Три гроба

– Но вы туда не выходили? – с нажимом спросил Хэдли.

– Нет. Я бы не удержался на ногах, если бы вышел. Более того, я не уверен, что это было бы возможно даже в сухую погоду.

Доктор Фелл повернул к нему сияющее лицо. Казалось, он с трудом удерживался от того, чтобы не взять это чудо на руки и не подкинуть в воздух, как необыкновенную игрушку.

– А дальше что, мальчик мой? – спросил он приветливо. – В смысле, что вы подумали, когда ваше уравнение рассыпалось?

Миллс продолжал загадочно улыбаться:

– Это нам еще предстоит увидеть. Я математик, сэр. Я никогда не разрешаю себе предполагать. – Он сложил руки на груди. – Однако, несмотря на мое уверенное заявление, что он не покинул комнату через дверь, мне хотелось бы еще раз обратить на это ваше внимание, джентльмены.

– Сейчас вы должны точно описать все, что произошло здесь этим вечером. – Хэдли провел ладонью по лбу. Потом сел за стол и достал свою записную книжку. – Спокойно! Будем двигаться последовательно. Итак. Как долго вы работали у профессора Гримо?

– Три года и восемь месяцев, – ответил Миллс, сжав зубы.

Рэмпол это заметил: записная книжка создала атмосферу допроса, и теперь он сдерживал себя, чтобы отвечать кратко.

– Перечислите ваши обязанности.

– Частично работа с корреспонденцией и общие секретарские обязанности. И главная обязанность – помогать ему готовить к выпуску новый труд под названием «История и происхождение среднеевропейских суеверий, совместно с…»

– Несомненно. Сколько человек проживает в доме?

– Помимо меня и Гримо, четверо.

– Да-да, и?

– А! Вам нужны их имена. Розетта Гримо, его дочь. Мадам Дюмон, экономка. И старый друг доктора Гримо по фамилии Дрэйман. Еще горничная, фамилию которой мне не сообщили, но зовут ее Энни.

– Кто был в доме сегодня ночью во время произошедшего?

Миллс приподнял носок своего ботинка, удерживая равновесие, и уставился на него – еще один трюк из его коллекции.

– На этот вопрос я, разумеется, не могу ответить со всей уверенностью. Но я расскажу вам все, что знаю. – Он перекатился с пятки на носок и обратно. – После ужина, в семь тридцать, доктор Гримо поднялся сюда, намереваясь поработать. Это его обычное субботнее занятие. Он сказал мне, чтобы его никто не беспокоил до одиннадцати. Это тоже нерушимая традиция. Однако еще он сказал… – на лбу молодого человека вдруг снова выступили бисеринки пота, хотя лицо его оставалось бесстрастным, – сказал… что в половине десятого к нему может заглянуть гость.

– Он не уточнил, что это за гость?

– Нет.

Хэдли подался вперед:

– Давайте начистоту, мистер Миллс! Разве вы не слышали, что ему угрожали? Разве вы не слышали, что случилось вечером в среду?

– Я, э-э, да, безусловно, я располагал такой информацией. Более того, я сам присутствовал в таверне «Уорвик» тем вечером. Мэнган, наверное, вам рассказал?

Нервничая, и тем не менее с пугающей красочностью, он стал пересказывать всю историю сначала. Тем временем доктор Фелл отошел в сторону и продолжил дальше заниматься исследованием, к которому он уже несколько раз приступал этой ночью. Судя по всему, его больше всего интересовал камин. Так как Рэмпол уже знал о том, что произошло в таверне «Уорвик», он не слушал Миллса, а наблюдал за доктором Феллом. Доктор изучил пятна крови, разбрызганные по верху спинки и правому подлокотнику уроненной кушетки. На камине было еще больше кровавых пятен, а вот на черном ковре их было трудно различить. Следы борьбы? Тем не менее, как заметил Рэмпол, ни одна кочерга не упала – все они ровно стояли на подставке в таком положении, что в случае любой потасовки у камина они бы все разом упали с громким лязгом. Едва теплящийся огонь почти потух, заваленный сверху грудой обуглившейся бумаги.

Доктор Фелл что-то бормотал себе под нос. Он потянулся наверх, чтобы рассмотреть герб. Для Рэмпола, ничего не смыслившего в геральдике, герб представлял собой щит, разделенный на красный, синий и серебряный сектора: в верхней части располагались черный орел и месяц, а в нижней – нечто, напоминающее шахматные ладьи. И хотя цвета были приглушены, щит сиял варварским богатством красок, соответствующим странной варварской атмосфере самой комнаты. Доктор Фелл закряхтел.

Однако доктор Фелл не вымолвил ни слова, пока не перешел к книгам на полках по левую сторону от камина. Как истинный библиофил, он буквально набросился на них. Стал доставать книгу за книгой, просматривать титульные страницы, потом убирать обратно. Причем, судя по всему, его внимание цепляли самые сомнительно выглядящие тома. Своими действиями он поднял столько пыли и шума, что это мешало Миллсу рассказывать. Потом доктор встал и многозначительно помахал перед ними несколькими из заинтересовавших его книг.

– Не хочу вас перебивать, Хэдли, но это все очень чуднó и показательно. Гавриил Дёбрентей «Yorick es Eliza levelei» в двух томах. Девять томов «Shakspere Minden Munkdi» в разных изданиях. И вот еще имя… – Он запнулся. – Хм. Ха. Вы что-нибудь об этом знаете, мистер Миллс? Это единственные книги, с которых давно не стирали пыль.

Миллс сбился:

– Я… я не знаю. Мне кажется, они из той стопки, которую доктор Гримо хотел отправить на чердак. Мистер Дрэйман нашел их прошлым вечером за другими книгами, когда мы убирали некоторые шкафы из комнаты, чтобы освободить место для картины… На чем это я остановился, мистер Хэдли? Ах да. Когда доктор Гримо сказал, что кто-то собирается нанести ему визит, у меня не было никаких причин полагать, что это будет человек из «Уорвика». Он не сделал на это ни одного намека.

– Что именно он сказал?

– Э-э, дело в том, что после ужина я работал в большой библиотеке на первом этаже. Он предложил мне в половине десятого подняться наверх, в мой кабинет, сидеть там с открытой дверью и «посматривать» в сторону этой комнаты на случай…

– На случай чего?

Миллс прочистил горло:

– Он не уточнил.

– То есть он сказал вам все это, – Хэдли начал закипать, – и вы даже не заподозрили, кого он ждал?

– Я думаю, – вмешался доктор Фелл, мягко кашлянув, – что могу объяснить, что именно пытается до нас донести наш юный друг. Ему, должно быть, приходится нелегко. Он имеет в виду, что, несмотря на все железные убеждения молодого бакалавра наук, несмотря на самую прочную броню из всяких x в квадрате плюс 2xy + y в квадрате, он все же обладает достаточно богатым воображением, чтобы разыгравшаяся в таверне «Уорвик» сцена произвела на него впечатление. И ему попросту не хотелось знать больше, чем требовалось для выполнения прямых обязанностей. Не так ли?

– Не могу сказать, что это так. – В голосе Миллса тем не менее сквозило облегчение. – Мои мотивы никак не связаны с этими фактами. Вы заметили, что я в точности следую указаниям. Я поднялся сюда ровно в половине десятого…

– Где в это время находились все остальные? Соберитесь! – потребовал Хэдли. – И не говорите, что вы точно не знаете. Просто скажите нам, где они были, по вашему мнению.

– Насколько мне известно, мисс Розетта Гримо и Мэнган были в гостиной, где играли в карты. Дрэйман сказал мне, что собирается в город. Я его не видел.

– А мадам Дюмон?

– Я встретил ее по пути сюда. Она спускалась вниз с не допитым Гримо кофе… Я направился в мой кабинет, оставил дверь открытой и повернул столик с пишущей машинкой так, чтобы можно было поглядывать в коридор во время работы. И точно… – он зажмурился, потом снова открыл глаза, – и точно без пятнадцати десять раздался звонок в парадную дверь. Электрический звонок находится на втором этаже, и я совершенно отчетливо его услышал.

Еще две минуты спустя мадам Дюмон поднялась по лестнице. Она несла поднос для визитных карточек. Она собиралась было постучать к Гримо, как тут неожиданно следом за ней появился, э-э, высокий мужчина. Мадам Дюмон обернулась и тоже его увидела. Потом она обратилась к нему, я не могу передать ее реплику дословно, но суть заключалась в том, что она спрашивала, почему он не подождал внизу. Похоже, она нервничала. И этот, э-э, высокий мужчина ничего ей не ответил. Он прошествовал к двери, неспешно опустил воротник пальто, снял кепи и сунул его в широкий карман. Мне кажется, он усмехнулся, а мадам Дюмон что-то на это возмущенно ответила, потом прижалась к стене и поспешно открыла дверь. На пороге возник очевидно раздраженный Гримо; в точности цитирую его слова: «Что, черт возьми, за переполох вы тут устроили?» Потом он застыл, изучая высокого мужчину. Его следующие слова были такими: «Во имя всего святого, кто вы?»

Миллс говорил все быстрее и быстрее; улыбка его сделалась жуткой, хотя он просто пытался широко улыбаться.

– Спокойнее, мистер Миллс. Вы успели как следует рассмотреть этого высокого мужчину?

– Да, и довольно неплохо. Выйдя в коридор из арки, он как раз бросил взгляд в моем направлении.

– И?

– Воротник пальто был поднят, и еще он носил кепи. Я, так сказать, дальнозорок, джентльмены, поэтому смог хорошо различить черты лица. Он носил детскую маску, которая была сделана из папье-маше. Насколько я помню, она изображала вытянутое розовое лицо с широко открытым ртом. Думаю, я могу смело утверждать, что…

– В целом вы правы, – раздался неприветливый голос со стороны дверного проема. – Он действительно носил маску. И к сожалению, так ее и не снял.

Глава четвертая

Невозможное

Она стояла в дверном проеме, переводя взгляд с одного на другого. У Рэмпола создалось впечатление, что перед ним необыкновенная женщина, хотя он и не мог объяснить почему. В ее внешности не было ничего примечательного, за исключением живых черных глаз, покрасневших и грустных, словно от давно высохших слез. Она как будто вся состояла из противоречий. Небольшого роста, крепкого сложения, с широким лицом, довольно высокими скулами и блестящей кожей; несмотря на это, Рэмполу показалось, что стоит ей только приложить усилия, и она станет настоящей красавицей. Ее темно-каштановые волосы были небрежно зачесаны за уши. Она была одета в самое простое черное платье с двумя белыми, перекрещивающимися на груди вставками; при этом нельзя было назвать ее невзрачной.

Что-то в ней было такое… Умение держать себя? Сила? Стать? Ее словно окружала плотная наэлектризованная аура, в ней чувствовались энергия, потрескивание и жар грозовой тучи. Она двинулась в их сторону, ее обувь поскрипывала в такт каждому шагу. Темные глаза, чуть раскосые, нашли Хэдли. Она нервно потирала ладони. Рэмпол пришел к двум выводам: убийство Гримо нанесло ей глубокую рану, от которой она никогда не оправится; и она бы сейчас стенала и плакала, если бы ее не поддерживало одно желание…

– Меня зовут Эрнестина Дюмон, – сказала она, словно услышав его мысли. – Я пришла, чтобы помочь вам найти человека, который застрелил Шарля.

Она говорила почти без акцента, но с немного невнятным выговором и бесцветной интонацией. При этом она продолжала потирать руки.

– Когда я только услышала о случившемся, я не могла заставить себя подняться. Потом я решила поехать вместе с ним в машине «скорой помощи», но доктор мне не позволил. Он сказал, что я понадоблюсь полиции. И теперь я думаю, что это было мудрое замечание.

Хэдли встал и предложил ей стул, на котором он до этого сидел:

– Пожалуйста, присядьте, мадам. Мы обязательно выслушаем ваши показания, но немного позже. А пока, прошу вас, послушайте рассказ мистера Миллса на случай, если нужно будет что-то подтвердить или опровергнуть…

В комнате было слишком холодно из-за открытого окна, и она вся дрожала – заметив это, внимательно следивший за ней доктор Фелл, прихрамывая, проковылял, чтобы закрыть его. Потом она посмотрела на камин, огонь в котором почти погас, заваленный кипой обуглившейся бумаги. Наконец уловив смысл того, что сказал Хэдли, она кивнула. Потом рассеянно посмотрела на Миллса с тенью безучастной симпатии, проявившейся в ее еле заметной улыбке.

– Да, конечно. Он славный бедный мальчик, и ничего дурного у него на уме нет. Не правда ли, Стюарт? Пожалуйста, продолжай. А я… посмотрю.

Миллс не подал виду, что эти слова его задели, хотя, может быть, он действительно не рассердился. Несколько раз моргнув, он скрестил руки на груди.

– Если Пифии так угодно думать, то я не имею ничего против, – невозмутимо ответил Миллс. – Однако мне хотелось бы продолжить. Так на чем это я остановился?

– Вы остановились на том, что профессор Гримо увидел посетившего дом незнакомца и сказал: «Во имя всего святого, кто вы?» А что было дальше?

– Ах да! На докторе не было пенсне, оно висело на шнурке; он не очень хорошо без него видит, и у меня сложилось впечатление, что он принял маску за настоящее лицо. Но прежде чем он успел надеть пенсне, незнакомец сделал какое-то настолько быстрое движение, что я даже не успел его уловить, и вот, он уже был почти в дверях. Доктор Гримо попытался заступить ему дорогу, но тот был слишком проворен. До меня донесся его смех. И когда он оказался внутри… – Миллс остановился, явно озадаченный. – Это очень странно, должен вам сказать. У меня сложилось впечатление, будто мадам Дюмон закрыла за ним дверь, хотя перед этим она прижималась к стене. Я помню ее руку на дверной ручке.

Эрнестина Дюмон вспыхнула.

– И как прикажешь это понимать, балбес? – спросила она. – Мальчик мой, думай, прежде чем говорить. Неужели я добровольно оставила бы Шарля наедине с этим человеком?.. Он пинком захлопнул дверь. А потом повернул ключ в замке.

– Секундочку. Это правда, Миллс?

– К сожалению, я не так четко уловил этот момент, – нараспев ответил Миллс. – Я просто пытаюсь предоставить вам все возможные факты и даже все возможные впечатления. Я ничего не хотел этим сказать. Принимаю замечание. Пифия права, он и вправду повернул ключ в замке.

– «Пифия» – это он так в шутку называет меня, – сердито пояснила мадам Дюмон.

Миллс улыбнулся:

– Мой вывод таков, джентльмены: вполне вероятно, что Пифия была встревожена. Она стала звать доктора Гримо по имени и трясти ручку. Я слышал, как из комнаты раздаются голоса, но слов разобрать не мог. Я был слишком далеко, и, как вы видите, эта дверь довольно массивная. Но потом, секунд через тридцать, в течение которых, по моим предположениям, незнакомец снимал маску, Гримо весьма раздраженно крикнул Пифии: «Уходи, бестолковая. Я сам разберусь».

– Ясно. Показался ли он вам напуганным?

– Наоборот, я должен был упомянуть, что в его голосе сквозило облегчение.

– А вы, мадам? Вы повиновались и безропотно ушли…

– Да.

– И это притом, что, как я полагаю, не часто к вам в гости заглядывают шутники в масках, ведущие себя столь же странным образом? Я полагаю, вы знали, что вашему нанимателю угрожают?

– Я повиновалась Шарлю Гримо на протяжении двадцати лет, – ответила она очень тихим голосом. Слово «наниматель» заметно ее покоробило. Это было видно по пристальному взгляду покрасневших блестящих глаз. – Я не припомню ситуации, с которой он бы не мог справиться. Конечно я повиновалась! Не бывало такого, чтобы я ослушалась. Кроме того, вы не понимаете. Вы ничего у меня, по сути, не спросили. – Раздражение сменилось полуулыбкой. – С точки зрения психологии, как сказал бы Шарль, это даже любопытно. Вы не спросили Стюарта, почему он послушался и не поднял тревогу. А все потому, что вы думаете, будто он испугался. Спасибо за скрытый комплимент. Пожалуйста, продолжайте.

У Рэмпола сложилось впечатление, что он стал свидетелем изящного парирования опытного фехтовальщика. Хэдли, судя по всему, тоже ощутил нечто подобное, хотя следующий вопрос задал секретарю:

– Мистер Миллс, помните ли вы, сколько было времени, когда высокий человек вошел в комнату?

– Было без десяти десять. Рядом с моей пишущей машинкой обычно стоят часы, поэтому да, я запомнил.

– И во сколько вы услышали выстрел?

– Ровно в десять минут одиннадцатого.

– Хотите сказать, вы все это время просто наблюдали за дверью?

– Так точно. – Миллс прочистил горло. – Несмотря на мою так называемую пугливость, упомянутую Пифией, я первый подбежал к двери сразу после того, как раздался выстрел. Она все еще была заперта изнутри, как вам уже хорошо известно, потому что вы и сами вскоре после выстрела поднялись наверх.

– В течение этих двадцати минут до выстрела слышали ли вы какие-нибудь голоса, передвижения и любые другие звуки?

– В какой-то момент мне показалось, что разговор перешел на повышенные тона, и потом я услышал нечто, что можно назвать звуком глухого удара. Но я был слишком далеко… – Миллс опять начал раскачиваться и смотреть по сторонам, пока не наткнулся на холодный взгляд Хэдли. На его лбу снова выступил пот. – Теперь-то я, конечно, осознаю, какую совершенно невероятную историю мне приходится вам рассказывать… – Его голос стал на октаву выше. – И все же, джентльмены, я клянусь!.. – Миллс неожиданно взметнул вверх пухлый кулак.

– Все в порядке, Стюарт, – успокоила его женщина. – Я могу подтвердить твои слова.

Хэдли обратился к ним с мрачной учтивостью:

– Вот и славно. Последний вопрос, мистер Миллс. Можете ли вы в точности описать внешний вид визитера? – Он быстро обернулся. – Не сейчас, мадам, – строго сказал он, – всему свое время. Ну что, мистер Миллс?

– Я могу утверждать, что на нем было длинное черное пальто, кепи из какого-то коричневатого материала. Брюки тоже у него были темными. На ботинки я не обратил внимания. Когда он снял кепи, я увидел его волосы, они… – Миллс помедлил, подбирая слова. – Удивительно! Не хочу показаться фантазером, но теперь я припоминаю, что его темные волосы блестели, как краска, если вы понимаете, о чем я. Словно вся его голова была сделана из папье-маше.

Хэдли, который мерил шагами пол перед огромной картиной, повернулся так резко, что Миллс пискнул.

– Джентльмены, – вскричал последний, – вы спросили у меня, что я видел. И я вам рассказываю, что я видел. Я говорю правду.

– Продолжайте, – ответил Хэдли угрюмо.

– Я считаю, что он носил перчатки, хотя большую часть времени он держал руки в карманах, поэтому тут я не могу быть полностью уверен. Он был высоким, на три, а то и на все четыре дюйма выше, чем доктор Гримо, и весьма среднего, э-э, анатомического сложения. Это я могу сказать с уверенностью.

– Походил ли он на Пьера Флея?

– Ну… да. Точнее, в чем-то да, а в чем-то – нет. Должен сказать, что этот мужчина был выше Флея, а еще он был не таким худым, как он. Но поклясться в этом я не могу.

Во время допроса Рэмпол краем глаза поглядывал на доктора Фелла. Доктор, сутулясь в своем плаще и держа широкополую шляпу под мышкой, прихрамывая, бродил по комнате и сердито тыкал в ковер тростью. Он наклонялся и, моргая, разглядывал вещи, пока пенсне не слетало с его носа. Он осмотрел картину, ряды книг, нефритового буйвола на столе. Потом, тяжело дыша, оглядел камин, снова потянулся вверх, чтобы рассмотреть герб над ним. К последнему он, похоже, успел прикипеть. И все же, как заметил Рэмпол, что бы Фелл ни делал, он краем глаза наблюдал за мадам Дюмон. Похоже, она его поразила. Что-то нехорошее проскальзывало в ее маленьких блестящих глазках, которые поглядывали на доктора каждый раз, когда он завершал осматривать очередной предмет. И женщина это знала. Она крепко сжимала руки на коленях. Она старалась не обращать на доктора Фелла внимания, но, не удержавшись, бросала взгляд в его сторону. Создавалось впечатление, будто они сошлись в невидимом поединке.

– У меня остались и другие вопросы, мистер Миллс, – сказал Хэдли. – В основном о случае в таверне «Уорвик» и касательно этой вот картины. Но они пока подождут… Могу я попросить вас спуститься вниз и позвать сюда мисс Гримо и мистера Мэнгана? И мистера Дрэймана тоже, если он вернулся. Спасибо. Так, подождите секундочку. Фелл, у вас есть какие-нибудь вопросы?

Доктор Фелл покачал головой, всем своим видом демонстрируя дружелюбие. Рэмпол заметил, что побелевшие костяшки на руках женщины вновь стали розовыми.

– Долго еще ваш знаменитый друг будет тут слоняться?! – вдруг воскликнула она, в волнении четко произнося все непроизносимые согласные. – Это нервирует. Это…

Хэдли внимательно на нее посмотрел:

– Я вас понимаю, мадам. К сожалению, он всегда так себя ведет.

– Тогда кто вы такие? Ворвались в мой дом…

– Позвольте объясниться. Я суперинтендант департамента уголовного розыска. Это мистер Рэмпол. А человек, о котором вы, должно быть, наслышаны, – доктор Гидеон Фелл.

– Да. Да, я так и подумала. – Она кивнула, потом ударила ладонью по столу. – Ну что же, что же! Разве это дает вам право забывать о манерах? Выстуживать комнату, оставляя окна открытыми? Может, нам хотя бы разжечь огонь, чтобы стало теплее?

– Не советовал бы этого делать, – ответил доктор Фелл. – По крайней мере до тех пор, пока мы не выясним, что за бумаги пытались сжечь в камине. Тут, наверное, был целый костер!

Эрнестину Дюмон происходящее начинало утомлять.

– О боже, ну почему же вы такие простофили? Почему вы до сих пор здесь рассиживаете? Вы прекрасно знаете, кто это сделал. Тот самый Флей, и вам это известно. Ну что же, что же? Почему бы вам не отправиться за ним? Почему вы продолжаете здесь сидеть, когда я готова поручиться, что он и есть преступник?

Ее взгляд ненадолго застыл, словно она впала в транс, было в нем что-то цыганское, полное ненависти. Можно было подумать, что она мысленно отправляет Флея на виселицу.

– А вы знакомы с Флеем? – резко спросил Хэдли.

– Нет-нет. Я никогда в жизни его не видела! В смысле, до сегодняшнего дня. Зато я хорошо помню, что рассказывал мне Шарль.

– И что же?

– Ах, что ж ты будешь делать! Этот Флей ненормальный. Шарль никогда не был с ним знаком, но, понимаете, Флей был одержим идеей, будто бы Шарль насмехается над всем оккультным. Шарль сказал мне, что тот может заявиться сюда ночью в половине десятого. Он велел мне впустить его, если тот и вправду придет. Но когда я забирала поднос с кофе Шарля, а было это в половине десятого, Шарль рассмеялся и сказал, что, если этот человек не придет сейчас, мы его уже не увидим. И добавил: «Затаившие обиду люди обычно действуют быстро». – Мадам Дюмон откинулась на спинку стула, расправляя плечи. – Все получилось наоборот. Без двадцати десять прозвучал звонок в дверь. Я открыла. На пороге стоял мужчина. Протягивая мне визитную карточку, он сказал: «Прошу вас, отнесите это профессору Гримо и спросите, не согласится ли он меня принять?»

Хэдли прислонился к подлокотнику кожаной кушетки и смерил ее изучающим взглядом:

– Но что насчет маски, мадам? Вам она не показалась несколько странной?

– Я не увидела его маску! Разве вы не заметили, что внизу, в коридоре, горит всего одна лампа? Так вот! За его спиной ярко светил фонарь, и мне был виден только его силуэт. Он говорил так вежливо и как положено дал свою карточку, я даже и подумать не могла, что…

– Минуточку. Узнали бы вы этот голос, если бы снова его услышали?

Она повела плечами так, словно поправляла тяжелый груз на спине.

– Да! Я не уверена… Да-да, узнала бы! Проблема только в том, что он звучал странно, видимо, потому, что его заглушала маска. Ох, и почему мужчины такие!.. – Она снова откинулась на спинку стула, в ее глазах без видимой на то причины заблестели слезы. – Я такого не понимаю! Я прямодушная, я честная! Если кто-то тебя обидел – пусть. Ты устраиваешь на него засаду и убиваешь. Потом твои друзья идут в суд и клянутся, что ты в это время был в другом месте. Но ты не надеваешь разрисованную маску, словно старик Дрэйман, развлекающий детей в ночь Гая Фокса. Ты не подаешь свою визитную карточку, как этот ужасный человек, и не поднимаешься наверх, чтобы убить человека, а потом сбежать через окно. Это все звучит как одна из тех сказок, которые мне рассказывали, когда я была маленькой девочкой. – Ее циничное хладнокровие пошло трещинами истерики. – О Шарль! Мой бедный Шарль!

Хэдли ждал, пока она успокоится, ждал молча. Очень скоро она сумела взять себя в руки. Своей неподвижностью, отчужденностью и непостижимостью она походила на большое изрезанное полотно, которое мрачно смотрело на нее с противоположного конца комнаты. Эмоциональный порыв принес ей облегчение, к ней снова вернулась бдительность, хотя она и продолжала тяжело дышать. Было слышно, как ее ногти царапают подлокотник.

– Тот мужчина попросил, – произнес Хэдли, возвращая ее к прерванному рассказу, – отнести визитку профессору Гримо и спросить, примет ли он его. Очень хорошо. Правильно ли я понимаю, что все это время мисс Гримо и мистер Мэнган были внизу, в гостиной неподалеку от передней?

Она посмотрела на него с любопытством:

– Странные вы вопросы стали задавать. Интересно – почему? Да-да, наверное, там они и были. Я не обратила внимания.

– Вы не помните, дверь гостиной была открыта или закрыта?

– Я не знаю. Но думаю, она была закрыта, иначе бы в коридоре было больше света.