Подарите мне море…

Была довольно напряжённая работа на старом судне, но в новых условиях. В пароходстве заботились в основном безопасностью, а здесь – как можно больше заработать, при этом истратив минимум средств. Поэтому были попытки каких-то авантюр, типа припрятать топливо, когда работали в чартере, нагрузиться сверх нормы, или снять неофициально излишки топлива с другого чартерного парохода. Если портовые власти к чему-нибудь цеплялись, как, например, к нам в Италии за то, что мы проворачивали двигатель, и несколько рыбацких лодок получили повреждения, стукаясь друг о друга и о причал, то нам из конторы посоветовали ни в коем случае не сознаваться, что мы это делали, хотя это было очевидно. Швартовки были в таких местах, где пароходу с подрулькой было бы не просто, а мы это делали с одним только якорем или с помощью швартовых. Много было разной экстремальщины. Везли зимой, в январе с Туниса удобрения в Германию в Лир. Маленький порт в Немецкой бухте, в который еле пролезли с нашими размерами и осадкой. Выгрузились и пошли грузиться зерном в Германию, в Росток. А до лоцманской станции Эльба всего несколько часов ходу. Надо успеть помыть трюма после удобрений и высушить их, потому что, пройдя Эльбу и Кильский канал, мы уже, считай, пришли. А в море штормяга балов 8, и минусовые температуры. Тогда, в 1995 году, зима в Германии была такая, которая бывает раз в 10 лет. Лёд был и в Эльбе, и в других речках, а в Кильском канале была метровая каша из льда. Мы начали мыть трюма, штормуя то в сторону Эльбы, то обратно. Вода на пайолах после мойки сразу замерзала. Матросы сгоняли лёд с водой в колодцы всю ночь, и к утру кое-как вымыли трюма. Мы зашли в Эльбу, приняли лоцмана, я настроился немного отдохнуть на мостике, на диванчике. Только прикорнул, меня будит вызов из машины. Стармех говорит, что все кингстоны забиты, что мы сейчас встанем. Сообщаю эту новость лоцману. Он ругается по-немецки, сообщает, что здесь бросать якорь нельзя по-английски. Спрашиваю, что будем делать? Ну давай, говорит, бросай, если всё равно машина встала. Нас хорошо дёрнуло, когда вышли на канат, но слава Богу цепь и якорь выдержали. Примерно через час механики почистили свои кингстоны, и мы продолжили движение. Когда-то у судна была исправна система охлаждения машины через балласты при следовании во льду, ведь судно когда-то имело усиленный ледовый класс, и было приспособлено для такого плавания. Но так как судно предполагалось передавать грекам, и ледовое плавание ему не грозило, то её, эту систему, не ремонтировали. Когда мы встали в шлюзе Брюнсбюттеля, ко мне пришла водная полиция из-за отдачи якоря в неположенном месте. Были в общем-то доброжелательны, спросили о причинах отдачи якоря, и попросили мои документы: диплом, сертификаты. Когда открыли диплом, увидав фотографию, спросили – «неужели это ты?!» Видимо, у меня был был такой вид после 24-часового пребывания на мосту, что на себя я уже не был похож. Да и моложе я был на фото в дипломе, конечно. В общем, поулыбались и ушли без всяких санкций. Правда предупредили, что если будем вставать в Кильском канале, что делать тоже нельзя, то лучше сразу взять буксир для сопровождения. Я поблагодарил, но буксир заказывать не стал. Очень дорого бы вышло – почти сутки идти с буксиром, да и обстановка в канале мне была не очень ясна. Не верилось, что там могут быть большие сложности. В общем, тронулись мы, и я где-то через пару часов понял, о чём они говорили. Там из-за того, что проходило очень много судов, было так намято и набито ледяной крошки, что наш пароход в балласте еле-еле полз. Механики все сидели в машине с открытыми кингстонами, и постоянно их чистили, не закрывая. То есть машину могли бы затопить в любой момент. Старались во всю. Чувствовали свою вину за остановку в Эльбе, когда прозевали с чисткой, не ожидали что такой лёд будет. С грехом пополам проползли Кильский канал. Напереживался и я и стармех. А был бы кто другой, а не мой друг? Стал бы он так стараться?! Вот что значит «подбор кадров», особенно для контрактов.

* * *

Проработали так почти шесть месяцев, и когда пришли в Росток и грузились зерном на Средиземку, нам предложили меняться. Хотя мы настраивались ещё на один рейс, но согласились. Поверили доводам кадровиков, что уйдём на юг, там зарплаты не дождёмся. Так, в общем-то, и случилось у большинства судов в то время, в том числе и у экипажа, который нас сменил. Совместная греко-российская контора стремительно начала банкротиться и разваливаться из-за того, что греки перестали платить портовые сборы, и суда стали задерживать и арестовывать. Мы улетели домой, я проходил всяческие курсы, ездил в Москву на утверждение. Была такая процедура, когда капитанов утверждали на коллегии Министерства морского флота. Было такое министерство, очень знаменитое в те годы, а рядом с ним была дверь в какое-то министерство МЧС, которое в то время никто не знал, и не представлял, для чего оно. Нам выдали удостоверения, подписанные Министром морского флота, в торжественной обстановке. Потом, в 1996 году, в августе мне предложили срочно лететь на т/х «Пермь» во Францию, в Сен-Назер. Там заболел капитан, его сдали по дороге, в Испании, и судно пришло во Францию без него. То есть опять принимать дела было не у кого. Ехать не хотелось. Ещё оставалась часть недогулянного отпуска, было лето, но уговорили тем, что судно продают, и оно в перспективе будет работать «под флагом». А нужда в деньгах, как всегда, была, я только что достроил квартиру на Суворова и опять был на мели. Пришлось соглашаться, и по горячей путёвке срочно лететь в Сен-Назер. Летел через Москву. Там пересел в самолёт до Парижа. Прилетал в Орли, а надо было перебираться в Шарль де Голль. В Париже раньше не был, но меня встретил агент-женщина, перевезла на такси через Париж, и кое-что из достопримечательностей даже показала по дороге. Но на рейс мы немного не успели. Пришлось ждать другой пару часов. Потом местными линиями я добрался до Сен-Назера. Так как судно было на внешнем рейде, я с удовольствием провёл три дня в гостинице. Ходил на пляж, бродил по городу, спал как на курорте, короче. Когда попал на пароход, то оказалось, что всё более или менее ценное оборудование и приборы с него сняли, в том числе и спутниковую систему навигации. Нам пришлось ещё долго, до конца декабря работать, определяясь дедовскими способами навигации: то по пеленгам и дистанциям, то по счислению, а то и с помощью астрономии: сначала по солнцу, а затем и по звёздам, если берега долго не было. Почти все штурмана освоили эти методы, за исключением третьего помощника, выпускника Ростовской мореходки. Видимо, у них там не было такого хорошего препода по астрономии, как у нас Николай Иванович Головкин, конспект с лекций которого я всегда возил с собой. Всё это время почти в каждом порту приезжали покупатели и сюрвейеры. Смотрели пароход, лазили по трюмам и по танкам. Мне приходилось принимать всех, боцману с матросами бесконечно открывать горловины донных танков, но никто так и не решился купить его. Заплыли однажды даже в Херсон за семечками. В этом городе живут мои родственники по отцу, с которыми я долго не виделся. Сходил в гости, и они у меня на судне побывали. Незабываемые воспоминания остались. Так проработали, пока не кончились документы, а в конце декабря получили задание следовать в Александрию, и там продаваться египетскому судовладельцу. По распоряжению пароходства утопили документы ДСП и зачем-то карты, всю коллекцию мирового океана, хотя карты, которые не ДСП, наверное, можно было продать египтянам, они бы взяли, думаю, потому что каждая карта за границей стоила не менее 100 долларов, а у нас их было на каждый район штук по 200. Продажа была около недели. Меня с частью экипажа пытались уговорить остаться работать у арабов, водили по ресторанам, много чего обещали, но не сговорились. Я предлагал оставить весь комсостав и часть рядового. Им был нужен только капитан, второй механик и электромеханик. Не сторговались мы. Передали судно и улетели в Москву через Каир. Египтяне где-то нашли русских механика и электрика, сильно обманув их в зарплате и должностях. Они прибыли при нас ещё, до отьезда. Египтяне восстановили в салоне большой стол, который мы убрали, потому что поставили теннисный на это место, и стали беспрестанно пить свой черный и сладкий чай в маленьких стаканчиках. Это первое, что они сделали по прибытии на судно. Нашли где-то польского регистра, который подписал им документы без всякого ремонта и докования, хотя там, в топливном танке, была дыра, и я им об этом сказал. Кстати, первый инспектор Germanish Lloyd им без докования документы не выдал. Покрасили за несколько дней весь пароход, до ватерлинии, переименовали его в «Ibragim», и стали совершать те же рейсы, что и мы, то есть из Новороссийска в Александрию с лесом, а летом дошли даже до Архангельска. Дальнейшая судьба его неизвестна, но в Архангельске больше бывшая «Пермь» не показывалось. Продали его, между прочим, по цене металлолома. Я потом в пароходстве товарищу, ответственному за продажу, говорил, что если бы его загнать к арабам заранее и покрасить таким же дешёвым способом, то, может быть, кто-то купил бы его по нормальной цене как пароход, а не металлолом. Но, конечно, никто особо не внял.

В начале 1997 года в январе я попал на курсы ГМССБ, которые тогда ещё только открывались, и в пароходстве были ещё бесплатными. Отходив туда неделю, я неожиданно получил предложение от ОК возглавить экипаж т/х «Horizon», бывший «Пертоминск», так как там капитан отказался идти, не веря в то, что заплатят за контракт. Это был последний пароход, который остался от нашей совместной с греками компании, за которым тянулся шлейф долгов, и который не арестовали только потому, что он убежал со Средиземки в Южную Америку. Мне сказали, что пока не арестуют, будут платить полностью по контракту, если арестуют – половину. Я немного подумал и согласился. Жалко было только бесплатных курсов, которые я не закончил, и за которые в следующий раз надо было платить уже 500 долларов. Ну что делать, с работой тогда было туговато, на обычных пароходах платили мало. Поэтому я решил рискнуть, и как выяснилось потом, я не прогадал. Принимал дела у своего однокашника, Толи Пастушенко, который рассказал несколько страшных историй о том, как за ними гонялись разные власти, которым греки задолжали, и как в Бразилии даже кто-то стрелял в порту в члена экипажа и ранил его. В общем, сумел упокоить как смог. Нас за шесть месяцев не арестовали. Работали мы на линии Высоцк-Щеццин с окатышем с февраля по август, и это нас спасло от ареста. Работа была довольно спокойная, жёны ездили регулярно, и деньги платили исправно, через пароходство. Правда, пару раз ломались в море, и довольно долго стояли во льду – ремонтировались, но без всякой экстремальщины. Качало зимой нас изрядно с этим окатышем, но это тоже терпимо. Неплохо отработали, в общем. Арестовали «Horizon» только через контракт, и как раз с тем капитаном, вместо которого я вписался. Он, всё-таки, решился пойти, но не свезло. Зимой 1998 года я закончил курсы ГМССБ уже платно, и у меня появилась возможность поработать на судах типа «Рейн», куда я просился, и где мог пригодиться этот сертификат, дающий возможность работать без радиста. На остальных пароходах они ещё долго работали, а здесь надо было самому связью заниматься. Вообще-то, было довольно страшновато. Судно было новое, довольно специифическое, с поднимающейся надстройкой, подруливающим устройством, трюмными переборками, которые передвигались крышками трюмов. Самое сложное было то, что нас, штурманов, было всего двое: я и старпом. Ещё был стармех, боцман, моторист и два матроса. Всего семь человек. Надо было опять стоять вахты по 12 часов в сутки, заниматься связью, кассой, продуктами и картами, и все свои основные капитанские обязанности ещё исполнять при этом. Работали в менеджменте у англичан V-Ships, а фрахтователи были в Роттердаме. Вся переписка и отчётность была на английском языке и в таком обьёме, что еле умещалась в два конверта самого большого размера. Всё было в компьютере. Все формы надо было ежемесячно заполнять, а также программу Maintenance по техобслуживанию судна, которая была для нас вообще тёмный лес. Намучались мы поначалу, конечно. Голова кругом шла. Рейсы короткие, стоянки тоже, по нескольку часов иногда. Всё время недосып почти. Но судно было уж больно хорошее. В шторм любой шло, выгребало даже на автомате, хотя и небольшое было, 89 метров, и машина всего 2000 лошадей. Ну и зарплата тоже, конечно, нравилась по сравнению с предыдущими пароходами, но интенсивность работы тоже была несравнимая. Уставал я крепко. Постоянный стресс почти. Тогда только стали появляться мобильные телефоны, а на этом судне он уже был. Только после вахты уляжешься спать, как тебе звонит кто-нибудь, и что-нибудь спрашивает. Приобрёл большой опыт безлоцманских проводок. Размеры судна позволяли заходить во многие европейские порты без лоцмана, фрахтователи это всячески стимулировали, ну и мы, где было можно и безопасно, заходили без них. Приходилось почти постоянно ходить по Эльбе без лоцмана до Брюнсбюттеля, и даже до Гамбурга. В общем, профессиональный уровень повысили изрядно. Да и судно называлось очень хорошо: «Northern Lady», что тоже добавляло энтузиазма. Проработал на нем до начала 2002 г. Пять лет получилось. Потом их стали продавать немцам. Надо было рассчитываться с пароходства, чтобы оставаться работать на них. Я на это не решился, поэтому с «Northern Lady» пришлось расстаться. Да и вахты по 12 часов стоять надоело. Стали побаливать ноги, и это тоже сыграло свою роль в том, что в марте 2002 года меня сманил тот же однокашник Толя Пастушенко пойти в греческую компанию «Lomar Shipping» на суда-лесовозы типа «Павлин Виноградов», но Мальта строила.

Там был полный экипаж, вахты стоять не надо капитану, и рейсы длинные были – с Финляндии и Швеции с лесом на Средиземку. В общем, привычная наша работа, но надо было перед контрактом сьездить в Лондон на интервью к судовладельцу. Контора их там располагалась.

Известие, что придется ехать в Лондон, меня малость расстроило. Вероятно, мало кто поверит, что такое известие может кого-либо огорчить, ведь это же Лондон! Побывать там по делу или без дела считает за удачу каждый нормальный человек, и жена тоже подумала, что я изображаю из себя расстроенного для виду, а на самом деле страшно доволен и даже горд, что поеду в Лондон. Но я на самом деле был расстроен, и на то были причины. Ну, первая причина была в том, что если я туда съезжу, то назад, в пароходство дороги мне уже не было в ближайшее время, а я еще был на распутье – куда податься, и на том этапе меня больше тянуло закончить свои метания в родной конторе в конце лета. То есть, погулять лето и выйти на работу осенью. Это был самый простой и заманчивый вариант. Вариант же с Лондоном, с новой компанией, сулил массу неудобств и переживаний, и вообще неизвестно было чем все кончится. Я ведь ехал туда на смотрины или “interview”, как это у них называется, и это была вторая причина моего неважного настроения – не люблю себя демонстрировать, а надо было заниматься именно этим. Ну а третья причина понятна, наверное, каждому моряку, и ее можно поставить и не третьей: это хоть и недолгий, но все же отъезд из дома, предотъездная суета, вокзалы, прощания, когда еще час для этого не пробил, хочется тихо, изо дня в день прощаться со своими родными, своим домом, городом, перед долгой разлукой. Я вообще тяжело уезжаю из дома, даже в отпуска. Домосед я по натуре, а подался в моряки, вот и мучусь этими расставаниями всю жизнь, а тут ещё отъезд по такому поводу, в общем – тоска. Была еще и четвертая причина – ехать надо было за свой счет, за исключением билетов на самолет с Питера до Лондона, и вроде номер в гостинице был забронирован, а все прочие расходы компенсируют на судне, но для этого надо на судно попасть, то бишь надо там, в Лондоне, понравиться. Короче, сажают тебя после этой поездки на поводок, и ты уже сам мечтаешь, чтобы тебя куда-либо направили, чтобы вернуть свои 650 USD (примерно столько встает такая поездка тебе). Можешь, конечно, на них и плюнуть, если очень богат, но кто же бывает сильно богат в конце отпуска. Вот такой расклад был. Теперь, наверное, можно понять отсутствие у меня энтузиазма тогда. В общем, псу под хвост мое тихое прощание с городом.

Ехать, короче, мне страшно не хотелось, и оставалась последняя надежда на отдел кадров СМП, на то, что отпуска за свой счет на такой срок, на семь месяцев мне не дадут. Был конец марта, обычно уже напряженное время с людьми, инспектор долго не решался, предлагая сначала дать месяца четыре, а потом подумать об остальном, или пойти сейчас сдавать ТБ, а потом посмотрим. Я уже начал подсказывать ему, что если это невозможно, то, может, лучше мне и не давать этого отпуска за свой счет. Он подумал и вкатил мне отпуск до 1 декабря, объяснив это тем, что если он мне не даст его, то меня надо садить на судно, а его у него нет. Короче, я вышел оттуда с тем, что просил, но еще более убитый, потому что понял окончательно – от Лондона мне не отвертеться. И вот я на вокзале, ищу свой вагон, нахожу и усаживаюсь на свое место. Там уже сидит мой товарищ по несчастью Сергей, тоже капитан, тоже туда же, на смотрины то есть. Кстати, он это несчастьем не считал, а скорее даже наоборот. У него была масса планов на Лондон. Там он собирался и диплом поменять на английский, со сдачей проверки там по всем предметам, и кредитную карточку сменить в каком-то из британских банков на новую, то есть у него уже давно был счет в английском банке, и он переводил туда деньги через компанию, минуя судно, не то, что я – «булавочкой деньги к поясу». И ноутбук-то у него был. В общем, такой современный молодой капитан – мне даже завидно стало. Я даже как-то прибодрился. Думаю: чего я-то кисну, надо равняться на таких вот молодых, современных, с ноутбуками, кредитными карточками, готовых ехать куда угодно: в Лондон, Нью-Йорк, к чёрту, работать с любыми экипажами, лишь бы там хорошо платили. Кстати, выглядел он тоже довольно импозантно: пиджак был серого цвета, но фасон был кителя времен Иосифа Виссарионовича. Волосы были густые, с проседью, росли со лба, ну и все это еще украшала клочковатая борода бунтовщика. Такой вот типаж.

Его провожала скромная, тихая женщина, как он сказал потом, что это его вторая жена, но они не расписаны. Ну попрощались они сдержанно, проводил он ее на перрон, и мы поехали. Когда волнения улеглись и начали мелькать милые сердцу пригороды Архангельска, достали мы у кого что было из припасов, и начали есть. Почему-то всегда очень есть хочется, когда в вагон садишься, ну прямо утерпеть невозможно, так и ждешь, когда поезд тронется, чтобы кинуться к авоське с едой. Разложились мы значит на столе с едой, сгорая от нетерпения на нее накинуться. Ну, у каждого нашлось, конечно, еще и выпить что. У меня там во фляге было разведено водки с бальзамом для экстренного закрепления кишечника – я еще дороги не люблю и по той причине, что если дома вся моя система пищеварения не всегда, но все же находится в состоянии относительного покоя, то в дороге она начинает бунтовать прямо после первого стакана чая зачастую, поэтому беру с собой немного чего-нибудь дубящего, и иногда удается продержаться. У него без бальзама, но тоже оказалось, и мы приступили к трапезе. Недолго думая, к нам присоединился молодой бизнесмен – ещё один пассажир нашего купе, не выпускающий мобильного телефона, и с кем-то обсуждающий свои торговые дела. В общем, успели по одной выпить и наконец-то наброситься на еду, как подъехали к Исакогорке – сортировочной станции в получасе езды от города. Там села женщина – четвертый пассажир нашего купе, и мы поехали дальше. Женщина была немолодая, может около пятидесяти, может меньше, трудно было точно возраст определить. Выглядела не очень привлекательно, но было видно, что образована, достала книжку, не отказалась от рюмки, правда только одной, есть не стала и углубилась в чтение. Ну, такая питерская интеллигентка, которой ничто не чуждо, так естественно это у ней получилось. Мы продолжали сидеть, заедая и запивая свою тоску по поводу отъезда и предстоящих хлопот. Не помню, после какой рюмки моего товарища по несчастью понесло.

Бывают люди, для которых алкоголь противопоказан в принципе. Что-то там, в голове у них происходит, что они начинают выкидывать такие коленца, что потом сами не могут поверить, что такое возможно. Вот, например, у меня в молодости был приятель, который, приняв определенную дозу в компании, тихо и мирно сидящей за столом, снимал обувь и начинал бегать по улице в носках – это несмотря на погоду и сезон, и никто его от этого удержать не мог. Вот пока не набегается в носках по лужам или по сугробам, пока содержание алкоголя не снизится у него до определенного уровня, так и будет все бегать. Мы-то ему уже компании не составляли в таких забегах, знали его такую слабость, смотрели только, чтобы далеко не убегал. Вот набегается, немного выветрится у него, и бери его родимого, уводи спать, а пока запал не прошел, не дай бог подходить.

Сейчас, кстати, какой-никакой, а начальник тоже стал, вот интересно как у него сейчас с этой привычкой, ведь сейчас во всех конторах опять пошла эта мода на всякие банкеты-фуршеты. Представляю, как подчиненные были удивлены в первый раз! А может он уже давно бросил употреблять, потому что, в принципе, здесь путь один – бросать, раз такое дело.

И вот, после какой-то рюмки я понимаю, что мой коллега того же плана. Начал он, ни с того ни с сего, c претензий к этой женщине, и как бы мы его ни увещевали с бизнесменом, он, забравшись в кителе, и со своей бунтарской клочковатой бородой на верхнюю полку, выкрикивал оттуда какие-то укоры и обвинения в адрес всех женщин, обращаясь к одной. При этом из него сыпались то кредитные карточки, то бумажник, то паспорт. Женщина была молодец. Видно, привыкла в питерской интеллигентской среде к такому контингенту и нисколько не переживала, не в пример нам, и когда она выходила в коридор отдохнуть, он забывался тяжелым недолгим сном, потом снова просыпался, если не было женщины, ругал нас, искал свой бумажник, покупал пиво, пил его, заедая луком с хлебом. Причем весь лук, который он доставал накануне, пока он в очередной раз отключался, я выбрасывал, но при очередном пробуждении, он откуда-то доставал новый.

Вот так провели ночь. Был один положительный аспект в этом – про свой кишечник я не вспоминал, не до того было. Видимо, это у меня психосоматическое, или выпивали и закусывали правильно. На утро он, конечно, ничего не помнил, c аппетитом поел, извиняться, наверное, не стал бы, даже если бы его об этом попросили. Тут я вспомнил ту женщину, которая его провожала и не торопилась оформлять супружеские отношения. Как мне сейчас кажется, она и его отьездом сильно расстроена тоже не была, и я ее понимаю. Я с ним на перроне Московского вокзала попрощался до завтра с явным облегчением. Завтра нам предстояло идти в посольство Великобритании, сдавать документы на визы. Нас ещё, по информации круинговой компании, должен был встретить агент, чтобы помочь нам побыстрей оформиться, но, как это часто бывает у нас, никто нас не встретил, мы сами вызвонили её – это оказалась женщина, которая приятным голосом сообщила, что не очень в курсе этих оформлений в Англию, вот если бы мы ехали в Финляндию, то она бы помогла. Короче, предложила нам полную самостоятельность в решении этого вопроса, но попросила сообщить ей, когда мы его решим. На том и расстались.

Ночевал я у родственников в пригороде, он тоже у какой-то своей родни, и встретились мы с ним рано утром у дверей английского посольства, что на улице Диктатуры Пролетариата, 5 находится. Название улицы несколько удивило. То ли забыли переименовать, то ли специально оставили, чтобы они там в посольстве не забывались сильно в развивающемся нашем капитализме. Пришли рано, но были уже не первые, уже несколько человек мерзли холодным весенним утром у дверей. Мы все немного волновались еще – будут ли вообще запускать, так как накануне умерла их королева – мать, и флаг на посольстве был приспущен. Но в назначенное время, с английской пунктуальностью, дверь открылась, и нас всех запустили внутрь, хотя народу уже к тому времени насобиралось изрядно. Были две или три туристические группы, которые нас еще снаружи утомили своими пересчитываниями и предупреждениями, что они должны идти, конечно, первыми, так как занимали еще вчера. Как это принято у нас, все бросились занимать очередь к окошкам, но потом как-то все успокоились, поняли, что все успеют сдать свои бумаги, и некоторые даже нашли время написать соболезнования в специальной книге. Бумаги сдали в тот же день, и даже до обеда. На следующий день их так же быстро получили, сообщили агенту эту радостную новость, и стали ждать вылета. Прождали его два дня, после чего получили распоряжение возвращаться домой и ждать вызова там. Что-то там у них не склеивалось к нашему приезду. Не готовы оказались на тот момент. И поехали мы, хотя и домой, но с не очень радостным настроением, так как

предстояло еще раз проделать этот путь через какое-то время. Ну, обратно ехали без всяких сверхукрасов, скромно и по-деловому. Чаёк, сырок и конфетки в основном.