Рыцари былого и грядущего. III том

Жильбер, несшийся в общем строю, чувствовал невероятное воодушевление, не имевшее, впрочем, ничего общего с опьянением боя. Это было скорее мистическое чувство единения с неудержимой священной мощью, он ощущал свою принадлежность к Силам Господним. Прорыв был действом не столько боевым, сколько религиозным. Не было больше ни стратегии, ни тактики, ни политики, ни султана, ни короля. Были Силы Господни, воодушевлённые свыше. И Бог был с ними на земле, и они были с Богом на Небе, и сама их скачка была молитвой.

Вдруг Эраль увидел перед собой невесть откуда появившиеся камни. Один из них был большим и необычным, словно волшебным, окутанным золотистым свечением. Второй камень был заметно меньше и зауряднее, ещё два совсем небольшие. Через несколько секунд он должен был неизбежно разбиться об эту таинственную каменную гряду – в плотном конном строю свернуть было почти невозможно – да на такой скорости, да так резко. Эраль выпустил поводья, полагаясь на рефлексы своего великолепного боевого коня, и успел только вымолвить: «Господи!». Его конь сделал совершенно невозможный скачёк в сторону, даже не задев соседних рыцарей – все тамплиерские кони отреагировали, как единый организм. Сегодня Бог воистину был с ними.

***

Они прорвались в Аскалон. Мудрый юноша, семнадцатилетний Балдуин IV, успел вовремя затвориться со своим небольшим войском за высокими стенами. Теперь , объединившись, они имели 3 тысячи войска, включая 500 рыцарей. Против саладиновых 50-и тысяч. Но никто в Аскалоне не унывал, прорыв тамплиерского отряда вдохнул в сердца крестоносцев такую радость, так высоко поднял боевой дух, что никто уже не сомневался в победе, несмотря на кажущуюся безнадёжность положения

Дальше последовал хладнокровный расчёт, помноженный на священную ярость. Юный король, проявив удивительное стратегическое чутьё, безупречно рассчитал время вылазки и направление удара. Сыграло свою и роль и то, что концентрация рыцарей в их войске была гораздо выше, чем обычно. Через 10 лет под Хаттином на 30 тысяч крестоносцев приходилось 1200 рыцарей, а сейчас на 3 тысячи – 500.

Этот железный кулак ударил в тыл султанской армии, сарацины так и не успели выстроиться в боевые порядки. Конечно, саладиновы вояки были людьми закалёнными и мужественными, даже захваченные врасплох они пытались оказывать ожесточённое сопротивление, но едва лишь удалось переломить первую попытку отпора, как началась уже не битва, а резня и то довольно скоротечная.

Войско султана было не просто побеждено, а уничтожено. После боя насчитали 30 тысяч мёртвых мусульман, а ещё полторы тысячи взяли в плен. Пленных было не на много меньше, чем оставшихся в живых крестоносцев – было убито 1100 христиан. Султан с жалкими остатками армии вторжения спешно бежал обратно в Египет. Битва при Монжизоре стала величайшим триумфом юного короля Балдуина и Ордена Храма. Вскоре с султаном был заключён очень выгодный для крестоносцев мир. Иерусалим ликовал.

***

На светлой неделе 1178 года Жильбер Эраль в приподнятом настроении вышел из резиденции Ордена Храма, бывшей мечети Аль-Акса. Радостное пасхальное настроение Эраля было весьма удачно поддержано тем, что финансовые дела Ордена Храма, которыми он занимался, складывались очень хорошо. И в целом дела тамплиеров складывались прекрасно. И весь крестоносный Иерусалим полной грудью вдыхал чистую весеннюю радость Воскресения Господня. Жильберу хотелось обнять весь мир.

Невдалеке от резиденции тамплиеров он увидел небольшую группу людей, невольно задержав на них взгляд. Это были не франки. И не арабы. Да, очевидно, и не греки. Эраль, полагавший, что знает все народы Иерусалима, невольно заинтересовался. В группе было несколько эбеновых нубийцев, эти люди из глубинных районов Африки были знакомы Эралю, а вот другие, включая предводителя, не были нубийцами. Их лица – почти чёрные, но всё-таки не чёрные, а черты – тонкие, как у самых благородных европейцев. Предводителя в этой группе было не трудно определить. Он отличался царственной осанкой и был одет в очень простые, но элегантные белые одежды. Его лицо дышало невозмутимым благородством, он не улыбался, но смотрел с доброжелательным достоинством. И смотрел он не куда-нибудь, а прямо Эралю в глаза – пристально, неотрывно, без смущения. Этот взгляд был простым и бесхитростным, но вместе с тем и загадочным, потому что невозможно было понять, что он выражает. Эраля трудно было привести в смущение, к тому же он сегодня пребывал в прекрасном расположении духа, а потому он просто подошёл к этим людям и спросил:

– Могу я чем-нибудь быть вам полезен?

Темнокожий юноша в белом, отличавшийся благородной царственной осанкой, издал несколько непонятных звуков, и его спутник перевёл эти звуки на внятное, хотя и очень странно изломанное наречие франков:

– Перед вами, благородный рыцарь, наследник престола великой христианской империи, а потому вы должны поклониться ему до земли.

– Скажи своему господину, что при всём моём почтении к нему, до земли я кланяюсь только Богу, – подчёркнуто дружелюбно и почтительно сказал Эраль.

Царственный юноша тихо улыбнулся, и Эралю перевели его ответ:

– Рыцарь-франк, безусловно, не должен оказывать принцу те почести, какие, по обычаю своей страны, привык оказывать только Богу.

И тогда Эраль с подчёркнутым почтением поклонился принцу в пояс.

***

Уже через месяц Эраль и Лалибела были друзьями. Принц начал понемногу говорить на лингва-франка, хотя раньше он и на родном языке не много говорил. С первых же встреч Эраль заметил, что Лалибела произносит лишь несколько слов, а его слуга переводит их многими развёрнутыми фразами. Чуткий эфиопский толмач улавливал смысл сказанного господином и без труда удовлетворял склонность франков к многословию. На лингва-франка и сам Лалибела говорил гораздо больше, чем на языке агау. За всю свою жизнь он столько не говорил, сколько за эти несколько лет в Иерусалиме. Однако, было о чём.

Рыцаря совершенно очаровал таинственный принц сокровенной империи. Лалибела был ничуть не менее очарован белым воином-монахом, который казался ему почти ангелом. Эраля манила мистическая таинственность, Лалибелу – открытость и прямота, казавшиеся ему не менее мистическими.

– Значит, ты говоришь, Менилек, сын царя Соломона и царицы Савской, украл Ковчег Завета и отвёз его к вам в Эфиопию. А хорошо ли он поступил, нарушив заповедь «не укради»?

– Он не украл. Это вы говорите – украл. Менилек с благоговением принял дарованное Богом право обладания Ковчегом. Он осуществил священное право.

– Значит, Ковчег до сих пор у вас?

– Да.

– А ты видел его?

– Да. Много раз я видел не один и не два Ковчега. В каждом храме Эфиопии – Ковчег – табот. Храм без Ковчега – пустая скорлупа, мёртвый дом.

– Это копии. А настоящий Ковчег ты видел?

– Каждый Ковчег – настоящий.

Эраль задумался. Сначала он мучительно пытался выразить свой вопрос так, чтобы передать его реальный смысл, а потом начал чувствовать, что высший смысл как раз в том, чтобы не задавать этого вопроса. Лалибела во время молчания внимательно смотрел в глаза рыцаря, прозревая, что его терзает, и наконец, пришёл к нему на помощь:

– А в ваших храмах есть ковчеги?

– Нет.

– Вот видишь. Нет ковчегов, потому что нет Ковчега – утрачено священное право. Это право у нас, поэтому у нас ковчеги – значит у нас – Ковчег.

Эраль расплылся в блаженной улыбке понимания:

– Священное право… Его невозможно увидеть. Что же тогда мы хотим увидеть?

Лалибела кивнул:

– У вас – Крест Господень. Настоящий? А этот – настоящий? – Лалибела указал на красный крест на белом плаще Эраля.

– Настоящий, ваше высочество, не извольте сомневаться. Вся пустыня вокруг Иерусалима пропитана тамплиерской кровью. Кто же скажет тамплиерам, что кровавые кресты на их белых плащах – не настоящие?

– Ты понял. Вам дано священное право, поэтому у вас – кресты. Значит, Крест – у вас.

– Но священное право можно утратить, – печально вздохнул Эраль.

– Да. Соломон утратил право. Ковчег завета ушёл в Эфиопию. Это значит, Завет ушёл в Эфиопию. Мой народ, агау, хранит Завет. Где же Ковчег?

– Но этот завет – ветхий. Он для того только и был нужен, чтобы привести ко Христу, даровавшему Новый Завет.

– Да. Мы, эфиопы, сохранили Древний Завет в чистоте и непорочности. И он привёл нас ко Христу. Эфиопские цари первыми поклонились Богомладенцу. Где были ваши цари? Были наши цари и ваши пастухи.

– Подожди… – Эраля словно громом поразило. – Значит, волхвы были из Эфиопии?

– Не волхвы. Плохое слово. Мудрецы. Хранители древнего Завета. Они были эфиопскими царями.

– А у нас говорят, что волхвы были из Персии.

– Знаем Персию. Разве там хранили Древний Завет? Его хранили у нас, в Эфиопии. Поэтому наши цари первыми поклонились Христу.

– А разве в Эфиопии было много царей?

– Правитель Эфиопии носит титул «ныгусэ нэгэст» – царь царей. Да, у нас много царей.

– А у нас говорят, что волхвы были из разных стран.

– Как же у царей из разных стран одновременно появилось желание поклониться Христу? Где они встретились, если пришли ко Христу вместе?

– Бог мог вселить в их сердца это желание и свести вместе.

– Мог. Но зачем? Другие страны не хранили Древний Завет. Только Эфиопия. В других странах после возвращения царей-мудрецов не появился Новый Завет. Только в Эфиопии. Разве из Персии, из Аравии, из Индии пришёл вельможа в Иерусалим с книгой пророка Исайи вскоре после Воскресения Христова? Он пришёл из Эфиопии.

– Поразительно… Ты открываешь мне великие тайны.

– Поразительно, что для вас это тайна. Я думал, у вас об этом все знают.

– Увы… Но скажи, цари-волхвы были потомками Соломона через Менилика?

– Нет. Разные династии.

– А сегодня в Эфиопии есть потомки царей-волхвов?

– Есть. Это я. Соломониды утратили священное право на трон. Право перешло к нашей династии – Загуйе, к потомкам царей-мудрецов.

– Твой брат, царь царей, не проявил большой мудрости, когда решил убить тебя.

– Да. Наша династия пошатнулась. Я должен восстановить её. Иначе священно право опять перейдёт к Соломонидам.

– А может так и должно быть? Они всё-таки Соломониды.

– А может так и должно быть. Это не важно. Но Бог даровал мне священное право на власть. Может быть, я не смогу укрепить династию Загуйе, и она лишь ярко вспыхнет, перед тем, как погаснуть, но я чувствую, что вспыхнуть она должна. Я должен исполнить своё предназначение, пока не зная определенно, в чём оно.

– Был знак свыше?

Лалибела рассказал историю, случившуюся сразу же после его рождения, историю «братских казней» и видение таинственных храмов.

– Это невероятно! – воскликнул Эраль. – Пчёлы – герб Меровингов. Лалибела, тебя благословили пчёлы Меровингов.

– Меровинги – это ваша священная династия?

– Да. Когда первый Меровинг, король Хлодвиг, принял веру истинную, с небес спустилась голубка, которая принесла пузырёк со священным миром, которым Хлодвиг и был помазан на царство. С тех пор священное миро в том пузырьке не иссякает, им помазывают на царство всех королей Франции.

– Меровинги всё ещё правят у вас на Западе?

– Нет. Утратили священное право. Власть перешла к Каролингам, и теперь она у их побочной ветви – Капетингов. Но священное миро не иссякает.

– А пчёлы – по-прежнему на вашем знамени?

– Ныне знамя христианских королей Франции – орифлама – золотое пламя.

Теперь уже Лалибела был потрясён ничуть не меньше, чем до этого Эраль. Принц долго молчал, не меняясь в лице. Рыцарь, уже перенасыщенный тайнами, тоже не подавал голоса. Наконец, Лалибела начал веско говорить:

– Я открою тебе священную тайну под знаком которой живу и под знаком которой совершу всё, что мне надлежит совершить. Пчёлы и золотое пламя – одно. Это двойственное проявление единой мистической реальности. Это ваша мистика и это моя мистика. В моей судьбе уже проявили себя оба священных символа великих христианских правителей Запада. Теперь моё предназначение становится мне понятнее, хотя оно ещё и не вполне ясно. То, что я совершу, должно сыграть некую мистическую роль в судьбе христианского Запада. Как же это связано с видением великих храмов? Ещё не знаю, но в вечности уже существует то, что мне предстоит узнать.

***

– Мы должны построить замок, который перекроет брод Иакова. В верховьях Иордана, у Генисаретского озера, сарацины имеют удобную переправу, через которую проникают в Галилею. Этому пора положить конец. Замок тамплиеров навсегда запрёт брод Иакова, – заявил Одон де Сент-Аман тоном, не терпящим возражений.

– По условиям перемирия мы не имеем права строить новые крепости на границах, – спокойно заметил король Балдуин. Смертельная болезнь сделала царственного юношу философом и сейчас он, казалось, не имел ни малейшего желания спорить с магистром тамплиеров, а просто размышлял вслух.

– Лично я не принимал на себя никаких обязательств перед султаном, – дерзко заявил де Сент-Аман. – И с каких это пор тамплиеров считают исполнителями султанской воли?

– Вы нарушите обещание, данное королём. Вам безразлична честь короля? – Балдуин сказал это так спокойно, как будто и не про себя говорил.

– Честь короля не в том, чтобы позволять сарацинам беспрепятственно переходить Иордан.

– Значит, теперь уже вы решаете, в чём честь короля? Скажите, де Сент-Аман, кто-нибудь хоть раз смог хоть о чём-нибудь с вами договориться?

– Ваше величество… – Одон быстро наливался гневом, – я подчиняюсь только Богу и римскому папе. При этом римский папа – далеко, а Бог всегда со мной. Шатле святого Иакова будет построен. Так хочет Бог.

– Стройте, магистр, стройте. Если понадобится, я помогу вам деньгами и людьми, – король устало вздохнул. – Теперь ступайте. Жильбер, останься.

Магистр удалился, Жильбер Эраль, молча присутствовавший при разговоре, и сейчас не торопился говорить.

– Ты считаешь, Жильбер, что я проявил слабость?

– Нет, ваше величество, я считаю, что вы проявили мудрость. Конечно, наш магистр не видит дальше своего носа, вы же видите на милю вперёд, но, как ни странно, вы видите тоже, что и магистр. Война неизбежна, и не имеет никакого значения, когда она начнётся. Сейчас так сейчас.

– Да, Жильбер, ты понимаешь. Саладин не хочет мира, и никакими уступками его не умиротворить. Саладин тянет время, а время делает сильнее его – мы сильнее не станем. Ваш припадочный магистр не так уж и не прав, если разобраться. Пока мы играем с султаном в благородство, соблюдая все договорённости, он укрепляется, а мы напротив, слабеем с каждым днём. Иногда мне кажется, что не только я болен проказой, но и наше королевство. И что же будет? Султан, накопив достаточно сил, разорвёт перемирие тогда, когда это ему будет удобно, и мы не сможем предъявить ему претензии, потому что нас уже не будет, он уничтожит королевство одним ударом. А мы должны безропотно это ждать? Конечно, сам я не стал бы так грубо нарушать условия перемирия, но тут ваш Одон… Не вступать же мне в самом деле в бой с тамплиерами.

– Да… у нас есть много других способов порадовать султана, этот был бы не лучшим.

– Почему же султанат крепнет, а королевство слабнет?

– Потому что Саладина поддерживает весь Восток, а нас Запад так и не поддержал. После победы при Монжизоре мы надеялись, что Европа всколыхнётся, но этого так и не произошло. Теперь уже нет сомнений – крестоносный Иерусалим Европе не нужен.

– Не потому ли и король Иерусалима – юн и болен, магистр тамплиеров – буйнопомешанный, а Жильбер Эраль – зрелый, здоровый, умный, прозорливый, но он не король и не магистр.

– Может быть, именно поэтому, ваше величество. Это всё Божьи знаки. Мне кажется, мы так и не смогли стать достойными хранителями Гроба Господня, и Бог отнял у нас священное право на власть в Иерусалиме. И вот королевская династия прерывается, султан укрепляется, тамплиеры буйствуют, Запад безмолвствует.

Обезображенное проказой лицо юного короля было закрыто шёлком, а потому Эраль не мог знать, что же выражало в этот момент лицо короля.

***

Дальше события развивались бешенными толчками, словно кровь волнами выхлёстывала на камни пустыни из шеи, на которой больше не было головы. Тамплиеры возвели Шатле святого Иакова за зиму 1178-79 годов. Новый замок получил гарнизон из 60 тамплиеров и полуторых тысяч королевских наёмников. Саладин изволил сильно прогневаться, но продолжал играть в благородство. Он предложил тамплиерам 100 тысяч динаров за то, чтобы они снесли замок – не ко времени ему было ввязываться в войну. Разумеется, Одон де Сент-Аман высокомерно отверг предложение султана, и в мае 1179 года Саладин был вынужден пойти на очередное вторжение в Иерусалимское королевство. Шатле устоял, султан получил по зубам и ретировался.

Значительно лучше подготовившись, Саладин вторгся в пределы королевства 10 июня 1179 года. Тут уж удача сопутствовала султану, ему удалось захватить врасплох всю королевскую рать вместе с тамплиерами и госпитальерами неподалёку от Мезафата. Крестоносцы были на голову разбиты, а ведь были же у них очень хорошие шансы на победу, но яростный Одон де Сент-Аман слишком рано бросился в атаку и слишком увлёкся преследованием побежавших сарацин. Крестоносцы рассредоточились, потеряли связь друг с другом, тем временем Саладин, не утративший самообладания, восстановил боевые порядки и перешёл в контрнаступление, увенчавшееся полным успехом. Множество тамплиеров погибло, остальные попали в плен, включая бешенного Одона.

После нескольких дней осады Саладин взял штурмом Шатле Святого Иакова. Быстро наигравшись в благородство, султан приказал обезглавить всех тамплиеров, защищавших Шатле.

Впрочем, в Каире томились в плену многие тамплиеры с магистром. Саладин предложил обменять Одона де Сент-Амана на своего племянника, угодившего в плен к крестоносцам. Одон с достоинством ответил: «Тамплиер может предложить в качестве выкупа только свой пояс и боевой кинжал». Конечно, он не мог ответить иначе, кристально честный бешенный Одон. Он сказал о себе: «тамплиер», даже не вспомнив, что он – великий магистр. Все храмовники были братьями, и Одон осознавал себя лишь одним из братьев. Как мог он позволить выкупить себя, когда другие братья оставались в плену? Осознавал ли Одон, что именно он – главный виновник страшного поражения, постигшего крестоносцев? Вряд ли. Он был слишком уверен в своём праве бросаться в бой, едва завидев врага, и преследовать до тех пор, пока видел его. Блестящий рыцарь, слабый полководец, никакой дипломат. Он и умер, как простой рыцарь – храбро, с честью, не бросив братьев. Уже в октябре 1179 года Саладин велел прикончить невыносимого Одона.

А король Балдуин, больной, лишённый войска, вынужден был подписать новое перемирие с Саладином на тяжелейших условиях. Иерусалим рыдал. Арабский историк писал о крестоносцах: «Страх сковал их сердца». Так и было.

Тамплиеры пребывали в полной растерянности. Они никак не могли выбрать нового магистра. Храбрецов в Ордене было более чем достаточно, но даже самые горячие тамплиерские головы осознавали, что ещё одного бешенного Одона Орден Храма не выдержит. А вот мудрых дипломатов и талантливых полководцев почему-то тогда на тамплиерском горизонте не просматривалось ни одного. А ведь Орден Храма был сердцем крестоносного Иерусалима, и положение, в котором оказался Орден, Эраль понимал, как лишнее доказательство того, что кресту не долго уже сиять над Святым Градом.

В конечном итоге, в 1180 году тамплиеры избрали великим магистром испанского барона Арно де Ла Тур Ружа, магистра Испании и Прованса. Арно был достойным человеком, но на тот момент ему было уже более 70 лет – слишком большой энергии от него ожидать не приходилось. Кроме того, Арно находился на Западе и смог прибыть в Иерусалим только в 1181 году. Всё это время Орден оставался без руля, а Иерусалимское королевство балансировало на грани окончательного краха.

***

В Иерусалиме жило немало выходцев из Эфиопии, а потому слуга принца Лалибелы, верный Сиди, сразу же нашёл своих. Многие иерусалимские эфиопы с радостью поступили на службу к принцу, однако не все. Для многих земляков Лалибела был изгнанником, находящимся вне закона, и близость к нему могла вызвать гнев царя царей, который, конечно, обо всём узнает и не замедлит с карой.

И всё-таки у принца был теперь свой маленький двор из нескольких десятков человек и даже дюжина гвардейцев – опытных и храбрых эфиопских воинов, которые не задумываясь были готовы в любую минуту отдать на принца жизнь. Принц спросил своих гвардейцев, не хотят ли они принять монашество и по примеру франков-тамплиеров создать военно-монашеское братство? Принц лишь спросил, но воины ответили: «Воля ныгусэ – закон». Принц улыбнулся. Эти храбрецы всегда будут преданы только ему и никакого Ордена создать не смогут, но они станут хорошими воинами-монахами.

В небольшом домике на окраине Иерусалима, где располагался двор Лалибелы, жизнь спокойно текла вот уже четвёртый год. Большинство своего времени Лалибела проводил в храме Гроба Господня, часто бывал на Храмовой горе, иногда встречался со своим новым другом, тамплиером Эралем. Беды Иерусалимского королевства Лалибела принимал близко к сердцу, но он был здесь частным лицом и ничем не мог помочь прекрасным и возвышенным крестоносцам. Только молитвами.

И вот, наконец, в начале 1181 года в Иерусалим прибыло маленькое посольство из Рохи. Гонцы выглядели крайне измождёнными и едва держались на ногах, было понятно, что они имели задачу преодолеть долгий и сложный путь от Рохи до Иерусалима как можно быстрее. Едва завидев Лалибелу, они сразу же бросились ему в ноги. Принц понял, что он больше не принц, а царь царей.

– Мы счастливы приветствовать ваше императорское величество, – торжественно протянул молодой царедворец, едва встав на ноги.

– Что случилось с моим братом? – спросил Лалибела, не изменившись в лице.

– На него неожиданно набросился непонятно откуда взявшийся рой диких пчёл. Охрана тут была бессильна. Пчёлы закусали его до смерти.

– Пчёлы жалили только императора?

– Да, никто из слуг не получил ни одного укуса.

Лалибела утвердительно кивнул, не проявив никаких эмоций, как если бы всё шло по его плану, и он не ожидал никакого иного развития событий. На самом деле вмешательство смертоносных пчёл в вопрос престолонаследия было для него полной неожиданностью, но неожиданностью вполне естественной, закономерной и нисколько не удивительной, как впрочем и все невероятные события его жизни. Ни осанка, ни голос Лалибелы не изменились, они всегда были царственными.

– Кто удерживает власть в Рохе? – с непроницаемым достоинством спросил царь царей.

– Ваша матушка – императрица. Она очень просила вас поторопиться с прибытием.

– Мы отправимся в путь завтра. Вас накормят и предоставят всё необходимое для отдыха.

Лалибела отдал немногочисленные дорожные распоряжения и позвал верного Сиди:

– Срочно найди мне тамплиера Жильбера Эраля. Достань его из-под земли и попроси незамедлительно придти ко мне.

***

– Смиренный рыцарь Храма приветствует ваше императорское величество и желает многих лет царствования на благо всего христианского мира, – Эраль произнёс эти слова очень серьёзно и даже торжественно, но без тени подобострастия.

– Для тебя, Жильбер, я по-прежнему просто Лалибела. Тебе дарован титул «друг царя царей». Это освобождает тебя от исполнения предписаний придворного этикета.

– Благодарю вас, ваше величество.

– Не стоит благодарности, у меня просто не было другого выхода. Ведь ни один тамплиер всё равно не способен воздать царю царей надлежащие почести.

– Тогда, может быть, вы соблаговолите даровать титул «друг царя царей» всему Ордена Храма?

– Интересная мысль. Я подумаю об этом.

– Моя убогая мысль может оказаться достаточно глубокой в том случае, если она дарована мне свыше. Ведь император Эфиопии – хранитель Ковчега Завета, некогда пребывавшего в Храме Соломоновом, а тамплиеры – рыцари Храма Соломонова и хранители Храмовой горы. Связь между вашим троном и нашим Орденом носит сакральный, мистический, то есть нерасторжимый характер. Нам остаётся лишь увидеть эту связь, возникшую по Божьей воле, и делать то, что хочет Бог.

– Да… с тамплиерами можно говорить только на равных. Такова природа рыцарей Храма. Орден Храма является священным, он действует в мистическом пространстве, и это сообщает тамплиерам особые права, дарованные свыше. Не потеряйте только этих прав, мой дорогой Жильбер. Сакральное притяжение родственных духовных реальностей существует помимо нашей воли, но эта связь, вопреки твоему мнению, расторжима. Сохранит ли моя династия Загуйе священное право на власть? Сохранит ли Орден Храма священное право на Храмовую гору? Тут всё зависит от Бога и вместе с тем, тут всё зависит от нас.