Рыцари былого и грядущего. III том

– По приказу льва морей, короля Португалии Жуана III, мы пришли на помощь льву от колена Иудова, императору Эфиопии Гэладэусу, – сказал Кристобаль.

– От лица моего царственного сына мы принимаем вашу помощь, благородный рыцарь, – ответила императрица.

Голос императрицы был глубоким, чистым и царственным.

«Она назвала меня рыцарем, – подумал взволнованный Кристобаль. – И я буду служить ей, как рыцарь».

***

Во время сезона дождей португальско-эфиопские силы решили остаться у амбы, разбив у её подножья лагерь. Кроме 30-и служанок верность императрице сохранили всего две сотни воинов, таким образом маленький португальский отряд увеличился не столь уж значительно. Но прибытие португальцев произвело на эфиопов огромное впечатление. Никто почему-то не думал о том, что люди да Гамы отнюдь не являют собой сколько-нибудь значительной боевой силы, эфиопы воодушевились так, словно вся Европа пришла им на помощь. Ко всем племенам летели гонцы императрицы с радостной вестью. Их окружали в основном племена тигрэ, императрица, сама из тигрэ, пользовалась в этих краях авторитетом. Ранее никто не спешил к ней на помощь из-за парализующего страха перед Гранем, к тому же тигрэ знали, что у императрицы нет армии, и они по сути лишены выбора между Гранем и Гэладэусом, но поскольку на помощь прибыли португальцы, это совсем меняло дело.

Впрочем, к императрице отнюдь не хлынул поток пополнений, прибыли дополнительно лишь несколько сот человек, но племена гарантировали как минимум нейтралитет, то есть обещали отказать Граню в поддержке. Другие вели переговоры об объединении, с тем, чтобы дать захватчикам отпор на родной земле. Всё это было очень важно – Эфиопия понемногу освобождалась от ужаса, вызывавшего оцепенение.

Португальский лагерь с утра до вечера бурлил. Дон Кристабаль не давал солдатам расслабляться, ежедневно проводя изнурительные боевые учения. Кроме того, наконец, решили вопрос о том, чтобы дать тяжёлым пушкам нормальную тягу. Пушки поставили на деревянные сани, в которые впрягли коров – другого тяглового скота найти не смогли. Да Гама приказал гонять эти странные упряжки по пересечённой местности, и через сутки сани развалились. Стали думать, как их усовершенствовать, сделать более крепкими, потом с большим трудом искали лес, который приходилось таскать из окрестностей на себе. Да Гама, припрятав чёрный бархатный плащ, в одежде простого пехотинца таскал брёвна, при этом ни одному солдату не пришло бы в голову похлопать благородного идальго по плечу и увидеть в нём равного. Грязный, уставший, не гнушавшийся самой чёрной работы дон Кристобаль всё же возвышался над солдатами на две головы – авторитет его был огромен, а подчинение ему – беспрекословным, и его жестокость в случае необходимости вполне соответствовала солдатским представлениям о том, каким должен быть настоящий командир. Одному дезертиру да Гама приказал отрубить кисти обеих рук, хладнокровно объяснив солдатам, что они пришли сюда добровольно, но теперь обязаны подчиняться приказам, и он теперь для них и вице-король, и верховный судья. А двух лазутчиков Граня по приказу дона Кристобаля просто запытали до смерти. Если бы суровый дон Васко увидел сейчас своего сына мечтателя, он, наверное, усмехнулся бы вполне удовлетворённо.

***

15 декабря 1541 года 400 португальцев и 200 эфиопов двинулись в поход на соединение с императором. Из эфиопских воинов отобрали лишь две сотни самых лучших, остальных оставили сторожить крепость на амбе. Именно сторожить, потому что оборонять эту крепость не было необходимости – никто и никогда не стал бы пытаться взять её штурмом. С отрядом шла так же императрица в окружении своих служанок, что придавало их походу большую государственную важность.

Шли через высокогорные районы Эфиопии. Раньше португальцы даже не думали, что горы могут быть настолько высоки и непроходимы, но никто из них не упал духом, преодолевая невероятные трудности, ни один человек не погиб на горных кручах, хотя сначала казалось вполне вероятным, что ни один из них не выберется отсюда живым. Самым тяжёлым было перетаскивать пушки через высокие горные перевалы. Тягловых коров бросили, толку тут от них не было уже никакого, солдаты сами впряглись в упряжки, от каждого из них требовалось усилия нескольких вьючных животных. Как ни странно, португальцы, совершенно непривычные к таким горным переходам, проявили терпения куда больше, чем эфиопы. Последние однажды чуть не взбунтовались, отказываясь идти дальше, но Иаков перевел им предупреждение да Гамы: или они идут вперед, или все до единого будут казнены на месте. Эфиопы, уже знакомые с тяжелой рукой португальского начальника, вполне поверили, что он, не задумываясь, осуществит угрозу и больше бунтовать не пытались.

А португальские солдаты смеялись на привале:

– Ганнибал – младенец по сравнению с нами, его переход через Альпы – детское развлечение, ведь им не приходилось тащить на себе пушки.

– Да кто такой Ганнибал? Язычник. А наш командир – рыцарь Христа. Со Христом мы можем одолеть горы и повыше этих. Хотя куда уж выше.

***

К февралю опустились на равнину, хотя по европейским меркам эту равнину следовало всё же считать горами. Вскоре встретили небольшой отряд мусульман на амбе. Эфиопы сразу же предложили обойти амбу стороной и действительно, по здравому размышлению, штурмовать её было практически невозможно. Дон Кристобаль на некоторое время задумался, а потом сказал Мигелю да Кастаньозо:

– Мы возьмем эту амбу. Нашим солдатам нужна небольшая победа. Не всё же им, как скотам, тащиться в упряжках.

Мигель жизнерадостно рассмеялся:

– За что люблю тебя, Кристобаль, так это за то, что ты всегда требуешь невозможного, – и тут же обратился к своим солдатам: – Видите, там наверху – враги? Мы должны быть там, а их нигде не должно быть. А ну давай, ребята, с огоньком, да с ветерком!

Солдаты весело загорелись, устремившись наверх по узкой тропинке, но первая атака была отбита, португальцы потеряли несколько человек убитыми. Да Гама собрал капитанов:

– Что скажете?

– Эти камни словно специально полировали, – спокойно заметил д’Абреу. – Солдаты не могут прорваться, потому что ноги скользят, натиска не получается. Предлагаю идти на штурм босиком.

Так и поступили, но вторая атака тоже была отбита. Тогда Эстебан д’Албугера сказал:

– Когда мы добрались до середины амбы, я заметил, что наверх ведут и другие тропинки, надо найти заходы на них. Если ударим с нескольких сторон – прорвемся. А на одной тропинке слишком узкий фронт. Нас могло быть вдесятеро больше с тем же успехом.

Нашли еще две тропы и решили ударить с трех сторон. С одной стороны – да Гама и да Кастаньозо, с другой – д’Абреу, с третьей – д’Албугера. Мусульмане, уже привыкшие к тому, что все португальцы прутся по одной тропе, совершенно не ожидали проникновения с других сторон, это их и погубило. Дону Кристобалю, рвавшемуся впереди своих солдат, пришлось выдержать страшный натиск, но как только д’Абреу и д’Албугера без сопротивления проникли наверх, натиск тут же ослаб, и Кристобаль с Мигелем так же прорвались на плато.

Несколько сот мусульман, оказавшись в кольце окружения, ощетинились саблями. Теперь они были в западне и понимали, что живыми не вырвется ни один, но сдаваться явно никто не собирался. Португальцы, переведя дух после прорыва, не торопились сделать последний натиск, и тут на плато появились эфиопы. Они не участвовали в штурме, сразу же объявив это предприятие бессмысленным и погибельным. Видимо, почувствовали, что страшный португалец на сей раз не казнит их за невыполнение приказа. Но как только португальцы прорвались, эфиопы были уже тут как тут. Страшными черными пантерами они набросились на мусульман, вырезав всех до единого. Последним пал эмир, оборонявшийся против десятка эфиопов. Он погиб, как герой. Кристобаль, наблюдавший последний бой, сказал Мигелю: «Мы столкнулись с очень серьезным противником. Ты видел, как они умеют умирать? А от этого всё и зависит».

Взятие амбы стоило португальцам восемь человек убитыми и сорок ранеными, большинство из которых, впрочем, держались на ногах. Раненых перевязали, убитых похоронили и двинулись дальше. На марше да Гама обратился к Иакову:

– Что-то ваши воины не показали большой храбрости. Они всегда такие трусливые?

– Они храбры, господин, они очень храбры, и вы ещё не раз сможете в этом убедиться. Но эфиопы… как бы это сказать… очень практичны. Если они найдут стену, за которой можно спрятаться, то обязательно за неё спрячутся. Это, по их мнению, разумно. А ваш штурм они расценили, как глупость и не пожелали в нем участвовать. Но вы ещё увидите наших людей в настоящем бою.

***

Тем временем победоносный Грань охотился за императором Гэладэусом в районе озера Тана. Казалось, исламскому полководцу надо сделать последний рывок, настичь и уничтожить остатки эфиопский армии, и тогда можно будет сказать, что с Эфиопией покончено, на её территории появится могучий султанат. Но Граня начинали всё больше беспокоить слухи о португальской армии, действовавшей на севере. Никто не мог точно сказать, велика ли армия португальцев, насколько они сильны, но говорили, что они уже одержали несколько побед. Опытный Грань чувствовал, что слухи об успехах португальцев явно преувеличены, но он не мог остановить распространение этих слухов, а они очень дурно действовали на местные племена, которые теперь уже отказывались видеть в Гране единственного хозяина страны.

Грань наконец решил, что с этой неопределённостью пора покончить, император никуда не денется, а он пока уничтожит португальцев. Узнав по какому направлению продвигается да Гама, Грань выступил ему наперерез с 17-тысячной армией.

Дружба с племенами тигрэ сослужила португальцам хорошую службу – им заранее доложили о приближении огромной неприятельской армии. Да Гама успел выбрать прекрасную позицию на вершине холма и даже укрепил лагерь частоколом.

Грань увидев маленький лагерь, глазам своим не поверил. Внутри никак не могло находиться больше тысячи человек. И он пришёл сюда ликвидировать эту смехотворную «угрозу» с большой армией. Его просто провели, но надо уже было с этим кончать. Хотя… Грань, сражавшийся всю свою жизнь, умел ценить мужество противника, и сейчас он почувствовал невольное уважение к португальским безумцам. Может быть, подарить им жизнь? Да, так и надо поступить. Победа над горсткой врагов не принесёт ему славы, а милость к храбрецам сделает ему честь.

В лагере да Гамы принимали парламентёра Граня, который чеканил заученные слова:

– Мой повелитель сочувствует молодому предводителю португальцев. Он оказался так юн и простодушен, что императрице удалось провести его. Дело негуса проиграно, для португальцев самым лучшим будет сдаться. Повелитель велел передать вам вот это.

Он протянул да Гаме сутану и чётки.

– Что хочет сказать этим твой повелитель? – с улыбкой спросил да Гама.

– То, что вам лучше молиться, а не воевать. Ради вас мой повелитель готов даже не разорять один христианский монастырь, где вы и закончите свои дни монахами, вознося молитвы вашему пророку Исе.

– Хороший подарок, – опять улыбнулся да Гама. – Может быть, когда-нибудь он мне пригодится. Но пока я намерен сражаться, не переставая впрочем молиться. Поблагодари своего повелителя за оказанную честь и передай ему, что я прибыл по приказу великого льва морей короля Португалии, чтобы вернуть трон пресвитеру Иоанну. И я это сделаю. Готовьтесь к бою.

***

Трудно было сказать, почему Грань не бросил сразу же свои войска на штурм португальского лагеря, сил у него было во много раз больше, чем требовалось для того, чтобы смести жалкий частокол. Но вместо этого сарацины сомкнули вокруг лагеря плотное кольцо, и целый день обстреливали португальцев из луков. Солдаты гибли один за другим, думая лишь об одном: как уберечь императрицу. Пока им это удавалось.

С наступлением ночи дон Кристобаль собрал своих капитанов:

– Мы пойдём на прорыв, иначе нас тут всех перестреляют, как куропаток, не дадут даже в бой вступить.

– Командир выбирает смерть, – весело оскалился да Кастаньозо.

– Командир выбирает победу, – спокойно, без улыбки сказал да Гама. – Наша единственная надежда – убить Граня. Надо знать сарацин – после смерти полководца они уже не будут сражаться. Но Грань находится в середине войска, на расстоянии примерно трёх мушкетных выстрелов от нас. Значит, первым делом надо сократить это расстояние втрое. Зарядите все пушки картечью, будем бить в самый центр войска напротив флагов Граня. Ни в коем случае не одновременно. Пять залпов один за другим в одну точку. Картечь прорубит нам хороший коридор, и тогда мы войдём в него железным каре, продолжая прорубаться к флагам Граня. Солдаты с пиками совершат молниеносную атаку. Вся надежда на то, что когда наш прорыв начнёт захлёбываться, Грань будет уже на расстоянии мушкетного выстрела от нас. До этого момента ни один мушкетёр не делает ни одного выстрела, а когда Грань окажется в пределах досягаемости, все сто мушкетов направляем на него. Хотя бы одна из ста пуль должна достигнуть Граня.

***

С первыми лучами солнца сарацинское войско было уже построено, а жерла португальских пушек смотрели в самый его центр. Они отстрелялись, как на учениях, прорубив во вражеских порядках заметную брешь, в которую тут же устремилось железное каре португальцев. В середине каре находилась императрица в окружении служанок, у которых была одна задача – закрывать императрицу своими телами.

Солдаты орудовали пиками так яростно, что враги падали один за другим. И всё-таки сарацины являли собой прекрасно вышколенное войско, они не поддавались панике, их нельзя было обратить бегство, они начинали оказывать всё более ожесточённое сопротивление. Португальская атака начала захлёбываться раньше, чем они надеялись, а до Граня всё ещё не смог бы достать даже самый сильный мушкет.

Тогда да Гама прорвался в первый ряд со своим огромным двуручником и что было сил заорал: «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу!» Солдаты ответили дружным криком: «Босеан!». Командир, делая огромные взмахи дедовским двуручником, какие уже давно никто не использовал, разом прорвался на десять шагов вперёд. Солдаты поддержали командира, вложив в последний яростный рывок последние силы. Когда они прорвались ещё шагов на десять, да Гама крикнул: «Мушкетёры – залп!». Хотя до Граня было по-прежнему слишком далеко.

С такого расстояния почти невозможно вести прицельную стрельбу, в Граня попала всего одна пуля и та в бедро, но, пробив мягкую мышечную ткань ноги, пуля завалила лошадь. Сарацины видели, что их полководец упал на землю, его положили на носилки и понесли с поля боя. Три флага Граня немедленно опустились, дав армии сигнал к отступлению, но отступления не получилось, началось лавинообразное бегство, а эфиопские войска долго ещё преследовали и истребляли разбитых сарацин.

***

Это была грандиозная победа. 400 португальцев при слабой поддержке 200 эфиопов разгромили прекрасно вооружённую и вышколенную армию в рядах которой одной только кавалерии было полторы тысячи. На поле боя остались трупы нескольких тысяч мусульман. Потери португальцев были минимальны, но для такого маленького отряда весьма чувствительны – с полсотни солдат погибли, около ста – ранены, многие – тяжело. Сам да Гама получил серьёзную рану в колено. В строю осталось около трёхсот португальцев.

Победа произвела потрясающее впечатление на всю Эфиопию. Да Гама стал живой легендой, слухи о его победах распространялись быстрее ветра. Одни говорили, что полчища португальцев несметны, другие, напротив, утверждали, что у могучего заморского героя всего десяток слуг, но они гонят перед собой десятки тысяч сарацин. Много говорили о том, что с португальцами императрица, столь любимая в народе Сэблэ-Вэнгэл. Они спасли её, и теперь она их воодушевляет, а без императрицы у португальцев, конечно, ничего не получилось бы. Но это нисколько не умаляло в глазах эфиопов подвиг португальцев, напротив, превращая их в эфиопских героев – своих, родных. Все знали, что в стране теперь действуют две армии – императора и императрицы. Вера в победу над полчищами Граня вспыхнула в народе с такой силой, что теперь её уже ничто не могло поколебать, судьба войны изменилась, как по волшебству.

Юный император Гэладэус, до той поры находившийся в Шоа и не смевший покидать свой хорошо укреплённый лагерь, (слишком малы были его силы) теперь ежедневно получал значительные подкрепления, и вот он уже стоял во главе большой армии, решив, что пришло время действовать. Гэладэус вступил в бой с корпусом Наср ад-Дина, одержав серьёзную победу. Тогда он решил двинуть свою армию навстречу португальцам, с тем, чтобы объединить силы. Мусульмане делали всё для того, чтобы не позволить им соединиться. Кажется, уже никто не помнил о том, что отряд португальцев – всего 300 солдат, на которых в масштабах такой войны можно бы и внимания не обращать. Однако, всё внимание, как сарацин, так и эфиопов было приковано к героям да Гамы.

***

Между тем, дела у этих героев шли не сказать, что очень хорошо. Как ни странно, именно к ним, всколыхнувшим всю страну, подкрепления почти не поступали, эфиопская часть отряда до сих пор составляла не более полутысячи человек. Вероятнее всего, никто из эфиопов толком не знал, где искать императрицу и португальцев, так что подкрепления шли сразу же к императору, место нахождения которого было хорошо известно.

Да Гама не раз уже убедился в том, что эфиопские воины – отчаянные храбрецы, но им необходимо поручать самостоятельные задачи, так чтобы не было возможности спрятаться за спины португальцев, и тогда чёрные пантеры показывали себя во всём боевом великолепии. Постепенно он вообще перестал лично отдавать им приказы, а если возникала такая необходимость, просил Иакова передать его просьбу императрице, которая и отдавала приказ своим воинам, и уж тогда они старались от души.

С императрицей Кристобаль вообще не общался, лишь изредка отвешивая ей почтительные поклоны, а она отвечала ему лёгким наклоном головы, давая понять, что его приветствие принято. Кристобаль понимал, что на языке эфиопского придворного этикета этот лёгкий наклон головы означает неслыханную милость и был счастлив этим безмолвным, да и то довольно редким общением. Он так никогда и не увидел лицо императрицы – только шёлковую вуаль, расшитую цветами и, думая об императрице, всегда представлял себе эти прекрасные цветы. Он чувствовал, что Сэблэ-Вэнгэл – великая женщина, но именно как женщина она оставалась совершеннейшей загадкой, и это его вполне устраивало.

Их маленький отряд, по-прежнему не насчитывавший и тысячи человек, месяц за месяцем черепашьими шагами двигался вперёд, старательно избегая встречи с крупными силами врага, а из мелких стычек неизменно выходил победителем. Грань то ли забыл о них, то ли не мог найти, то ли у него тем временем возникли другие проблемы.

Португальцы уже больше года продвигались по Эфиопии, их моральный дух был по-прежнему достаточно высок, хотя люди были измождены до невероятия. Более всего их терзало то, что связи с императором не было никакой, они искали его армию наощупь, а помощь из Португалии всё не приходила, хотя через год должна была придти. Маленький отряд давно уже выполнил свою основную задачу и даже сделал неизмеримо больше того, что можно было от них ожидать, вдохнув новые силы в эфиопское сопротивление, раздув пламя священной войны. Теперь они всё чаще чувствовали себя брошенными на произвол судьбы и даже никому не нужными. Португальцы привыкли к тяжёлому климату Эфиопии, к сложным переходам через горы, к постоянным боевым столкновениям, но никак не могли привыкнуть к тому, что они по-прежнему одни, им всё чаще начинало казаться, что их поход не имеет никакого смысла. Героические легенды о подвигах морских львов не доходили до их ушей.

И вот, наконец, свершилось – к ним смогли прорваться гонцы императора. Они рассказали о том, что армия Гэладэуса находится совсем неподалёку, и они могут даже не идти больше вперёд, надо лишь продержаться некоторое время. Гонцы принесли и плохую новость: португальский флот, спешивший на помощь Эфиопии, не смог прорвать сарацинскую блокаду к Красном море. Теперь португальцев можно было ждать не раньше, чем через год, но это была уже не беда – скоро они соединятся с силами императора, которые всё возрастали.

Вечером того дня, когда они получили волнующие новости, да Гама заговорил с д’Абреу:

– Послы сказали, что при императоре состоят могучие белые воины, они вроде бы наши земляки.

– Не совсем земляки, но европейцы. Это тамплиеры.

– Вот я и хотел тебя расспросить. Ты ведь встречался с тамплиерами, когда вместе с посольством Родриго да Лима побывал в Эфиопии 20 лет назад?

– Нет, не встречался. Мы без дела слонялись тогда по императорскому лагерю, отец Франсишку Альвареш решил отправиться в Лалибелу и меня пригласил. А я надменно ответил ему, что прибыл сюда в качестве посла, а не на экскурсию. Господи, каким же дураком я тогда был. Воображал себя великим дипломатом и великим рыцарем, хотя не был ни тем, ни другим, а только наглым щенком, способным лишь тявкать. Постоянно ссорился со спесивым дураком Родриго, думая, что отстаиваю честь Ордена, а сам был ни чуть не лучше Родриго. Лишь гораздо позже я понял, в чём была моя беда: я любил себя в Ордене, а надо любить Орден в себе. Если подлинный рыцарский дух входит в сердце рыцаря, оно преображается, и рыцарь уже не знает себя, знает только Орден. Это даже не самоотречение, тамплиер уже не имеет необходимости отрекаться от себя, в душе тамплиера сосредоточены все силы всего Ордена, он сам и есть Орден, поэтому его самого больше нет, из сердца совершенно изгоняется гордость, для тамплиера не существует слова «я». Не он живёт в Ордене, а Орден живёт в нём. Если бы я отправился тогда с Альварешем, прикоснулся бы к древней тамплиерской традиции, всё это понял бы ещё тогда, и вся жизнь прошла бы по-другому.

– Скоро ты увидишься с тамплиерами.

– Нет, не увижусь. Я погибну в ближайшем бою.

– Откуда ты можешь знать?

– Это не объяснить, но так и будет. Впрочем, я ни о чём не жалею. Бог открыл мне истину. Смею надеяться, что умру тамплиером.

– А наши солдаты? Они ведь не рыцари.

– Среди них добрая половина рыцарей. И не просто рыцарей, а тамплиеров. Теперь я вижу это отчётливо. Так отчётливо, что с этим уже нельзя жить, – Жорж д’Абреу улыбнулся устало и светло. – Всё хорошо, Кристобаль.

***

Армия императора должна была подойти не позже, чем через месяц. Но основные силы Граня, не понятно где до сих пор плутавшие, подошли через три дня. Португальцы успели поставить лагерь и весьма неплохо его укрепить, но повторить первый бой с армией Граня сейчас уже не было возможности – сарацины теперь не выжидали, не маневрировали, а сразу же повели себя весьма агрессивно. Первым делом лагерь обстреляли из пушек, сильно потрепав португальцев, но они ответили не растерянностью, а яростной контратакой, такого безумия сарацины никак не ожидали от горстки храбрецов, их первые ряды дрогнули под натиском знаменитой пехоты, положившей за какой-то час несколько тысяч противников. И всё-таки португальцам, понеся значительные потери, пришлось отступить за частокол – сарацины начали звереть от неслыханного унижения.

Грань не дав врагам ни минуты передышки, сразу же бросил на лагерь конницу. Дважды его лихим всадникам удавалось прорваться за частокол, и дважды португальцы вышвыривали их обратно. Грань почувствовал, что разум его мутится, он не мог принять никакого решения, ему начало казаться, что он сражается с бессмертными. Атаки на некоторое время прекратились, полководец решил немного придти в себя, и бросить на португальцев все свои силы разом. Но не успел. Португальцы пошли на прорыв, так же всеми силами сразу.

Кристобаль да Гама, уже весь израненный, принял последнее волевое решение – все силы без остатка вложить в прорыв, чтобы спасти императрицу, иначе уже через час в лагере не останется ни одного живого португальца, а её величество попадёт в плен. Эта мысль казалась настолько невыносимой, что кажется, одно только это должно было обеспечить успех прорыва. О том, чтобы спасти пушки на сей раз нечего было и думать. Около сорока тяжело раненных так же оставляли на смерть. Жорж д’Абреу, так же тяжелораненый и едва способный шевелить языком, напутствовал Кристобаля: «Вы прорвётесь, а мы примем последний бой. У нас ещё есть гостинец для неверных».

Португальцы с такой силой врубились в сарацинские ряды, как это могут сделать только люди, не надеющиеся остаться в живых. Они рассекли вражеское войско уже не на одну сотню метров, когда умирающий Жорж д’Абреу исполнил своё обещание. Сарацины ворвались в брошенный лагерь, а Жорж бросил факел в пороховой запас, всё ещё остававшийся внушительным. Страшный взрыв в одну секунду испепелил 40 раненных португальцев и не меньше тысячи сарацин.