Маршал

– В нашем вузе никогда не было и не будет конфликтов на межнациональной почве. И вообще, вы все знаете мою позицию: я с самого начала выступал категорически против войны в Чечне… А что касается автореферата докторанта Болотаева, то специальная комиссия выяснила – в типографию рукопись автореферата была доставлена не то что вовремя, а заблаговременно. И я не позволю на межличностной основе закрыть наш диссовет и лишить нас аккредитации в ВАКе.

Защита докторской состоялась вовремя. Проректор по науке вновь был на больничном. Болотаев не получил ни одного «чёрного шара». Больше всех радовалась приехавшая на защиту мать…

* * *

В докторской диссертации Болотаева была большая глава под названием «Влияние внешней среды на нефтяную отрасль России», в которой соискатель рассматривал виды конкурентной борьбы и приводил многочисленные примеры военных конфликтов за чёрное золото, в том числе упомянул и происходящую в тот момент войну в Чечне, думая, что диссертацию, по крайней мере в данный момент, никто не прочитает. Прочитали. Почти все официальные оппоненты прочитали. Отчасти, только отчасти согласились, ибо борьба шла не за чеченскую нефть, которая мизер, а за передел и захват всей российской нефти.

Этот факт все учёные и не учёные, да связанные с этой отраслью люди знали, но не то что в диссертации выдавать, а даже говорить об этом не смели, потому что война шла не только в Чечне, но и по всей России – почти что каждый день в сводках новостей сообщают об убийствах руководителей, так или иначе причастных к нефти в России.

Последнее же, конечно, в диссертацию не попало. И словосочетание «война в Чечне» тоже исчезло, так как диссертация – это идеализированная ситуация, где всё осуществляется якобы только на основе экономических законов, а там влияние внешней среды – это лишь «справедливая рука рынка», то есть борьба, но справедливая, конкурентная… В общем, если говорить о диссертации, то всё математически обосновано, статистикой подтверждено, специалистами одобрено, а влияние «внешней среды» – так это, по диссертации Болотаева, только во благо.

И весь этот опус о «внешней среде» лишь к тому, что, оказывается, когда ты сидишь в тюрьме, влияние внешней среды очень даже необходимо во всех отношениях и оно в основном только во благо. Ибо приехал в Енисейск заморский адвокат разобраться в деле Болотаева. Так не только жизнь самого Болотаева, но и жизнь всех заключенных явно улучшилась. А самого Болотаева перевели в лучшую камеру.

Что значит «в лучшую»? Это значит, что в ней сидят самые блатные – всего восемь человек. Только один ярус, есть телевизор и даже небольшой холодильник. Словом, по местным понятиям – рай. Но это по местным понятиям, а Болотаев никак не может смириться со своим положением. И было бы за что? За что он сидит? Ведь двенадцать с половиной лет – это громадный срок! А в чём он виноват? Хотя… Видимо, в чём-то всё-таки виноват. Ведь недаром говорят, что человек находится там, куда он сам себя поставил… Тогда Болотаев начинал вновь и вновь по порядку вспоминать историю своей жизни и порою винил во всех своих бедах самого себя. Порою винил само время, в котором он жил. А подводил итог так: не повезло мне с народом! Ибо твёрдо считал, что попал он в тюрьму лишь по одной причине – чеченец. Это и адвокат его подтвердил. А впрочем, снова всё по порядку.

Защита докторской диссертации Тоты Болотаева произошла в тот период, когда война в Чечне вроде бы закончилась, вроде бы между Россией и Чечнёй был подписан мирный договор. В Чеченской республике были назначены как бы демократические выборы президента и парламента. Тоту эти политические процедуры вовсе не интересовали, и как только получил диплом доктора экономических наук, он сразу же полетел в Грозный и даже подумывал устроиться на работу в местную нефтяную компанию «Грознефть».

До «Грознефти» Болотаев даже не дошёл, потому что местный нефтяной вуз остро нуждался в таких специалистах. Ему с ходу предложили возглавить кафедру, и зарплата хорошая, и ты дома.

Тота думал, что он привыкнет, что всё обустроится и наладится. Однако с каждым днём ему было всё тяжелее и тяжелее. И это не от тяжелого послевоенного быта и разрухи, а более от общественной атмосферы, где стал не просто преобладать, а господствовать религиозный фанатизм. Знания не нужны, сила – в оружии, и новый закон – шариат и шариатский суд, хотя об этом мало кто знает и смыслит.

– Я вижу, как вам здесь тяжело, – констатировала Дада. – Тотик, вам лучше в Москву уехать. Иногда будете нас навещать. И мы будем к вам приезжать на праздники.

– Да, – быстро согласился Тота, но в этой семье, и все это знали, последнее слово за матерью, и она сказала:

– Да. Ты должен лететь в Москву. Но в новом качестве, в качестве директора театра.

– Какого театра?! – возмутился Тота.

– Нашего театра.

– Да кому ныне театр нужен?! – засмеялся Болотаев.

– Вот в том и дело, что нужен. Очень нужен. Только красота, только искусство спасёт мир!

– Мама! Успокойся. Здесь Достоевского не знают, а если вдруг ненароком узнают, что читаешь к тому же русскую классику, то могут убить.

– Могут. Не спорю. Но мы должны бороться за культуру народа. Нашего многострадального народа.

– Мама! Очнись! Проснись. Вокруг только бородатые автоматчики, – кричит Тота. – А ты в это варварство – театр?!

– Вот именно – театр! – И как приказ: – Ты мой сын?

– Твой… Но я доктор экономических наук.

– Это плюс… Но только у тебя есть диплом, с отличием – института культуры.

– Да я даже не помню, где этот диплом.

– Вот. У меня. И с ним ты должен лететь в Москву. На утверждение и деньги получать.

– Какая Москва? Какие деньги? Мы ведь вроде теперь независимы от Москвы.

– Это «вроде», как ты верно заметил. А вот наш министр уже в Москве, тебя ждёт. Нужен дипломированный специалист.

Вот так Тота вновь стал директором театра. Уже в этом качестве зачастил в Москву. В первую очередь надо было восстановить само здание… Словом, замотался Тота. Засосало дело. А это бюрократия. Пока обсуждали, утверждали и кое-как восстанавливали театр, время летело. Наступил 1999 год. Финансирование из Москвы полностью прекратили. Сам Тота, мать и даже Дада работали, или, правильнее сказать, числились, в театре. Зарплата – копейки. Но и её давно не выдают. Болотаевы еле-еле сводили концы с концами. А ведь ещё и дети растут. А тут вновь открыто заговорили о войне.

На улицах Грозного появилось огромное число обросших, хорошо вооружённых иностранцев – арабы, турки, афганцы. Как ни странно, многие из них неплохо говорят по-русски. В целом картина удручающая. И нормальные люди, по мнению Тоты, вновь покинули эту республику, в которой царят анархия и беспредел, а вольготно живут «волки» – вооружённые банды. И что ещё очень странно – вся российская пресса всячески рекламирует главарей этих банд. Показывают по центральному телевидению, берут у них интервью, где эти бандиты нагло угрожают русским и России: мол, скоро нападут на неё.

В то же время между этими бандами возникают конфликты и борьба за сферы влияния. Перестрелки и взрывы в Чечне никого не удивляют, и люди даже лишний раз из дома выходить боятся.

А был июль, середина лета, жара. И Тота решил вместе с друзьями отдохнуть у реки, искупаться, расслабиться, позагорать и выпить по чуть-чуть. И тут нагрянул так называемый шариатский патруль. И толкались, и ругались, и кричали. И в итоге как бы нашли общий язык. Патруль ретировался, напоследок сказав, что артисты и есть артисты.

А вот в поздних сумерках уже ехали домой, и Тота спал на заднем сиденье, когда вдруг его разбудили автоматные очереди. Также всё неожиданно прекратилось. Вначале испуганный Болотаев припал к полу, потом окликнул друзей, гробовая тишина. Выскочил из машины. Никого не видно, только слышен шум удаляющейся машины. Друзья мертвы.

Милиция, да и остальные органы власти почти не функционируют. По одной версии, была засада на них. По другой – их машина случайно попала на линию обстрела при столкновении враждующих банд. Тота даже нашёл тех молодых членов шариатского патруля. Но они спокойно ответили, что ничего не знают и даже готовы поклясться на Коране, «что они ни при чём», и их шариатский суд сразу оправдал. Словом, виноватых нет, а два трупа есть.

Тота впал в глубокую депрессию. Ведь он организовал этот пикник, их машина как решето, друзья убиты, а его даже не задело.

– Может, ты уедешь в Москву? – просила мать. Тота молчал. Похудел. Весь оброс.

– Тебя просил позвонить Бердукидзе, – в следующий раз сообщила мать. – Эту весть из Москвы какой-то парень в театре оставил.

И на это Тота не среагировал. А через неделю мать сказала:

– Через Бердукидзе тебя какая-то дама ищет, имя странное, забыла… В общем, то ли она из Швеции, то ли из Швейцарии. Дело в Москве тебя ждёт. И какая-то работа.

– Амёла Ибмас?! – воскликнул Тота.

Три года он её не видел и не слышал, но постоянно вспоминал.

На единственном переговорном пункте Грозного – огромная очередь. Вначале Тота заказал Цюрих. Очень долго ждал. Не соединили. Тогда он заказал Москву.

– Тота, дорогой! Как ты? На тебя покушались? – кричит с искренним участием Бердукидзе. – Срочно вылетай. Всех оттуда забери. Что? Да, тебя здесь ждёт отличная работа. Просто мечта! Что? Да. Амёла, разумеется, в курсе. Это она всё организовала. Она эту работу нашла.

– Амёла? Я вылетаю.

– Да-да. Срочно вылетай. Я тебя встречаю.

Дома он только обмолвился о Москве и работе, как мать и Дада стали спешно его в дорогу собирать.

Чеченская республика в жёсткой блокаде. По периметру российские войска. На дорогах усиленные блокпосты. Война, очередная война неизбежна. А Тота, вновь оставив в Грозном женщин и детей, убегает в Москву. Впрочем, на сей раз иного варианта и не было. Они уже не первый месяц жили без зарплаты и в долг. Еле-еле Тоте наскребли на дорогу и, как шанс выживания, уже подумывали московскую квартиру продать. Да тут вроде судьба улыбнулась, и раз сам Бердукидзе будет его в аэропорту встречать, то работа действительно на зависть.

Летел Тота рейсом Минводы – Москва и всё перебирал в уме, что за работу ему хотят предложить. Наконец понял, другого и быть не может. Его как известного чеченца… Ну пусть хотя бы как чеченца от культуры приглашают в администрацию Президента России для ликвидации кризисной ситуации вокруг Чечни, да и на всём Северном Кавказе и даже Закавказье!

Вот с таким гуманно-политическим мышлением Тота Болотаев на борту заснул, а проснулся – у трапа «мерседес», Бердукидзе с дружескими объятиями. Тота бородатый, оброс. Сразу же повезли его в салон красоты – побрили, постригли. А потом – в самый дорогой магазин – «Петровский Пассаж», а в нём самый роскошный отдел «Kiton». Полностью переодели. Кроме паспорта, всё чеченское тут же вышвырнули. Оказывается, в этом же комплексе, на втором этаже, маленькое кафе. К крайнему удивлению Болотаева, там их ожидал сам босс. Даже поцеловал в щёчку.

– Мы так за тебя волновались. Больше туда ни шагу… Ты ему всё объяснил? – спрашивает Голубев у Бердукидзе.

– Нет, – отвечает тот. – Я и сам не всё знаю.

– Ладно, – махнул рукой босс. – Уже некогда. Сам министр всё объяснит.

– Какой министр? – удивлён Тота.

– Ты его узнаешь, – говорит Голубев. – Мы сядем вон там. А ты здесь садись… Вот место министра. Поздоровайся. Ну, поговори. Ты ведь профессор, спец по нефти. А вон он идёт! Быстрее… А ты садись.

Болотаев, конечно же, узнал этого очень популярного человека, которого частенько показывают по телевизору как политика, а теперь он министр по налогам и сборам России.

– Добрый день! Очень приятно. Очень приятно познакомиться. – Министр оказывается прост и коммуникабелен. – Вас рекомендовали как специалиста по нефтекомплексу России. Вы даже докторскую по этой теме защитили?

В это время подошла молоденькая официантка.

– Надюша, пожалуйста, как обычно. Я очень тороплюсь.

– Вы всегда торопитесь, Александр Васильевич.

– Наденька! Во-первых, не всегда. А во-вторых, сама понимаешь – служба. Государева служба! Поторопись.

– Конечно, Александр Васильевич. Вам фрэш со сливками или без?

– На сей раз – без. – Министр глянул на Болотаева. – Так, значит, вы чеченец? В данном случае это плюс… А, спасибо, Наденька, спасибо, ты так мила. – Он отпил пару глотков. – Так. Вы занимались нефтью? Впрочем, это не так важно. Важнее, чтобы я вам полностью верил и доверял. Понятно?

– Понятно, – ответил Тота, хотя ничего не понимал.

– Главное, – продолжает министр, – чтобы вас никто не подкупил, не переманил, не испугал. Вы будете мне верны?

– Я постараюсь.

– Надо. Надо постараться, – говорит министр. – Итак. Каждые три месяца – конверт. А можно прямо на счёт. Ну, это нюансы. А главное – только я вам плачу. И более никто. Договорились?

– Да, – машинально отвечает Тота.

– Как и что – объясню по ходу пьесы. А сейчас я очень тороплюсь… Наденька, спасибо. Пока.

– А ваш заказ?! Александр Васильевич?

– Наденька, тороплюсь. Пока.

Как пришёл, так же торопливо министр удалился. А Болотаев удивился не тому, что ему даже не предложили что-либо заказать или спросить о заказе, а то, что министр даже не посмотрел в сторону босса и Бердукидзе.

– Гнида, – уже на Неглинной улице вслед уходящему министру бросил босс. – Я за него впрягся, столько бабок за эту мразь отвалил. – Он выругался и добавил: – Ну ничего. Скоро поставим на место это говно. Так, а о чём он тебя спрашивал? – это уже к Болотаеву.

– Да так. Ни о чём. Что да как.

– Понятно. В общем, завтра без пяти девять ты должен быть на работе в Министерстве по дани и карающей длани. Он обозначил твою должность?

– Нет.

– Вот мразь. Ещё торгуется… Поехали. Мы тебя домой отвезём.

– Нет. Спасибо. Я на метро, – отказался Тота. – Так быстрее будет.

– Как знаешь. – Босс не стал особо настаивать. Прощаясь, он тем же тоном добавил: – Завтра утром проснёшься – и генерал.

– Да, генерал, – не без зависти подтвердил Бердукидзе. – И даже государственный советник первого ранга.

А Тота об этом не думал, он очень хотел от них избавиться. В метро, по старой привычке, купил газету «Спорт-экспресс» и тут обнаружил, что он названия статей видит, а мелкий текст просто расплывается.

Поначалу он испугался, расстроился, а потом, наоборот, обрадовался. Отчего-то ему захотелось сразу же отказаться от звания генерала.

– Я потерял зрение, – притворно жалостливо сообщил Тота по телефону Бердукидзе. – Какой из меня генерал?

– Хм… Как ты мог потерять зрение? Я сейчас перезвоню.

Бердукидзе не только перезвонил, он вскоре за Болотаевым сам заехал и повёз его в президентский госпиталь. Уже было поздно, но врачи их ждали. Болотаева бегло осмотрели.

– Ничего страшного. Видимо, был нервный срыв… А зрение – уже по возрасту пора очки носить.

– Он утром должен быть на работе, – говорит Бердукидзе.

– Он здоров, – поставлен диагноз.

Ровно в девять Бердукидзе отвёз Болотаева в министерство.

– Вот парадная дверь. Охрана в курсе. Покажешь паспорт. Первым делом идешь в отдел кадров, тебя там ждут.

– Вот настырные люди, – говорит ему начальник отдела кадров, женщина лет пятидесяти. – Всё-таки откопали вас.

– Что значит «откопали» меня? – удивился Тота.

– Да так. – Она махнула рукой и, видя, что новый сотрудник крайне удивлён, произнесла: – Вы пятый… Просто только вас ФСБ пропустило. А остальные – с двойным, с тройным гражданством и прочими делами все… А вы вроде специалист, доктор наук… Хотя и не наш.

– Что значит «не наш»?

– Вы ведь не работали в налоговой службе?

– Не работал.

– Да… Ну и времена… Заполняйте, пожалуйста, анкету. После обеда будет готово ваше удостоверение. А сейчас вас ожидает первый заместитель министра Егоров, четвертый этаж.

Егоров – человек крепкий, высокий, серьёзный, вроде ровесник Болотаева.

– Садитесь. – Он изучает документы. Потом внимательно посмотрел на Тоту. – Вообще-то положено изначально составить на вас приказ исполняющего обязанности. Но министру виднее… Садитесь. – Он закурил. Нажал кнопку селектора: – Лена, принеси мне кофе. А вы будете кофе?

– Нет, нет. Спасибо.

– Тогда вот так. – Первый замминистра вальяжно развалился в кресле. – Ваш департамент самый крупный в министерстве. Департамент по работе с крупными налогоплательщиками. Это госмонополии – Газпром, РЖД, РАО «ЕЭС» и нефтянка. Вы, как заместитель руководителя департамента, будете курировать всю нефтяную промышленность России, то есть управление нефти и нефтепродуктов.

Тут зашла Лена.

– А вам принести кофе?

– Нет, нет, спасибо, – ответил Тота, а хозяин кабинета отпил глоток и продолжил:

– До вас на этой должности был ваш коллега Головин.

Никакого Головина Тота не знал и спросить не посмел, а ознакомление продолжалось:

– Этот Головин провинился. Впрочем, следствие разберется. Надо быть честным перед государством. И раз Отчизна доверила вам такой пост, надо соответствовать поставленным задачам. Разве не так? – испытующе уставился он на Тоту.

– Так, конечно, так, – выдал Болотаев.

– В нашем министерстве всё зиждется на честности и порядочности. Ведь именно от нас зависит наполняемость бюджета страны. А это всё – зарплаты учителей, врачей, милиции и солдат. Вы ведь понимаете, какая ответственность и какое доверие и честь оказаны вам, господин… э-э-э… да, Тота Болотаев?

– Понимаю. Попытаюсь понять.

– Да. Вы ведь прошли собеседование с министром?

– Да, да, конечно.

– Тогда я повторяться не буду. Пойдёмте, я представлю вас в управлении.

Они уже были в коридоре, когда Егоров вдруг остановился:

– Кстати. Пока что и руководителя вашего департамента нет. Так что вы будете исполнять и его обязанности. Справитесь? – Он быстро пошёл вперёд.

– Постараюсь, – поспешил за ним Тота. Он уже вспотел.

Представление было коротким, формальным. И первый замминистра даже двух слов не сказал о самом Болотаеве как о новом руководителе. А с другой стороны, что он мог о нём сказать? Ситуация была крайне напряженной. Для Тоты Болотаева – просто ужасной. Ибо он понимал всю нелепость и абсурдность ситуации, и ему казалось: а не сон ли это? Кошмарный сон. Однако это была реальность.

Как начальника его посадили в огороженный стеклянный кабинет, который возвышался на несколько ступенек от общего большого зала, в котором в три ряда сидели три его отдела – по десять человек – во главе с начальниками этих отделов. Сам этот большой кабинет, как помещение, имел странный вид. Вроде и второй этаж, а окна маленькие, под потолком, словно это полуподвальное помещение, как казарма в армейской гауптвахте.

С первой минуты Болотаев почувствовал себя как в аквариуме, в небольшом аквариуме, где один стол, пара стульев и кругом, даже на полу и даже под столом, куча каких-то папок, книг, бумаг. Тота ощущал, что тридцать пар глаз его подчиненных с нескрываемым любопытством смотрят на него. А ему стыдно и неловко, он прячет взгляд, как бы рассматривая бумаги, в содержании которых он ничего не понимает. И тогда в поисках помощи он поднимает взгляд – все его подчиненные опускают головы. Никакого контакта изначально нет. Болотаев просто не знает, что ему делать.

И тогда он бросился к книгам. Это оказались свод каких-то временных инструкций, приказов и распоряжений по департаменту за прошедшие годы, по содержанию которых ничего не понять. Тогда Тота решил пообщаться с начальниками отделов.

– Августина Леонидовна, – по внутреннему аппарату, в чём он смог разобраться, говорит Тота, – зайдите, пожалуйста, ко мне.

Это дама очень крупных размеров.

– Вы просили меня подняться? – с места кричит начальник отдела.

Она встала из-за стола, и Болотаев просто поразился, до того эта женщина крупная, что он даже подумал: как она пролезет через металлоискатель на входе здания? Габариты впечатляют, и таким же голосом она отвечает:

– Я уже пятьдесят три года в системе, а на этом месте – вечность. И вы понимаете, сколько поменялось здесь руководителей – не счесть. И все они, если были вопросы, ко мне сами спускались, так что не будем ломать старые традиции департамента… э-э… я вот мучаюсь с вашим именем – Тута Бургунович?!

– Я Тота, Тота Алаевич Болотаев, – процедил новый руководитель.

– Ой, простите, ради Бога, простите. У вас, у чеченцев, такие трудные имена… впрочем, как и нравы.

Болотаев покраснел, тяжело задышал, а начальник отдела тем же тоном:

– А скажите, пожалуйста, вы прежде ведь никогда не работали в налоговой службе?

– Не работал.

– Вроде говорят, что вы в театре работали. Это так? И только вчера из Чечни приехали?

– Всё это так, – повысил голос Болотаев, но Августина Леонидовна перебила его:

– Вы, пожалуйста, простите меня. Просто у нас служба полувоенная, государственная, и про коллегу, тем более начальника, надо поболее для порядка знать.

– Я вижу, вы всё знаете.

– Да, да. Служба такая. Секретная.

– Да, да, – в тон ей сказал Болотаев. – Вижу, что от вас ничего не скроешь.

– Стаж-то какой. – Она подошла к ступеням. – Простите, как, вы сказали, вас правильно величать?

– Тота Алаевич.

– Тута Алаевич.

– Не Тута, а Тота!

– Ой-ой! Простите, пожалуйста… Только вы на меня, старую дуру, особо не обижайтесь. Лучше дайте мне вашу визитку.

– У меня нет визитки. – Видно, как Болотаев раздражён. – Я вам на листке напишу своё имя.

– Я вам так благодарна. – Она берёт листок. – Ой, как просто и красиво – Тота Алаевич! Правильно я сделала ударение?

Болотаев лишь махнул рукой, а она продолжает:

– Учитывая мою революционную древность, вы не могли бы спуститься со своих высот.

Болотаев понял, что эта дамочка преклонных лет беспардонно заигрывает с ним, точнее, провоцирует, и он, как примерный выпускник института культуры, с профессионализмом актёра принял этот вызов. С игривостью и манерностью он довольно ловко соскочил со ступенек и с балетной грациозностью, феерически продемонстрировал некое полукомическое па, сопровождаемое следующей речью:

– Ваша юная древность, я с готовностью к вашим услугам.

– Боже! Боже! Какие манеры! – хлопнула в ладоши Августина Леонидовна. – Наконец-то в нашем заведении появился галантный кавалер!

По характеру жанра Тота ожидал, что от этой сценки в зале должен быть дружный хохот или хотя бы кто-то прыснет смехом. Нет! Тишина. Тота понял: тут не до смеха, не та аудитория и атмосфера, а Августина Леонидовна в главных ролях, и над ней смеяться не смеют, и она уже иным тоном, тоном обвинения говорит:

– Понимаете, я полвека на государственной службе, а чинов не заимела. А вот вы? И дня не пробыли, а сразу же в дамки – генерал!

Она повела указательным пальцем у носа Болотаева, и последний уже готов был чуть ли его (то есть палец) откусить, как Августина Леонидовна, уловив настроение, проявила высший пилотаж актёрского перевоплощения, говоря уже слащавым голоском:

– Вы, господин Болотаев, как никто другой, достойны быть генералом! Даже ваш внешний вид, ваша грация…

– М-да, – чеканя по-актёрски голос перебил её Болотаев. – Пропал талант даром. В этой дыре… – Болотаев провёл взглядом по грязным окнам под потолком.

– Это вы о чём? – подбоченилась Августина Леонидовна.

– А о том, что вам следовало бы, на мой взгляд, не здесь кресло просиживать, а украшать сцену Малого или даже Большого театра.

– Вы просто прелесть, молодой человек. А ведь я тоже училась в театральном училище. Но война! Я ушла на фронт. Ранение. Контузия… Впрочем, я не об этом. У вас, как у генерала, теперь есть вход в генеральское кафе. И до вас все ваши предшественники мне в этом помогали, и вы, я надеюсь, не нарушите эту традицию.

– Какую традицию?

– В неделю раз, а можно и два, приобретать для меня пару баночек чёрной и красной икорки – она там копейки стоит. Сыр швейцарский, ну и бутылочку виски или коньяка.

– Э-э, – задумался Болотаев.

– Для вас сущие пустяки. Копейки всё стоит. А я вам с зарплаты всё возмещу.

– А где это кафе?

– В подвале. Я бы вам показала, но видите, как я тяжело хожу.

– Да я найду, – с готовностью выдал Тота, с такой же поспешностью он покинул этот огромный кабинет и в широком светлом коридоре глубоко и свободно вздохнул, как его сзади окликнули:

– Товарищ Болотаев! Тота Алаевич! Я Иванов Илья Петрович. Ваш подчинённый. Начальник отдела.

– Да-да. – Тота подал руку. – Очень приятно.

– Взаимно… Э-э, я просто посчитал своим долгом предупредить вас. Эта дамочка, точнее старуха, не совсем здорова на голову.

– А как же её здесь держат? – удивился Тота.

– Ну вот так. Никто не знает… Точнее, все знают. Она здесь как надсмотрщик. Очень опасный кадр. Всё и вся доносит.

– Кому доносит?