Тыквенный латте для неприкаянных душ

Пошел ты к черту! Тебе бы родиться оборотнем, но ты появился на свет обычным. Потому твои блюда безвкусные, а когда люди попробуют мои – я открою таверну, которая тебя разорит. Какой же ты позорник, и как хочется схватить иглы Джимбо для тату, воткнуть их тебе между ног и размозжить…»

– Что ж, сеньорита Норон. Вы очень умны. Вы приняли верное решение.

Алдриг протянул руку к девушке ладонью вверх, собираясь пару раз «одобрительно» похлопать ее по спине, как хозяин поглаживает мула, поощряя покорное животное.

Пам уклонилась; не хватало только, чтобы Алдриг к ней прикасался. Она сделала это незаметно, разумеется, – иначе это вызвало бы его недовольство, а недовольство вылилось бы в незаслуженный гнев в ее сторону. Девушка сделала вид, что роняет ложку; так она избежала контакта.

– Вы всегда были очень неловкой, сеньорита Норон. Постарайтесь сохранять достоинство сегодня вечером; если разочаруете наших гостей, разочаруете и меня.

– Я никого не разочарую, сеньор Алдриг, могу вас заверить.

– В одежде, которую я для вас приготовил, – не сомневаюсь, что так и будет. Она вам пойдет, вы будете хороши как никогда.

Пам молча кивнула и подавила желание перекинуться на копыта, чтобы стоптать гнилую улыбку с лица Алдрига. Она призвала спокойствие и приказала себе держаться.

«Хорошо смеется тот, кто смеется последним».

Она даже не помнила, когда слышала эту поговорку; может быть, подслушала разговоры других слуг, но сейчас она помогла ей запереть ярость внутри.

– Сеньор Алдриг, если сегодняшний вечер пройдет хорошо, вы ознакомитесь с моими предложениями для меню? Вот, я записала здесь, каждое блюдо и его ингредиенты, все распределены по сезонам, отсортированы от самого мягкого вкуса к самому насыщенному, чтобы они не конфликтовали друг с другом.

Возможность того, что ее творения увидят свет и попадут на стол знати, была шансом, от которого Пам не могла отказаться, каким бы призрачным он ни был. Сама мысль о том, чтобы управлять собственной таверной, питала душу надеждой, давала силы испытывать свое скудное терпение и прежде всего причины терпеть наглость Алдрига.

Владелец «Форхавелы» бегло взглянул на клочок бумаги. Разразился смехом.

– Так посмотрите? – спросила Пам.

– Я уже посмотрел, сеньорита Норон.

Тишина.

– И? – запинаясь, спросила девушка.

– И? – Алдриг снова прочистил горло. – Я приглашаю вас продолжить работать по моему меню, ибо ваше, сеньорита Норон, – пустая и претенциозная чепуха. У вас нет ни знаний, ни опыта, вы экспериментируете без правил, без дисциплины, и так вы ничего не добьетесь. Смиритесь раз и навсегда, у вас нет таланта, все, что у вас есть, – это слепая, неуклюжая детская страсть; никакой базы. Вы даже не заслуживаете работать здесь, но я год за годом даю вам такую возможность. Так что не будьте высокомерной и цените мое сострадание. Выполняйте свои задачи и достойно одевайтесь. Делайте то, что должны, ведите себя подобающе и оставьте творчество тем, у кого есть природные таланты для этого.

Услышав заявления Алдрига, Пам вдохнула, выдохнула. Повторила еще десять раз.

«Держи себя в руках, – сказала ей Мария взглядом, – не кричи, не прыгай, не бей копытами и ничего не ломай. Помни о своей цели».

«Возьми себя в руки, девчонка».

Алдриг еще раз осмотрел девушку с ног до головы, одарил ее улыбкой, в которой не было тепла, презрительно фыркнул и повернулся спиной к персоналу, направляясь в столовую, где его ждал обильный завтрак, состоящий из свежего хлеба, гусиных яиц, сладкой ветчины и острой колбасы, которые ему подавали каждое утро.

Пам попыталась сжать гнев, копившийся в ней годами, удержать его внутри, но, видя, что больше не может его сдерживать, решила выпустить его в слова.

«Так будет лучше – менее жестоко, чем пустить в ход копыта».

– Эй, Алдриг! – окликнула она его, как зовут собаку.

Мария закрыла глаза и провела пальцами по векам.

Мужчина медленно повернулся, свирепо уставился на фавну:

– Вы… Как вы смеете, невоспитанная девчонка? Как вы смеете обращаться ко мне с этой дерзкой болтовней?..

– Да заткнись, тупица! – Пам сорвала фартук и швырнула его на пол. Грязная ткань упала под ноги ее начальника.

Вся кухня онемела, даже огни, казалось, перестали потрескивать, а котлы – кипеть.

Осознав, что она сказала, Пам почувствовала, как у нее заколотилось сердце. Руки и затылок покрылись холодным потом, в голове и груди появилась тяжесть, словно тело набили песком. Но она не дрогнула.

«Пропадать – так с музыкой».

– Да, я назвала тебя тупицей. Тебя удивляет, что кто-то высказал тебе всю правду в лицо?

Что-то в ее словах заставило Алдрига, деспотичного и величественного, слегка пошатнуться, и это порадовало Пам и подтолкнуло ее продолжать.

– Ты воображаешь себя богом. Не только на кухне, но и в делах, и в жизни вообще, – добавила она. – Я устала работать на человека вроде тебя, на человека, который годами торговал отчаявшимися людьми, чтобы сколотить капитал для постройки всего этого. – Она развела руки, оглядываясь вокруг.