Умница

– Ой, еще открыто? Ну слава богу, а то с этим авралом голодной останешься.

В последнее время аврал в «Градбанке» был каждый день.

Набрав свой поднос, Клара Федоровна, направилась к столику Нины.

– Вы позволите, Нина?

Нине показалось, что секретарша не очень рада перспективе застолья с ней, но в пустом буфете выбора у той не было – сесть за другой столик было бы невежливо, а Клара Федоровна явно старалась быть вежливой с девушкой-аналитиком, которую так отмечал директор.

Поначалу их беседа сводилась к замечаниям о погоде, потом, слово за слово, Клара Федоровна разговорилась. Было видно, что ей давно уже было не с кем поболтать по-женски и, найдя в Нине внимательную слушательницу, она оттаяла.

С тех пор секретарша всякий раз сама приходила перед закрытием буфета, не скрывая своего желания посудачить с Ниной. Теперь уже Клару Федоровну было не остановить, она болтала обо всем подряд – излагала историю своей жизни, давала характеристики руководству «Градбанка», пересказывала местные сплетни. Нина не любила сплетен и на предыдущих местах работы редко участвовала в любимом занятии служащих – перемывании костей начальству, – но болтовню Клары Федоровны не пресекала. В оправдание она убеждала себя, что идет на это ради дела – что невзначай может услышать что-нибудь полезное для своей работы, – но в душе сознавала, что это лукавство: на самом деле ей просто хотелось узнать как можно больше о том окружении, в котором жил и работал ее любимый. Об окружении – и о нем самом.

Клара Федоровна была родом из Алушты.

– Знаете, Нина, такой городок у моря? Пять месяцев там сезон – все забито отдыхающими, по вечерам гремит музыка в ресторанах и на танцплощадках. Курортные романы, все такое… Местное население занято в обслуживании и торгует фруктами. Но остальные семь месяцев – ничего, никакой жизни, безработица и скука.

Юная Клара после школы устроилась машинисткой в исполкоме. Получала гроши, но все-таки это была постоянная работа.

– Но еще я пела, – с улыбкой сказала Клара Федоровна. – У нас был самодеятельный коллектив, мы выступали по домам отдыха, нас хорошо принимали.

Оглянувшись, она убедилась, что в буфете никого кроме них нет.

– Вот, послушайте.

Низким грудным голосом она пропела: «Ой, ты, казак лихой, ой, ты, сокол мой ясный…»

– Как красиво! – искренне восхитилась Нина.

– Да, красиво, – вздохнула Клара Федоровна.

Бросив свою Алушту, Клара поехала покорять столицу, хотела учиться вокалу.

– И что? – спросила Нина. – Неужели вас не приняли?

– Куда там! Ниночка, вы не представляете, сколько нас таких, способных дурочек, сюда приезжает каждый год. А тут ведь у всех свои дети есть, их нужно пристраивать…

Карьера певицы у Клары из Алушты не состоялась. Зато выяснилось, что у нее настоящий талант к секретарскому делу. Она быстро овладела появившимися тогда персональными компьютерами, виртуозно набирала тексты, была аккуратна, исполнительна – мечта любого руководителя. Сменив несколько секретарских должностей, она устроилась на хорошую зарплату в одну из новоявленных финансовых компаний, которые в ту эпоху плодились как грибы.

А потом кое-что произошло. Несколько раз, подходя к этому месту, Клара Федоровна осекалась и переводила разговор на другое. Этим другим неизменно был ее сыночек Стас. Стасу было двадцать лет, он учился в архитектурном институте. Клара Федоровна вырастила его одна, для нее он был светом в окошке. Кроме сына и «Градбанка», в жизни Клары Федоровны буквально ничего больше не было.

– Стасик такой способный, вы не представляете! – излучала восторженную материнскую любовь Клара Федоровна. – Еще на втором курсе он участвовал в международном конкурсе. Всем, ну, всем без исключения было ясно, что его проект на голову выше остальных, но, вы же понимаете, – блат, интриги…

Наконец, постепенно, Нина узнала, что произошло с ее собеседницей двадцать лет назад. Нина не старалась выудить у Клары Федоровны ее секреты, но той самой хотелось поделиться.

Фирмы-однодневки, которые в те годы называли себя финансовыми компаниями, как правило, существовали недолго. Успешно или неуспешно «покрутив» деньги, они лопались, как пузыри на лужах в конце майского ливня.

Компания Клары тоже вдруг стала выказывать признаки скорого конца. Главным виновником был один из двух молодых совладельцев компании. Он был славным, обаятельным парнем, но запутался, затянул компанию в долги. Ему светила либо тюрьма, либо расправа со стороны кредиторов из тех, у кого в то время были в моде бритые затылки и малиновые пиджаки.

В критический момент он упал перед Кларой на колени и умолял подделать один документ, который хранился у нее. И Клара это сделала.

– Извините, но почему вы на это пошли? – удивилась Нина.

– Неужели непонятно? – проговорила Клара Федоровна с мукой в лице. – Любила я его. Он был отцом Стаса, которого я тогда носила.

Нина потупилась. Ей не хотелось узнавать чужие мучительные тайны, ей хватало своих.

– Самые безумные поступки мы совершаем ради тех, кого любим, – заметила Клара Федоровна.

Нина промолчала. Тронутая историей Клары Федоровны, она чуть было не начала рассказывать о том, что сама совершала ради родного человека, но вовремя прикусила язык.

– Чем же это кончилось? – спросила она.

Кларе Федоровне и сейчас, двадцать лет спустя, было нелегко об этом говорить.

– Дело раскрылось. Мой любимый погиб. Но фирма сохранилась, ее спас другой совладелец. Знаете, кто это был?

Нина недоуменно пожала плечами.

– Это был Павел Михайлович, Ниночка. Да-да, он самый. Правда, тогда его никто по имени-отчеству не называл, ему было всего-то двадцать с небольшим. Для всех он был Паша. Но он уже тогда был большим человеком. Я имею в виду… Ну, вы понимаете.

Нина переваривала услышанное.

– А что стало с вами? – спросила она.

– Меня он тоже спас. Я думала, он первый меня уничтожит, а он прикрыл, объяснил всем, что я была не в курсе, меня использовали. Ну, потом наорал на меня, конечно, в уборщицы перевел на три месяца. Но разве это наказание? Я готова была сама себе руку отрезать за то, что натворила. С тех пор я с ним, – подытожила Клара Федоровна. – Я вам это рассказываю, чтобы вы знали: более благородного человека на свете нет.

Нина ликовала, стараясь не выдать этого своим лицом. Ее любимый не был бесчувственным истуканом. За его внешней броней билось доброе сердце – по крайней мере, так было двадцать лет назад.

– А вашего… Я хочу сказать – другого совладельца, его…?

– Вы имеете в виду – не Паша ли его убил? – правильно поняла Клара Федоровна. – Нет, это сделали другие.

Нина не задавала Кларе Федоровне вопросов о Самсонове, но постепенно та сама ей немало рассказала.

Нина уже слышала раньше, что Павел Михайлович разведен, но теперь узнала подробности. Самсонов прожил с женой лет десять, развелся четыре года назад. Жена жила во Франции, сын учился в закрытой школе в Швейцарии.

– А вы знали его жену? – спросила Нина Клару Федоровну.

– Как не знать! Она мне каждый день звонила, проверяла, где муж, а еще любила неожиданно заявиться в офис, и Павел Михайлович должен был все бросать, выслушивать, какого нового барахла она накупила на его деньги.

– Какая она была? – спросила Нина.

– Стерва, – с сердцем ответила Клара Федоровна, понизив голос. – И красивая, вроде нашей Марины… Ой, что это я? – спохватилась она. – Марина не такая, вы не подумайте.

– Почему вы эту бывшую жену так не любите? – спросила Нина.

– А за что любить-то? – горячим шепотом отозвалась Клара Федоровна. – Стерва, и есть стерва. Заявлялась к мужу на работу, чтобы проверить, нет ли у него там какой женщины, а сама изменяла ему напропалую.

– Откуда вы это знаете?

– Да все знали. Один Павел Михайлович ничего не знал. Говорили, что и сын-то не от него. – Последнее Клара Федоровна прошептала Нине на ухо.

По словам Клары Федоровны, стерва-жена каким-то обманом заставила Павла Михайловича переписать на нее имущество, после чего развелась с ним, с помощью пройдох-юристов все оставив себе. Теперь, ведя светскую жизнь в Париже, она из злобы не давала Павлу Михайловичу общаться с сыном.

У Нины в груди разлилась горячая волна любви и сочувствия. Бедный, бедный, любимый мужчина…

– Видите, Ниночка, Павла Михайловича сильно обманывали в жизни, – добавила Клара Федоровна. – Так что немудрено, если он теперь никому не доверяет.

– А Марине? – вырвалось у Нины, которой давно и жгуче хотелось разузнать что-нибудь о другой приближенной директора.

– Ну, Марина – это другое дело, – отозвалась Клара Федоровна.

В чем заключалось это другое дело, Клара Федоровна объяснять не стала, ей явно не хотелось обсуждать свою коллегу по директорской приемной. Однако в дальнейшем желание посудачить все-таки взяло верх, и понемногу Нина узнала от нее о Марине то, что ее интересовало.

Марина, как и Павел Михайлович, была родом из Красноярска, однако познакомились они уже в столице. В том году красавица Марина стала «мисс Красноярский край» и приехала, как десятки других красавиц, бороться за звание мисс страны. По своим данным она вполне заслуживала короны, только данные тут ничего не решали. Марина оказалась не готова к жизни в джунглях столичного шоу-бизнеса, построенного на беспредельной продажности, подлости и цинизме. В Сибири все было попроще.

Павел Михайлович встретил Марину, когда она была в отчаянном положении. Ее обманули, запутали, она оказалась должна большие деньги каким-то темным личностям, крутившимся вокруг конкурса. У нее денег не было – не было даже обратного билета в Красноярск, – только диадема «мисс Красноярский край» со стекляшками в роли бриллиантов. Чтобы рассчитаться с долгом, ей стали настойчиво предлагать сниматься в порнофильмах.

Павел Михайлович вступился за красавицу-землячку. Темные личности отстали, но из конкурса, с которым Марина связывала все свои надежды, она вылетела.

Павел Михайлович предложил ей оплатить билет до Красноярска, но Марина наотрез отказалась возвращаться. «Ну, как я там теперь покажусь? Я умру со стыда. Ведь там во всех газетах писали, что я уже чуть ли не «мисс мира». А тут я заявлюсь, побитой собакой. Здрасьте, давно не виделись… Нет уж, я лучше буду тут голодать».

Голодать Марине не пришлось – Павел Михайлович ей помогал, хотя и предупредил, что это временно. Марина честно пыталась найти работу модели в индустрии моды, но там в ней не нуждались. В домах моды моделями работали жерди ростом под сто восемьдесят, а у Марины были идеальные пропорции. Была еще индустрия рекламы; Марина пыталась сниматься в рекламе духов и белья, но и это не заладилось. Всюду какие-то сальные типы – фотохудожники и редакторы – предлагали ей решать вопросы через постель, а она на это не шла. Марина не была ханжой, но по ее провинциальным понятиям иметь больше одного любовника было безнравственно. А один любовник у нее был – Павел Михайлович Самсонов.

Их связь началась по ее инициативе. Павел Михайлович тогда переживал свой развод, к женщинам относился болезненно, что выражалось в том, что он часто менял их, избегая настоящей близости. Марину он к постели не склонял.

– Пойми, ты мне ничего не должна, – говорил он ей.

– А я это не из чувства долга, Павел Михайлович. Просто девушке нужен секс, – отвечала она, развязывая у него галстук.

– Учти, я жениться не собираюсь, – предупреждал Самсонов.

– Не зарекайся, – смеялась она, расстегивая на нем сорочку. – Да не напрягайся ты так, я же не говорю, чтобы ты сегодня на мне женился. Я подожду…

Павел Михайлович, который как огня боялся близких отношений, тяготился их связью.

– Все-таки, чем ты собираешься заниматься? – спрашивал он.

– А ты возьми меня в свой банк, – неожиданно попросила Марина.

– Ну вот, придумала! Что ты там будешь делать? Ты же ничего не умеешь!

– А я не собираюсь работать. Я буду украшением твоего банка. Вы же там все уроды. Разве нет?

– Как? А я? – смеялся Павел Михайлович.

– А ты – главный урод!

Павел Михайлович веселился от души, но брать Марину на службу не спешил. Его переубедил Синицын, который был в курсе Марининой истории.

– Павел Михайлович, а вы возьмите Марину Анатольевну с собой на переговоры. Пусть ничего не делает, просто сидит рядом с вами. Уверяю вас, это будет полезно для дела.

Самсонову такое в голову не приходило, но у него было чутье на хорошие идеи, и он решил попробовать.

«Градбанку» предстояли трудные переговоры о слиянии. Одев Марину в строгий деловой костюм и назвав ее помощницей, Самсонов привел ее в зал переговоров. Все остальные переговорщики были мужчины, и у них всех при виде Марины отвисли челюсти. Парадоксальным образом деловой костюм, скромный макияж и строгое выражение лица только подчеркивали бьющую через край женственность Марины.

Самсонов посадил Марину сбоку от себя, поручив держать на ослепительных коленях какие-то бумаги, которые якобы могли понадобиться (но не понадобились). Начав переговоры, он сразу почувствовал, что Синицын был прав. Перед Самсоновым сидели акулы бизнеса, готовые драться до крови за каждый кусок, но в присутствии Марины их реакция заметно замедлилась, а агрессивность снизилась, уступая место вредному для дела мужскому позерству и бахвальству. Переговоры прошли для «Градбанка» благополучно.

Самсонов принял Марину на работу. Ее ежедневная обязанность состояла в том, чтобы управлять потоком посетителей, приглашенных или жаждущих попасть на прием к директору. Но по-настоящему она была нужна на переговорах, где теперь также выступала в качестве переводчицы.

– Вы не думайте, Нина, она совсем не дура, – заверяла Клара Федоровна. – На двух языках говорит. Ну, не по финансам, конечно, а так, вообще.

По итогам каждых переговоров Марина получала большие премиальные и была теперь девушкой обеспеченной. При желании она могла бы открыть собственное модельное агентство.

– А они с Павлом Михайловичем…? – наконец задала Нина мучивший ее вопрос.

– Спят ли они? – поняла Клара Федоровна. – Нет, точно нет. У Павла Михайловича есть принцип: не путать работу с интрижками. Он себе этого не позволяет и у других охоту отбивает. Так что, когда он брал Марину на должность, он ее предупредил, что их связи конец.

– А она?

– Она сказала: «Не зарекайся», – засмеялась Клара Федоровна.

– А откуда вы все это знаете? – спросила Нина.

– Да она сама мне рассказывала. Она ведь раньше веселая была, озорная. Это только в последний год она такая смурная.

– Как вы думаете: она все еще надеется выйти замуж за Павла Михайловича? – спросила Нина, стараясь, чтобы ее вопрос прозвучал как можно равнодушнее.

– Конечно, надеется, – убежденно сказала Клара Федоровна. – Если бы не надеялась, ушла бы… А хотите знать, Нина? Я считаю, что она была бы ему хорошей женой.

Нина промолчала.

Глава 4

Как обычно, Нина обо всем узнала последней. Она замечала, что уже некоторое время на директорском этаже царило необычайное оживление: лифт доставлял туда людей, которых она прежде не видела, дверь директорского кабинета то и дело открывалась, впуская и выпуская посетителей. Однако Нина, по своей привычке, не проявляла интереса к тому, что не относилось прямо к ее работе, которой у нее было по-прежнему много. К тому же Клара Федоровна перестала присоединяться к ней в буфете перед закрытием – то ли обедала раньше, то ли обходилась бутербродами на рабочем месте.

Когда секретарша наконец появилась, Нина спросила:

– Клара Федоровна, а что у нас происходит? Столько народу…

Женщина уставилась на нее:

– Да вы что, Нина, с луны свалились? Тут такие дела творятся…

Оказывается, «Градбанк» переживал кризис – невидимый постороннему глазу, но самый тяжелый за все время существования организации. В правлении банка образовалась оппозиция генеральному директору; оппозиционеры требовали проведения чрезвычайного собрания акционеров, где они намеревались снять Самсонова с должности.

Их главное обвинение касалось участия «Градбанка» в конкурсе на проект «Зарядье». У банка недостаточно ресурсов, утверждали оппозиционеры; Самсонов затеял авантюру, движимый личными амбициями; для участия в проекте придется рисковать основными активами «Градбанка» и в случае неудачи банку грозит крах. А шансы на победу в конкурсе призрачны, говорили они. Нужно признать реальность и отступиться, вернуться к своему обычному бизнесу. Желательно – с новым директором, который будет вести более разумную политику.

Оппозиция представляла собой разношерстную компанию. Некоторые были искренни в своих сомнениях и заботе о банке, другие имели личные счеты к Самсонову и хотели воспользоваться ситуацией, чтобы нанести ему удар, третьи сами вынашивали честолюбивую мечту занять его место.

Была объявлена дата проведения собрания акционеров, а накануне должно было заседать правление, чтобы заслушать отчет генерального директора, дать ему оценку и выработать рекомендацию для собрания.

– Волки. Просто стая волков, – с чувством сказала Клара Федоровна. – Почуяли кровь. Но не на того напали, Павел Михайлович им всем покажет!

Горячность Клары Федоровны была понятна: с делами Самсонова были связаны судьбы многих в банке и в первую очередь ее судьба. И, между прочим, Нины тоже.

Нина представила, что Павел Михайлович скатится со своего Олимпа, станет рядовым человеком, менеджером в какой-нибудь маленькой фирме, может быть, всего лишь с одним подчиненным. Этим подчиненным будет она, Нина. Он уже не будет таким недосягаемым, станет для нее просто Пашей, и тогда…

Размечтавшись, Нина не заметила, что Клара Федоровна чересчур взволнована, чуть не плачет. «Ну, конечно, двадцать лет вместе…» – подумала Нина и постаралась успокоить женщину, переведя разговор на ее любимую тему:

– Скажите, как там ваш Стас?

Но это тоже почему-то оказалось некстати. Клара Федоровна вздрогнула, ее лицо исказилось.

– Что?.. Почему?.. Почему вы спрашиваете? У Стаса все в порядке, слышите?

Не закончив еду, Клара Федоровна бросила свой поднос и ушла. «Да что это с ней? – недоумевала Нина. – Видно, они тут все посходили с ума».

Самсонов уже неделю не приходил к ней, просто передал, чтобы она работала, как обычно. Нина гадала, что это могло означать, но теперь причина его отсутствия прояснилась – ему было не до нее, он готовился к битве. Прежде чем сразиться с могущественным «Атласом» на конкурсе, ему нужно было одержать победу в собственном стане.

После беседы с Ариадной Петровной Нина успела доложить о своем дерзком плане Самсонову. С первых слов она поняла, что ее начальница ничего ему об этом не говорила. Нина заранее решила, что будет излагать дело буднично, как будто речь идет всего лишь об очередном техническом аспекте.

Самсонов поначалу перебивал ее, задавал вопросы, потом умолк. Стул под ним перестал скрипеть. Подпирая голову кулаком, директор в каменной неподвижности выслушал все до конца.

Дослушав, он сказал: «Не понял. Давайте сначала, помедленнее».

Выслушав еще раз, он произнес: «Черт!» – и стал барабанить пальцами по столу. Потом спросил:

– А Ариадна это видела?

– Да, – сказала Нина. – Ариадна Петровна помогла мне уточнить некоторые пункты.

Самсонов помолчал в задумчивости, потом сказал:

– Вот что, Нина. Давайте еще раз сначала, только теперь я буду спрашивать.

И он спрашивал, цеплялся чуть не к каждому слову. «А это что? Эта цифра что значит? А эта оценка откуда? Почему здесь график задирается вверх?..»

Это продолжалось не один час. Нина не чувствовала усталости, она была слишком возбуждена происходящим, близостью Самсонова, собственной смелостью.

– Ладно, кажется, я понял, – сказал наконец Павел Михайлович. – Ох, смотрите-ка, уже темно…

Только теперь он позволил себе расправить плечи и потянуться. Но выражение каменной сосредоточенности его не покинуло.

– Вот что, Нина. Скопируйте мне все это на флешку.

Нина скопировала. Материалов было так много, что копирование заняло некоторое время.

Самсонов забрал флешку и спрятал ее во внутренний карман пиджака.

– А теперь сотрите все у себя на эту тему.

Нина опешила.

– Вы слышите? – повторил Самсонов. – Сотрите и убедитесь, что не осталось никаких резервных копий. Сделайте это прямо сейчас, при мне.

Обескураженная, Нина подчинилась.

– Не обсуждайте этого ни с кем, даже с Ариадной Петровной, вы меня поняли? – сказал Самсонов с нажимом, но, заметив выражение лица Нины, добавил: – Не обижайтесь, так надо. Вы даже не представляете, какая тут вокруг этого дела каша заваривается. Ну, вам это и не нужно.

«И это все?» – подумала Нина. Она ждала, что Павел Михайлович как-то отметит ее работу. Но тот умолк и минуту безмолствовал.

«Ну же, чурбан ты мой милый, похвали меня, скажи, что я молодец!» – мысленно понукала его Нина.

Вдруг он накрыл ее узкую руку своей огромной жесткой ладонью.

– Знаете, я не мастер говорить красивые слова, но… спасибо вам, Нина. Я еще кое с кем посоветуюсь, но, похоже, ваша идея может сработать. Если сработает, то… Очень может быть, что вы меня спасли. Я этого не забуду.

Он сжал ее руку и улыбнулся, глядя в упор своими серыми глазами. Потом кивнул, сказал: «Ну, ладно», и вышел.

У Нины горели щеки. Ради того, чтобы этот мужчина держал ее руку в своей, она была готова придумать еще дюжину финансовых схем.

На некоторое время Нине пришлось переехать в приемную директора. Приближалась дата заседания правления «Градбанка», необходимо было подготовить множество бумаг. К этому подключилось множество сотрудников, и Нина тоже была мобилизована.

Нину посадили за стол к Кларе Федоровне, которой нужно было помочь с финансовыми документами. Бумаг была целая гора. Впервые увидев вблизи, как работает Клара Федоровна, Нина изумилась: это действительно была великая секретарша. Ее пальцы порхали по клавиатуре с немыслимой скоростью, она все держала в памяти и никогда не ошибалась. Получив стопку разрозненных листков, испещренных рукописными правками, она через минуты производила на свет окончательный документ, полностью исправленный и отформатированный.

Нина присоединилась к ней и заразилась этим темпом, ушла в работу с головой, почти не замечая того, что происходило в приемной. Тем временем к директору шла нескончаемая вереница посетителей. Некоторых Самсонов выходил встретить сам, а потом провожал до дверей; других впускала и выпроваживала Марина.

Нина впервые увидела, каким разным может быть Самсонов с людьми. С кем-то он был бесцеремонным до грубости, с кем-то деловым и формальным, с кем-то подчеркнуто почтительным, с кем-то простым и свойским. Из его кабинета порой доносился смех, а порой – разговоры на повышенных тонах, доходящие до брани.

Самсонов не был дипломатом и хитрецом, он был бойцом, но битва, которую он вел, требовала дипломатии и хитрости, поэтому он лавировал изо всех сил. Как говорится, на войне, как на войне. Приближалась дата заседания правления, и Самсонов с утра до вечера был занят тем, что обрабатывал нужных людей, сплачивал ряды своих сторонников.

Однажды Нина услышала в приемной знакомый голос. Она сидела рядом с Кларой Федоровной спиной к ожидавшим посетителям и не могла видеть говорившего, но сомнений быть не могло: это был Константин из «Градстройинвеста». Нина замерла.

– Да что же это такое? – говорил Константин негромко, но со страстью. Это же ни в какие ворота не лезет. Неужели он не понимает – еще какой-нибудь месяц, и мы закончим реорганизацию. Тогда это хозяйство будет стоить в разы дороже…

– Тише, Костя, – произнес другой голос. Очевидно, это был бухгалтер Ревич.

– Да плевал я! – повысил голос Константин. – Я не собираюсь молчать, я ему все выскажу.

– Конечно, выскажешь, только успокойся, – пробормотал Ревич.

Минуту они молчали. Потом Константин сказал:

– Слушай, до нас тут дело не скоро дойдет. Пойдем, покурим.

– Ты же бросил!

– Бросишь тут… Пошли.

Мужчины вышли из приемной. Когда за ними закрылась дверь, Нина выждала некоторое время, потом под каким-то предлогом сбежала в свою комнату и не показывалась оттуда до конца дня.

Больше она Константина не видела. Много позднее она обнаружила его фамилию в списке руководителей проекта «Зарядье XXI век». Для молодого менеджера это было огромным повышением.

За несколько дней до заседания правления Самсонов куда-то исчез. Никто, в том числе в руководстве банка, не знал, где он и чем занимается. На время своего отсутствия Самсонов назначил вместо себя не первого или второго заместителя, а начальника службы безопасности Синицына, имевшего ранг третьего зама. По всей видимости, только с Синицыным Самсонов и поддерживал связь. В любое другое время такое назначение вызвало бы много пересудов, но в царившей суматохе было воспринято как должное.