скачать книгу бесплатно
– Ну пойдём.
Жорка легко вскочил на крыльцо, сунул руку в карман и резко вынул. В лунном свете сверкнуло лезвие. Глядя в глаза спутнице, покрутил нож возле лица и прижал остриё к щеке. Девушка смотрела насмешливо. Страха в ней не было, только азарт, который с каждой минутой заводил всё пуще. Дуня, улыбаясь, надавила щекой на лезвие. Огромная грудь заходила ходуном. Она томно выдохнула:
– Любый мой.
Не отпуская лезвие, Жорка, провёл им по подбородку, затем по шее, скользнул в вырез кофты.
– Может ну его? Пойдём сразу на сеновал.
– Нет, – Дуня нырнула рукой в вырез. – Я Маньке обещала. Да и самой может сгодиться.
– Тогда поторопимся, – Жорка выудил нож из выреза. Повертел перед носом. – Где тут у неё замок?
– Какой замок, ты чаво? У неё деревянная задвижка только, да и ту она не использует. Толкай, да заходи.
– Тьфу, – разочаровано сплюнул грабитель и надавил рукой на дверь.
В сенях стоял преисподней мрак и жуткая вонь.
– Что это? Травы?
– Наверное.
– Что это за травы такие? Ядовитые?
– Я почём знаю.
Жорка сунул нож в карман и вытащил спички. Чиркнул. Сизое пламя осветило грязные квадраты ногтей. Поднял руку с горящей спичкой вверх и поводил из стороны в сторону. Весь притолок был увешан сухими пучками трав.
– Да их тут… – Спичка погасла и они вновь потеряли друг друга из виду. – Ты хоть знаешь, какие нужны?
– Не-а.
– Вот те раз. И как быть?
– Все возьму, а там разберёмся.
– Сложить бы во что.
– А ну чиркни ещё, может, где мешок есть.
Огонёк вспыхнул неожиданно ярко, серная головка оторвалась, взлетела и тут же погасла. Жорка пульнул обломок спички в темноту.
В образовавшейся тишине был едва различим странный, ни на что не похожий звук.
– Чаво это? – Дуня прильнула телом к Жорке.
– Спужалась? – Воспользовавшись моментом, Жорка ущипнул подругу за ягодицу, но та словно и не заметила. Приложила палец к губам.
– Тсс… Послухай.
Жорка замер. Чуть слышные звуки напоминали чавканье.
– Крысы.
– Откуда крысы, у ней же кошки? – Дуняша отстранилась. – Глянь, а?
Жорка на цыпочках подошёл к двери и, снова чиркнув спичкой, толкнул дверь в комнату.
Авдотья лежала на кровати лицом, или тем, что от него осталось, вверх. Свора кошек облепила тело старухи. На скрип двери ни одна из них не обернулась. Уткнув морды в разодранное тело хозяйки, кошки с остервенением рвали его на кусочки.
Глава восьмая
Настроение, как у того осеннего листа на ветке, который провисел всё лето, сморщился и пожух. Ещё немного и, устав сопротивляться, поддастся влиянию ветра, сорвётся и закружит в прощальном танце. Падающие осенние листья напоминают слова. О любви, конечно же. Они такие же тёплые по цвету, красивы и вызывают улыбку. Как же давно они существуют, и почему у людей есть потребность их говорить? А если не можешь сказать, то напиши. А если не можешь писать, то нарисуй. Уля выводит угольком на побелке сердечко, прокалывает его острой стрелой. Увидит ли он её послание?
Тихон, Тиша. Какое красивое имя. Тёплое, нежное, ласкательное. Завтра печь сломают. Вместе с пробитым сердечком. Уля схватила тряпку и принялась тереть угольное сердце. Послание, потеряв чёткость, превратилось в грязное пятно. Послышались шаги. Ох! Уля подскочила, прикрыв юбкой рисунок.
И тут вошёл он. Как обухом… В голове зашелестело опадающей листвой, той самой, что так похожа на слова любви. Закружило. Ноги подкосились. Уголёк из рук выпал, прямо под ноги парню покатился. Васька тут же с печки прыг, да ну уголёк по полу катать. Чтобы не упасть Уля прижалась спиной к печке. Глаза опустила. Ох, а руки-то чёрные какие. Углём вымазанные. И юбка тоже. Вот стыдобища-то. А у парня ботинки начищены, сверкают, словно застыдить неряху хотят. А она и не неряха совсем. Вот Дуня, та да, а Уля… Плюнула на руки, начала тереть, да ещё хуже сделала.
Что за напасть такая? Хоть сквозь землю провались.
– Не три, не ототрёшь. Уголь он въедливый. – Голос парня прозвучал весенней мелодией. Она подняла глаза и, встретившись с ним взглядом, вспыхнула.
– Тебе-то что? – ответила дерзко, отчего ещё пуще разозлилась.
– Мне ничего, хошь так ходи.
– А не хошь, тада как?
– Алеем сначала руки смажь, а потом с хозяйственным мылом в тёплой воде помой.
– Откель знаешь?
– Федос Харлампьевич научил. – Парень присел и подхватил кота на руки.
Васька прильнул мохнатой шкуркой, устроился поудобней на руке парня и заурчал.
«Ууу… предатель!» – переключила злость на кота Уля. – Ко мне так не ластится. Не видать тебе, Васька, больше куриных потрохов.
– Хороший кот. Ласковый. Я кошек люблю.
– Кошки Авдотью съели, – выпалила в отместку Уля.
– Брешишь!
– Собаки брешут, а я правду говорю. Сама видела. Щёки выгрызли, и глаза. Страх, знаешь, какой?! Вместо глаз дыры. Жуть. До сих пор, как вспомню, страшно становится.
– Вот это да! – Парень опустил руки, скидывая кота на пол. – А у нас собака. Полкан.
Разговор, до сих пор лившийся меж ними так легко и доверительно, вдруг запнулся. Чтобы скрыть неловкость Уля прошла к шкафчику и потянулась за бутылью растительного масла.
– Эт чего? Сердце, штоль? – раздалось за спиной, отчего рука дрогнула, и бутылка с маслом полетела на пол, выплёскивая содержимое на платье.
Кровь ударила Уле в голову, щёки зарделись, глаза замутились.
– Никакое это не сердце, – голос получился визгливым, аж самой неприятно стало.
– Да как же ж не сердце, вот же… – Парень подхватил уголёк и обвёл размытые очертания. – И стрела…
– Никакое не сердце, что ты выдумываешь, пятно просто.
– А чего тогда краснеешь? Влюбилась, так и скажи, – засмеялся парень.
– Сам ты… – Уля задохнулась. – Ты чего, вапче, сюда припёрся, – пошла в наступление.
Такого натиска парень не ожидал.
– Меня Федос Харлампьевич прислал, замер печи сделать.
– Вот и меряй, и неча приставать с разговорами.
Парень вытащил из кармана свёрнутую в рулон ленту, приложил один конец к краю печи, растянул ленту. Печь у Лукерьи большая, размаха рук не хватает. Оглянулся.
– Поможи, штоль.
– А у самого, чёли руки короткие? – хохотнула Уля, но к печке подошла.
– Ну и язык у тебя… – протянул рулон Уле. – Не завидую я этому бедолаге.
– Какому ещё бедолаге? – буркнула Уля, разматывая рулон. Протянула ленту до края печки.
– Этому, – кивнул на растёртое сердце парень.
– Вот и меряй сам, – снова вспыхнула Уля и швырнула ленту.
– Вот, вот…
– Чиво вот, вот?..
– Горяча ты больно, обжечься можно.
– Тебе-то чиво волноваться?
– А я и не волнуюсь. Мне до вас, баб, никакого дела нет. Мне на печника выучиться надоть. Так, чтоб лучшим печником в округе стать.
– Прям лучим.
– Смешно, как ты говоришь, – улыбнулся парень.
– Чиво смишнова?
– Чиво, лучим, смишнова… У нас так не говорят.
– Где это у вас?
– В семье.
– А у нас говорят. Не нравится, можешь не разговаривать.
– Вот опять. – Парень замолчал, подобрал ленту, приложил к печи, смерил отрезками. Место окончания связал узлом. – Ну вот и всё. – Посмотрел на Улю. – Ты руки-то алеем смажь, даром что ли на пол пролила, а то въестся в кожу, так и будешь ходить.
– Тебе-то чиво… что… за горе до моих рук. Свои побереги, печник.
– Меня вообще-то Тихоном зовут. – Парень сунул ленту в карман. – А тебя?
– Уля. – Она почувствовала, как ком подкатил к горлу. Не хватало ещё расплакаться. Тряхнула головой.
– Ульяна, значит? Ну, прощай, Ульяна. Может, когда свидимся. Извини, ежели что не так сказал.
Она всё-таки расплакалась. От этого непонятно откуда взявшегося чувства отчаянной тоски по уходящему… по не сбывшемуся или упущенному. Какая-то томящая душу субстанция поселилась в ней, тонкими струйками растеклась по телу, заполняя каждую клеточку молодого женского организма.
Уля схватила тряпку и бросилась оттирать масляную лужицу на полу. Руки быстро покрылись жирной плёнкой. Вот и смазала алеем, как Тиша наказывал. Тиша. Сглатывая слёзы, набрала в таз воды, добавила кипяток из самовара, схватила кусок мыла, руки намылила, в воду опустила, потёрла и, вода тут же стала серой, а руки розовыми.
Глава девятая
Начало лета. Солнце садится неохотно, отчего белый купол колокольни вдали долго ещё светится надеждой. Завалинка полуразвалившегося дома Авдотьи быстро заполняется девчатами. После смерти местной повитухи дом приобрёл дурную славу, чем привлёк к себе интерес местной молодёжи. Завалинка стала излюбленным местом сборищ, здесь знакомились, влюблялись, ссорились, бывало дрались, но чаще пели песни и травили байки. По традиции начинали с истории о гибели хозяйки дурного дома от котов людоедов. С каждым разом история обрастала всё большим числом домыслов и слухов и со временем превратилась в местную легенду, имеющую мало что общего с правдой.
В руках местных красавиц деревянные пяльцы и холстяные мешочки с нитками. Они пришли сюда поболтать, обменяться последними новостями, посплетничать и, конечно же, покрасоваться перед парнями. Цветные нитки стежками ложатся на белую ткань, выписывая узоры.
Уля здесь в первый раз. После того как Дуня сбежала из дома со своим кавалером и примкнула к шайке разбойников, мать старалась не выпускать дочерей из дома, но разве Фроську удержишь. Она и по деревьям-то как кошка лазает, а уж из окна выпрыгнуть – ей плёвое дело. Не в силах удержать, мать махнула рукой, но наказала ходить сёстрам вместе и не расставаться.
Фрося садится на свободное место, указывая сестре на место рядом.
– Давай сюда. Тут лучше видно, там под деревом темно.
Уля присаживается, расправляет юбку, укладывает на колени пяльцы. Натягивает полоску ткани. Фрося проглаживает рукой свой рисунок. Жёлтое вышитое крестиком яблоко кажется квадратным. Косится на пяльцы сестры.
– Это чиво у тебя будет?
– Дивчина.
– А чиво кусок узкий?
– Разрезала на две части.
– Для чиво?
– Что ты чивокаешь? Надо говорить – «что», а не «чиво».
