Рождённые после Великой Победы

– 8 —

После Победы дед вернулся к семье, которая проживала всю войну в городе Ветлуга Нижегородской (тогда Горьковской) области. Встретили его жена Екатерина и дочь Ариадна, моя будущая мама. Это именно к ним он обращался из далёкого Веймара строками своей поэмы «Позёмка»:

Дорогая! Далёкая! Милая!Ни с каких не увидишь сторон,Как влачу свою жизнь через силу я,Отстреляв свой последний патрон.Ты не слышишь, как дышит задавленноИзнемогший в неволе барак.На квартирах далёких оставленаДовоенная наша пора.Мне пришлось очерстветь и озлобиться,Привыкая врага убивать.Помоги не забыть твоего лица,Человечности не растерять.Дай мне вспомнить, как летом к заутренеПоспешала спросонья река,Самоцветами и перламутрамиПринималась небрежно сверкать.Про леса мне напомни про давние,Где в избушке у богатырейНепоруганно дремлют сказанияПод загадочный крик журавлей.Всё затмило военной метелицей,Тяжко жить, об утратах скорбя.А любовь моя поровну делитсяНа отечество и на тебя.Знать, земля не в ту сторону кружится,А над ней бомбовозы гудят.Пожелай мне великого мужества.Снись почаще! Тоскует солдат…

Отдохнув, Константин Григорьевич занялся преподавательской деятельностью в местном техникуме. Преподавал математику, черчение и электротехнику. Одновременно получил прерванное войной высшее педагогическое образование.

– 9 —

А когда Константин Григорьевич выправлял себе утерянные документы, вышел забавный казус, открывший некоторые подробности его младенчества.

В то время, по традиции, после крещения надо было выправлять метрику, то есть свидетельство о рождении, говоря современным языком. Перед этим родители собрали стол, позвали родственников и достаточно хорошо «посидели». Оформлять метрику вызвалась кума. Быстро собралась и ушла. Вернулась довольная: «Всё хорошо, записала Костю!» Её спросили, на какую фамилию записала-то? «Меня спросили фамилию, я назвала свою. Я же Волкова!» Обругали куму дурой безмозглой, и уже кум отправился исправлять оплошность. Вернулся: «Ну вот, всё поправили». А на какую фамилию-то поправили? «Так я же Ометов! На эту и поправили». Тут уж поднялся отец, Григорий Алексеевич, и лично сам пошёл. Выправили фамилию на Брендючкова.

И вот, по какой-то неизвестной причине, неправильные записи в книге не удалили, оставили действующими. Служащий ЗАГСа ошарашенно сообщил моему деду, что он может на вполне законных основаниях выбрать себе одну фамилию из трёх: Ометов, Волков или Брендючков. Разумеется, дед выбрал фамилию родителей и стал Брендючковым.

– 10 —

Но и литературная работа не отпускала. В эти годы Константин Григорьевич написал роман «Дважды рождённые», где подробно рассказал о событиях в Бухенвальде. Быт заключённых, филигранная и опасная деятельность подполья, подготовка восстания – всё это было отражено в романе. Роман вышел в свет в 1958 году. Однако работа над книгой продолжалась, и в 1961 году было выпущено второе издание, дополненное.

Немного погодя, Константин Григорьевич Брендючков был принят в Союз писателей РСФСР.

Когда я работал над этими воспоминаниями, обнаружил интересную газетную вырезку того времени. Газета «Литература и жизнь» от 30.12.1962 года: «Секретариат правления Союза писателей РСФСР принял в члены союза новую группу литераторов. Среди них автор повести „Один день Ивана Денисовича“ А. Солженицын. В союз приняты: Абдашев Ю. Н. (Краснодар), Белоногов А. Е. (Удмуртия) … Брендючков К. Г. (Ярославль) … Солженицын А. И. (Рязань)…» Хорошая компания!

А следующей книгой после «Дважды рождённых» была вторая – «Школьный выдумщик». Разумеется, про школу, про учителей, про их работу, самоотдачу.

– 11 —

В середине 60-х дед переехал в небольшой посёлок Семибратово неподалёку от Ярославля. Там, на заводе газоочистительной аппаратуры, он устроился инженером-конструктором. Затем работал в филиале научно-исследовательского института заведующим лабораторией. Именно в институте НИИОГАЗ проявилась инженерная и изобретательская жилка. Только по специализации он получил более десяти авторских свидетельств на изобретения. А кроме того, посылал заявку на изобретение пишущей машинки для нот. Много лет работал над изобретением роторного двигателя и несколько раз даже посылал заявки. Как он уверял, два раза опаздывал на пару лет от аналогичных изобретений.

По литературной «прописке» он числился в Ярославском отделении Союза писателей СССР. Очень часто ездил на встречи с читателями, «на гастроли», как сам говорил. Кроме всего прочего это был небольшой заработок, потому как с 1970 года дед уже был на пенсии.

А вот 11 апреля каждого года Константин Григорьевич надевал свой парадный пиджак с медалями и отправлялся в Москву. В одной из школ Москвы, в школе №1577 (ранее это была школа №752) находился музей «Бухенвальдский набат». По мере возможностей там собирали встречи уцелевших узников этого лагеря. И не только из СССР, но и из других стран. Приезжали даже немецкие узники-коммунисты. Константин Григорьевич называл это «встречи выпускников». Один раз и я был вместе с дедом на такой встрече, видел этих легендарных людей.

– 12 —

Несмотря на то, что никаких репрессий к деду по поводу его плена никогда не было, сам он постоянно опасался последствий. «Да! Найдётся какая-нибудь сволочь, узнает про плен, вот и обеспечат цугундер! – не раз говорил он мне и добавлял: – Вот увидишь, и тебя это тоже коснётся!»

Не коснулось.

Но как-то раз был случай… Вот как это описывал Константин Григорьевич:

– Однажды за мной всё-таки пришли! За дверью двое: «Вы Константин Григорьевич Брендючков?» Я отвечаю: «Да». «Вы должны проехать с нами!» «А собраться можно?» – спрашиваю. «Этого не требуется». Вышли на улицу, а там «воронок» стоит с водителем. Посадили меня вперёд, сами сели на заднее сидение. Думаю, вот олухи, я же могу по дороге попытаться выпрыгнуть. Хоть шею свернуть, да не мучиться! Приехали в Ярославль, остановились перед воротами некоего здания. Перед воротами – охрана. Ну что же, думаю, дело знакомое, тюрьма! Завели в здание, оставили в какой-то закрытой комнате. «Сейчас за вами придут! Подождите!» Приходит женщина: «Константин Григорьевич Брендючков? Следуйте за мной!» Следую. Коридор. Заходим в большое помещение. И тут вижу: зрительный зал, битком набитый людьми в форме, сцена, на сцене президиум сидит. Один из президиума встал и говорит: «А теперь давайте поприветствуем писателя Брендючкова! Он в своё время был заключённым в немецких тюрьмах и многое может рассказать о режимных особенностях этих заведений…»

– Ничего себе! И что дальше?

– Ну что… отдышался, начал рассказывать. Должен сказать, беседа хорошая получилась, содержательная. Это, оказывается, был слёт офицеров исправительных учреждений. Они много вопросов задавали. Правильные вопросы, по делу!

– Но слушай, ведь так инфаркт получить можно!

– А я потом с начальством этой конторы побеседовал. Извинился полковник. А тем двоим бо-ольшой нагоняй был. Чтобы не шутили так.

– 13 —

Оставшийся отрезок жизни деда всё равно был наполнен работой. Он увлёкся фантастикой и очень много читал. В местную библиотеку ходил чаще, чем в продуктовый магазин. Завёл тетрадь, где записывал прочитанные книги («Ты смотри, я ведь это уже читал пять лет назад…») и ставил оценки, своего рода рейтинг. Написал и издал фантастическую повесть «Последний ангел». Кстати, даже сегодня, если погуглить, можно не только найти и скачать эту повесть, но и встретить несколько весьма положительных рецензий с подробным и умным разбором сюжета.

Работал над словарём рифм. Чуть ли не половина черновиков в архиве – это страницы рифмованных подборок. На вопрос: «Дед, а нафига это надо?», прищурившись, ехидно отвечал: «А ты назови рифму к слову „окунь“! А у меня есть!» Но здесь, к сожалению, компьютер переплюнул Константина Григорьевича. Сегодня в сети много сайтов для подбора рифм, хотя все они грешат неточностью.

Но любимое детище Константина Григорьевича всё-таки не дошло до официальной публикации. Десятки лет он работал над поэмой «Позёмка», посвящённой подвигу бухенвальдцев. Частично отрывки были изданы в журналах, но полностью она увидела свет только в облике «самиздата». Вручную были отпечатаны и переплетены десяток экземпляров, которые разошлись по близким людям.

– 14 —

Последний удар ждал Константина Григорьевича на излёте. Ушли из жизни самые близкие его люди. Сначала ушла жена, Екатерина Герасимовна, с которой он прожил более 60 лет, потом дочь Ариадна. Однако он не остался в одиночестве. Он смог дождаться даже своих правнуков.

Видимо, сжалившись, испытав на этом человеке все ужасы, которые только можно придумать, судьба одумалась. Как ни жестоко это прозвучит, но она подарила Константину Григорьевичу Брендючкову быструю и безболезненную смерть. Как от пули. Как от пули, догнавшей его через полвека.

Он умер в декабре 1994 года легко и мгновенно.

Примерно за месяц до смерти он сказал мне, что хочет подтянуть свой немецкий язык. Набрал учебников в библиотеке, и долго по вечерам горела настольная лампа в его кабинете…

Александр Анюховский

Он вернулся с войны

На груди ордена. Он вернулся с войны.В сорок пятом пришёл из Берлина.Он с боями прошёл от родной стороны,От отцовского старого тына.Там, где дом его был – пепелище одно,Только печь смотрит в небо трубою.Только яблоня та, что смотрелась в окно,Расцвела. Знать, хранима судьбою.Что отца больше нет, мать писала в письме —Сгинул батя в огне Сталинграда.А что хату с семьёю сожгли по весне,Лишь сейчас рассказали солдату.В тихой скорби застыв, всё стоял и стоял.Проносились года над планетой…И сейчас он стоит, а под ним пьедесталИ цветов ярко-красных букеты!

Безымянному солдату!

В полный рост из окопа всталОн за Родину, дом и мать.За сестру, что в яслях качал.На врага Он шёл! Убивать!Шаг уверенный был тяжёл,Ведь не Он на чужой землеСотни жёг деревень и сёл,Обезумев в кровавой мгле.Не бросал Он людей в огонь,Будто это вязанки дров…Он всё крепче сжимал ладоньУ несжатых с полей хлебов.За спиной багровел рассвет,Был на запад тяжёлым путь,Но ломал Он врагу хребет,Чтоб с земли навсегда стряхнуть!Умирал Он не раз, не два,Лишь сильнее стал во сто крат!У него судьба такова —Он советский простой СОЛДАТ!

Советским военнопленным 1941—1945 г. г. посвящается

Не судите солдата, попавшего в плен.Обвинять не спешите в измене.Он не пачкал в грязи ни погон, ни колен:Он лишь жить захотел на мгновенье.Дома старая мать и жена на сносях,И хозяйство нехитрое в доме.«Коль не будет меня?.. – думал он второпях.Жизнь и смерть – у судьбы на изломе. —Что же плен?! Если буду живой – убегу!Жажда мести мне силы удвоит.А сейчас, даже «сдавшись», не сдамся врагу.Слёзы страха лицо не умоют!»Он сжимал кулаки, выживая в аду.Рядом смерть собирала трофеи.Души дымом и пеплом летели в трубу,На костях пировали злодеи.Голод рвал изнутри. С ног валился порой,Измождённый трудом непосильным.Но не встал на колени, не сдался герой,Словно бинт оставаясь стерильным.Как солдата зовут? Смог ли всё же бежать?Вновь бороться с нацистскою гидрой.Или вечно остался в граните стоять,Как несломленный Карбышев Дмитрий.

Людмила Костылева

Витёк

Он уверенно шёл по железнодорожным рельсам с охапкой весенних полевых цветов. Тёплое солнце светило в глаза, отчего хотелось жмуриться и одновременно улыбаться. Родителям на собрании всё равно сообщат, что он прогуливает уроки, а одним днём больше, одним меньше – какая разница. За спиной послышался гудок поезда, ещё далеко, но спрыгивать на насыпь перед самым составом с цветами рискованно, поэтому в этот раз он спустился пораньше обычного, укрывая своим телом нежные растения от создаваемого движущейся громадиной порыва воздуха.

– Почём букетик? – представительный мужчина в шляпе и очках обратился к мальчугану.

– Рупь.

– Ты чего так дорого берёшь?

– А вы сами, однако, полазьте по лугам.

– Давай за пятьдесят копеек?

– Ладно.

Оставалось всего два букетика, но они, пригретые в полдень, стали медленно опускать вялые головки; листочки без воды тоже выглядели печально. Потенциальных покупателей в поле зрения не наблюдалось – сегодня не рыночный день, а есть и пить хотелось до ужасти. Витёк отошёл в сторону и пересчитал заработанные монетки. Совсем неплохо. Большую часть он отложит в заначку на стою мечту, а немного можно потратить прямо сейчас.

– Сколько тебе?

– Давайте три. Нет четыре.

Он заворожённо смотрел на продавщицу, выдавливающую на вафлю цилиндр вкуснейшего мороженого, как на волшебницу. Усевшись на соседнюю скамейку, голодный пацанёнок принялся растягивать блаженство, подставив смуглую мордашку под яркие лучи.

– Давайте ещё три.

Продавщица покосилась, внимательно посмотрела на широкое довольное лицо мальчишки с явными примесями бурятской крови, но что-то говорить не сочла нужным. Дети войны, да ещё в центре Сибири, получили такое естественное закаливание – никакая зараза не возьмёт. Чего уж там лишняя порция пломбира.

Счастливый Витёк бодро шагал в обратном направлении. В кармане приятно позвякивали заработанные монетки; ещё немного, и он сможет купить себе велосипед, как у Витьки-медведя с другой улицы. На деревянной, со слегка облупившейся краской скамейке остались увядать никому не нужные цветочки.

Достав из кустов припрятанный портфель, Витёк повернул к дому, пиная попадающиеся под бывшие отцовские ботинки камешки и мечтая о том, что, когда вырастет, обязательно станет машинистом. Из окошка чердака торчал толстый зад матери, стоящей на приставной лесенке. Мальчик весь напрягся: «Нашла!»

– Мать, ты чего туда залезла?

Женщина замерла, поправила чуть задравшийся выше колен подол цветастого платья, потом медленно стала спускаться вниз. Раскрасневшееся лицо её выглядело виноватым, но и одновременно злым от отчаяния.

– Витька, паршивец, я знаю, что у тебя есть деньги.

– Есть, мои.

Мальчик обратил внимание на влажные подмышки домашнего платья матери. Значит, давно везде выискивает.

– Знамо, что твои.

– А ты зачем шаришь, ежели мои?

– Надо, однако.

– Всем всегда надо. Я заработал – значит, мои.

Мать потянулась к уху своенравного и прижимистого пацана, но он вовремя увернулся и забежал за угол дома, облегчённо выдохнув: «Значит, не нашла!»

Из будки лениво вылезла большая лохматая собака, потянулась, словно нехотя зевнула, высунув яркий язык и блеснув острыми зубами, затем смиренно уставилась с умным видом на молодого хозяина, нервно кусающего губы, стоя за поленницей.

– Витька, отдай деньги по-хорошему! – кричала во дворе мать, выглядывая, где сорванец спрятался.

Шумела она долго, но безрезультатно.

– Вить, а ты чего тут стоишь? – с любопытством заглянул в укрытие младший братишка, ковыряя пальчиком в носу.

– Тебе чего надо? – шёпотом огрызнулся мальчик. – Иди отсюда!

– Ах, вот ты где! – За спиной братишки выросла крупная фигура матери, закрыв собой просвет как надежду. – Вот я тебя сейчас ремнём!

– За что?!

– Чтоб от матери не бегал и деньги не прятал.

– На, бей! Бей! А деньги всё равно мои!

Мать в сердцах стукнула кулаком по спине, повёрнутой в её сторону с вызовом, и тут же отступилась. Опустилась на подгнившую старую скамейку и запричитала, руками злые на судьбу слёзы утирая.

– Краску там привезли половую. Мало. Быстро разберут. Сколько наши половицы скоблить можно? Я руки все в кровь изодрала, заживать не успевают. Вот думала, покрасим, гладкий коричневый и красивый пол в избе станет.

Витёк стоял рядом, молчал. На велосипед самую малость не хватало. Потом медленно пошёл к лесенке, поднялся на чердак. Там, под самой крышей в щели между досок был его заветный тайничок. Достал, подержал в руках и решительно спустился вниз. Мать смотрела с надеждой.

– На, покупай чего хотела, – всунул звенящий скомканный бумажный пакетик в натруженные сильные руки и убежал.

– Велосипед мы купим тебе с отцовской получки! – крикнула вслед растроганная мать, но Витёк уже не слышал.

С получки велосипед купить родители не смогли, но на следующий год чуток ещё подросший мальчишка крутил педалями и, сверкая рамой новенького велосипеда, рассекал по утоптанным дорожкам родного посёлка.

Мария Камушкова

Посвящается дедушке

Мой дед Василий Ефимович Аталыков родился 23 февраля 1919 года.

В 1938 году призван в армию. Воевал, имеет множество орденов и медалей.

Войну закончил в Вене.

После Победы продолжил службу в Советской Армии в звании подполковника.

23 февраля 1995 года ушёл из жизни.

Вечная память!

Ему посвящаю эти стихотворения…

Советское «оттуда»

Всем добрый из Советского «оттуда»!Иду сейчас, мороженое ем.Звенит в авоське чистая посуда.Чтоб сдать её – помыли перед тем!А в небе ясном солнышко играет,Щекочет ветер первую листву.И, как сейчас, девчонка вспоминаетТу тёплую и мирную весну!Бежит троллейбус с яркими флажками,И шарики взмывают до небес.На площади народ стоит кружками:Встречают Первомай сегодня здесь.Играет вальсы духовой оркестр,Танцуют пары, весело кружа…И папа с сыном наблюдают вместе,Как улетает в небо красный шар…Привет вам из Советского «оттуда»,Где детство наше светлое прошло!Где в Новый год все дети ждали чуда,А взрослым просто было хорошо!Где было небо синее над нами,Где мир царил, добро и тишина.И где всегда гордилась именамиМогучая и сильная страна!Привет вам из Советского «оттуда»…

Я родилась

Я не чесала макушку летаИ не встречала прилёт скворцов —Я окунулась в объятья светаПод гордым знаком двух Близнецов!В тот день прохладный гроза гуляла,И резкий ветер стучал в окно,Но это было пути начало,Пройти который мне суждено.Как будто сразу, в порывах плача,Мне дан был свыше большой талант:Совсем девчонка – уже скрипачкаИ так почетно: «Я музыкант!»Но жизнь чертила свои зигзаги,Лечило время тоску потерь,Меня учили: «Твори во благо!»,Мне говорили: «В судьбу поверь!»И вот полвека мне дышат в спину,Я лет как тридцать лечу людей,А скоро снова увижу сына,И будет новый прекрасный день.А в день волшебный сойдутся звёзды,И дрогнет небо в пылу стихий.И вновь явлюсь я в Созвездьи гордомИ напишу вам свои стихи.Я не чесала макушку летаИ не встречала прилёт скворцов —Я окунулась в объятья светаПод гордым знаком двух Близнецов.

Волыны

О своей деревеньке ВолыныПару строк я хочу написать.Деревенька живёт и понынеИ лет сто ещё будет стоять.В тех краях протекает речушка,Там берёзок бескрайняя даль,А в лесу не смолкает кукушка,Словно хочет мне век нагадать.Запах солнца и жаркого лета,Аромат свежесобранных трав.В ярких красках деревня воспета —Живописный художников край.Здесь прошло беззаботное детство,Здесь деревья росли вслед за мной.И хотелось успеть на рассветеРодниковой умыться водой.Земляника стелилась коврами,Васильками пестрели поля…И всегда осыпала дарамиПлодородная наша земля.Только время проносится мимо.Невозможно его удержать.И деревья те стали большими,И кукушка устала гадать…Но живёт деревенька поныне,И сто лет ещё будет стоять,И названием гордым ВолыныСтанет нас, как и прежде, встречать.________________________________* Деревня Волыны, Свердловской области, городской округ Староуткинск, Шалинского района.

На чердаке

На чердаке среди старого хламаЛежат давно забытые вещи:Вот самокат, что купила мама,На нём теперь лишь множество трещин.А самолёт, что дарили брату:Давно разбился тот истребитель…В тот день пилоту дали награду,Теперь у брата личный водитель.А эта кукла, что плачет вечно.Её сестрёнка нашла под ёлкой.И платья, шитые бесконечно,Уже не модны совсем нисколько.А этот стол сколько в жизни видел!Гостей, рождений, поминок, плясок.И первый ламповый телевизорЕго как будто украсил сразу.И тот комод, что давно без ножки,В углу томится покрытый пылью…И стопка книг в помятых обложкахРасскажет внукам, как это было…На чердаке среди старого хламаЛежит давно ушедшее детство…А нам яичницу жарит мама.Ну что ты? Вот же мы! Дай раздеться.

Таксофон

«Привет, могу услышать Сашу?»«Пардон, попали не туда!»Вот так по молодости нашейГуляли связи провода.В стеклянном мире таксофонаХранился свой большой секрет,И «двушка» методичным звономВершила судьбы много лет.Движеньем диска набиралисьВсего лишь шесть заветных цифр,И голос страсти и печалиНевольно слышал целый мир.И перед грустью расставанья,Когда не знали, что сказать,Всегда срабатывало: «Ладно,Прости, но тут уже стучат!»И, как молитва, были с намиС небес кричащие слова:«Ты позвони любимой маме —Она весь день звонка ждала…»Уходит славная эпоха,И отголоском «двушек» звон,Лишь смотрит в вечность одинокоВершивший судьбы таксофон.И дверь его никто не смажет,Не склеят старый ржавый диск…Лишь возглас «Здрасьте, можно Сашу?»Печально в воздухе повис.

Мой папа

Мой папа – художник талантливый очень,Он вырастил двух замечательных дочек,Красивых и сильных, послушных и стройных,И в школе они отучились без троек.Росли две девчушки – веснушки-косички,И были так дру́жны родные сестрички,Но жизнь неизбежно внесла коррективы,И их разлучила судьбою строптивой.Уехала старшая в дальние дали —Об этом она никогда не мечтала,А младшая дома осталась послушно —Ей в дальние дали и даром не нужно.Но судьбы обеих сложились удачно:Замужество, семьи, детишки и дачи,Но ценностей этих девчонкам не надо:Пусть папа всегда будет с сёстрами рядом.Пусть словом поддержит, советом поможет,И внуков понянчить, конечно же, сможет.И если случится большая беда,Нам папа любимый поможет всегда!Мой папа – художник талантливый очень,Он вырастил двух замечательных дочек,Одна из которых дизайнером стала,Другая вам эти стихи написала.

Экипаж машины боевой

Под шаги военного парадаВетераны снова встали в строй,Вспоминает майский сорок пятыйЭкипаж машины боевой.Вспоминает лютые морозы,Проклинает серые дожди,Погибает, проливая слёзы,В треугольном смятое: «Не жди!»Пролетает, разрывая небо,Наступает раненой стеной.Согревает кровь краюшка хлебаИ металл машины боевой.Поднимает песней на рассвете,Поминает тех, кто не дожил…Понимает: дома плачут дети!Мы вернёмся! Дай нам только сил…И под марш военного парадаВетераны снова встанут в строй.И пройдёт победным «сорок пятым»Экипаж машины. Боевой!

Дом

Всё тот же дом, да покосились ставни,Всё тот же двор, где бегали недавно,Всё тот же пёс, изрядно похудевший…,Травой зарос журавль с водою свежей.А этот дед с потухшим серым взглядомЕщё вчера командовал отрядом,Но в эту ночь опять война приснилась…И с неба прочь в туман звезда скатилась…И снова дом, в котором всё знакомо,Всё чисто в нём, в углу стоят иконы,В сенях висит травы сушёной веник,И мирно спит забытый кем-то велик.…И, как вчера, играет солнцем речка,Уже с утра пыхтит дровами печка.Горячий хлеб и молоко парное,И смотрит с ветки яблоко большое…В полях туман, росой трава умылась,А где-то там опять звезда скатилась…И серый пёс, простуженный немного,Повесив хвост улёгся на дорогу…Наряжен сад черемухой душистой…Но по ночам порой мне всё же снитсяТот старый дом, что поседел от века…Всё так же в нём, да не к кому заехать…

Май

Пока цветут сады, встречая лето,А в небе пляшет первая гроза,Пока душе не спится до рассвета,А в травы льётся свежая роса,Мы будем жить,Встречать весну и летоИ песни петь, собравшись у костра.И это очень добрая примета,Когда придёт цветения пора.Покуда бьётся сердце молодое,А струны нежно плачут от любви,Пока над нами небо голубое,А в рощах не смолкают соловьи,Мы будем жить и радоваться лету,В мечтах встречать рассветы у воды.И самая хорошая примета,Когда цветут весенние сады.Пока шагает май победным маршем,А в небо льётся брызгами салют,Пока хранит молчаньем память наша,Тот светлый день и яблони в цвету,Мы будем жить, и снова будет лето,И улыбнётся солнце с высоты.Но самая хорошая примета,Когда цветут весенние сады!Пока цветут сады в начале мая…

Антонина Ащеулова

Забвению не подлежит

Тема Великой Отечественной войны в нашей семье связана с болью и потерями: оба мои дяди, Тимофей Егорович (1913 г. р.) и Фёдор Егорович (1924 г. р.) Мещеряковы, не вернулись с фронта. В детстве много интересного о них я узнавала из рассказов моей мамы, Казариной Анастасии Егоровны. Со временем важные моменты их боевого пути постепенно стёрлись из моей памяти. Очень жаль, что осознание нами семейных ценностей происходит, чаще всего, в зрелом возрасте. Поэтому, стремясь до конца исполнить свой долг перед погибшими родственниками, несколько последних лет я занималась восстановлением их военной биографии.