Доктор Ланской: Тайна кондитерской фабрики Елисеевых

– Вернусь на Землю – и сразу побегу, – иронично протянул Феликс, беря в руки рецепт с подписью Аристарха. – Долго был приступ?

– Десять минут, – ответила Лидия. – В этот раз вы как – то быстро.

– Особо даже судорог не было, – подтвердил зачем – то Киприан.

– Прогресс на лицо, – ухмыльнулся Феликс, – спасибо, доктор Троицкий.

– Пожалуйста, господин Ланской.

– Скорее «господин горе», – вырвалось у Киприана.

И в этот момент Феликс посмотрел на Аристарха – и увидел, как тот, прикрыв рот ладонью, молча вышел из комнаты, слегка согнувшись, как от боли в животе.

И Ланскому сие не понравилось.

– Лида, могу попросить тебя? – Феликс кивнул на дверь.

– Конечно.

Лидия вышла за Аристархом, а Киприан, поставив наконец – то подсвечник на тумбу, подошел к двери, посмотрел в коридор, удостоверился, что разговор будет отчасти конфиденциален, после чего подошел к Феликсу, уселся в кресло, приставленное Лидией пару дней назад к кровати, и уточнил:

– Кто приходил?

– В каком смысле? – не понял Феликс.

– У вас же только что был припадок из – за призрака. Я прав?

– Допустим.

– Без «допустим», пожалуйста.

– Хорошо. Да, ко мне кто – то пришел.

Киприан поднял с пола кожаную папку на ремнях, выудил из ее недр несколько фотокарточек, положил их перед Феликсом на одеяло, и почти сразу увидел, как доктор задохнулся, вздрогнув и ткнув пальцем в одну из фотографий.

– Она? – Киприан с удивлением взял фотокарточку.

– Да… она…

– Младшая дочь господина Штильца. Ныне – три дня покойная, – Киприан невольно перекрестился, после чего убрал фотографию девочки в папку. Но остальные оставил. – Господин Феликс, дальше так нельзя работать.

– Чего? – раздраженно спросил доктор.

– Ваш дар усилился, но сегодняшний приступ показывает, что ваше тело адаптируется. Точнее – показывает, что оно способно вынести подобные нагрузки и на мозг, и на сердце, и на сознание. Вспомните первые ваши контакты с призраками.

– Я дольше приходил в себя?

– Именно. А сами контакты с призраками были длительнее. Сейчас же вам хватило десяти минут, чтобы увидеть призрака и его последние минуты при жизни, а также прийти в себя за минут пять. Но я бы хотел спросить: что вас тревожит?

– В плане?

– Вы постоянно щуритесь от яркого света, – Киприан пересел на край кровати, покрыв своими пальцами ладонь Феликса, – ваше сердце бьется неровно, от этого вы подавляете кашель. Помимо этого – у вас часто вздрагивают плечи, а ваша кожа покрылась мурашками, – Драгоновский кивнул на оголенную руку до локтя, – значит, вас знобит.

– И зачем вы это говорите? Думаю, опасности нет, если Аристарх не акцентировал внимание на сих мелочах.

– Для вашего здоровья это некритично. Но для меня это показатель. Если раньше я думал, что вы просто родившийся под «счастливой» звездой маг, чьи способности раскрылись через поколения, то теперь скажу с уверенностью: вы – потомственный медиум.

– Кто? – не понял Феликс, отдернув руку. – Господин Драгоновский, не несите ереси.

– Я серьезен, – Киприан посмотрел в глаза доктору, и Феликс вздрогнул, обхватив плечи руками. – Из чего я сделал вывод о потомке? Тут просто: если бы ваш дар был от проклятья, то вы бы его свободно использовали в минимальной, будем говорить вашим языком, «дозировке». И его сила не зависела бы от того, в каком вы находитесь мире: нашем или земном.

– Дар усиливается только тут. На Земле его почти не нет. Разве что сны вещие… черт, что я несу!

Феликс схватился за волосы, закрыв глаза и стараясь переварить информацию. Голова почти не болела, однако мысли двигались как отравленные дихлофосом тараканы: вроде движение мыслей в черепушке и было, однако в общую стаю им было не собраться.

– Господин Ланской, послушайте меня очень внимательно, – Киприан вновь взял его за руку, тем самым получив доступ к эмоциям доктора, – Я не желаю вам зла. Наоборот – хочу помочь, чтобы вы не испытывали дискомфорт в нашем мире. Но и убрать такие способности не смогу. Поэтому предлагаю научить вас пользоваться собственными силами.

Феликс поднял взгляд на Киприана, но, попытавшись выдернуть руку, получил отпор: хватка Драгоновского окрепла. Он вцепился в запястье Феликса, смотря медику в глаза, и заявил со всей строгостью, на какую был способен:

– Доктор, вам пора принять факт своей особенности. Будь то дар или проклятье, но вам придется научиться жить с этим. Но ведь вы можете помочь многим. Даже мне, пока гостите в Столице.

– Господин Драгоновсий, я знаю, что с медиумами напряженная ситуация. И вы будете хвататься за любого, но…

– Но вы не умеете слушать до конца, – прервал его Киприан. – Я предлагаю вам нечто большее: ваша сила в обмен на доступ в Канцелярию. Поверьте, я не каждому такую сделку предлагаю.

– Мне ничего не нужно…

– Уверены? То есть мне отослать решение Короля на пересмотр? – вдруг уточни Киприан. – Феликс, я не хочу вам угрожать. Шантаж я вообще терпеть не могу, но ваше ослиное упрямство вынуждает меня быть гнидой.

– Поверьте, это ваше вечное амплуа.

– Научитесь хамить красиво, – Киприан отпустил руку Феликса. – Доктор Ланской, вот мой вам первый совет: дышите медленно. Особенно, когда чувствуете, что начинаете проваливаться. Я видел ваше последнее путешествие: вы способны говорить с умершими, значит, вы контролируете себя в таком состоянии. Не целиком все тело, но дыхание и сердце – точно.

– Я не контролирую провалы в бездну.

– Этому вы тоже научитесь. Не сразу, но потом – обязательно. Это я вам гарантирую.

– Откуда столько уверенности? Вы же не видите призраков.

– Я могу их видеть, но не активирую ту часть разума, которая позволила бы моим глазам постоянно наблюдать потусторонний мир. Вам же стоит просто немного скорректировать мысли во время ваших «обмороков». Кстати, хотите убедиться в моих словах?

– В каких из?

– О вашем даре медиума?

– Не очень, но выбора у меня нет, так?

– Верно.

Киприан кивнул на фотографии перед Феликсом, после чего взял доктора за запястье, поднес к фотокарточке неизвестного Феликсу мальчика, и уточнил:

– Попробуйте почувствовать тепло или холод. Отключите мысли полностью. Не думайте ни о чем.

– Господин Драгоновский, это бред.

– Сделайте. Я лишь хочу проверить. Вам так сложно?

– Ладно – ладно, ради вас только, – с язвой протянул Феликс.

Он сделал все, как сказал Драгоновский, однако одна мысль все – таки крутилась в голове парня. Феликс и сам не понял как, но что – то будто бы ему подсказало: мальчик с фотокарточки жив. От фотографии – или от одеяла и собственных ног доктора под ним, – исходило еле различимое тепло.

Киприан без лишних слов переместил руку Феликса, задержав на новом фотоснимке. Но и от него шло тепло. Причем, Феликс четко ощутил покалывание, словно он держал ладонь над пламенем свечей.

В томительном ожидании для Киприана, а потом и для самого Феликса, прошло чуть больше двадцати минут. Зато потом канцелярскому главе только осталось удивиться, когда Феликс, потирая запястье, выдал:

– Все дети живы.

– Уверены? Ни в ком не ошиблись?

– Не знаю… кололо теплом… в ладонь…

Киприан собрал фотокарточки, убрал их в сторону и с улыбкой посмотрел на Феликса:

– Вы сами себе все доказали. Просто не желаете это признавать.

Феликс промолчал. Рука сразу остыла, как только он убрал ее от фотографий. В душе что – то екнуло: а вдруг Киприан и правда сможет ему помочь, но потом включился разум, вытеснивший эту мысль прочь.

– Доктор, что вы помните о своей семье?

– Какой именно? – бесстрастно уточнил Феликс, смотря на огонь в камине.

– О биологической. Во сколько лет вас подкинули к Герченевым?

– Я не помню.

– Помните.

– Нет, – помотал головой Феликс, взглянув на Киприана. – Я клянусь, что ничего не помню. Мой отец, приемный, сказал, что меня принесли младенцем и бросили ему на порог. Мол, после ночи на морозе я чуть не сдох от пневмонии. Но, как видите, выходили и взрастили.

– Вижу, – губы Киприана дрогнули, но улыбки не появилось. – А ваши волосы?

– Что?

– Ваши волосы… они всегда были такими?

– Пепельными?

– Да.

– Сколько себя помню они были такими, даже светлее. Как говорила мать: как снег белые.

– И это еще один верный знак: если они не стали такими после клинической смерти, о которой мне известно, значит, у вас в крови есть чья – то сила. И почему – то мне кажется, что сие вам передалось именно от биологической матери.

– Почему? Все же передается от отца в вашем мире.

– Отнюдь, это заблуждение, – отрезал сурово Киприан. – Магия передается от отца к сыну, это факт. Но девочки тоже могут унаследовать часть магии. Но больше, безусловно, берут от матери по способностям. Но, к примеру, если мать – чародейка не в одном поколении, а отец – слабенький колдун, то велика вероятность, что ребенку передастся именно дар матери. Но в таком случае, если сила перекочевала от матери к сыну, то мальчик будет необычайно красив.

– Это вы на что намекаете? – Феликс почувствовал некий запал.

– Сколько у вас было женщин, доктор?

– А это вас как волнует? Много.

– Больше сотни?

Феликс выпучил глаза на Драгоновского, после чего ударил себя по лбу, промычав посыл. Киприан лишь усмехнулся, после чего взял кожаную папку и убрал в нее фотографии детей.

– Не обессудьте, доктор, но все признаки говорят на ваше родство с какой – то сильной чародейкой. А то и того круче: кланом или родом медиумов.

– А про женщин тогда вы к чему спрашивали?

– Личный интерес.

– Я думал, вы по барышням…

В следующую секунду на голову Феликса обрушился удар кожаной папки, и Ланской, прошипев ругательство, посмотрел с ненавистью на довольного Драгоновского.

– Что ж, мы договорились? – уточнил вдруг Киприан. – О сотрудничестве, я имею в виду.

– Да. Но у меня будет условие.

– О, торг, мое любимое, – Киприан елейно протянул каждое слово, встал с кровати и выпрямился, сложив пальцы на папке. – Ну? Чего же желает от бедного главы Тайной Канцелярии доктор четы Шефнеров?

– Если вы – маг разума, то наверняка можете заглянуть в самые глубинные воспоминания.

– Это опасно, – отрезал Киприан, поняв, куда ведет Феликс. – Я могу повредить ваш рассудок. Да и себя лишить его же…

– Но можно же попытаться.

– Вы желаете увидеть ту, что оставила вас? – уточнил Драгоновский. – Это можно узнать и другим способом. Поверьте, у меня достаточно связей и данных. Я могу попытаться…

Требовательный взгляд Феликса заставил Киприана смолкнуть. Его пальцы до скрипа сжали папку с документами, а зубы закусили нижнюю губу. Феликс откровенно гнул канцелярского главу под себя, но Драгоновский понимал: ему нужен такой медиум, как Ланской. Но и умирать Киприану не хотелось…

– Ладно, компромисс: я попробую добыть информацию через бумаги. Если не уложусь до конца этого расследования – я попробую выудить лицо вашей матери из ваших самых глубинных воспоминаний. Идет?

Киприан протянул руку, и, на его удивление, Феликс сразу согласился, ответив на рукопожатие.

– Что ж, за сим прошу вас…

– Господин Феликс!

Лидия ворвалась в комнату, как ураган, и, посмотрев на Феликса с испугом, сказала:

– Прошу, подойдите. Там Аристарх… он упал в обморок… у него интоксикация…

– Черт!

Глава 5

– Ну давай же! Ну!

– Воды, срочно!

– Кислородную маску! Живо! Лида!

Феликс еще раз ударил по груди Аристарха, отчего тот еле вздрогнул, но не открыл глаза. Феликс принял от Лидии кислородную маску, которую девушка уже подключила к небольшому баллону, приложил ее к лицу Троицкого – и начал постепенно подавать порции кислорода.

– Что вы делаете? – удивился Киприан. – Он же не задыхался…

– Сейчас надо, чтобы запущенное сердце начало гнать по организму насыщенную кислородом кровь. Иначе это пустая трата времени. А вы бы, вместо переживаний, лучше бы принесли воду, соль и полотенце.

Киприан ничего не ответил, молча рванул в коридор, откуда вскоре донеслись стуки, шорохи и вздохи слуг.

Лидия же, достав из кейса Феликс несколько ампул, показала их доктору и Ланской, выбрав одну, самолично набрал нужное количество антидота в шприц, оголил руку Аристарха – и ввел лекарство.

– На сердце не сильная нагрузка? – уточнила Лидия.

– Нет. Адреналин мы не кололи, значит, унитиол ничего страшного не сделает.

– Вы думаете, что…

– Уверен. Скажи, в последнее время он себя как вел?

– Тихо, – только и смогла сказать Лидия. – Словно тень себя самого. Когда вас привез господин Шелохов, Аристарх перепугался, сразу взялся за ваше лечение и метался из комнаты в комнату… а вот на второй день его как подменили.

– Вялый?

– Да.

– На голову жаловался? На стул?

– Да и еще раз да, – согласилась Лидия. – Но я думала, он переволновался. И поэтому не стала его допытывать.

Феликс лишь вздохнул и, как только вернулся Киприан с необходимыми компонентами для промывания желудка, потащил коллегу в ванную комнату. Драгоновский помог, однако на моменте, когда Феликс начал вливать в рот Аристарха раствор с солью, вышел в комнату.

Тем временем Лидия, которая уже успела обследовать рабочий кабинет доктора в доме Шелохова, приготовила капельницу, две иглы и еще один шприц с ампулой рядом. Сама она не решалась пока рассчитывать дозу, так как в подобной обстановке решила поручить сию миссию Феликсу, однако поспорила сама с собой: десять или двадцать миллиграмм?

– Поражаюсь, как быстро вы ориентируетесь, – вдруг выдал Киприан, сидя в кресле и сжимая пальцами кожаную обложку своего ежедневника. – Словно каждый день отрабатываете сие на практике…

– У господина Феликса колоссальный опыт, – заметила Лидия, проверив проходимость раствора в капельнице. – И поверьте, иногда мне кажется, что он знает тайный рецепт от смерти.

– Я даже не удивлюсь, если это так.

Через несколько минут Феликс выволок еле живого Аристарха из ванной комнаты, уложил в кровать и, вонзив в руку иглу от капельницы, надежно зафиксировал катетер бинтовой повязкой.

Троицкий почти не соображал, отворачивал голову от света, щурился, если к лицу подносилась лампа или свеча, а также метался под одеялом из – за подскочившей температуры. На лбу медика выступила испарина, а под глазами залегли тени, словно Аристарху кто – то провел угольками по коже.

– Ничего, поправится, – заверил уверенно Феликс, регулируя роликовый зажим капельницы. – Больше пить воды, не вставать…

– Где он взял мышьяк?

Вопрос Киприана, который тот задал из – за спины Феликса, заставил доктора вздрогнуть, обернуться и, посмотрев в глаза канцелярскому главе, заметить:

– Он отравился после моего возвращения три дня назад. Это подтвердит Лидия.

– Правда? – удивился Киприан, – Но каким образом? Не она же…

– Держите свои фантазии при себе, – заметил строго Феликс, вновь вернувшись взглядом к Аристарху. – Судя по его состоянию, яд он принимал не один раз. А малыми дозами, но систематически.

– Я обыщу его кабинет, – Киприан записал это утверждение в свою маленькую книжку с кожаной обложкой, – но все – таки, как можно принимать часто яд – и не ощутить его? Мышьяк же имеет вкус специфический. Да и запах этот чесночный… фу…

– От него пахло чесноком, – вспомнила Лидия, прикрыв рот ладонью, так как ее собственная невнимательность ударила по самолюбию девушки. – Но я подумала… что…

– Брось, – скалу сказал Феликс, посчитав пульс Аристарха и оставив коллегу в покое. – Никто бы не подумал. Пошли.

Феликс выключил основной свет, но оставил для Аристарха горящее бра, света от которого хватало максимум для прочтения этикетки лекарства. И то – если поднести оную к самому плафону, надеть очки и максимально напрячь глаза.

Феликс планировал зайти к Аристарху вечером и потом уже ночью, чтобы проверить состояние врача, однако у Киприана были иные планы.

Протащив Феликса и Лидию в рабочий кабинет Аристарха, который оказался в другом крыле дома, Драгоновский попросил:

– Знаю, что вы устали, но нужно обыскать тут все. Ибо в комнате мы всегда успеем пройтись. А вот здесь…

Он поднял руку – и Феликс с Лидией увидели связку ключей, кольцо коей было надето на третий палец правой руки канцелярского главы. И на вопросительные взгляды Киприан лишь выдохнул, ссутулил плечи и заметил:

– Делать было нечего. В этом доме слишком страшная новая экономка. Она же – ключница.

– Вас так легко запугать? – губы Феликса невольно расплылись в улыбке.

Он вспомнил экономку в замке Шефнера. Старушка Мария Фридрих Шварц – или, как ее называла Лидия, «мисс Швабра», – работала еще при прошлом главе Шефнеров, увидела и революции, и войны, и перевороты, знала десять языков, владела несколькими методами шифровок, отчего всегда была востребована в замке, а также умела прекрасно поругаться со всеми.

Феликс как сейчас помнил свой первый аванс: тогда он, тридцатилетний парень, который мало что видел в жизни, готов был провалиться сквозь землю под строгим взглядом мисс Шварц и ее едким замечанием: «выродок троелунский». И если раньше он готов был лично подсыпать старухе слабительное, то сейчас он относился к ней как в вредной тетушке, которая просто обязана была украшать собой любой старинный интерьер.

– Не люблю связываться со старыми швабрами, а также… эй, что смешного?!

Киприан искренне не понял, отчего и Лидия, и Феликс одновременно прыснули. Феликс прикрыл рот ладонью, чтобы не захохотать на весь дом Шелохова, а Лидия, еле сдерживаясь, чтобы не крикнуть, шепнула себе под нос:

– Видели бы мисс Шварц…

– А я вижу вам лучше, доктор Феликс? Неужели вы симулировали пять часов назад обмороки?

– Вашими стараниями я восстану из мертвых когда – нибудь, – Феликс быстро утер из уголков глаз слезы.

– Попадите в них для начала, – справедливо подметил Киприан. – Итак, времени у нас, – Драгоновский поднял рукав рубахи, посмотрел на наручные часы и затем почему – то осмотрел потолок, – ровно час. Работаем, господа.

Феликс и Лидия переглянулись, но спорить не стали.

Они расползлись по кабинету, начав осмотр.

Феликс взял на себя честь прочесть записи, карты и осмотреть колбы с химикатами и реагентами, а Лидия, увлекшись гардеробом молодого врача и его личными вещами, стала выискивать детали, которые бы либо опровергли немой вопрос Драгоновского, либо же подтвердили.

Феликсу не попалось ничего криминального. Единственное, что его могло насторожить как опытного хирурга, это записи Троецкого о видах удушения. Феликс не любил в целом раздел патанатомии, так как каждый раз вспоминал свой первый обморок в морге, а потом глумливые насмешки однокурсников.

Феликс быстро пролистывал записи, не цепляясь за знакомые лекции из учебников Севарского, Менса и Тихомирова, а также пару текстов, зафиксированных дословно, со страниц учебного пособия Струкова и Серова, но, стоило доктору добраться до нижних ящиков рабочего стола, как его сердце пропустило пару ударов.

В самом нижнем, под парой папок с личными делами детей Шелохова, лежали рисунки.

И если детские кляксы Феликс уже видел, то вот черные узоры, которые под определенным углом складывались в причудливые образы, заставили его вздрогнуть. Узоры и штрихи, которые были выведены рамкой на листе, подсказали Феликсу: если это просто росписи Аристарха во время или разговора, или его дум за работой, то медику необходима помощь.

– Что у вас? – уточнил Киприан, подойдя сзади.

– Что – то не так, – протянул Феликс, перебирая листы с каракулями. – Это неосознанные рисунки. Вы же рисуете на краю листа, когда говорите по телефону?

– Допустим. И что?

– Что вы обычно рисуете?

– Доктор, к чему вы спрашиваете? – раздражительнее спросил Киприан, – И чего вцепились в эти стрелочки и треугольники?

– Потому что по таким неосознанным рисункам можно многое сказать о состоянии собеседника, – Феликс отодвинул стул и указал Киприану на него, – присядьте.

– Боже, опять будем играть в театр?

– Почти. Садитесь. Вам сложно?

Киприан цокнул языком, сел, после чего посмотрел на положенные перед ним листы бумаги и придвинутую Феликсом чернильницу. Перьевую ручку Драгоновский взял сам и, обманув металлический стержень в чернила, уточнил:

– Что писать, учитель?

– Пишите, что хотите. Буквально предложение.

– Да вы что, смеетесь?! – возмутился Киприан.

– Пожалуйста, – спокойно продолжал Феликс, сам удивляясь, откуда в нем столько терпения.

– Ну как знаете…

Киприан подумал пару секунд, после чего вывел одно предложение на французском языке и, откинувшись на спинку стула, усмехнулся, смотря на Феликса, который изогнул в непонимании бровь.

«Félix est un imbécile ennuyeux qui ne sait pas dire directement ce qu'il veut!»[1] – гласило предложение, и Феликс, прекрасно зная язык, лишь шикнул и заметил:

– Остроумно.

– Сами сказали, что хочу, – елейно протянул Киприан, подперев голову ладонью.

– Что ж, этого хватит вполне. Смотрите, – Феликс достал свою записную книжку и, взяв ручку, стал подчеркивать места в тексте и определенные буквы, – у вас заглавные буквы красивые, почти каллиграфические, значит, в вас есть манера «показать себя, произвести впечатление», но при этом вы личность романтическая.

– До мозга и костей, – саркастически хмыкнул Киприан.

– При этом обычные буквы у вас угловатые, расстояние между ними узкое, а это говорит о личности амбициозной, но эгоистичной. Также маленькое расстояние между буквами говорит о вашей бережливости или неуверенности. Хотя нет, второе явно не о вас.

– Вот то – то же, – шикнул Киприан, но он был явно впечатлен, так как стал следить за ручкой Феликса внимательнее.

– Помимо этого, у вас многие буквы не соединены, что говорит о развитой интуиции, а вот наклон вправо – о вашей способности быстрого восприятия. Вы легко адаптируетесь к обстоятельствам и, если судить по нашему сотрудничеству, оборачиваете все в свою пользу.

– Ничего себе, ну допустим, – Киприан умел себя держать, однако по его глазам Феликс понял: он смог удивить канцелярского главу. – Научите?

– Чему? – усмехнулся доктор.

– Такой расшифровке. Буду внедрять в Канцелярии.

– Сначала внедрите сие в психиатрии. Это так, небольшое развлечение, которому я научился в медкорпусе, пока у нас был курс по психиатрии. Ну а потом господин Шефнер мне выписал путевку во Германию – и я повысил квалификацию.

– Скажите, а вы можете посмотреть письма и другие документы, написанные от руки, и сказать, в каком состоянии человек сие писал? – уточнил Киприан.

– В целом, я могу предположить. Но не имею права ставить свою точку зрения как аксиому.

– Ну а как просто «предположение», основанное на вашем земном опыте?

– Это сколько угодно.

– Отлично.

Киприан скомкал лист с написанным оскорблением, после чего бросил в зев камина, где его с удовольствием поглотил огонь, заботливо разведённый слугами для доктора семьи Шелоховых.

После чего Драгоновский протянул руку Феликсу, и тот, усмехнувшись, пожал ее.

И в ту же секунду его пошатнуло от боли в голове.

– Доктор! Вы что?

Киприан подхватил Феликса, но Ланской не мог ответить.

Он не погрузился во мрак, к нему не пришел призрак, однако в голове словно раздался чей – то голос: «Не надо…».

Феликс вздохнул, так как голос был детским, однако вскоре к одному эху присоединились еще десятки. Все голоса кричали из пустоты на разрыв, кто – то молил о чем – то, еще кто – то кричал имена, но ни одного Феликс так и не смог разобрать. Гомон голосов смешался в единый неразборчивый крик, и вскоре перед глазами поплыло.

Ланской рухнул на паркет и, закрыв уши руками, зажмурился от вспышки боли в голове. Феликс продолжал видеть смазанную картинку перед глазами, но не понимал, что случилось. Его не тошнило, у нег не болело нигде, кроме как в лобных долях. Более того, его слух не был поврежден, так как ни свиста, ни гула в ушной раковине он не слышал.

– Ты слышишь… меня… Феликс…

Голос Драгоновского проходил как сквозь вату, как будто Драгоновский орал сквозь эту толпу детских криков и с трудом доставал до окруженного кольцом невидимых гостей Феликса.

Доктор кивнул, и Драгоновский, напрягая связки, заорал:

– Дыши… глубже… медленно… дыши…

Феликс не понимал, он рефлекторно сильнее сжимался, так как боль в голове усилилась, однако ему помогли.

Холодная рука Драгоновского, перевернув тело врача на спину, легла ему на лоб, а голос вдруг стал четче слышится, отчего Феликсу удалось разобрать слова:

– Дыши глубже… медленно вдыхай и выдыхай…

Феликс не понял, как это поможет, но стал выполнять команду Драгоновского, после чего ощутил, как его кожу начинает покалывать от холода, словно ему приложили что – то из морозилки ко лбу, а во всем теле наступает спокойствие.