Громов: Хозяин теней – 6

– Феликс Харитонович, но… чего вы хотите от мальчика? Это же ваш сын, – а вот теперь нервозность из директорского голоса ушла. – И мне кажется, что он не делает ничего такого, чего бы не делали вы.

С той стороны двери закашлялись.

И кажется, директор знал, как разговаривать с родителями.

– Напомнить вам тот случай, когда вы мне… – и перешёл на шёпот.

– Блин, не слышно, – огорчился Орлов, разом оказавшийся у двери.

– Это… ну… как бы… извините. Дураком был. Кстати, тогда отец меня выдрал так, что я неделю сидеть не мог!

– И как? Помогло?

– Нет, – вздохнул Феликс Харитонович. – Ладно. Обещаю. Пороть не стану.

– Жития… точно, жития святых, – Орлов сунул ноги в ботинки, одёрнул гимнастёрку и волосы пригладил. – Лучше бы порка.

– Чем лучше?

– Так… чутка потерпишь, а потом свободен. Можно лежать у себя, стонать и жаловаться на жизнь. А тебя все жалеют. То маменька пришлёт чего-нибудь вкусного, то нянюшка, то сестры… у меня, к слову, четыре сестры!

– Сочувствую. У меня одна, но и её хватает.

– Да не, мои хорошие, пусть и мелкие. А с «Житиями» одни мучения и никакого сочувствия.

Дверь всё-таки открылась.

– Надо же, – сказал массивный рыжеволосый мужчина, окинувши комнатушку взглядом. – А он тут у вас не один.

– Действительно, – директор выглядел несколько смущённым. – Савелий? А вы тут как оказались?

– Георгий Константинович отправил, – решил нажаловаться я, нет, вряд ли оно поможет, но вдруг. – За дерзость.

– Понятно, – выражение лица директора было таким, что стало очевидно – ему и вправду всё понятно. И возможно даже Георгия Константиновича ждёт неприятный разговор, но и только. – Что ж, полагаю, и вы можете быть свободны.

– Идём, – мрачно произнёс Орлов-старший, сторонясь.

– Отец, позволь тебе представить моего нового друга, – Никита плечи расправил, руки за спину заложил и принял обличье образцового гимназиста. – Это Савелий Иванович… Гронский.

А паузу перед фамилией мог бы не делать.

– Доброго дня, – сказал я и даже поклон изобразил. – Рад познакомиться…

Руку протягивать не стал, потому что не по чину.

А вот Орлов-старший меня разглядывал с немалым интересом. Потом вздохнул, окончательно успокоившись, и произнёс:

– И на что он тебя подбил?

– Я? – возмутился Никита. – Да он уже тут был, когда меня отправили!

– Был, – подтвердил я. – Мы тут независимо друг от друга оказались. Несчастное стечение обстоятельств.

– Ну-ну, – Орлов-старший хмыкнул и, посторонившись, велел. – На выход, стечения…

Уговаривать не пришлось.

А во дворе меня тоже встречали. Мрачная фигура Еремея выделялась на фоне стриженых кустов и аккуратных лужаек, как-то намекая о бренности бытия и неотвратимости расплаты. За спиной его виднелся Метелька, вид у которого был донельзя несчастным. Завидевши нас, он развёл руками, мол, так получилось.

– А это кто? – поинтересовался Никита Орлов, который в присутствии отца изрядно присмирел. Вон, даже какая-то степенность в обличье появилась.

– Это? Мой воспитатель. Еремеем звать… наверное, сестра послала.

– Воспитатель? – а вот Орлов-старший шаг замедлил. И вовсе остановился прямо напротив Еремея. И взглядом его смерил с головы до пят, а потом наоборот.

Повернулся, поглядел на меня.

Снова на Еремея.

– Воспитатель, стало быть? – уточнил он. А после, широко улыбнувшись, протянул руку. – Экая встреча неожиданная! А говорили, что ты помер!

– Врут люди, – откликнулся Еремей и на рукопожатие ответил. – А вы, ваша милость, подросли малость…

– Есть такое! – Феликс Харитонович хохотнул. – Видишь, и подрос, и семьёй обзавёлся… сын вот.

И взявши Никиту за шкирку, просто переставил перед собой.

– Хорош. Вылитый вы. Такая же физия пройдошистая.

– Это да… это есть такое… хотя мне вот кажется, что я посерьёзнее в его годы был.

– Кажется, – разуверил Еремей. – Такой же оболтус. Я ж помню.

– И я вот… помню, – Орлов-старший шею потёр. Потом презадумчиво поглядел на притихшего Орлова. И перевёл взгляд на меня.

На Метельку.

– А это… твои воспитанники, стало быть?

– Они самые.

– Двое?

– Двое.

Ещё бы пальцы загнул, пересчитывая.

– А, может, и для третьего местечко сыщется? Не бесплатно, само собою…

– Пап?!

На этот сдавленный писк внимания не обратили.

– А разве у Орловых своего наставника нет? – Еремей определённо удивился. – Слыхал же, что Кудьяшев в ваш род пошёл.

– Пошёл… да… – Феликс Харитонович оглянулся. – Давайте, вас подвезу, заодно и побеседуем… семь лет как преставился. Костяницу подхватил. Та ещё мерзость. Не подумай, я его не выставил. И целители были. И так-то позаботился. Орловы своих берегут…

Они двинулись вперед, оставивши нас позади.

– Метелька? – спросил я шёпотом. – Как вы тут?

– Чего? Я ж не виноват. Думал, что тебя подожду. А этот, который Пётр… ну, наш классный…

– …ты бы знал, до чего сложно найти кого-то толкового. Гвардия-то и прежде в цене была. А ныне… твари стали злее. Опасней…

– …велел домой собираться, что, мол, он проследит, чтобы мне передали и нечего тут без дела ошиваться. Ещё и Серега тоже.

– Что с ним?

– Ничего. Подвезти решил. И эти двое, которые его дружки, тоже… так и поехали, на трёх машинах.

– …а у кого срок службы подходит, тому от государя предложение. Ну, если человек толковых. Хотя в гвардии другие и не выживают. Государь тоже смекнул, что такими людьми разбрасываться негоже. Вот и отправляют. Кто в Пажеский идёт наставником, кто в гвардейские части, кто в воинские в офицерском чине да дворянство в придачу. Порой даже не личное. И условия хороши, и сам понимаешь, что под государевой рукой гвардии привычней. А из прочих… нанимать нанимал, да всё одно. Не то оно, Еремей.

– Татьяна знает? – уточнил я.

– Не, она на дежурстве.

Что-то часто сестрица дежурить стала. И мнится, это не просто от большой любви к работе.

– А вот Еремея оставила. Мол, она при госпитале, а за нами приглядывать надо. Он и приглядел. И как узнал, то вот… – Метелька руками развёл. – Сказал, что негоже одного бросать. Да и понять надобно, чего ты утворил.

Вот почему сразу я?

– …глядишь, вроде толковый разумный человек, да… всё одно… – Орлов-старший с Еремеем ушли далеко вперёд.

– А не боишься?

– Чего? Орловы виленского воеводу не забоятся. А что до слухов, так те, кто из наших, они правду знают. И… да, наши все считали, что нет твоей вины. И что… в общем, ты, если согласишься, то просто назови цену. Никитка, конечно, ещё тот олух. Но сын же. И один он у меня, наследник. А потому хочу, чтоб, когда его срок придёт, он не только туда уехал, но и обратно вернулся.

– Ну всё, – шёпотом сказал Метелька. – Готовься, если Еремей согласится…

– …зала в нашем особняке имеется и отменная, и площадки для тренировок, – голос Феликса Харитоновича доносился издалека. – Вот прям сейчас можем поехать, самолично глянешь, что да как. А если не хватит чего, так скажи только…

И я подумал, что Еремей согласится.

В общем, не ошибся…

– А у меня, между прочим, ещё домашняя работа, – я с трудом перевернулся на спину. Тренировочная площадка в особняке Орловых и вправду изрядной была. Просторной такой. Всем места хватило. И бегать. И прыгать. И в ниндзей поиграть, которые пытаются достать премудрого наставника.

Земля ощущалась спиной, буквально всею и сразу, каждая кочка, каждая выбоина.

– И у меня, – прокряхтел Орлов и тоже перевернулся на спину. На спине было лежать сподручней, поскольку именно твёрдость земли и обещала, что падать дальше уже некуда, и стало быть, мы достигли некой устойчивости в моменте. – Доклад на латинском об искусстве, доклад на французском…

Он поднял пальцы и принялся загибать.

– …арифметика…

– Ночь длинная, сделаете, – над нами нависла тень Еремея. И Метелька молча сложил руки на груди, прикидываясь покойником. Зря, конечно, этот некромант и покойника поднимет.

– А как же режим? – я разлепил глаза. – А здоровый сон, нужный детскому организму для роста и развития?

– Точно! – Орлов аж сел.

– Если в детском организме остаются силы на шалости, – наставительно произнёс Еремей, – стало быть всё у него нормально и с режимом, и со сном. Уверяю, ваша будущая светлость, что спать вы сегодня будете без задних ног. А главное, что?

– Что?

– Что мыслей дурных в вашей голове меньше станет. Дурные мысли отчего родятся?

– От беспорядка? – Метелька перевернулся и встал на четвереньки.

– От избытка энергии, которую вы, вместо того, чтобы употребить с пользой, – Еремей наклонился и постучал по макушке Орлова. – Используете для измышления разного рода забав. Но ничего, думаю, с избытком сил мы скоро разберемся. Что сидим? Встали и давайте, бегом…

А сам руки за спину заложил.

– А вам… – Орлов с кряхтением поднялся и кое-как отряхнул пыль с некогда белоснежной рубашки. Поглядел с сожалением. Вздохнул. А предупреждали же, возьми нормальную человеческую одежду. Так нет же, заупрямился, мол, если для фехтования таковая форма годится, то и для упражнений сойдёт.

Хотя… его самолично стирать вряд ли заставят.

– Вам… – он бежал уже неспешно, шумно выдыхая. – Никогда… не хотелось… его убить?

– Еремея? – а вот Метелька уже дыхание восстановил довольно быстро. – Вот пока ты не сказал, то и не хотелось…

И оглянулся.

А чего глядеть? Никуда Еремей не делся. Стоит вон в стороночке, о чём-то переговаривается с массивным мужиком, явно поставленным за гостями приглядывать. И разговор-то увлечённый, но стоит Орлову перейти на шаг и раздаётся свист.

– Вперёд, благородие! Шевелим ляжками…

– Как-то… оно… не уважительно…

– Не болтай, – сжалился Метелька. – Дыхание побереги, пока он не решил, что у тебя ещё силы есть…

Да, как-то не так я представлял себе налаживание связей. Хотя, несомненно, битие морд под мудрым взглядом наставника и совместное валяние на земле сближают.

Тем более земля ещё тёплая.

Это я, кажется, вслух произнёс.

– Не боись, – Орлов разогнал силу и потому, хоть и продолжал дышать сипло, но шёл уже ровнее. – Как похолодает, в зал перейдём. У нас тут зал тёплый, гимнастический. Маты в нём тоже есть, соломой набитые…

Мы с Метелькой переглянулись. И я даже решил, что не стоит человека разочаровывать, да только Никита всё же был наблюдателен.

– Или не стоит надеяться?

– Ну… если совсем мороз… а так он полагает, что трудности только на пользу, – ответил за меня Метелька и пот со лба смахнул. Бежалось уже легко. Ну, почти. Не на грани возможностей, но где-то рядом.

Всё-таки Еремей был отличным наставником.

Орлов нахмурился, обдумывая услышанное, бросил взгляд на площадку, явно пытаясь понять, нельзя ли её матами заслать, и головой потряс. Правильно, трудности – наше всё.

Но с молчанием у Орлова всё равно не задалось.

– Я вот… подумал… ваш… дядька… согласится взять ещё учеников? Двоих? – пальцы растопырил.

Про кого он спрашивает, и думать нечего.

– Не знаю, – сказал я. – Могу поговорить, если надо. Но… ты уверен, что они захотят? И вообще… зачем тебе?

– Так… меня учили, что с друзьями надо делиться лучшим… и вообще… логику используй! Чем больше учеников, тем меньше времени на каждого!

– Ну, – я покосился на Еремея, который что-то показывал наблюдателю. А тот слушал и смотрел, с уважением так. – Я бы на твоём месте не рассчитывал.

– Попробовать стоит… вот увидишь, Демидов уцепится… а Димке совесть не позволит друзей в беде бросить. Некроманты вообще совестливые.

Всё же энергии у Орлова было очень много.

А с другой стороны, почему бы и нет?

Вдруг и вправду поможет?

Глава 10

«Часто назначалась по русскому языку не одна тема для всех гимназий, а для каждой гимназии отдельная. Темы отбивались на печатной машине, в присутствии попечителя Апухтина, и для отбивки тем избирался самый глупый писец канцелярии, который не только не мог передать своими словами содержание темы, но не мог понять и смысла ее. Темы не рассылались гимназиям, а директора вызывались в Менск, и попечитель вручал им запечатанные конверты с темами лично. И, несмотря на все эти меры предосторожностей, шли слухи, что темы испытаний бывают известны ученикам и тайна их приобретается дорогой ценой»[15]

Воспоминания гимназиста

Учёба.

Я уже и забыл, как медленно тянется время, особенно на уроке, особенно, если учитель, его ведущий, тих и зануден. И появляется ощущение, что тебе повествуют не про магию, а колыбельную поют.

– Таким образом пропускная способность каждого отдельно взятого человека, – высокий Эразм Иннокентьевич имел привычку вставать у окна, поворачиваясь к классу боком, и говорить, в это окно глядя. При том голос его с каждым произнесённым словом становился всё тише. Отчего веки словно сами собой смыкались. – Зависит не только от плотности его первичного ядра, но и от проводимости магических каналов.

Я моргнул, старательно отгоняя сон.

Это важный предмет.

По-настоящему важный, потому что магии меня пытались учить, но как-то оно получалось не очень. А тут вот системный подход.

Академичность.

И учебник, правда, в отличие от той же «Истории» тонюсенький. Но откроешь – и одни формулы, от которых возникают рябь в глазах и престранное головокружение.

– Данный параметр не является величиной постоянной, – Эразм Иннокентьевич перекатывался с пятки на носок, и покачивание, мерное, как будто не человек это был, но часть огромного маятника, гипнотизировало. – И при должном усердии, когда дарник уделяет время не только чтению пустых газет, но и развитию обретенных способностей, она возрастает.

Кто-то впереди всхрапнул. И тотчас встрепенулся. Впрочем, Эразм Иннокентьевич, в отличие от некоторых иных учителей, к чужим недостаткам относился с долей снисходительности. И ныне предпочёл сделать вид, что не замечает этакого непотребства. Он ещё секунду или две пялился в окно, точно собираясь с силами. Вот подавил вздох и, повернувшись, сказал:

– Помнится, перед каникулами каждый из вас получил индивидуальное задание.

Ответом был неровный гул голосов.

Нервный даже.

– Хотелось бы верить, конечно, что вы не отлынивали и выполняли его в точности и с тем с не меньшим старанием, нежели в классе. Однако, как человек науки, я предпочитаю вере эксперимент. Его и проведем.

Он подошёл к столу и, поставив на него кофр, вытащил хрустальный шар.

То есть, на первый взгляд эта штуковина походила именно на хрустальный шар, правда, водружённый на деревянную шкатулку. Полагаю там, под защитой полированного дерева, и скрывался основной механизм. Я окончательно проморгался. Кажется, сейчас будет интересно.

– Помните, что это такое?

– А вы новеньким расскажите! – влез Тиханько. – Они не знают!

– Возможно, что им и не нужно, – очень спокойно ответил Эразм Иннокентьевич. – С другой стороны, знание лишним не будет. Господа, вас проверяли при поступлении?

– Мы контрольные писали, господин учитель, – ответил я, поднимаясь, но Эразм Иннокентьевич лишь отмахнулся.

– А на наличие дара?

– Нет, – ответил Метелька и головой покачал. – Откуда у нас дар? Мы, господин учитель, люди простые…

– Как знать, как знать… упущение, однако. Но мы его исправим. Прошу.

– Но… – Метелька поглядел на меня.

– Прошу, – чуть громче повторил Эразм Иннокентьевич. – Не стоит опасаться. Процедура совершенно безболезненная. Просто попытайтесь. Вдруг в вас дремлет дар? Это ведь откроет совершенно иные жизненные перспективы.

– Откуда? – Метелька сверлил шар взглядом.

– Скажем так… я как раз провожу исследование. Статистическое. И полученные данные явственно доказывают, что изначально даром обладает куда большее количество детей, нежели принято считать. Просто одни его развивают, а другим… – он сделал паузу, но всё же, чуть поморщившись, закончил. – Не до того. Поверьте, никто вас не обяжет становится дарником…

Его – да.

А вот мне что делать? Как эта штука работает?

Метелька вздохнул и выбрался из-за парты. К столу он подходил с опаской. И руки за спину спрятал, на всякий случай. Но Эразм Иннокентьевич лишь улыбнулся.

– Ваши опасения понятны, но верю, что вы, будучи человеком разумным, их преодолеете. Просто положите на шар руки и расслабьтесь. Сейчас я включу… механизм, если кто забыл, работает на смешанной энергии. Электрический импульс, касаясь ядра, приводит в движение…

Шар потускнел, а потом побелел, будто внутрь плеснули молоко.

– …силовые потоки в электромагнитном поле стабилизируются, переходя в состояние равновесия.

Цвет, изначально неровный, сделался равномерным и более густым, что ли? Во всяком случае, шар теперь гляделся монолитным, словно вытесанным из куска мрамора.

– Однако пребывают в состоянии возбуждённом, а следовательно, чувствительном к изменениям силы. И реагирующим на них.

Метелька чуть хмурился, но руки не убирал.

– Сейчас ощутите лёгкое покалывание. Или не ощутите, – голос Эразма Иннокентьевича был напрочь лишён эмоций. – И изменение окраски шара покажет, есть ли у вас дар.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Собственно говоря, именно оттуда. 1862 г. До этого в гимназиях помимо латыни учили древнегреческий и старославянский, а ещё немецкий и 1–2 современных языка. И проект, предполагавший разделение гимназий на классические и реальные, вызвала немало критики, поскольку знание древних языков и заучивание текстов считались неотъемлемой частью хорошего образования и правильного духовного развития.

2

Обучение в гимназии составляло 7 лет, причём последний год разбивался на 2 календарных. А поскольку к поступлению в гимназию допускались дети не моложе 10 лет (в прогимназии меньше), а в реальности часто брали учеников и старше, то к моменту выпуска большинству исполнялось 18, но встречались гимназисты в возрасте 20–21 года.

3

Правила для учеников гимназий и прогимназий ведомства министерства народного просвещения, 4 мая 1874 года. Содержали 72 параграфа. Кстати, вышеописанное правило распространялось и на посещение в сопровождении родителей. Исключение делалось для учеников прогимназий и 1 класса гимназий.

4

Реальная гимназия К.Мая размещалась во флигеле дома Ершова на 1-й линии Васильевского острова, в доме 56, а в собственное отдельное здание переехала лишь в 1910 г.

5

Из статьи В. Ключевского, опубликованной в 1915 г.

6

В гимназии Мая средний бал высчитывался до сотых, при этом за всю историю не было такого, чтобы кто-то получил 5.00. И оценивали весьма строго. Так что, Серега по сути – отличник.

7

Реально существовавшая профессия. На Куршской косе обитали рыбаки, а рыбный промысел привлекал огромное количество птиц, которых крестьяне приловчились отлавливать. Изначально рестораторы Кёнигсберга закупали мясо диких голубей, считавшееся дичью и весьма ценной. Но массовый отлов привёл к сокращению популяции голубей, да и они действительно осторожны. А вот ворон с каждым годом становилось всё больше. Ими и начали заменять голубей. Но птицу надо было доставить свежей, что было сложно – подводы ехали медленно и в жаркую погоду убитая птицы успевала испортиться. Тогда возникла идея – крестьянин осторожно прокусывал вороне шейные позвонки. Наступал паралич. Вороны оставались живыми, но улететь не могли. И клетки не требовались. Занятие требовало немалой ловкости. Ну и отсутствия брезгливости тоже.

8

Реальный учебник, изданный в 1703 г., и не единожды переиздававшийся.

9

Та же «Арифметика» Л. Ф. Магницкого.

10

К. Победоносцев, «Великая ложь нашего времени», 1896 г.

11

Из воспоминаний Халтурина, устроившего взрыв в Зимнем дворце: «В то время, как с парадных подъездов во дворец не было доступа самым высокопоставленным лицам, черные ходы во всякое время дня и ночи были открыты для всякого трактирного знакомца, последнего дворцового служителя».

12

Такой бизнес действительно существовал. Более того, в конце 1880-х годов состоялся судебный процесс. Чаеторговцы Александр и Иван Поповы обвинялись в подделке этикеток фирмы «К. и С. Поповы», известной качеством своей продукции, изготовлении суррогата с применением рогожского чая и копорки и его продажи под видом продукции вышеупомянутой фирмы. Суд признал Александра Попова виновным. Он был приговорён к пожизненной ссылке в Томскую губернию.

13

Средняя ставка наборщика в Санкт-Петербурге была 16 копеек за 1000 букв.

14

Барский загулок – так называли незаконнорожденных детей, которых родовитый или богатый родитель официально не признавал, но в то же время не оставлял без помощи. Часто таким детям давали созвучную с родительской фамилию, порой усечённую или же как-то связанную с вотчинами родителя.

15

Смородинов В.Г. Годы службы моей в Варшавском учебном округе и эпизоды учебного быта.