтает со мной ни о чем, что она всегда находила отвратительным.
– Тебе понравилась последняя картина в холле, портрет наших общих предков? Я слышал, как ты останавливался перед ней.
– Вы похожи на Шерлока Холмса. Во всяком случае, на его портрет, – сказал я.
Он кивнул, и мне захотелось проскочить мимо всех этих приятностей и перейти к чему-нибудь серьезному.
– Это заставило меня подумать о том, как все это продолжилось. Я о том, что мы с Шарлоттой работали вместе. Мы раскрыли случай с убийством и обнаружили Мориарти на другом его конце. Это почти повторение истории.
– В мире существует множество семейных дел, – сказал он, сложив ладони под подбородком. – Сапожники передают свои мастерские сыновьям. Юристы отсылают дочерей в школы, а потом дают им место в фирме. У нас могут быть определенные склонности, которые мы передаем своим детям через наследственность или через воспитание, но я не считаю, что это совершенно вне нашего контроля. Мы все же не отпрыски Сизифа, все время толкающие свои булыжники в гору. Взгляни на своего отца.
– Он торговец, – сказал я, пытаясь удержаться в русле его мысли.
Отец Холмс поднял бровь:
– А женщина, написавшая портрет, которым ты восхищался в коридоре, была дочерью профессора Мориарти и подарила картину нашей семье как извинение за действия своего отца. Прошлые дела могут отдаваться эхом, но ты не должен считать, что наше поведение предопределено. Твой отец мог получать удовольствие от разгадывания тайн, но, переехав в Штаты, он получает больше удовольствия как наблюдатель. Я думаю, это помогает ему держаться вне влияния Леандра. Мой брат – настоящий агент хаоса.
– Вы знаете, когда он приедет? Леандр?
– Вечером или завтра, – сказал Алистер, взглянув на часы. – Когда дело идет о нем, никогда нельзя быть вполне уверенным. Весь мир должен перестраиваться в угоду его желаниям. По-своему он во многом похож на Шарлотту. Они не удовлетворяются ни просто наблюдением, ни даже восстановлением справедливости. Работа во имя других никогда не была их главной целью.
Не замечая того, я подался вперед. Алистер Холмс был как остаток древних времен – с его правильной речью и уверенным взглядом. Это почти гипнотизировало, и я не сопротивлялся его чарам.
– Тогда каковы, по-вашему, цели Шарлотты и Леандра?
– Утверждение себя в мире, или, по крайней мере, я всегда так думал. – Он пожал плечами. – Их не устраивает действовать за сценой. Они всегда ухитряются вмешаться в само представление. В этом смысле, я считаю, они оба более похожи на Шерлока, чем остальные из нас. В нашей семье у него всегда были претензии на роль чудотворца. Ты знаешь, я прослужил много лет в министерстве обороны – был творцом нескольких небольших международных конфликтов – и все же никогда не выступал вперед дальше своего стола. Мне было достаточно, что я выводил теоретические армии на теоретические поля битвы, предоставляя другим воплощать эти теории. Мой сын Майло действует подобным образом. Во многом, к добру или нет, он отлит из того же материала.
– Но разве это лучший способ? – услышал я собственный вопрос, хотя не собирался спорить с ним – просто сорвалось с языка: – Вы не думаете, что лучше видеть последствия ваших действий непосредственно, так, чтобы в будущем вы могли действовать мудрее?
– Ты рассудительный парень, – сказал Алистер, хотя я не уверен, что он действительно имел это в виду. – Ты считаешь, мне надо было настоять, чтобы Шарлотта осталась и наблюдала за последствиями ее действий после той катастрофы с Августом Мориарти, вместо того чтобы отсылать ее для нового старта?
– Я…
– Есть много способов принимать на себя ответственность. Не всегда нам надо платить за наши грехи кровью или жертвовать своим будущим. Но я слышу, что Шарлотта идет сюда, и нам лучше переменить тему. – Он подмигнул мне. – Знаешь, ты не такой, как я предполагал.
– А чего вы ожидали? – спросил я, внезапно почувствовав себя неловко.
Я не был готов для такого рода глубоких разговоров на темном океанском дне.
– Ну чего-то меньшего, чем ты есть. – Он встал и подошел к окну, глядя поверх темных холмов, спускающихся к морю. – И это позорно.
– Что «это?» – не понял я, но Холмс уже стучала в дверь кабинета.
– Мать меня убьет, – сказала она, когда я открыл дверь. – Мы должны были быть внизу пять минут назад. Привет, пап!
– Лотти, – сказал он, не оборачиваясь, – я скоро спущусь. Почему бы тебе не проводить Джейми в столовую?
– Конечно.
Она продела свою руку сквозь мой локоть как само собой разумеющееся. Мы еще ссорились? А мы вообще-то ссорились? Я запутался в этой цепочке мыслей – и в любом случае это не имело значения в обширном доме ее предков на исходе зимы. У меня появилось чувство, что без Холмс в качестве переводчика до конца этой недели я не доживу.
– Выглядишь роскошно, – сказал я ей, потому что она так и выглядела – в длинном платье, с подкрашенными губами и волосами, завязанными в узел.
– Я знаю, – вздохнула она. – Не ужасно ли это? Давай просто перетерпим.
Эмма Холмс не разговаривала со мной. В действительности она вообще не разговаривала с кем бы то ни было. Ее левая рука блестела кольцами, и ею она потирала шею. Другая рука была занята бокалом. Это не было бы проблемой, но, будь их столовая континентом (а по размерам было на то и похоже), я сидел бы где-то в Сибири.
Меня поместили между матерью Холмс и молчаливой и замкнутой дочерью чешского посла по имени Элиска, которая бегло меня осмотрела и послала в потолок умоляющий взгляд. То ли она смогла унюхать, что у меня нет трастового фонда, то ли надеялась на более высокого и накачанного Джейми Ватсона, несколько более похожего на помощника пожарного и несколько менее – на помощника библиотекаря. Так или иначе, для светской беседы мне оставалась мать Холмс, пока Элиска вздыхала над своей тарелкой.
Холмс – моя Холмс (если она таковой была) – мне не помогала. Она разрезала всю еду на своей тарелке на кусочки и сейчас деловито выстраивала их в некий порядок. Судя по устремленному вдаль взгляду, она была занята разговором на другом конце стола. По сути, единственным разговором – что-то об изменении цен на наброски Пикассо. Алистер Холмс поправлял хранителя музея, выглядевшего пронырой. Конечно, Холмс больше знал об искусстве, чем какой-то служитель Лувра. У меня не было сил, чтобы удивляться.
Фактически у меня вообще оставалось мало сил. Я продолжал ждать от этого места реальной угрозы – чего-то, что я мог бы заметить или услышать, чего-то, чему я мог бы противодействовать. Я ожидал более холодного приема. Холмсов, лезущих из кожи вон, чтобы поставить меня на мое интеллектуальное место. Возможно, в пылающий обруч. Что я получил взамен – так это вкусные блюда и один зашифрованный разговор с отцом Холмс. Я помнил о предупреждении, которое она сделала перед нашим прибытием, но не мог его осмыслить.
– Шеррингфорд? Что за ужасная школа, – говорил Алистер. – Да, в каком-то смысле это стало разочарованием, но мы не сомневались, что Шарлотта будет вести себя хорошо, невзирая на обстоятельства.
Шарлотта едва улыбнулась с прохладцей.
– Извини, Джеймс, что я так молчалива, – тихо сказала мне ее мать. – У меня непростое время. То в больницу, то из больницы. Надеюсь, обед тебе понравился.
– Он великолепен, спасибо. Мне жаль, что вы себя нехорошо чувствуете.
Тут внимание Холмс переключилось на меня:
– Мама, – заметила она, скрипя вилкой по тарелке, – на самом деле ты могла бы задать Джейми какой-нибудь стандартный вопрос. Их же нетрудно запомнить. Как ему нравится школа. Есть ли у него сестры. И так далее.
Ее мать вспыхнула:
– Конечно. Вы хорошо провели время в Лондоне? Лотти там понравилось.
– Мы там много развлекались, – ответил я, искоса взглянув на Шарлотту.
Ее мать, казалось, делала все, что могла. Я сочувствовал ей, разодетой, в этой нелепой комнате, явно жаждущей вернуться в кровать.
– Мы гуляли вдоль Темзы. Видели массу книжных магазинов. Не слишком утруждались.
– Я всегда думала, как же приятны каникулы после трудного семестра. Я слышала, ваш был особенно непростым.
Я рассмеялся:
– Это еще мягко сказано.
