Доктор Ланской: Тайна кондитерской фабрики Елисеевых

Сердце, до этого колотившееся как бешеное, успокоилось, начав качать кровь в обычном ритме, легкие медленно раскрывались и сжимались, а из горла пропал нервный комок. Перед глазами прекратило плыть, мушки исчезли, а голоса и вовсе пропали в небытии, словно их и не было.

Через еще пару минут Феликс понял, что видит белый потолок, люстру и гипсовые плинтуса. Он поднял руку, посмотрел на четкие контуры тонких пальцев, выступивших от напряжения синих вен и смятый манжет рубашки.

– Вам легче? – уточнил Киприан, потирая горло.

– Да… легче…

– Подняться можете?

Феликс попробовал встать, и тело послушалось. Он сел, осмотрелся и, увидев обеспокоенную Лидию, попросил:

– Вода…

– Да, сейчас, одну минуту.

Лидия выбежала так быстро, что Феликс и не успел заметить, но, стоило фигуре девушки исчезнуть в коридоре, как Киприан, до этого сидевший около Феликса относительно ровно, обмяк и, повалившись на ледяные половицы, закрыл глаза.

– Господин Драгоновский… Что с вами? Гос…

Феликс пощупал пульс, притронувшись к шее, и тут же услышал сбившийся ритм. Толчки крови в артерии были редкими и почти не прощупывались, хотя Феликс надавил достаточно сильно, оставив на коже красные пятна.

Превозмогая слабость и легкое головокружение, Феликс поднялся и, перевернув Киприана на спину, прослушал дыхание. Тоже слабое и прерывистое, при этом кожные покровы не побледнели. Феликс провел рукой по лбу и щекам Киприана, и обрадовался, когда не увидел липкого пота.

Поэтому, развязав нашейный платок канцелярского главы, Феликс расстегнул две верхние пуговицы его рубашки, повернул голову парня вбок и после этого, шатаясь и опираясь на все, что можно, сам доковылял до окна, поддела щеколды – и дернул ставни на себя, чтобы впустить в каби нет свежий воздух.

Осенняя прохлада буквально разрезала своим холодком спертый воздух комнаты, затушив при этом свечи в канделябре и слегка поколебав пламя в масленке, стоявшей на рабочем столе Аристарха. Белые листы с рисунками разметались по кабинету, после чего Феликс почувствовал аромат жженой бумаги: пара рисунков попали в зев камина.

В тот же момент затянувшееся вечернее небо разрезала белоснежная вспышка молнии, за которой по округе прокатилось отдаленное эхо грома. Мостовая внизу, стекла окна и подоконник стали покрываться мелкой мокрой крапинкой, и Феликс, присев на корточки у окна, выдохнул с облегчением, когда вернулась Лидия со стаканом воды.

Посмотрев на случившееся в ее отсутствие, она смогла лишь тихо прошептать:

– Что случилось?..

– Давно сердце шалит?

– Никогда не шалило… доктор, вы…

– Вы можете молчать, когда я работаю?

– Не там ищите.

– Я сейчас по – другому посмотрю.

– Да что вы? И как же?

– С помощью клизмы.

– Что вы сказали?!

Киприан было вскочил, желая схватить Феликса за рубашку, но в этот момент Лидия, остановив Драгоновского, осторожно уложила буйного пациента обратно на подушки.

– Что слышали, – Феликс взял стетоскоп из своего кейса и уже надел, чтобы прослушать грудную клетку, как вдруг увидел вопросительный взгляд Лидии. – Приготовь глюкозу. Введу так, чтоб на всю жизнь запомнил.

– Наглость – второе счастье, да? – спокойнее спросил Киприан, ухмыльнувшись.

– Скорее – вспоминающее работать с такими, как вы, – Феликс приложил ушко стетоскопа к груди Киприана, как вдруг услышал:

– Не надо.

– Чего? – раздраженно спросил доктор, приготовившись слушать сердце.

– Не надо, – повторил жестче Киприан, отвернув голову.

И Феликсу не понравился тон. Таким говорили лишь те, кто знал свои диагнозы и без обследований и кто не желал оглашать их перед посторонними.

Поэтому Феликс, сразу сняв стетоскоп, положил его на колени и, взглянув на Киприана вопросительно, приготовился услышать посыл или просьбу об уходе, но Драгоновский, глубоко вдохнув и поморщившись от неприятных ощущений за грудиной, вновь повернул голову к доктору и сказал:

– Инфаркт?

И Феликс невольно вскинул брови от удивления. Лидия тоже обернулась, отвлекаясь от вбирания глюкозы в шприц. Она не владела достаточными знаниями в области кардиологии, но даже со своим «сестринским делом» она могла смело сказать, что…

– Никакого инфаркта у вас нет. Аритмия, – отрезал строго Феликс. – Был бы инфаркт, вы бы со мной так быстро не поговорили бы. А так провалялись в обмороке часик, так сказать, для профилактики. И все.

– Но… боль за груди ной…

– На вдохе больно?

– Да. Колит под ребрами.

– Пошевелите руками.

– Зачем?

– Сделайте, – попросил Феликс, еле сдерживаясь, чтобы не стукнуть Киприана по лбу стетоскопом.

Драгоновский пошевелил руками, но тут же поморщился и зашипел. Феликс ожидал такого, поэтому, кивнув Лидии, взял шприц с глюкозой и, оголив правую руку, ввел раствор так, чтобы Киприан даже не пискнул. После чего, замотав локоть бинтом, приказал:

– Полежите до завтра – и все пройдет. Только не нервничайте, по возможности, – порекомендовал Феликс. – У вас аритмия и в придачу – межреберная невралгия.

– Что? – не понял Киприан.

– Из – за стрессов уничтожаются нервные окончания, от этого боль и возникает. А вы находитесь на такой должности, на которой толком не отдохнешь Вот организм вам и сигнализирует, что стоит взять тайм – аут. Аритмия в ту же команду, – по – простому пояснил Феликс, не желая утомлять канцелярского главу объяснениями из медицинского атласа. – Что последнее помните?

Киприан поморщился, напрягая память, после чего странно поежился и, накрывшись сильнее одеялом, выдохнул:

– Вы… сидите рядом со мной… и на шею давите…

Киприан приложил руку к горлу, как раз в том месте, где Феликс прикасался пальцами, чтобы прощупать пульс. Ланской сжалился над канцелярским главой и, пододвинув ближе тазик с замачивающимся компрессом, вытащил намокшую тряпку и положил на лоб Киприана.

Холод смог успокоить дискомфорт в голове Драгоновского, и он перестал морщиться. При этом Феликс впервые за все время осмотра увидел знакомую сыпь.

– Что это у вас? – удивился доктор, убрав рубашку с ключицы Драгоновского.

– Не знаю… выскочило три дня назад… ничем не убирается.

– Чешется?

– Нет.

– Что – то ели необычное?

– Все то же, – Киприан закрыл глаза, но слушать не перестал.

Феликс же, покопавшись в своем кейсе, нашел тот самый раствор, коим Лида обрабатывала ему его сыпь несколько дней назад. Откупорив пузырек и оторвав новый кусок ваты от общего огромного комка, Феликс нанес раствор на кожу Драгоновского, и тут же Киприан зашипел, выгнувшись под одеялом.

– Вы чего?

– Жжет, – прошипел парень, начав глотать ртом воздух.

– Лида, ты меня пузырек? – уточнил Феликс, осмотрев флакон.

– Нет, это тот же, что я использовала на вас, – испугалась Лидия, подойдя к кровати. – Он, конечно, жжет, но не до такого же.

Феликс невольно притронулся к подбородку, где все еще оставались подсохшие прыщики, оставшиеся от сыпи, и пристальнее посмотрел на сыпь на ключице Драгоновского. Все идентично: гнойные подкожные воспаления, похожие на чиреи. Но это точно было не оно: у Киприана были способы соблюдать гигиену, да и остальное тело и лицо канцелярского главы было чистым от воспалений и фурункулов, значит, дело было точно не в регулярном душе.

– Лида, – Феликс кивнул на Киприана, – завтра утром, перед завтраком, надо будет взять кровь на анализ. Сдается мне, что пострадали мы от одного и того же.

– Будет сделано, – Лидия склонила голову.

– А вы – поспите до завтра. Дела подождут, – уверенно заметил Феликс, смотря на Киприана, – если ночью станет плохо – сразу зовите слуг. Скажите им просто позвать меня. Я предупрежу.

– Прекратите, я поеду домой, – Киприан попытался встать, но Феликс его сам остановил и вернул в исходное положение.

– Никуда вы не поедете, – Феликс указал на сыпь, – единственное, что попрошу вас сделать перед сном, напишите один документ.

– Какой документ?

Феликс подал Киприану дощечку с прикрепленным к ней листом, свою ручку и начал диктовать текст стандартного пропуска нештатного медика в госпиталь. Драгоновский, сразу поняв, что пишет, стал выводить слова, но перед тем, как подписать, заметил:

– Не смейте спорить с Соколовым. Иначе этот пропуск станет вашей эпитафией, – он поставил подпись внизу документы, после чего попросил канделябр со стола. – Мне надо поставить хоть какую – то свою печать.

Лидия поднесла подсвечник и, слегка наклонив его, помогла Драгоновскому поставить свою негласную подпись кольцом, на котором была такая же гравировка, что и на официальной печати канцелярского главы. Перстень существовал также в единственном экземпляре – и повторить полностью его было невозможно, так как создателя кольца, знавшего его узоры и хитрости, убило последней войной в Троелунье.

А Киприан был не настроен делиться секретами даже с высшим светом, посвященным во многие дела Дворца.

– Доктор, – Киприан успел схватить Ланского за руку, когда Феликс уже собрался уходить, – не делайте глупостей. Это не приказ. А скорее… просьба.

– Только из уважения к вашим нервным клеткам, – кивнул Феликс, положив руку Драгоновского на одеяло. – Отдыхайте. Утром переговорим.

– А вы?

– Пойду кое – что узнаю и вернусь. Я приду навестить вас ночью.

– Хорошо. Доктор, только честно, это правда не инфаркт?

– Боже, да нет, конечно, – раздраженно прошипел Феликс, – Я бы не стал вас мариновать тут, в гостевых покоях, если бы у меня был хоть один процент сомнения, что у вас что – то случилось с сердцем.

Киприан устало откинулся на подушках, и уже через пару минут задремал. Лидия сменила ему ледяной компресс на голове, после чего вышла следом за Феликсом в коридор и, посмотрев вопрошающе на доктора, уточнила:

– Мне остаться здесь?

– Да. Возьми сначала кровь у Аристарха. Он уже к ночи должен прийти в себя, – заметил Феликс, снимая латексные перчатки, – результаты запишешь и оставь на моем столе. С Киприаном я сам разберусь. Только следи, чтобы давление у него не скакало.

– Поняла. А вы… скоро?

– Поверь, у меня нет ни единого процента желания оставаться в госпитале дольше положенного, – заметил строго Феликс.

– Будьте аккуратны. Я слышала о Соколове, – вдруг сказала Лидия, провожая Феликса до его комнаты. – После его назначения главным королевским лекарем, ему снесло голову. Из скромного мальчика с земли он превратился в выскочку и надменного индюка.

– Не слышал раньше, чтобы ты о ком – то отзывалась в таком ключе, – усмехнулся Феликс. – Что – то случилось?

– Конечно, – взгляд Лидии наполнился злобой, которую Феликс не видел с окончания войны. – Именно он тогда подписал мне «профнепригодность» и чуть не отнял лицензию. Если бы вы тогда не вступились и господин Шефнер…

Она сжалась, словно пружина, которую только отпусти – и она ударит тебя своими расслабившимися кольцами, и Феликс, сразу поняв, что ощущает Лидия, обернулся к ней, положил руки на плечи девушке и посмотрел в глаза:

– Он ничего тебе не сделает. Поверь, теперь у нас хорошие покровители.

– За спиной покровителей вечно прятаться не выйдет, – прошипела, словно кошка, Лидия, также положив руки на запястья Феликса.

– Знаешь, как в шахматах: пешки, доходя до конца доски, становятся любой фигурой, какой захотят. Вот также и в жизни: однажды кто – то станет выше того, кто может ходить как ему вздумается.

Лидия долго смотрела ему в глаза, пытаясь выискать во взгляде доктора насмешку, хитрость или даже глумление над собой, однако ничего подобного не увидела. Феликс был спокоен, словно лесной ручей, удел которого течь по своему привычному маршруту и не прокладывать новые пути, даже если для того есть возможность.

И хотя Лидия мечтала вырваться из той ловушки, в которую сама себя загнала десять лет назад, все – таки управлять Феликсом она была не в силах. Несмотря на его меланхоличный характер и относительно тихую душевную организацию, молодой человек имел крепкие устои и прекрасно знал все манипуляторные ходы, которые мола бы сделать в его сторону Лидия.

И если со многими в ее прошлой светской жизни интриги и хитрости проходили как по маслу, то в работе с Феликсом Ильинская поняла: ее сила и влияние небезграничные. Его так просто не вывести на нужную ей тропу и не высвободиться из липких пут, которые сам Ланской оплел вокруг нее.

– Лида, что тебя гложет? – вдруг искренне спросил Феликс, видя неподвижный взгляд ассистентки.

– Ничего, – она отвернулась и, высвободившись из его рук, отошла к письменному столу. – Голова разболелась просто.

– Тогда отдыхай, – Феликс сбросил халат и, взяв свое пальто и перчатки, прихватил кейс. – И постарайся расслабиться. Считай, что наши каникулы просто продлены.

Лидия лишь усмехнулась и, проводив доктора взглядом, посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке и направилась к своему чемодану. Выудив его из – под кровати, девушка открыла верхнюю крышку и, достав из – под сложенных вещей пергаментный пакет, аккуратно положила его на кровать Феликса.

Ни записки, ни каких – то знаков Лидия решила не оставлять. Она знала: Феликс сам все поймет, если вообще вспомнит, что завтра у него праздник.

[1] (франц) Феликс назойливый дурачок, который не может сказать прямо, что желает.

Глава 6

Сентябрь в Столице обычно был теплым, насколько помнил по своей прошлой светской жизни Феликс, но в этот день тучи заполонили толстым слоем все небо, скрыв и закатное солнце, и красивое оранжево – сиреневое небо с пурпурными облаками. Дождь лил с такой силой, что пальто промокло за минут десять, пока Феликс ловил экипаж у дома Шелохова.

Хозяйским он решил не пользоваться, так как он знал: Александр несколько недель назад сменил всю команду, которая и охраняла его, и следила за домом, поэтому доверия ни новому молодому кучеру, ни тем более мужчине – дворецкому не было.

Феликс уже подумал пойти пешком, так как до госпиталя было всего два квартала, а если срезать по сквозным дворам и переулкам, так и вовсе – минут пятнадцать размеренным ходом, как вдруг прям перед ним остановилась машина.

Старый красный «Alfa Romeo» с продолговатым передним бампером, кончающийся щитообразной пластиной и четырьмя круглыми фарами пару аз мигнул своими передними огнями, после чего два раза посигналил клаксоном, и Феликс, невольно присмотревшись, увидел в салоне знакомое лицо.

– Какой черт тебя принес, – буркнул Феликс, подойдя к автомобилю.

Дверца пассажирского открылась и из салона послышалось:

– Чего стоишь как девка на выданье?! Залезай! Сдохнешь ведь от пневмонии.

– Не дождешься.

Феликс сел на пассажирское и, закрыв дверцу, чуть не замычал от наслаждения. В машине было тепло, хоть и пахло керосином, перемешанным со стойким земным одеколоном с логотипом крокодила. Сам Ланской таким не пользовался, а вот в Троелунье, когда многие торговцы стали возить причуды в Земли, этот мужской одеколон разошелся и стал «писком» моды.

– Ты какими судьбами тут? – уточнил Феликс, смахивая с волос воду.

– В госпиталь еду, – спокойно пояснил Эдгар, вновь выехав на дорогу. – Умерло еще три ребенка. Нужно вскрывать и либо опровергать причину смерти, либо подтверждать. Хотя я почти на сто процентов уверен, что увижу все то же.

– А скажи, Соколов в госпитале?

– Тебе везет – он сегодня во Дворце. Что – то случилось и его экстренно вызвали, – пояснил Эдгар, поворачивая на перекрестке налево. – Так что мы с тобой сегодня за дежурных.

– Почему ты решил, что я поеду в госпиталь?

– А куда еще? – Эдгар усмехнулся, на несколько секунд взглянув на Феликса с издевкой. – Ты же не потерпишь такого отношения. Твое высокомерие, граничащее с манией величия, не дало бы тебе просто проглотить отношение Соколова.

– Мне на него плевать, – спокойно парировал Феликс. – Меня Драгоновский привлек к делу. Даже документ написал, – доктор невольно возликовал внутри себя, что попросил заблаговременно расписку у канцелярского главы. – Так что теперь я легально с вами могу работать.

– Я хочу на это посмотреть.

– На что?

– На то, как Соколов и Драгоновский сцепятся. Силы – то равны, но вот их аргументы… мне прям интересно послушать твоего адвоката, – усмехнулся Эдгар, плавно притормаживая около госпиталя. – Конечная, освобождаем транспорт.

Они вышли и быстро перебежали от машины под своды госпиталя, но Феликс, стоило ему только оказаться под крышей и стряхнуть с лица лишние капли дождя, сразу увидел стоявшую на парковке больницы дорогую машину, которую почему – то все время ассоциировал для себя со Второй Мировой.

Черный «Mercedes-Benz 770», с сидящим внутри водителем, вызвал у Феликса ком в горле, а стоило доктору пройти внутрь госпиталя, как это беспокойство переросло в настоящий ужас. Сердце пропустило несколько ударов, а из гола вырвался сдавленный кашель, когда Феликс встретился взглядом с самим Владимиром Штильцем.

Мужчина спускался по лестнице госпиталя, ведя под локти молодую женщину в черном платье и темно – синем плаще, но, как только его глаза обратились в центр холла и увидели фигуру Ланского, он резко крикнул:

– Вы!

Феликса пошатнуло, так как он испытывал подсознательный страх перед чиновником, однако Эдгар, подставив плечо, сразу прошипел на ухо доктору:

– Не бойся. Он не в том положении…

– Пшел прочь! – вдруг рявкнул Штильц на Эдгара.

И Цербех спокойно сделал шаг назад, а Штильц, усадив незнакомку, закрывшую руками лицо, на диване в стороне, подошел к Феликсу и посмотрел на врача как собственного раба.

И только сейчас Ланской смог рассмотреть этого человека подробнее.

Еще довольно молодой, если судить по нетронутой морщинами коже здоровой половины лица, но с проступившей в угольно – черных волосах сединой, горящим огнем в голубых глазах и страшным ожогом, который выступал из – под серебряной маски с золотыми узорами и прорезью для глаза.

Феликс склонил голову, как полагает этикет, но в этот момент Штильц, взяв подбородок доктора, поднял его лицо на себя. Взгляды лазурных, почти серых, глаз Ланского и глубоких, как море, радужек Штильца встретились, после чего Владимир спросил:

– Не удостоите ли честью пройти со мной, доктор Ланской?

Тон был далеко не великодушный, а скорее тот, которым палачи приглашали в комнату для казни. И Феликс, мгновенно считав и тон, и увидев злые искры в глазах Штильца, еле кивнул и сказал:

– Разумеется.

– Ваше сиятельство, что случилось? – влез Эдгар.

Но вместо ответа Штильц, ударив Цебеха ладонью в грудь, пустил по его телу электрический разряд. Эдгар вскрикнул, после чего осел на колени, схватившись за живот.

– Пока я не разрешу, никто не заговорит, – прошипел мужчина. – А вы, – он обратился к побелевшему Ланскому, следуйте за мной. Женя, – он крикнул плачущей в стороне женщине, и она подняла на него красные глаза, – сиди тут и никуда не уходи. Сегодня безнаказанным отсюда не уйдет никто.

Штильц толкнул Феликса вперед, после чего обогнал доктора и пошел первым, ведя Ланского за собой.

Пока Феликса вели по темным коридорам, где горели всего пара светильников, у доктора в голове проскакивали разные мысли: напасть, убежать, ударить Штильца чем – то, чтобы он не догнал, но потом Ланской одергивал сам себя: если он и рванет бежать, так ему быстр о пустят по телу ток – и в лучшем случае он кончит эту ночь в катакомбах Дворца. Маркус не успеет даже пальцем пошевелить, как его доктора прикончат в пыточной, а потом извиняться и просто выплатят за ошибку деньги.

Штильц провел Ланского на второй этаж, в подростковый блок, где лежали новые пациенты неизвестной отравы, после чего буквально втолкнул в одноместную палату в конце коридора, запер деревянные створки на ключ и, указав на кровать у окна, приказал:

– Осмотрите ее. И скажите, что не так.

– В каком смысле? Вы знаете диагноз? И позвольте поинтересоваться, кого я лечу?

Феликс прикусил язык до крови, ожидая электрического удара в спину, но вместо этого Штильц, обойдя врача, указал на кровать своим тонким пальцем и сказал:

– Тут лежит моя старшая дочь, моя Нина. Сегодня с ней случилось то же, что и с нашей Мариной третьего дня. Вы же с Земли! – вдруг воскликнул Владимир, – Так не медлите и осмотрите ее. Я уверен, эти тупые костоправы лечат ее не от того!

– Помилуйте, я тоже не бог, – вновь вырвалось у Феликса сурово.

– Значит, сейчас станете.

И тут Штильц снял с пояса револьвер и, сняв его с предохранителя, направил на Феликса.

– Не уверен, что вы хотите закончить свой путь в морге данного госпиталя, – заметил строго Владимир. – Осмотрите мою дочь, вынесите вердикт и назначьте лечение. В ином случае вы отсюда уже не выйдете. Не думаю, что вам стоит пояснять, какими документами я прикрою свой выстрел вам в лоб.

– Вы правы, не стоит.

Феликс демонстративно поставил кейс на пол, раскрыл его и, достав только тальковые перчатки и маску, подошел к кровати девушки.

Нина, как ее назвал Владимир, был чем – то схожа с сидящей внизу женщиной, но изгибами лица, линией губ и формой бровей пошла полностью в отца. Ее кудрявые черные волосы разметались по подушке, а те, что были ближе к лицу, прилипли к потной коже. Руки Нины скрутило судорогой, дыхание было свистящим и тяжелым, а на щеках уже проступил нездоровый румянец.

– Какая температура была последние два дня?

– Тридцать семь и три.

– Стул?

– Обычный.

– Она слабела постепенно?

– Да. Откуда вы…

– Она похудела в течение двух недель на пару килограмм?

– Да… но доктор…

– Мне нужна горячая вода и соль. И желательно, чтобы вы пригласили медсестру.

– Это что, обычное отравление?!

– Нет. Необычное.

Феликс взял из кейса шприц, жгут и, обмотав руку Нины выше локтя, пару раз ударил по вене, увидев ее в тусклом свете масленки, стоявшей на прикроватной тумбе, и вонзил иглу, начав забирать кровь.

– Что вы… творите…

– Спасаю вашу дочь, – сурово сказал Феликс.

Убрав шприц и забинтовав руку девушки, Феликс выудил из кейса полоску для быстрого определения яда в крови, капнул немного крови на белую часть – и почти сразу отозвалась вставка с мышьяком. И тут же Феликс, схватив уже знакомый унитиол, приказал:

– Нужна капельница, срочно! И медсестра! Немедленно!

Феликс по привычке перешел на приказной тон, но Штильц, стоя какое – то время неподвижно, вдруг отмер, открыл двери и выбежал в коридор, что дало Феликсу полную свободу в действиях. Шприц с кровью он спрятал в пакет и сунул в кейс, а вот несколько ампул наоборот достал и стал греть в ладонях.

А потом все понеслось как в какой – то ускоренной киносъемке: пришли медсестры, за ними прибежал с первого этажа Эдгар, который и помог отнести пациентку в ванну комнату и там промыл сам желудок, пока Феликс приготавливал раствор для введения внутривенно.

Прошло три часа, но для Феликса они пронеслись как тридцать минут обычного его приема в клинике Шефнера на Земле. Мышцы, напряженные несколько часов, заняли в самый неудачный момент: когда доктор вбирал иглой лекарство из ампулы и его рука соскользнула. Шприц рухнул на белый кафель, ударив по слуху оглушающим треском, а обращенный на него взгляд Цербеха, которого чудом допустили до Нины Штильц в качестве ассистента лечащего врача, был полон беспокойства и страха.

Эдгар подошел к Феликсу и, выбросив шприц в мусорку, взял у доктора ампулу и уточнил:

– Двадцать или десять? [1]

– Двадцать.

Эдгар быстро вобрал в новый шприц лекарство, вколол иглу Нине в вену и опустил поршень. К этому времени девушка уже дышала ровнее, а сердечный ритм постепенно приходил в норму. Редкая рвота была для докторов как благословение свыше: значит, антидот работает, как и вспомогательные растворы.

Владимир Штильц, смотря на облегчения страданий дочери, сначала долго молча, ходил около палаты, но не заглядывал внутрь, а стоило померить в очередной раз давление Нине и вынести вердикт о миновавшей для жизни опасности, как чиновник буквально дернул доктора в коридор за руку и прижал к стене.

Феликс вновь заглянул в глубокие глаза Владимира, но сказать ему было нечего. В своей догадке он был не уверен, а обнадеживать мужчину он не желал. Цербех следил за обстановкой в узкую щель двери, так как Штильц категорически запретил медику мешать их разговору.

– Почему вас шатает? – строго спросил Владимир.

Он сжал плечо Феликса своими цепкими пальцами, отчего сустав и кость захрустели, а Ланской, проглотив уже рвавшийся из глотки крик, вдруг посмотрел со злобой на чиновника и чуть ли не выплюнул ему в лицо простой ответ:

– Физиологическую усталость организма я отменить не в силах.

– Усталость? – чиновник усмехнулся, но отпустил плечо медика. – Отчего вы устали, юноша? Насколько я знаю, вы валялись в постели последние две недели, а потом шарахались по кладбищу, да пили в одиночестве. Так откуда взялась усталость?