Доктор Ланской: Тайна кондитерской фабрики Елисеевых

Феликс с удивлением посмотрел на Владимира, но в тот момент, когда доктор подумал о своей кончине, Штильц внезапно примирительно протянул руку и, не дожидаясь реакции Феликса, самолично взял руку Ланского и крепко сжал ладонь.

– Но вы спасли мою дочь, – выдал спокойнее Владимир, – следовательно, теперь я просто должен вас выслушать. Если, конечно, вам есть, что говорить.

– Вы вообще о чем? – не понял Феликс, потирая виска. – Я спас вашу дочь под дулом вашего пистолета, – тише заметил медик, – но не беспокойтесь, вы мне не должны. Скорее, это мне впору падать вам в ноги и благодарить Бога, что ваша рука не дрогнула.

– Не надо ехидства и геройства, – вырвалось с раздражением у Штильца. – Вы помните меня, доктор, я уверен. Та ночь в восточном госпитале на границе, когда меня уже собирались хоронить, запомнилась мне навсегда. Ведь именно предатель, отосланный в самую горячую точку, взялся за операцию.

– Возможно, – по телу Феликса пошли мурашки, когда сознание вспомнило ту ночь, но внешне он никак не показал ни своего беспокойства, ни обжегшей его волнами воспоминаний боли. – Господин Штильц, что вы еще хотите? Ваша дочь поправится, это я гарантирую. Позвольте мне закончить дела, ради которых я прибыл в госпиталь. Пожалуйста…

– Для начала – пройдемся, – вдруг спокойно предложил Владимир, указав Феликсу на полумрак коридора.

– Куда? И зачем?

– Не беспокойтесь, я не буду вас убивать, – вдруг заметил Штильц, но с ноткой отвращения. – Я желаю, чтобы вы осмотрели и Марину.

– Но она же…

– Все еще в морге.

– Я не готов, – мотнул головой Феликс, трезво рассчитывая свои силы. – Осмотреть труп я смогу лишь завтра.

– Это не терпит отлагательств.

Феликс было попытался возразить, как вдруг за спиной Штильца появилась знакомая девочка. Рыжие хвостики с розовыми лентами, огромные зеленые глаза и пухлые губки, которые больше не улыбались. Тонкое тело облачено в белую сорочку с синими лентами, а исхудавшие ручки прижимают к груди коричневого плюшевого мишку, на шее коего завязана такая же по оттенку лента, как и в волосах его хозяйки.

Дышать стало тяжелее, но Феликс вовремя вспомнил слова Киприана о дыхании.

Успокоившись и смотря на девочку не как на врага, а просто как на ребенка, просто очень молчаливого, Феликс стал вдыхать и выдыхать, прижавшись спиной к ледяной стене госпиталя.

И на удивление, стало легче.

Его глаза привыкли к слегка позеленевшему облику коридора, разум свыкся с мыслью, что его сознание вновь провалилось в мир призраков, а телом стало пользоваться куда проще.

Сделав попытку, Феликс с некоторой радостью обнаружил, что может сделать пару шагов в сторону, дотронуться до горящих зеленым светом бра, а также протянуть к малышке свою тонкую ладонь.

– Покажи мне, пожалуйста, – прошептал Феликс.

Но девочка продолжала стоять неподвижно, смотря в одну точку.

Феликс посмотрел на стену перед собой – и понял, что примерно в том месте, куда был устремлен взор Марины, стоял Владимир Штильц.

– Па… па…

Голос у Марины был детский, легкий, какой – то слишком наивный для двенадцатилетней крошки. И хотя Феликс не до конца понимал, видит его действия Владимир, все – таки он сказал в пустоту:

– Она… тут…

Но ответом ему была тишина.

В коридоре призрачного госпиталя не произошло никаких изменений. Даже огоньки в бра не колыхнулись. Марина же, сильнее прижав мишку к груди, вдруг отделилась от стены и направилась к выходу из корпуса. И Феликс, как заговоренный, пошел следом.

Они прошли знакомый коридор, вышли на лестницу, спустились по ней, быстро минули холл, операционные – и оказались около двери, на которой была надпись: «Прозекторская». Феликс нервно сглотнул, но пошел следом за Мариной, когда по ее негласному приказу металлическая дверь со скрежетом открылась и впустила в тускло освещенный коридор гостей.

Феликс уже привык, что прозекторские в Троелунье существовали при больницах, но в госпитале Петрарка этот вопрос решили несколько иначе. Если при других учреждениях морги были соединены с каким – то еще отделением, то в данном госпитале прозекторская оказалась в подвальном помещении, в которое спускалась широкая лестница с просторными пролетами и примыкающей шахтой лифта.

Само помещение морга занимало весь подвал.

Даже по меркам Троелунья тут было очень просторно, стояло три стеллажа с холодильными камерами, отчего именно в данном морге находили свой покой и умершие из соседних медицинских учреждений.

Но в данный момент Феликса заинтересовало даже не это.

На двух столах лежали тела детей, укрытые по шеи белыми простынями. Это были две девочки с короткими стрижками, осунувшимися лицами, синими губами и с остатками тех самых прыщиков на коже, которые Феликс уже видел и на своей физиономии, и на ключице Киприана.

– Что ты хочешь сказать? – уточнил Феликс, смотря на стоявшую перед ним Марина.

Но девочка лишь кивнула на тело незнакомки справа от себя, а после Феликс ощутил, как теряет контроль над телом.

Если до этого стоять было относительно легко, то теперь на плечи словно бросили тяжелый валун, а ноги внутрь ног будто бы напихали ваты, вытащив и кости, и мышцы.

Феликс рефлекторно взмахнул рукой, ударившись обо что – то мягкое и теплое, после чего рухнул на зеленый кафель прозекторской, рассмотрев напоследок чьи – то лакированные туфли и серые брюки…

***

И вновь сон.

Точнее – обычные воспоминания души, которые еще сохранились у призрака и коими он с удовольствием решил поделиться с тем, кто отозвался на его мольбу о помощи.

На сей раз Феликс очнулся в просторной комнате, залитой золотым дневным светом, отражавшимся от белоснежного корпуса рояля и игравшим солнечными зайчиками на стенах и потолке. Фарфоровая посуда, стоявшая на столике в стороне, блестела от чистоты, канделябры сияли позолотой, а хрустальные капельки на люстре дрожали от прикосновений тонких пальцев к клавишам рояля.

Марина, еще живая, со здоровым румянцем на щеках, с горящими глазами и с прямой спиной, сидела за роялем, резво болтая ногами, не доставая еще до педалей, и играла какой – то этюд. В этом виде произведения толком не было смысла, но как разминка и тренировка для рук – вполне подходило, чтобы наработать синхронность обеих рук и скорость.

Марина играла превосходно, учитывая, что на момент смерти ей было всего двенадцать, а музицировала она как Лист или Моцарт. Она наслаждалась игрой, отдавалась всем телом, покачиваясь в такт музыке, а также иногда что – то проговаривала про себя в восторге.

Даже Феликс, оказавшийся в кресле около окна, невольно заслушался юное дарование, но вскоре услышал и иной голос:

– Марина, не напрягай пальчики.

Девушка, которую сам Штильц назвал Евгенией, сидела на диване позади Марины, держала в руке чашку с дымящимся чаем и не могла сдержать довольной улыбки при каждом новом аккорде дочери. На супруге чиновника было легкое бежевое платье с рукавами – фонариками, жемчужное колье, опоясывающее в два кольца ее шею, а также красный платок, расшитый вручную позолоченными узорами.

Самого Владимира Феликс нашел в тени комнаты. Мужчина стоял у камина, опершись на его полку правым локтем, и слушал музыку с некоторым отстранением, словно под этюд в его сознании проносились какие – то сцены из прошлого.

Марина закончила играть, последний раз ударила пальцами по клавишам и, обернувшись к матери, улыбнулась.

Евгения тут же поставила чашку на столик и, подойдя к дочери, обняла ее, погладив по голове и поцеловав в макушку.

– Получилось! – обрадовалась Марина – Мама, видела?!

– Даже слышала, – вторила ее восторгу Евгения, после чего повернулась к супругу. – Вова, ну что скажешь? Подадимся в консерваторию через три годика?

– Об чем речь! – Владимир отмер, подошел к дочери и, взяв миниатюрную девочку на руки, обнял. – Такое дарование нельзя хоронить в четырех стенах!

– Папа, а что такое консерватория?

– Это высшее учебное заведение, где учатся такие как ты.

– А какие, как я? – не поняла Марина.

– Дуры!

Даже Феликс, не будучи в воспоминаниях Марины чем – то материальным, подпрыгну на месте, услышав довольно низкий женский голос, раздавшийся справа.

Боковые двери распахнулись и в комнату ворвалась Нина.

Феликс подумал, что обознался, так как тогдашняя Нина и та, которую он увидел в больнице, как будто являлись двумя разными людьми. Старшая дочь Штильца в прошлом оказалась довольно упитанной особой, с пухлыми щеками, копной длинных черных кудрей, которую она убирала лишь в два пышных хвоста, а также с короткими пальцами, не предназначенными для музыки или рисования.

– Нина! Это еще что такое?! – возмутился Владимир, отдав Марину на руки супруге. – Немедленно извинись перед сестрой!

– Или что?! – Нина поставила руки на бока.

– Или немедленно вернешься в гимназистский пансион!

Феликс тут же вздрогнул, так как у него заныла спина ниже лопаток.

Пансион при любом учебном заведении Троелунья был своего рода адом, который почему – то должен был проходить каждый ученик. А порядки в пансионе были простые: попался – готовь спину или задницу для розог, а коли пронесло – поклонись три раза иконам, что не будешь лежать пластом еще три дня пластом.

Феликсу не везло. От рождения он был хилым ребенком, бегал медленно, а по заборам и вовсе не умел лазить, поэтому часто попадался на проделках в пансионе смотрителям. Ну а получал он сполна за любую шалость или оплошность на дежурстве: однажды его чуть не забили до смерти за стащенную с кухни банку с вареньем, но Бог миловал – отец спас, забрав на неделю домой и выходив нерадивого приемыша.

Но Нина явно была не того же десятка, потому что угроза никак на нее не подействовала.

Она лишь толкнула отца и, ткнув пальцем в Марину, крикнула:

– Выскочка! Дурочка! Юродивая!

– Хватит! – рявкнула Евгения, прижав Марину к себе и поцеловав ее в шею. – Уж лучше она будет юродивой, чем такой, как ты!

– Это какой же?! Ну, говори!

– А ну – ка замолчали! Все! – гаркнул Владимир, стукнув кулаком по крышке рояля.

Феликс сам дернулся, чуть не подпрыгнув на месте, так как ему показалось, что от удара Штильца по инструменту у того подпрыгнули все клавиши.

– Пошла вон! – приказал Владимир, указав старшей дочери на дверь.

– Нет!

– Тебя выпороть?! Устрою!

– Да устраивай! Хоть до смерти забей! Я ж не одаренная, как эта…

– Нина! Это – твоя сестра! – воскликнула Евгения.

– Не сестра она мне! Юродивая!

– Но хотя бы не бездарность и уродина! – не выдержал покрасневший от гнева Владимир, схватив Нину за волосы. – Пошли!

– Вова! Нет!

– Достаточно! Сейчас она получит сполна!

Феликс не успел вздохнуть, как его закрутило в карусели локаций, а выкинуло в темном подвале, где Нина уже сидела около кирпичной стены, а ее правая щиколотка была закована колодкой, цепь коей уходила в противоположную стену.

Девушка поджала под себя ноги, скрестила руки на груди и смотрела в одну точку. Ее волосы оказались обрезаны, платье на боках и спине – разорвано, а кожа – иссечена багровыми полосами.

Феликс сразу понял, что случилось, но, как только собрался подойти, его резко дернуло назад, словно у него тоже была закована в колодки нога – и вот тюремщик на другой стороне дернул его, дабы лишить пленницу последней надежды на спасение…

– Нина…

***

– Нина…

– Чего это с ним?

– Что – что, бредит!

– Но почему?!

– Довели вы его, господин Штильц! Вот и бредить начал!

Эдгар выудил из собственного ридикюля флакончик с нашатырем и, смочив небольшой клочок ваты, сунул под нос Феликсу. И на удивление коллеги, Ланской почти сразу открыл глаза, глубоко вдохнул и, прижав ладонь к лицу, отвернулся от источника вони.

– Слава богу, – выдохнул Эдгар, сразу взяв стетоскоп и ленту для измерения давления. – Феликс, ты как?

Но доктор не стал отвечать, так как он еще не до конца даже осознал, сколько времени, где он очнулся и почему его тело лежит не в больничной палате или где – нибудь в коридоре, а в достаточно дорогой обстановке.

Феликс точно был не дома у Шелохова, так как его гостевые комнаты он достаточно хорошо запомнил, на покои в особняке Драгоновского интерьер тоже не походил: красные обои, на которых лежали позолотой нарисованные цветы и лепестки, мебель из кедра, а также тяжелые зеленые портьеры, которые не пропускали свет с улицы – все это было чуждо для более нейтрального дизайна в доме Киприана.

Да и кедр в Столице был куда дороже, нежели дуб или сосна, которой пахло в гостиной и комнатах канцелярского главы. А тут еще и лак другой, который пах не так резко, перекрываясь ароматом оплавленного воска и травяного чая.

Феликс осмотрелся еще раз: нет, эти покои были чуждыми. И у Ланского сразу сжались кишки в животе от волнения: куда его теперь занесло?

– Лежи пока, не вставай, – Эдгар прикрепил ленту тонометра на левую руку Феликса и, подложив ушко стетоскопа, стал слушать.

И вдруг Феликс, присмотревшись к заднему плану за спиной Цербеха, увидела фигуру Владимира Штильца. Мужчина стоял у стены, держа в руке дорогую масляную лампу, его волосы были собраны в тугой хвост на затылке, а глаза сияли неподдельным беспокойством, словно Эдгар сидел у постели его второй дочери.

– Ладно, для тебя такое нормально, – выдохнул Эдгар, убрав инструменты. – Хотя раньше для тебя сто десять на семьдесят было приговором. Голова кружится?

– Нет.

– А говорить и дыщать как?

– Обычно, – заметил Феликс, сразу привстав и увидев, что он был переодет в белоснежную пижаму с кружевными манжетами на рукавах, а часть тела ниже живота укрывало пуховое одеяло. – Это еще что?

– Не волнуйся, все хорошо, – слишком фальшиво сказал Эдгар, и Феликс вновь напрягся, взглянув на Владимира.

– Что вы хотите? – уточнил разу Феликс.

Но вместо мгновенного ответа Владимир наконец – то приблизился к кровати, остановился с другой стороны и, оставив масленку на прикроватной тумбе, уточнил:

– Доктор Феликс, скажите, вы видели Марину в госпитале?

– Да, – не стал скрывать Ланской, но почувствовал, как его пальцы сжал Эдгар, тем самым начав давать подсказки.

– Она вам что – то сказала?

Пальцы Эдгара слегка сжали ладонь Феликса, что означало положительный ответ.

– Да. Она звала вас, – смотря Владимиру в глаза, заметил Феликс. – А потом привела меня в прозекторскую. И зачем – то показала двух недавно умерших девочек.

– Зачем? – не понял Владимир, и увидел в ответ, как Феликс скудно пожал плечами.

– Я сам не до конца понимаю, порой, что имеют в виду умершие. Иногда они просто показывают мне свои воспоминания. Порой пытаются рассказать тайну…

– Доктор!

Хватка Владимира за плечах Феликса для доктора такой неожиданностью, что он застыл как статуя, а Эдгар, напрягшись, приготовился отбиваться, как вдруг Штильц попросил, смотря в глаза Ланскому:

– Вы можете с ней поговорить?! Вы можете устроить сеанс?!

– Чего? – не понял Феликс, изумившись тому, что чиновник подобного уровня верит в такую ерунду, как спиритический сеанс. – Послушайте, я доктор, а не медиум. По поводу сеансов вам лучше обратиться в Канцелярию.

– Доктор, сколько вы хотите? – решил пойти иначе Штильц, сжав сильнее плечи врача. – Вы же знаете, у меня есть деньги. Или что, вы желаете получить какие – то документы для себя? Хорошо, назовите цену.

Феликс уже было хотел отказать, развернуться, разорвать эту дурацкую, хоть и явно дорогую, пижаму и вырваться из дома Штильца, забыв об этом сумасбродстве как о глупом ночном кошмаре. Но его остановило всего одно обстоятельство: он знал, что Владимир имеет на него и Лидию зуб еще с конца войны, а следовательно – Штильц не отступится от мысли схватить предателей и сопроводить на эшафот.

Эдгар уже побелел весь от томительного ожидания ответа доктора, но Феликс, осторожно убрав руки Владимира, откинул одеяло, свесил ноги на холодный паркет и посмотрел на чиновника с невиданной даже для самого себя дерзостью.

– Я не даю гарантий, так как сам не знаю, как работает мой дар. Но! – Феликс встал и почувствовал себя увереннее, смотря в глаза Владимиру и диктуя условия, – Но я могу попытаться войти с Мариной в контакт через ее вещи. У вас еще остался белый рояль?

И тут Владимир, странно сжавшись, прижал ладонь к левой части груди и тяжело задышал.

Эдгар тут же подскочил, а Феликс, придержав чиновника, усадил его на кровать. Крикнув слуг, доктора стали вместе приводить в чувство мужчину, у которого кольнуло в груди.

– Чего это вы, ваше сиятельство, решили раньше срока к праотцам отправиться? – Эдгар накапал нужную дозу сердечных капель в рюмку с водой и подал Владимиру. – Залпом.

Штильц подчинился, после чего посмотрел на Феликса, стоявшего неподвижно и спокойно наблюдавшего за работой коллеги, и спросил с дрожью в голосе:

– Как?

– Как я узнал про рояль? – уточнил Феликс, и Владимир кивнул.

– Марина сама мне показала, – сказал спокойно доктор. – Она играла какой – то этюд. Уж увольте, не силен я в музыке, поэтому точной композиции не назову. Ваша супруга сидела в таком бежевом платье, а потом вошла Нина и…

– Довольно, – Владимир поднял руку, словно судья, который услышал достаточно для вынесения приговора. – Вы убедили меня окончательно. Если в госпитале вы могли и играть, то знать такие подробности – точно нет.

– Вы думаете, у меня столько актерского таланта, а главное – столь много лишнего времени, чтобы еще разыгрывать такие представления? – удивился Феликс. – Господин Штильц, не сочтите за дерзость, но вам ли думать в таком русле?

– О вашем проворстве ходят легенды, доктор Ланской, – усмехнулся мужчина, аккуратно встав и выпрямившись. – А я не привык недооценивать врагов.

– Но вы сейчас просите врага о помощи, – усмехнулся Феликс.

– Увы, так случилось.

– Господин Штильц, я помогу, но чем смогу, – заверил Ланской, – Но мне нужно пройтись по вашему дому. И осмотреть комнату Марины. Окажете мне такую честь?

– Но что вы попросите взамен? – уточнил сразу Владимир.

– Документы, – строго, с нужным акцентом в голосе, заявил Феликс. – На меня. И на нее.

Стоило Феликсу огласить цену, как лицо Владимира перекосило от злости. Эдгар отошел в сторону, дабы больше не попасть под раздачу, но Феликс не отступил. Раз уж его просят, то должны знать цену таким одолжениям.

Рука Владимира засияла от искр электричества, и Феликс уже было собрался прыгнуть в сторону, как вдруг Штильц сам крикнул служанок, которым приказал привести своего дворецкого.

– Будь по – вашему, – только и был ответ Владимира.

И после этого Феликс ощутил некоторое воодушевление. Вот с каким подарком он явится к Лидии в ее день рождение через месяц. Не украшение, а свободу и дом он ей подарит как прощальное слово в их десятилетнем сотрудничестве.

***

Феликс даже и не ожидал, что Штильц согласится настолько быстро, оттого для него стало несколько неожиданно, что дворецкого отослали в личные архивы Владимира, а доктору приказали собираться и выходить в холл дома в сопровождении Эдгара.

Но если Феликс ожидал, что ему отдадут его одежду, к которой он относительно привык, то глубоко ошибся. То ли выкинули, то ли отдали прачкам, но Эдгар в ванную комнату принес комплект из черных жилета с изумрудными вставками из велюра и идеально подогнанными по талии Феликса брюк с двумя рядами пуговиц. Рубашку Эдгар притащил отдельно, переняв хлопковое изделие из рук служанки, занимавшейся глажкой.

– Вот везет тебе, блин, – вырвалось у Эдгара, пока Феликс натягивал брюки и разбирался с ремнем. – Да такая рубашка стоит почти двадцать золотых в Столичном Универмаге!

– Подарить?

– Да куда там, – Эдгар отдал «драгоценность» Феликсу, и доктор, осмотрев вещь, нашел ее хорошей только в рамках Троелунья.

Нет, параллельный мир не страдал от ткацких производств, да и работа швеи была все еще в почете, как и салоны с ателье, в которых богачи заказывали себе наряды по индивидуальному дизайну, однако именно мужская мода слегка тормозилась в своем развитии.

Если в каждой витрине на главных улочках Столицы Феликс часто присматривался к нарядным платьям и выходным нарядам для Лидии, то вот на мужских манекенах в редких магазинах и ателье красовались стандартные модели костюмов и однотипные черные пальто из шерсти и вискоза. Единственное их различие было в воротниках: где лиса, где песец.

Феликс быстро застегнул новую свою амуницию и, ощутив, как тяжело поднять руку, чтобы рубаха не выскочила из заправленных брюк, чуть не взвыл.

Даже Лидия покупала ему одежду поудобнее.

– Привыкнешь, Жигало, – еле сдерживая смех, заметил Эдгар.

– Кто – кто? Ты совсем страх потерял?! – больше в шутку, чем серьезно, спросил Феликс.

– А чего мне тебя бояться? Не укусишь же…

Феликс демонстративно подался вперед и клацнул зубами, но тут же ойкнул, так как неудачно прикусил язык, и Эдгар, дернувшись назад, расхохотался в голос.

И вдруг Феликс, увидев на туалетной полке пузатый флакон с пульверизатором, схватил пузырек, принюхался и, услышав аромат дешевого мужского одеколона, поднес диффузор к Эдгару и прыснул ему прямо в рот парфюма со вкусом спирта и персика.

Цербех тут же закашлялся, сплевывая противные нотки одеколона в сторону, а Феликс, усмехнувшись, вдруг почувствовал зуд н правом запястье. Сразу приподняв рубашку, доктор увидел знакомую сыпь.

– Эд…

– Что… что ты… хочешь… тьфу, гадость какая…

– Смотри.

Феликс показал ему покрасневшую кожу и появившиеся прыщи.

И Эдгар, хоть и был зол, сразу подвел Феликса под свет люстры, вывернул ему запястье так, чтобы удобнее было вести осмотр, и тут же ужаснулся. Он дернулся в сторону так, словно Феликс был заражён чумой.

– Ты чего?

– Феликс… ты в курсе… что это?

– Рад бы узнать, если честно.

– Сними рубашку…

– Ты издеваешься?! Я только ее застегнул!

– Снимай, идиот!

Эдгар чуть ли не силком расстегнул на Феликсе жилетку, после чего они вместе сняли рубашку и, швырнув ее в корзину для белья, увидели, что предплечья, ключица и спина доктора уже покраснели, но новая порция прыщей еще не появилась.

– Черт, что это! – испугался Феликс, ощущая, как кожа горит, словно он долго был на солнце, и чешется, как при лишае.

– Аква тофана…

– Чего?!

– Ты не знаешь?! – изумился Эдгар.

– О чем?!

– Лезь в душ! Я расскажу. Быстро только! Быстро!

Феликс подумал, что Эдгар издевается, но нет. Чуть ли не силком Эдгар затолкал Феликса в чугунную ванну, позвал двух слуг с кипятком и приказал:

– Несите все травяные растворы от кожных инфекций! Живо!

Два молодых паренька тут же рванули прочь из покоев, а Эдгар, притащив из комнаты свой ридикюль и заперев дверь, стал копошиться в пузырьках и мазях, подбирая нужное. Феликс же, стоя под горячим душем и ощущая, как ему жжет лопатки и кисти рук, чуть прошипел:

– Что это за дрянь?!

– Не чеши, идиот! – Эдгар ударил Феликса по рукам. – Вытирайся и выходи. Будем спасать Лидию от участи поплакать на твоих похоронах.

– А ты можешь объяснить тупому врачу, с четырьмя высшими образованиями, чего ты так испугался?! А то у меня ощущение, что я готовлюсь для чего – то более уединенного…

Феликс завернулся в полотенца и тут же получил от Эдгара по голове еще одним, которое вампир успел схватить, скрутить и как следует взболтать мозги в черепной коробке Ланского.

– Ты же знаешь, что есть «Аква Тофана»?

– Разумеется. Погоди, а почему сыпь тогда на…

– Потому что это последствия уже модифицированного яда, – Эдгар смешал в небольшом тазике содержимое двух флаконов, после чего налил немного горячей воды из душа и, перемешав, смочил в получившемся растворе толстый ком ваты, обернутый бинтом. – Приготовься, будет жечь.

Феликс уселся на бортик ванной, после чего почувствовал весь спектр обещанных ощущений. Кожу прожгло так, словно он сначала посыпал ее содой, а затем добавил уксусом.

Но на шипение Феликса и его рефлекторные подергивания руками, Эдгар лишь зло цокнул и, вцепившись в запястья доктора, продолжал стирать яд с кожи.