Громов: Хозяин теней – 6

Чтоб там пятидневка.

Ограничения по количеству уроков. Пересмотр программы. И каникулы, мать вашу, нормальные! А то ведь учиться мне ещё не один год. Я даже всерьёз задумала, но после представил, как всё это писать придётся…

В общем, и пропустил гостей.

Точнее не совсем, чтобы гостей. Заскрипели половицы.

– Не, Орлов, боюсь тебя разочаровать, но ты тут не первый… – и дверь открылась. – Оба-на… отойди!

Дежурный подскочил ко мне и схватил за руку, после выдохнул с немалым облегчением.

– Что ты…

– Лежу я, – я руку выдернул, потому как нечего в меня пальцами тыкать и глаза ими разлеплять. – Просто лежу! Сидеть надоело, вот я и прилёг.

– А, – дежурный не обиделся. – А я испугался, что поплохело. Вот… приятеля тебе привёл. Чтоб не скучно сидеть было.

Мне и так не скучно.

– И снова здравствуйте, – сказал я Орлову, садясь. Валяться и дальше смысла не было. – А что, карцер только один?

– Пока во втором нужды не было, – дежурный развёл руками и бросил взгляд на дверь. – Вы тут сидите, тогда, а то ж придёт кто…

И ушёл.

Дверь, что характерно, закрыл.

– Долго сидеть? – поинтересовался я, поднимаясь. Вот же… нет, тени продолжали гулять, насколько это получалось. Я даже Каравайцева отыскал, который в данный момент времени, что характерно, не динамитные шашки ваял, но рассказывал классу об устройстве Вселенной.

И главное, талантливо же рассказывал! Я б и сам с удовольствием послушал.

– Мне? Пять часов!

– То есть, до вечера?

– Ага, – огорчённым Орлов не выглядел.

– А за что?

– А ты за что? Вообще, сударь, это до крайности обидно! Который год кряду, считай, с самого первого моего появления в стенах сей благородной школы, я становлюсь первым, кто попадает в карцер…

– Извини. Не знал, – я с кряхтением поднялся. Лежать на твёрдом полу было так себе идеей.

– Здесь вообще в основном я и обитаю.

– Ну… будем вместе тогда.

– А тебя за что? – уточнил Орлов и, подпрыгнув, уселся на стол.

– За социалистические взгляды и неуважение, – я подумал и решил, что вариант в целом и неплохой. А потому залез и уселся рядом.

– Георгий Константинович?

– Он самый. Главное, вроде ж мирно говорили… а потом вот.

– Привыкай. Он так всегда. Тот ещё лис. Сперва начнёт крутить, мол, надо учиться думать, отстаивать свои взгляды, выражать их и всё такое-этакое. А чуть начнёшь и всё… или голос повысил на учителя. Или дерзить вздумал. Или ещё. Радует, что порку тут запретили, а то он бы и розги применить не отказался.

Ну тогда бы, пожалуй, моя учёба тут и завершилась бы.

– Я так понял, он из ретроградов?

– Точно. Хуже Димкиного папеньки, хотя и тот изрядный, но чего от некроманта ждать.

Понятия не имею, я вообще с некромантами не очень, чтобы знаком.

– Поэтому запомни, – Орлов поднял палец. – На его уроках есть одно правильное мнение и одна правильная позиция.

– Его? – уточняю так, для поддержания беседы.

– Именно. Особенно для тебя с приятелем.

– Почему?

– Потому что вы из простых, – Орлов сказал это спокойно, обозначая факт. – Он… в общем, он полагает, что всякому человеку отведено его место. И Господь сам назначил, кому и кем быть. И потому на этом месте надлежит и оставаться. Там, хлебопашцу – землю пахать и хлеб растить. Рабочему работать. Ну и так далее. А вот те, которые в гимназии лезут, они порядок нарушают. Понимаешь?

– Понимаю, – я подавил вздох. – И социалистов он тоже не любит?

– На дух не переносит. Полагает, что они – слуги нечистого, которые несут в мир хаос и смуту. Ну и тоже порядок нарушают. У него про порядок вообще… смотри, когда появляется, на столе должен быть учебник. В самом углу парты. Ниже – тетрадь. В ней – два листа промокашки. Ещё химический карандаш допустим, перо, чернильница. Если будет что-то лишнее, точно вызовет и начнёт по всем темам мучить, а потом скажет, что в голове каша от беспорядка на столе. А если чего-то не хватит, то точно сядешь дополнительно писать эссе на какую-нибудь тему, чтоб от забывчивости полечиться. Но так-то он вежливый. Оскорблять не станет.

И без оскорблений утопит. Тихо да мирно.

Цивилизованно.

– Спасибо.

Вот интересно, можно ли вычёркивать Георгия Константиновича из числа подозреваемых? Сдается, что нет. Люди ведь носят маски. А маска упёртого ретрограда – очень удобна. Никто ж не станет подозревать такого в деятельном сочувствии.

Нет…

Посмотрим.

– Так за что тебя-то?

– За карты, – Орлов и не подумал притворяться невинным. – Специально притащил, чтоб традицию не нарушить. А тут ты!

– Извини. А что, карты нельзя?

– Это смотря какие… и смотря, кто поймает. На деньги ни во что играть нельзя. Ты это учитывай, если даже предложат. Тут-то с большего народ толковый, но всегда найдутся… ну, любители пошутить.

Это Орлов произнёс тихо, явно понимая, что не в чувстве юмора дело.

Но я кивнул.

Заострять внимание на такой ерунде точно не след.

– Старшие и в карты могут. А вот если Степан Терентьевич, он вовсе задачи на картах ставить любит. Возьмёт колоду и давай про вероятности… интересно. Хотя сказал, что если увидит, что всерьёз играем, то выпорет.

– Так ты всерьёз играл?

– Не… я просто колоду принёс… особую, – и улыбка расплывается от уха до уха.

– С бабами? – в этом я не сомневался. Видал такие.

Своеобразненько.

Торговали ими из-под полы, потому как цензурой подобное непотребство было запрещено строго-настрого. Но кто на неё, цензуру, внимание обращает? Особенно в некоторых местах.

– Скажешь тоже… бабы… С прекрасными девами. В греческом стиле! – Орлов и палец поднял. – Ты бы видел, какие там формы… какие изгибы…

Сказал и споткнулся.

Верно, сообразил, что я вроде как младше.

А я не стал разочаровывать Орлова информацией, что формы с изгибами я уже видал всякие, а местная продукция, если так-то, и на эротику с трудом тянет, не говоря уже о большем.

– В общем, теперь и замечание запишут, – произнёс Орлов с чувством глубокого удовлетворения. И на меня посмотрел. – Тебе не запишут. Георгий Константинович писать не очень любит.

Уже хорошо.

– А ты и гордишься?

– А то. Настоящий гимназист должен быть непокорен и свободолюбив! – Орлов поднял палец. – Но в меру. Чтоб не отчислили. За карты не отчислят. Отцу вот позвонить могут…

– Будет ругать?

– Будет. Но не сильно.

– Почему?

– Так карты-то его. Если начнёт сильно, я ж могу и маменьке покаяться, рассказать, что нашёл у папеньки в кабинете и так поразился, что просто не смог удержать в себе…

– Драть тебя надо, – сказал я и подвинулся, опираясь на стену. – Как сидорову козу.

– Вот и отец так же говорит. Но это ж не я. Это натура такая. Сила. Огонь вот… – Орлов выпустил язык пламени. – Видишь?

– Вижу.

– А покажешь?

– Призрака?

– Не. Свою силу.

– Зачем?

– Так… интересно. Я всё из головы выкинуть не могу. Почему я тебя не ощущаю? Даже сейчас вот. Если, конечно, сосредоточиться, тогда да. Ты есть. И такой… не знаю, как объяснить это… ну, понимаешь, будто… немного неудобно, что ли? То ли холодно, то ли сыро. То ли воняет…

– Жарко, – я принюхался к себе и был вынужден признать, что действительно слегка воняет. – Вспотел.

А туалетной водой гимназистам пользоваться возбранялось.

– Нет. Не о том. Хотя… – Орлов тоже поднял руку и принюхался. – Есть чутка. Жарковато сегодня. Просто… понимаешь, Димку я тоже почти не ощущаю. Но это потому как он силу контролирует отлично. Всегда, считай, закрыт.

Про Шувалова я послушаю с радостью.

– А ты нет?

– Я? Контролирую. Ну, случайных выбросов не будет. Да и в целом более-менее. Но она ж живая, течёт. Может, какому камню и нормально, чтоб в коконе. А вот огонь такого не любит.

Ну да, если приглядеться, то сила и вправду живая. Она то обволакивает Орлова с ног до головы ярким коконом, то почти целиком прячется внутри.

И прорывается уже отдельными всплесками-звездами.

– Я тебя чувствую, – сказал я.

– Вот! А я чувствую Яра. Или вот других дарников. И охотников… с ними рядом как-то неприятно рядом. Как будто в склепе, что ли.

– А Шувалов? Просто никогда раньше некромантов не встречал.

– Их мало. Шуваловы вот. Или Разумовские, если слышал.

– Я не особо в ваших… – я помахал рукой. – Родах разбираюсь.

– Разберешься. Кстати, Георгий Константинович ведёт не только историю, но и этику с кратким курсом геральдики. В следующем году начнётся.

У меня получилось не застонать.

Почти получилось.

Потом подумалось, что до следующего года многое может перемениться. И главное, в этом разрезе революция, которая отменит, если не учёбу, то хотя бы геральдику, уже не кажется таким уж злом.

– Некромантов… скажем так, опасаются. Их сила, как и ваша, идёт от…

– Неё? – уточнил я.

– Да, – Орлов кивнул, кажется, обрадовавшись, что не придётся произносить имя вслух. – Так считается. Сам Димка не особо рассказывает. Он вообще только-только на человека походить стал.

– В смысле?

– Их с детства учат эту силу в себе держать. Ну, чтоб люди не пугались. И чтоб контроль не утратить. А пока до идеала не дотянут, то за пределы семейных угодий ни-ни. Димке повезло. Он не особо и силён, но зато контроль отличный. Вот и позволили учиться. Только одно дело – дома, и другое – тут. Он сперва вообще всех дичился. В перчатках ходил. В костюме особом. Тогда ещё форму не требовали. Амулетами обвешается. И сам понимаешь, любить его не любили.

Понимаю.

Даже сейчас Шувалов специфичен весьма.

– Но ничего. Мы с Яром сразу поняли, что к чему, ну и окружили его заботой и вниманием…

– И с тех пор он пытается выбраться из окружения. Но как понимаю, безуспешно, – завершил я речь. А Орлов расхохотался. И рыжее пламя его силы взметнулось, обняло тёплым крылом и спряталось.

А ведь верно.

Мне говорили, что дарникам неуютно рядом с такими, как я. Но как-то оно из головы и вылетело. И почему так? И надо бы спросить, но у кого?

Глава 8

Набор производится вручную. Наборщики споро вставляют железные литеры в верстатки – специальные линейки углом, куда поочередно вставляются литеры. Руки наборщиков так и мелькают, почти на ощупь выхватывая нужные буквы. Не поторопишься – мало заработаешь, а ошибёшься – из твоего же скудного жалованья вычтут штраф, вот тут и крутись. Меж тем труд их, который на первый взгляд не кажется таким уж сложным, оплачивается весьма скудно.[13] Рабочий день длится до 10 часов, и проходит в условиях не лучших. Воздух в типографии душен, полон бумажной пыли и иных запахов. И зачастую к 25 годам наборщики спиваются, к 27 годам получают чахотку, а к 30 умирают.

Петербургский листок

– Летом? Летом все разъезжаются… кто остаётся? – Орлов ненадолго замолчал, обдумывая мой вопрос. А я не торопил.

Заговорит.

По-моему, он из той породы людей, которые физически не способны ничего не делать. Даже сидя на столе, Орлов то ногой дёргал, то взмахивал руками, порываясь вскочить. А то и вскакивал, чтобы обойти комнатушку быстрым шагом, по пути выглянуть в окно, убедиться, что за последние минут пять ничего-то в нём не изменилось. И снова сесть.

Вот я и решил спросить.

Случай-то удобный. И собеседник прямо как по заказу.

– Вот директор точно остаётся… Клим Степанович, тот отбыл, он ещё до конца года отбыл. У него родня далече, а он съездить хотел, навестить. И Милютин… он, кажется, за границу собирался. Пётр Николаевич. Он у нас латынь ведёт. И ещё французский. И словесность тоже… а Павел Юрьевич ваш оставался! Он помощник директора. И Георгий Константинович. В смысле, тоже помощник. За порядком следит.

Кто бы вот сомневался.

– А сам директор?

– И он тоже, – кивнул Орлов. – Он редко уезжает. Говорит, что стоит отвернуться ненадолго, и мы школу разнесём.

Что-то в этих опасениях было.

Значит, как минимум трое. Или, точнее, этого, пока незнакомого мне Клима Степановича можно было исключить. Точнее проверить, уехал ли он на самом деле, как и Милютин. Но если уезжали, то вычёркиваем смело. Вряд ли откуда-то из-за границы можно было руководить подменой Каравайцева.

Хорошо.

Директор… ну у него возможностей было побольше. Хотя… если так, то почему было не заменить прямо в школе? Она ж летом пустует.

Или нет?

Ладно, информации пока маловато.

– О! точно! Отец Амвросий ещё! Кстати, странно…

– Что странно?

– Сегодня его не было. Там кто-то стоял от церковников, но я его не знаю. И не представили, – Орлов поскрёб макушку. – Обычно отец Амвросий на собраниях выступал, благословлял на учёбу, а тут… говорят, что отозвали, но зачем? Он, сколько себя помню, при школе. Хороший мужик. Понимающий. Хотя, если края потерять, то и по лбу дать может… чтоб. А если не вернут? Пришлют кого другого? И кого? И как тогда… – Орлов явно забеспокоился.

– Как пришлют, так и разберешься.

Батюшка. Церковь – это, считай, Синод. Но… как-то сомневаюсь, чтобы директор синодников в местные дела допускал. С другой стороны, находясь при школе и ставши своим, можно и без допуска нужное узнать. Как бы ещё этого батюшку на место вернуть?

Или хотя бы выяснить, когда он отбыл. И куда. Если в начале лета и далече, то вряд ли при делах.

– Точно. Надо будет в церковь заглянуть, тут, рядышком. Он при ней состоит так-то, а к нам вот только Слово Божие преподавать ходит. Ну и вразумлять… нет, как это я… и тогда… – Орлов затарабанил пальцами по столешнице.

– Как соберешься, меня возьми, – этакий случай грешно было упускать.

– А ты разве… ну… ты ж Охотник.

– И что? В церковь я заглянуть могу. И с человеком познакомиться. Вдруг да и вправду вразумит…

Орлов фыркнул, но кивнул. Снова задумался. И произнёс.

– Ещё, по-моему, Петряков на лето остаётся. Эразм Иннокентьевич. При лабораториях. Он изыскания проводит.

– Какие?

В последнее время у меня ко всякого рода изысканиям прям предвзятое отношение возникло.

– Так… без понятия. Что-то там с артефактами связано. Или с даром вот. Дар изучает вроде как. Всё меряет на занятиях. Сам потом увидишь. А! Если желание есть, то можешь записаться в кружок. Твой приятель, к слову, и записан.

– Серега?

– Ага, – Орлова этакое обращение точно не покоробило. – В этом году, чувствую, многие захотят артефакторикой заняться.

– И ты?

– Не, это не моё… сидишь, ковыряешься часами, – его прямо передёрнуло от такой перспективы.

– Тебе ж велено подружиться.

– Так я и подружусь, – он глянул на меня с насмешкой. – Я уже в процессе, так сказать, налаживания тесных дружеских связей. Через тебя вот… к тебе он явно расположен.

– Зачем вам Серега?

– Мне? Мне незачем. Ну так-то, не подумай, он забавный, хотя и мелкий. Но ты инетерсней.

– Чем?

– У тебя тварь есть.

Ну да, всегда интереснее дружить с человеком, у которого большая зубастая собака.

– Кроме того ты явно что-то скрываешь.

– Тварь?

Орлов мотнул головой.

– Тварь я уже видел. Скорее… силу вот… и происхождение? Да, пожалуй.

Глаза у него тоже с рыжими искрами. И хитрющие.

– Из тебя такой же рабочий, как из меня или Шувалова…

– Сравнил.

– Ну да… Димка у нас… не важно, главное, что не похож. Уж извини.

– А ты много рабочих видел?

– Вообще-то у нас фабрики, – Орлов нисколько не обиделся. – И сколько себя помню, я с отцом то на одной, то на другой… он считает, что я должен понимать процесс изнутри. Так что рабочих я и видел, и даже разговаривал. У них речь другая. И манера держаться. Это скорее твой приятель из их числа. А ты… бастард?

– И если так, то что?

– Ну… нет, не подумай, что я… в общем, скучно тут сидеть. А я скуку на дух не переношу!

В это я охотно поверил. Орлов вытянул ногу и затряс ею.

– Затекла. Итак, бастард… как по мне, если толковый, то роду только силы прибавит. А если бестолковый, то хоть бастард, хоть законный, одни убытки будут. Так что всё равно. Главное, что ты охотник. И не просто охотник. Я там, при всех, не говорил, но мне дед рассказывал, что в старых родах принято было тварям имена давать. И что был у них свой, особый, метод дрессировки… и твари потому сильно отличались от обыкновенных. Точнее от тех, которых держит большинство. С теми ты бы не справился. А эту вот как-то удерживаешь, хотя ещё и ребенок.

Хреновый из меня разведчик вышел. И главное, с виду-то Орлов полный раздолбай. А выходит, что подмечает он не меньше Шувалова.

– Да не переживай, – он улыбнулся шире прежнего. – Делиться ни с кем не собираюсь. Но Димка, уверен, увидел и побольше моего. Яр, он чуть другой, хотя… тоже не думай, что если здоровый, то тупой.

– Я и не думал.

– Правильно. Многие почему-то считают, что у него всё в мышцы ушло. А он учится получше меня.

– Это просто ты учиться ленишься.

– Ну да… и отец это же твердит, – он потянулся. – А, ещё сила твоя странная… и знакомства. И вправду с Серегой в поезде встретились?

– Не поверишь, но да, – я раздумывал, что ему рассказывать. А рассказывать что-то придётся. Орлов в школе давно. Он тут всё знает, и его знают.

И полагаю, многие не воспринимают всерьёз. Я вот тоже ошибся. И если так… то его лучше иметь в союзниках. Или хотя бы под боком.

– Я к семье ехал. И он. Не в семье, а просто ехал. Правда в другом вагоне. Потом террористы напали…

– Погоди, – Орлов снова вскочил. – Это… я слышал! Это когда запретный артефакт применили… и едва не украли золото?

– Ну да. А ещё два десятка людей полегло, – буркнул я. – И мы тоже там едва не остались. Вот и… нас там в заложники взяли. Серегу. И меня тоже. И Метельку… в общем, весело было.

Мы оба замолчали. И Орлов явно пытался сопоставить новые факты с уже имевшимися. И ведь сопоставит же, гад этакий.

– Погоди… поезд направлялся… так, а там у нас что?

– Вот давай ты свою догадку при себе оставишь, а? – предложил я, пока слово не вырвалось. Не то, чтобы я подслушивания опасался, но пока оно не сказано, то нет нужны ни соглашаться, ни отрицать.

– Идёт, – согласился Орлов и, прищурившись, произнёс. – Если нужна помощь, то я готов. И в целом… Орловы сильный род. А ещё мы всегда открыты к новым союзам.

– Ты так просто это говоришь?

– Не совсем, чтобы просто, – он сбросил маску вечного шута. – На самом деле старых родов не осталось… недавно был уничтожен последний. И ходят слухи, что с этого начнётся гибель мира. А гибель мира, как сам понимаешь, бизнесу и процветанию рода не помогает.

– Что ты вообще о них знаешь?

Где-то там служитель взял в руки медный колокольчик и, вооружившись им, неспешно двинулся по коридору. Электрический звонок в школе, как я уже знал, не давали принципиально.

Но и медное дребезжание было хорошо слышно.

– Не так уж и много… кое-что от деда. Кое-что от отца. Но сам понимаешь, это было скорее то, что к слову пришлось, – Орлов скрестил ноги по-турецки. Ботинки он по моему примеру скинул, но и в этой, почти медитативной позе, он продолжал двигаться, то пальцами ног шевелил, то старательно расковыривал крохотную дыру в носке.

То есть, поначалу та была крохотной.

– Двенадцать родов получили дар от…

– Неё, – я пришёл на помощь.

– Да… и они встали на границе, точнее возвели эту самую границу между мирами, а после и вовсе вытеснили тварей. Отец говорил, что старые рода принципиально держались в стороне от столицы, потому что в столице сидели Романовы. А у них была другая сила. И тогда-то заключили с Романовыми союз. Родам были дарованы земли в местах, где прорывы случаются особенно часто.

Это я уже знал от Татьяны.

И что сперва волей государя старые рода были освобождены от уплаты налогов. И что нашлись желающие воспользоваться этой замечательной лазейкой, а потому стали возникать союзы, сперва небольшие и настоящие, а потом уже и формальные, когда имя избавляло от податей, а род, дававший его, получал свою выгоду.

Искушение.

И многие перед ним не устояли. И потому очередной Государь сперва резко ограничил былые вольности, а после вовсе уравнял подданных в правах. В том смысле, что платить налоги пришлось всем. Нет, Танька говорила, что остались льготы на добычу и организацию производств, но только если на родовых землях и со своей добычей, происхождение которой надобно подтверждать.

В общем, сложно всё.

– Они всегда держались наособицу. Вообще слышал мнение, что они не способны надолго покидать свои земли, но вряд ли это правда, потому что иначе как бы они учились? А что приезжали учиться, это факт… – Орлов-таки расковырял дыру настолько, что из неё выглянул палец. – Хотя в столице всё равно никто не пытался задержаться. Хотя могли бы. Старая кровь… отец сказал, что у старой крови всегда есть свои секреты. Вот…

– Но осталось её немного.

– Не осталось, – поправил Орлов.

– Странно… она говорила, что нити оборвались, но…

Я прикусил язык. Но поздно. По лицу вижу, что эта оговорка не осталась незамеченной.

– Ты…

– На той стороне кого только не встретишь, – я поглядел в глаза Орлову, и рыжие искры почти залили радужку. А пламя наполнило тело, готовое вырваться. И улеглось. Он неплохо контролировал свою силу. И эмоции. Когда нужно – Так вот… она сказала, что не так давно оборвались три нити. Истончились. А ты говоришь…

Хотя формально рода могли и пресечься. Точнее в дедовых записях большей частью и значились пресекшимися. Теперь вон, Громовы тоже числятся мёртвыми, но мы вполне себе живы. Пока.

– Извини, – я покачал головой. – Больше сказать не могу. И то, что услышал… постарайся не болтать.

– Постараюсь. Кстати, а ты знал, что нынешние Шуваловы на самом деле стали таковыми, когда Иван Пелевский взял в жёны Софью Шувалову и принял её имя и вотчины?

– Погоди…

Пелевский – фамилия знакомая. Хотя… нет, просто созвучная.

– Пелевский был, как это ныне принято говорить, бастардом Ивана Шепепелевского. Тогда, правда, говорили «загулок», потому что отец его не признал и в род не взял, но фамилию дал схожую.[14] И участие в судьбе принимал немалое. Он и имение выделил. И брак с Шуваловой устроил. В то время род Шуваловых пребывал в упадке. Земли были велики, но в то же время весьма… сложны в управлении. Прорывы случались, твари плодились, болезни то и дело вспыхивали.

Шепелевские тоже значились в списке.

Как исчезнувшие.

– И… это…

– Это не тайна, – улыбка у Орлова широкая и искренняя. – Просто давно было. Лет двести тому. Многие позабыли вот…

Но кое-кто, вроде Орлова, помнит.

– Софья Шувалова была последней в роду, а потому и дозволение высочайшее на брак получили легко, и на перемену имени.

Только черного кобеля не отмоешь добела. Сколько имя не меняй.

– И стали Шуваловы некромантами?

– Именно, – согласился Орлов. – С тех пор дела рода как-то и пошли, я бы сказал.

И снова жмурится по-кошачьи.

– А с Шепелевскими что?

– А Шепелевских род сперва измельчал, а после и совсем повывелся.

– Ты много знаешь.

– Не особо. Просто… интересно стало. Я ж до Димки с некромантами не общался. Вот и полюбопытствовал, откуда и что взялось. Про вас тоже почитаю…

Прозвучало почти угрозой. Но ответить я не успел, потому как где-то там, в коридоре, бахнула дверь. А потом раздался звук шагов, заставший Орлова встрепенуться.

– Ну всё… – сказал он, спрыгивая. – Батя всё-таки приехал…

Потом поглядел на меня.

Вздохнул.

– Орать станет, не пугайся. Так-то он добрый. Просто нервы ни к чёрту.

Странно, с чего бы это.

Глава 9

И поныне во многих домах свято соблюдается обычай той особой рассадки гостей, которая первым делом учитывает чин и положение человека. А слуги не просто разносят блюда, но строго следят, дабы подавались оные по чинам, чтобы титулярный советник не получил блюдо прежде асессора, а поручик – прежде капитана.

Петербургский листок.

– Феликс Харитонович! – голос директора был нервозен. – Феликс Харитонович, прошу вас… держите себя в руках. В конце концов, это просто очередная детская выходка…

– В конце концов, – ответил ему густой тягучий бас, передразнивая. – Я устал от бесконечной череды этих детских выходок. И если всё так, как вы говорите, а оно так, поскольку вам я верю, то он совершенно потерял чувство реальности…

– По-моему, он всерьёз разозлился, – я накинул гимнастёрку и принялся застёгивать пуговицы.

– Ну да… – Орлов поглядел на дверь. Потом на стол, словно прикидывая, сумеет ли под него спрятаться. И на ботинки, сиротливо под ним лежащие. – Как-то обычно он куда спокойнее реагирует. Чтоб…

– Выпорет?

– Если бы. Читать заставит.

– И что?

– Жития святых. Если бы ты знал, какая это нудятина…