Светлолунный сад

Рудокоп

1

В подземной тьме, в тиши глубокой,Уж под ночь рудокоп младой,В забвеньи думы одинокой,Сидел пред собранной рудой.Вдали, гудя сквозь лес дремучий,Звал всенощной протяжный звон;Но, наклонясь над темной кучей,Не слышал благовеста он.Глядел он в глубь, где клад несметныйНемая покрывала мгла,Глядел на камень тот бесцветный,В котором власть земли спала.А звук носился непонятныйВдоль переходов рудника,Жужжал как бы припев невнятныйПри тихом стуке молотка.Но он с заветного металлаНи глаз, ни мыслей не спускал.Пусть там, вверху, весна блисталаЦветным ковром на высях скал;Пусть солнце там, над мертвой бездной,В лучах купало край земной;Пусть небосклон тысячезвездныйСиял бездонной глубиной, –Одно он думал.И нежданно,Как бы в ответ его мечте,Заговорил вдруг кто-то странно,Глазами блеща в темноте:«Да, что на каменном здесь ложеЛежит в затворе у меня,Вам неба божьего дороже,Светлее звезд, нужнее дня.И что ж сиянье небосклона,Вся эта пошлая красаТому, кто зрит земного лонаНеведанные чудеса?Кто в жизнь, блестящую под мглою,В светло-волшебный мир проник?Кто понял мощною душоюСтихий таинственный язык?О власти этой, праха чадо,Ты вопрошаешь глуби дно; –Не лгут мечты твои, и надоДля исполненья лишь одно:Чтоб волей ты неутомимоВраждебный покорял металл,Чтоб, как красавицы любимой,Ты злата хладного искал;Чтоб неотступный, ежечасныйВ тебе был помысел один,Чтоб не смущали думы яснойЖена и мать, и брат, и сын.Чтоб шел ты мимо без вниманья,Единой страстию дыша;Чтоб были здесь твои желанья,Твой мир, твой рай, твоя душа.И ты поймешь немые силы,И будет знать твоя рука,Где вьются золотые жилыВ груди глубокой рудника;Увидишь ты очами духаТо, что незримо для очей;Непостижимое для слухаУслышит слух души твоей.Взойдешь ты в тайную обитель,В хранилище даров земных,И, всех сокровищ повелитель,Из мрака вызовешь ты их».……………………Всё вновь молчало в бездне хладнойА юноша, над щелью скалНагнувшись, взор недвижно-жадныйВ глубь безответную вперял.И утром, как толпою шумнойУж снова копь была полна,Еще глядел он, как безумный,В заветный мрак глухого дна.

2

Про рудокопа уж два годаНесется слух во всей стране:Не знать работникам заводаТакой удачи и во сне.Руду он словно вызываетИз скал ударом молотка,И хоть неопытен, а знаетОн гору лучше старика.Вернее всякого расчетаСлывет у всех его совет,И в руднике нейдет работаВ то время, как его там нет.Живет теперь он при заводеНе бурщиком уже простым;Но всё, как будто бы в невзгоде,Душевной немочью томим.Женился он, тому давно ли?Жена прекрасна, молода;Но, видно, с ним счастливой долиЕй не дождаться никогда.К окну лицом склонившись белым,Всю ночь глядит и ждет она;А муж, что крот, по суткам целымЖивет в земле, не зная сна.Про него уже толкуетДавно вполголоса народ,Что он сквозь камень злато чуетИ жил выщупывает ход.И говорить о том не смели,Но в копи видели не разПред ним, во мраке темной щели,Внезапный блеск двух волчьих глаз.«С ним вечером об эту пору, –В заводе сказывал старик, –Тому два дня, пошел я в гору;Был тих, как гроб, пустой рудник.Шли оба молча мы чрез шлаки,Он часто вкруг себя глядел,Как бы неведомые знакиНа камне отыскать хотел;И дрогнул вдруг, и с диким взглядомПовел рукою по скале;И мне сдалось, что с нами рядомТут кто-то двигался во мгле».

3

Дни проходили.Раз в пучинеРаботники, столпясь с утра,В углу шептали: «В копи нынеОн не был, не был и вчера.Он у окна своей светелкиСидел весь день. Что сталось с ним?»Вопросы средь толпы и толкиНосились говором глухим.Но в переходе зашумело, –Идет: все стихли голоса;И за привычное он дело,Как прежде, молча принялся.Но шел в забвении глубоком,Глядел на камень он седойБессмысленным, недвижным оком,Как на предмет ему чужой.И вдруг, в порыве тяжкой скуки,Сердито он отбросил лом,Сел на земь и, скрестивши руки,Поник задумчивым челом.Остановилася работа;В него вперяя взор немой,Стояли все кругом, – а что-тоВорчало глухо за скалой.

4

Обвив вершины, лес и воды,Прозрачная синела тень,Просонки дремлющей природы, –Уже не ночь, еще не день.Темно селение стояло;Лишь только в горнице однойСвеча, бледнея, догоралаПред наступающей зарей.Тиха была светлица эта;Оклад иконы на стенеБлистал в полсумраке рассвета;Белела люлька в глубине,Но там один жилец бессонныйДо утра отдыха не знал,И шаг его неугомонныйВсю ночь там по полу стучал.Ходил он, бледный и угрюмый,Не чувствуя движенья ног;От тяжкой вдруг очнувшись думы,Взглянул в окно – зардел восток.День новый новую заботуПринес – светает на дворе,Пора вчерашнюю работуИдти осматривать в горе.И тихо к люльке подошел он,И, сумрачным склонясь лицом,Остановился, грусти полон,Перед священным детским сном.Чего ты ждешь? Тьмы покрывалоУж божий мир стряхнул с чела!Не для тебя то солнце встало,Не для тебя земля светла;Не для тебя улыбка сынаИ кров семейного жилья!Твой дом – та мертвая пучина,Ее скалы – твоя семья.Проснется твой младенец милыйНе при тебе, – пора, иди!Иль сердца труп давно остылыйЗатрепетал в твоей груди?Или, в душе таясь безвестно,Когда злых сил она полна,Вдруг всходят, сквозь грехи, чудесноТвои, о боже, семена?Он долго возле колыбелиСтоял, – и будто перед нейМечты души его яснели,Смягчался дикий блеск очей.Знавал он эти сны благие!..Но время!.. Звонкий час пробил,И тихою рукой впервыеМладенца он перекрестил!

5

Еще поля кругом молчали,Утесы спали темным сном,Не раздавался скрежет стали,С гранитом не боролся лом;Еще вся грешная тревога,Весь алчный шум земной страныНе нарушали в мире богаВеликолепной тишины.Шел рудокоп чрез дол росистый,И, подходя к немым скалам,Впивал всей грудью ветр душистый,Земли весенний фимиам.И сверху взор он бросил ясныйВ глухое, смрадное жерло:Да, он отвергнет дар напрасный,Покинет мрака ремесло!Воскреснет вольною душою,И снова будет мирно спать,И видеть солнце над собою,И божьим воздухом дышать.В последний раз, живых могила,Проходит он твой темный путь!..Безумец! будто б то, что было,Так можем с жизни мы стряхнуть!В то утро, средь тиши завода,Вдруг словно гром загрохотал;И крик пронзительный народаВзвился кругом: «Обвал! Обвал!»Над потрясенной глубиноюСбежались рудокопы вмиг:Глядят встревоженной толпою –Широко завален рудник.И взором бледные мужчиныСочлися – нет лишь одного:Не отдал грозный дух пучиныЛюбимца только своего.Июль 1841Гиреево

Графине Р<остопчиной>

Как сердцу вашему внушилиК родной Москве такую спесь?Ее ж любимицей не вы лиТак мирно расцветали здесь?Не вас должна б сует гордыняВести к хуле своей страны:Хоть петербургская графиня, –Вы москвитянкой рождены.Когда б не в старом граде этомВпервой на свет взглянули вы,Быть может, не были б поэтомТеперь на берегах Невы.Москвы была то благостыня,В ней разыгрались ваши сны;Хоть петербургская графиня, –Вы москвитянкой рождены.Ужель Москвы первопрестольнойВам мертв и скучен дивный вид!Пред ней, хоть памятью невольной,Ужель ваш взор не заблестит?Ужель для сердца там пустыня,Где мчались дни его весны?Хоть петербургская графиня, –Вы москвитянкой рождены.Иль ваших дум не зажигая,Любви вам в душу не вселя.Вас прикрывала сень роднаяСемисотлетнего Кремля?Здесь духа русского святыня,Живая вера старины;Здесь, петербургская графиня,Вы москвитянкой рождены.Июль 1841Гиреево

«К тебе теперь я думу обращаю…»

К тебе теперь я думу обращаю,Безгрешную, хоть грустную, – к тебе!Несусь душой к далекому мне краюИ к отчужденной мне давно судьбе.Так много лет прошло, – и дни невзгоды,И радости встречались дни не раз;Так много лет, – и более, чем годы,События переменили нас.Не таковы расстались мы с тобою!Расстались мы, – ты помнишь ли, поэт? –А счастья дар предложен был судьбою;Да, может быть, а может быть – и нет!Кто ж вас достиг, о светлые виденья!О гордые, взыскательные сны?Кто удержал минуту вдохновенья?И луч зари, и ток морской волны?Кто не стоял, испуганно и немо,Пред идолом развенчанным своим?..Июнь 1842Гиреево

«Была ты с нами неразлучна…»

Была ты с нами неразлучна,И вкруг тебя, средь тишины,Вились светло, носились звучноМладые призраки и сны.Жила в пределе мирно-тесномОдна ты с думою своей,Как бы на острове чудесном,За темной шириной морей.Земных желаний ты не знала,Не знала ты любви земной;И грохот жизненного валаРоптал вдали, как гром глухой.И стала ныне ты не наша!Восторг погас, порыв утих;Познанья роковая чашаУже коснулась уст твоих.Забудешь тайну вдохновенийВ борьбах земного бытия;В огне страданий и волненийПерегорит душа твоя. –Нет! не прав ваш ропот тайный!Не мечтаний сладкий хмель,Не души покой случайныйЕй назначенная цель.Пусть пловца окрепнет сила,Покоряя бурный вал!Пусть пройдет через горнилоНеочищенный металл!Осуждает провиденьеСердце жаркое узнатьГорьких мук благословенье,Жертв высоких благодать.Нет! есть сила для полетаВ смелом трепете крыла!Та беспечная дремотаЖизнью духа не была.Он зрелей теперь для дела,Он светлей для вольных дум;Что умом тогда владело,Тем владеет ныне ум.Июнь 1842Гиреево

«Читала часто с грустью детской…»

Читала часто с грустью детскойСказание святое я,Как ночью в край ГеннезарецкойНеслась апостолов ладья.И в переливы мглы ненастнойСмотря, они узрели вдругКак шел к ним морем образ ясный,И их сердца стеснил испуг.И над волной неугомоннойК ним глас божественный проник:«То я! дерзайте!» – И смущенныйТогда ответил ученик:«Коль это ты, мне сердце ныне,Учитель, ободри в груди:Вели идти мне по пучине».И рек господь ему: «Иди!»И он пошел, – и бездны влагаВ сплошной сливалася кристалл,И тяжесть твердого он шагаНа зыбки воды упирал.Но бурный ветр взорвал пучину;И в немочи душевных силОн, погибая, Девы к сынуМолящим гласом возопил.И мы, младые, веры полны,По морю бытия пойдем;Но скоро почернеют волныИ дальный загрохочет гром.И усумнимся мы душою,И средь грозящей ночи тьмыК тебе с трепещущей мольбоюВзываем, господи, и мы.Не нам до божьего примераДостигнуть силою святой!Не наша уцелеет вераВ грозе, над глубью роковой!Кто жизни злое испытаньеМогучим духом встретить мог?Кто жар любви и упованье,Или хоть грусть в душе сберег?Все чувства вянут в нас незримо;Все слезы сохнут, как роса;Земля и небо идут мимо:Его лишь вечны словеса.Июнь 1842Гиреево

Рассказ

Чрез сад пустой и темный кто-тоСредь летней ночи шел один;Владела томная дремотаОбъемом сумрачных равнин.Шумел какой-то праздник дальний;Сквозь мглу аллеи проникалИ звонкий гул музыки бальной,И яркий луч блестящих зал.Шел дальше, тихою походкой,Мечтатель тот, потупя взор;И вышел вон, где за решеткойТемнел неведомый простор.И в мох, под липою ветвистой,Он лег, задумчив и угрюм;К нему туда, чрез дол душистый,Не доходил безумный шум,Лишь что-то в зелени зыбучейВздыхало, будто в грезах сна;А перед ним над черной тучейСтояла бледная луна.Над тучей так она стоялаВ былое время, в ночь одну;Чуть внятно так же звуки балаНеслись в лесную тишину…«Ужель так памятно мгновенное?Увы! ужель вовеки намНевозвратимо незабвенное,Невозвратимо здесь и там?..Родное, бросив жизнь телесную,От нас умчится навсегда льВ неизмеримость неизвестную,В непроницаемую даль?..Где вы, далекие, любимые?Где вас душою отыскать?Мои мечты неусыпимыеВ какой предел мне к вам послать?Кто даст мне власть, сквозь отдалениеХоть взор единый пророня,Теперь узреть вас на мгновение,Узнать, вы помните ль меня?!.»Умолк он; и ответ в долинеПослышался средь пустоты:«Далеких вновь ты хочешь нынеУвидеть, – их увидишь ты!»Взглянул, трепеща поневоле,В объем безлюдной он страны:Ходил лишь ветер в чистом поле,Сиял в пространстве свет луны.И повторил, звуча в пустыне,Тот голос неземной груди:«Далеких вновь ты хочешь нынеУвидеть, – встань же, – и гляди!»Минуты есть, в которых словоНе пропадет, как звук, вдали:Желанья своего слепогоДа убоится ж сын земли!Пришелец встал. Струею мглистой,Долины наполняя дно,Всходил пред ним туман волнистый,Раскинулся как полотно,Покрыл, сливаясь серовато,Весь край широкой пеленой,И как зловещий звон набатаСлова гудели в тьме ночной.«Гляди в туман, из дального пределаЗови душой возлюбленных твоих!Те<х>, чья любовь к тебе не охладела,Ты в той дали светло увидишь их,И тускло – тех, кто мыслью равнодушнойТебя порой припомнят, разлюбя;И будешь ты искать сквозь мрак воздушныйНапрасно всех, забывших про тебя!»И замолчал железный голос.Стоял пришлец в безмолвной мгле,Как бы готов на бой, и волосНа хладном двигался челе.Что вспоминал он в думе странной!Чего боялся в этот миг?Какой он горести нежданнойВозможность мыслию постиг?..И вдруг забилось сердце гордо,И смело вспыхнул взгляд младой;Глубоко, недвижимо, твердоСтал он глядеть в туман седой.И вот, – как призрак сновидений,В дали, сквозь переливный дым,Мелькнули три, четыре тениНеясно, бледно перед ним.И он глядел, – и в грудь вникалоТоски жестокой лезвие;Глядел он в грозное зерцало,И сердце назвало ее –Ее, кому с любовной веройДуша молилася его.Впилися взоры в сумрак серый,Впились, – не встретив ничего!Не раз средь жизненного Мая,В час испытанья, в час одинГлава покрылась удалаяПечальным бременем седин.Но чаще – в полной силе века,В свои цветущие годаСтареет сердце человекаВ одно мгновенье – навсегда!Поник страдалец головою,Слеза застыла, не скатясь;С своей последнею мечтоюПростился он в тот горький час.Поблекло чувство молодоеВ ту ночь; что не изведал он?Иль откровенье роковое,Или безумный сердца сон.…………………..О! смерти в день, в день возрожденьяСогреет ли нам душу вновь,Следы земного искаженьяСотрет ли промысла любовь?Исчезнет ли клеймо страданий,Жестоких опытов печать?Там снова радостных незнанийСвятая есть ли благодать?О, есть ли юность там другаяДля истощенных сердца сил!..Спадает, горестно блистая,Слеза на таинство могил.Июль 1842Гиреево

Донна Инезилья

Он знает то, что я таить должна:Когда вчера, по улицам Мадрита,Суровый брат со мною шел сердито, –Пред пришлецом, мантильею покрыта,Вздохнула я, немой тоски полна.Он знает то, что я таить должна:В ночь лунную, когда из мрака садаЕго ко мне неслася серенада, –От зоркого его не скрылось взгляда,Как шевелился занавес окна.Он знает то, что я таить должна:Когда, в красе богатого убора,Вошел он в цирк, с мечом тореадора, –Он понял луч испуганного взора,И почему сидела я бледна.Он знает то, что я таить должна:Он молча ждет, предвидя день награды,Чтобы любовь расторгла все преграды,Как тайный огнь завешенной лампады,Как сильная, стесненная волна!Июль 1842Гиреево

Б. А. Баратынскому

Случилося, что в край далекийПеренесенный юга сынЦветок увидел одинокий,Цветок отеческих долин.И странник вдруг припомнил снова,Забыв холодную страну,Предела дального, родногоБлагоуханную весну.Припомнил, может, миг летучий,Миг благодетельных отрад,Когда впивал он тот могучий,Тот животворный аромат.Так эти, посланные вами,Сладкоречивые листыЖивили, будто бы вы сами,Мои заснувшие мечты.Последней, мимоходной встречиПрипомнила беседу я:Все вдохновительные речиМинут тех, полных бытия!За мыслей мысль неслась, играя,Слова, катясь, звучали в лад:Как лед с реки от солнца мая,Стекал с души весь светский хлад.Меня вы назвали поэтом,Мой стих небрежный полюбя,И я, согрета вашим светом,Тогда поверила в себя.Но тяжела святая лира!Бессмертным пламенем спален,Надменный дух с высот эфираПадет, безумный Фаэтон!Но вы, кому не изменилаНи прелесть благодатных снов,Ни поэтическая сила,Ни ясность дум, ни стройность слов, –Храните жар богоугодный!Да цепь всех жизненных заботМечты счастливой и свободной,Мечты поэта не скует!В музыке звучного размераИзбыток чувств излейте вновь;То дар, живительный, как вера,Неизъяснимый, как любовь.Июль 1842Гиреево

Н. М. Языкову

Ответ на ответ

Приветствована вновь поэтомБыла я, как в моей весне;И год прошел, – сознаться в этомИ совестно, и грустно мне.Год – и в бессилии ленивомПокоилась душа моя,И на далекий глас отзывомЗдесь не откликнулася я!Год – и уста мои не зналиГармонии созвучных слов,И думы счастья иль печали,Мелькая мимо, не блисталиЗлатою ризою стихов.Кипела чаще даром небаМладая грудь: была пора,Нужней насущного мне хлебаКазалась звучных рифм игра;В те дни прекрасными строфамиНе раз их прославляли вы,Когда явились между намиВпервой, счастливый гость Москвы.Я помню это новоселье,Весь этот дружный, юный круг,Его беспечное веселье,Неограниченный досуг.Как много все свершить хотелиВ благую эту старину!Шел каждый, будто к верной цели,К неосязаемому сну –И разошлись в дали туманной.И полдня наступает жар –И сердца край обетованныйКак легкий разлетелся пар!Идут дорогою заветной;Пускай же путники поройУслышат где-то глас приветный,«Ау» знакомый за горой!Не много вас, одноплеменных,Средь шума алчной суеты,Жрецов коленопреклоненныхПеред кумиром красоты!И первый пал! – и в днях расцветаУж и другой лечь в гроб успел!..Да помнит же поэт поэтаВ час светлых дум и стройных дел!Переносяся в край из края,Чрез горы, бездны, глушь и степь,Да съединит их песнь живая,Как электрическая цепь!1842Гиреево

Дума

Вчера листы изорванного томаПопались мне, – на них взглянула я;Забытое шепнуло вдруг знакомо,И вспомнилась мне вся весна моя.То были вы, родные небылицы,Моим мечтам ласкающий ответ;То были те заветные страницы,Где детских слез я помню давний след.И мне блеснул сквозь лет прожитых тениРебяческий, великолепный мир;Блеснули дни высоких убежденийИ первый мой, нездешний мой кумир.Так, стало быть, и в жизни бестревожнойДолжны пройти мы тот же грустный путь,Бросаем всё, увы, как дар ничтожный,Что мы как клад в свою вложили грудь!И я свои покинула химеры,Иду вперед, гляжу в немую даль;Но жаль мне той неистощимой веры,Но мне порой младых восторгов жаль!Кто оживит в душе былые грезы?Кто снам моим отдаст их прелесть вновь?Кто воскресит в них лик маркиза Позы?Кто к призраку мне возвратит любовь?..Июнь 1843

Дума

Хотя усталая, дошла яДо полпути;И легче, цель уж познавая,Вперед идти.Уроки жизни затвердилаЯ наизусть;О том, что было сердцу мило,Умолкла грусть.И много чувств прошло, как тени,Не виден след;И многих бросила стремленийЯ пустоцвет.Иду я мирною равниной,Мой полдень тих.Остался голос лишь единыйВремен других.И есть мечта в душе холодной,Одна досель;Но думе детской и бесплоднойПредаться мне ль?Когда свой долг уж ныне ясноУм оценил;Когда мне грех терять напрасноОстатки сил!Но этот сон лежал сначалаВ груди моей;Но эта вера просиялаМне с первых дней.Стремился взор в толпе коварнойВсегда, вездеК той предугаданной, Полярной,Святой звезде.И мнилось, если б невозвратноИ все зашли,Одна б стояла беззакатноНад мглой земли.И хоть ищу с любовью тщетной,Хоть мрак глубок, –Сдается мне, что луч заветныйСолгать не мог,Что он блеснет над тучей чернойДуше в ответ…И странен этот мне упорный,Напрасный бред.Октябрь 1843

Странник

С вершин пустынных я сошел,Ложится мрак на лес и дол,Гляжу на первую звезду;Далек тот край, куда иду!Ночь расстилает свой шатерНа мира божьего простор;Так полон мир! мир так широк, –А я так мал и одинок!Белеют хаты средь лугов.У всякого свой мирный кров,Но странник с грустию немойСтрану проходит за страной.На многих тихих долов сеньСпадает ночь, слетает день;Мне нет угла, мне нет гнезда!Иду, и шепчет вздох: куда?Мрачна мне неба синева,Весна стара, и жизнь мертва,И их приветы – звук пустой:Я всем пришлец, я всем чужой!Где ты, мной жданная одна,Обетованная страна!Мой край любви и красоты –Мир, где цветут мои цветы,Предел, где сны мои живут,Где мертвые мои встают,Где слышится родной язык.Где всё, чего я не достиг!Гляжу в грядущую я тьму,Вопрос один шепчу всему;«Блаженство там, – звучит ответ, –Там, где тебя, безумец, нет!»Ноябрь 1843

Дума

Когда в раздор с самим собоюМой ум бессильно погружен,Когда лежит на нем пороюУныло-праздный полусон, –Тогда зашепчет вдруг украдкой,Тогда звучит в груди моейКакой-то отзыв грустно-сладкойДалеких чувств, далеких дней.Жаль небывалого мне снова,Простор грядущего мне пуст:Мелькнет призрак, уронит слово,И тщетный вздох сорвется с уст.Но вдруг в час дум, в час грусти лживой,Взяв право грозное свое,Души усталой и ленивойПерстом коснется бытие.И в тайной силе вечно юныйОтветит дух мой на призыв;Другие в нем проснутся струны,Другой воскреснет в нем порыв.Гляжу в лицо я жизни строгойИ познаю, что нас онаНедаром вечною тревогойНа бой тяжелый звать вольна;И что не тщетно сердце любитСредь горестных ее забот;И что не всё она погубит,И что не всё она возьмет.Ноябрь 1843

Дума

Не раз себя я вопрошаю строго,И в душу я гляжу самой себе;Желаний в ней уже завяло много,И многое уступлено судьбе.И помню я, дивясь, как в жизни все мы,Про раннюю, обильную весну,И день за днем на детские эдемыТуманную спускает пелену.Но с каждой мглой неведомая силаТаинственно встает в груди моей,Как там блестят небесные светилаЯснее всё, чем ночь кругом темней.Я верую, что юные надеждыИсполнятся, хоть в образе другом,Что час придет, где мы откроем вежды,Что все к мечте нежданно мы дойдем;Что ложны в нас бессилье и смущенье,Что даст свой плод нам каждый падший цвет,Что всем борьбам в душе есть примиренье,Что каждому вопросу есть ответ.Май 1844

Н. М. Я<зыкову>

Средь праздного людского шумаВдруг, как незримый херувим,Слетает тихо дева-думаПорой к возлюбленным своим.И шепчет, оживляя странноВсё, что давно прошло сполна.Сошлась не раз я с ней нежданно,И вот, знакомая, онаВ день чудотворца НиколаяОпять является ко мнеИ, многое напоминая,Заводит речь о старине –Как, пешеходцем недостойнымС трудом свершив вы путь святой,Меня стихом дарили стройнымИ ложкою колесовой.И ваш подарок берегу я,И помню ваш веселый стих.Хвала тем дням! Вдали кочуя,И вы не забывали их.Сменилось всё; жилец чужбины,С тех пор поведали вы намВаш переход чрез АпенниныК италиянским берегам.Но той страны, где сердце дома,Неколебимы в нем права:И вы, услышав: «Ессе Roma!»[30]Вздохнули, может: «Где Москва?»И снова к ней с любовью детскойПришли вы после тяжких лет,Не тот певец уж молодецкой,Но всё избранник и поэт;Но всё на светские волненьяСмотря с душевной высоты;Но веря в силу вдохновеньяИ в святость песни и мечты;Но снов младых не отвергая,Но в битве духом устоя.Так пусть и я уже другая,Но не отступница и я.Заговоря о днях рассветаИ нынче вспомнив о былом,Пусть праздник именин поэтаСердечным встречу я стихом.Май 1844

Дума

Сходилась я и расходиласьСо многими в земном пути;Не раз мечтами поделилась,Не раз я молвила: «Прости!»Но до прощанья роковогоУже стояла я одна;И хладное то было слово,Пустой отзыв пустого сна.И каждая лишала встречаМеня призрака моего,И не звала я издалечаНазад душою никого.И не по них мне грустно было,Мне грустно было по себе,Что сердца радостная силаУступит жизненной судьбе;Что не нисходит с небосклонаБогиня к жителям земным;Что все мы, с жаром Иксиона,Обнимем облако и дым.Мне было тягостно и грустно,Что лжет улыбка и слеза,И то, что слышим мы изустно,И то, чему глядим в глаза.И я встречаю, с ним не споря,Спокойно ныне бытие;И горестней младого горяМне равнодушие мое.Июнь 1844

Москва

День тихих грез, день серый и печальный;На небе туч ненастливая мгла,И в воздухе звон переливно-дальный,Московский звон во все колокола.И, вызванный мечтою самовластной,Припомнился нежданно в этот часМне час другой, – тогда был вечер ясный,И на коне я по полям неслась.Быстрей! быстрей! и у стремнины краяОстановив послушного коня,Взглянула я в простор долин: пылая,Касалось их уже светило дня.И город там палатный и соборный,Раскинувшись широко в ширине,Блистал внизу, как бы нерукотворный,И что-то вдруг проснулося во мне.Москва! Москва! что в звуке этом?Какой отзыв сердечный в нем?Зачем так сроден он с поэтом?Так властен он над мужиком?Зачем сдается, что пред намиВ тебе вся Русь нас ждет любя?Зачем блестящими глазами,Москва, смотрю я на тебя?Твои дворцы стоят унылы,Твой блеск угас, твой глас утих,И нет в тебе ни светской силы,Ни громких дел, ни благ земных.Какие ж тайные понятьяТак в сердце русском залегли,Что простираются объятья,Когда белеешь ты вдали?Москва! в дни страха и печалиХраня священную любовь,Не даром за тебя же далиМы нашу жизнь, мы нашу кровь.Не даром в битве исполинскойПришел народ сложить главуИ пал в равнине Бородинской,Сказав: «Помилуй, бог, Москву!»Благое было это семя,Оно несет свой пышный цвет,И сбережет младое племяОтцовский дар, любви завет.1844Бутырки

«Преподаватель христианский…»

Преподаватель христианский, –Он духом тверд, он сердцем чист;Не злой философ он германский,Не беззаконный коммунист!По собственному убежденьюСтоит он скромно выше всех!..Невыносим его смиреньюЛишь только ближнего успех.Около 1845

К ***

В толпе взыскательно холоднойСтоишь ты, как в чужом краю;Гляжу на твой порыв бесплодный,На праздную тоску твою.Владела эта боль и мноюВ мои тревожные года;И ныне, может, я пороюЕще не вовсе ей чужда.Зачем, среди душевной лени,Опасной тешиться игрой?К чему ребяческие пени,Желанье участи другой?Молчи, безумная! НапрасноНе вызывай своей мечты!Всё, что ты требуешь так страстно,Со вздохом бросила бы ты.Не верь сладкоречивой фее,Чти непонятный произвол!Кто тщетно ищет, не беднееТого, быть может, кто нашел.Октябрь 1845