скачать книгу бесплатно
В мыслях Себастьяна мгновенно промелькнуло воспоминание о бес-трактире. Его название было насмешкой. Часовня же казалась сплошной черной шуткой, чернее, чем черная ночь, запутавшаяся в шерсти черной кошки.
Она и трактир будто говорили, причем голосом Клайда: «Ах, не хочешь ночевать у нас, беги к соседям, изнеженный заморыш! Только у них не лучше, можешь поверить. Тебе придется поверить, заморыш!».
– Мальчик, пожалуйста, позови настоятеля, – по-отцовски ласково попросил Тобиас. – Если, конечно, здесь имеется таковой.
Мальчик судорожно закивал, быстро подбежал к часовне, споткнувшись на ступеньках, и забарабанил в двери. Не прошло и полминуты, как из здания, грубо отталкивая мальчишку в сторону, вышел, как это ни парадоксально, отталкивающий человек.
По его сероватой рясе и медальону на шее, имевшему форму цифры десять, можно было сказать, что он священник. Только обычно столь омерзительными, выглядели завсегдатаи бес-трактиров Эйджгейта. Худощавое, точно высохшее тело. Дрожащие с похмелья руки, покрытые коричневыми пятнами. Редкие, сальные волосы, прилипшие к лоснящейся макушке и покрасневшее лицо, покрытое недельной щетиной, отеки возле глаз и синяки под оными. Священник совершенно не напоминал того добродушного, розовощекого мужчину с лучезарной улыбкой на лице, что приходился настоятелем Храма Людских богов в Эйджгейте. И не походил на седовласого настоятеля часовни Ординума при Ордене Феникса Порядка. Последний и сам в прошлом был паладином, как Себастьян. Нет, абсолютно другим. Настоятель часовни при Ордене был настоящим паладином, а Себастьян он так, как обидно выражается Клайд, заморыш.
В общем, настоятель придорожной часовни оставлял желать лучшего.
Он подошел к паладинам, которые к тому моменту уже нехотя слезли со своих лошадей, и поздоровался, наигранно открывая рот в беззубой улыбке:
– Приветствую вас, добрые рыцари, в скромной обители, придорожной Часовне Ординума!
Изо рта священника резко понесло алкоголем, только смешанным с запахом чего-то протухшего. Себастьян и Стевин невольно прикрыли носы руками. Клайд только цокнул языком, а Лаитон с Тобиасом остались невозмутимыми. Как и их лошади. Три другие. Робена, мерин Стевина и кобыла Клайда, забыв о хозяевах, усталой поступью направились к корытам, попутно выдергивая зубами высокую траву.
– Доброго вечера, отец-настоятель, – ответил Тобиас, пытаясь выдавить из себя улыбку. – Только мы не рыцари, мы паладины. Если вы позволите, мы бы предпочли разделить здесь трапезу, а затем провести ночь в Смиренной молитве. Это возможно?
– Конечно! Для гостей наша часовня всегда открыта, тем более для рыцарей, – произнес настоятель и без причины засмеялся. – Боги Дня никогда не прогоняют страждущих помолиться, помогают бедным, заблудшим, забытым и одиноким.
«Боги дня?» – раздалась одинаковая реплика в разуме всех паладинов.
Тобиас удивленно оглянулся на юношей. Они точно также, вылупившись, глядели на него, ожидая реакции. Левый глаз Клайда нервно подергивался, его правая рука сама собой тянулась к холодному оголовью меча, висевшего на поясе. Но Тобиас покачал головой.
Себастьян помнил, что иногда Людских богов называли Богами Дня. В Холихате, королевстве, где процветает множество религиозных культов, в королевстве, в столице которого помимо Храма Людских Богов возведен подземный храм дворфийского бога Фьора, а в парке, закрывая глаза, общаются с духами лесные эльфы, никогда не назвали Людских богов Богами Дня. Хотя они, в сущности, боги дневного света, их сила кроется в дне. А ночь – время Темных богов, потому тех можно назвать Богами ночи.
Еще тысячу лет назад, об этом хорошо знали все пятеро паладинов, власть богов ослабевала на ночь, дабы дать человеку время свободы. Но затем случилась война, получившая названия Всея, ибо коснулась всех, и все изменилось. Теперь если звать Людских богов Богами Дня, значит лишний раз, пусть не специально и без злого умысла, напоминать о том, что власть богов сильна до тех пор, пока ночь не настанет. Значит они, Людские боги, не всесильны. Значит Темные боги, Боги Ночи, придут и унесут в Небытие…
Неграмотный крепостной крестьянин мог дать подобное название Людским богам, но священник…
– Меня зовут отец Дилан. Я, как вы уже догадались, настоятель! – протараторил священник, не заостряя внимания на Богах Дня и реакции паладинов.
– Сэр Тобиас Шумейкер, – представился в ответ старший, но руки не протянул. – А это новопосвященные. Лаитон Грассленд, Клайд Аннейм, Стевин Хеджхог и Себастьян Ардентэл.
– Интересно. Рыцари – редкие паломники нашей часовенки. А феникс? Герб вашего рыцарского ордена?
– Орден Феникса Порядка! – рявкнул Клайд. – И мы не рыцари, а паладины!
– Да, да, юноша я так и сказал, – небрежно оправдался отец Дилан. – Добро пожаловать, рыцари!
Клайд уже напряг кулаки, но Тобиас, повернувшись к нему лицом, положил руку на плечо юноши и взглядом сказал, что не стоит.
– Господин, то есть сэр… эээ – долетело от священника старшему паладину.
– Тобиас, – поправил старший паладин.
– Да, Тобиас. Вы же проголодались?
– Как же вы догадались? – теряя терпение, саркастично выкрикнул Стевин, он стоял, опираясь одной рукой о задание не то трапезной, не то сарая, но Тобиас шикнул на него.
– Рябой! – окликнул отец Дилан мальчика. – Не стой, привяжи коней, накорми гостей!
– С лошадями мы сами справимся, – отказался Тобиас и, взяв своего жеребца под уздцы, повел к корытам.
Себастьян взял поводья Робены и краем глаза заметил, как отец Дилан дал подзатыльник мальчику и что-то ему сказал. Мальчик боязливо втянул голову в плечи и закрыл глаза. Что же касается юноши, его без того угнетенное состояние усугубилось, душа превратилась в один сплошной сгусток отрицательной энергии, умеющей только испытывать гипертрофированное отвращение.
Пока Себастьян неловкими, дрожащими руками привязывал поводья кобылы к ржавому гвоздю, торчащему из гнилых досок сарая-трапезной, он услышал диалог между Лаитоном и старшим паладином. Диалог, какой священник не воспринимал ушами, покрытыми клочками сухой, отмирающей кожи. Или не хотел воспринимать.
– Думаете, он опасен? – тревожно осведомился Лаитон, возясь с седлом своей кобылы: снимая сумки, расстегивая крепежные ремни и развязки.
– Едва ли, – сомневался Тобиас. – Он странный. К тому же пьяница. Поэтому правильно, Лаитон, делаешь, что забираешь сумки с собой. За наше вооружение на базаре краденого дадут хорошую цену.
Затем, подумав, старший паладин добавил, обращаясь ко всем на полутоне:
– И вы свои заберите.
– Я щит с собой не потащу! – возмущенно отказался Стевин.
– Попробует украсть что-нибудь у меня, расплачиваться будет зубами! – заверил Клайд, чрезвычайно громко.
Тобиас оглянулся на отца Дилана и приветливо улыбнулся.
– Дело ваше, паладины, – отмахнулся старший паладин, уже порядком уставший давать советы и воспитывать за сегодняшний долгий день. Он молча расчехлил треугольный стальной щит, обтянутый белым сукном с красным гербом-фениксом по центру.
Затем снял седло, отнес его к ограждению, оставил там и направился к трапезной. Его рука потянулась к дверной ручке, но словно из-под земли, как початок картофеля, возник рябой мальчишка и с галантностью слуги открыл дверь перед старшим паладином самостоятельно.
– Спасибо, мальчик! – поблагодарил Тобиас, и мальчик улыбнулся во весь рот.
Старший паладин тотчас округлил глаза и стиснул зубы, резко разворачиваясь на месте. При этом латы и звенья кольчуги звонко забряцали, так звонко не звонит даже колокол.
– Где его язык?! – грозно выкрикнул Тобиас.
Отец Дилан вздрогнул и мигом подскочил к мальчику, заботливо укладывая свою ладонь на его плечо.
– Не нужно кричать, не нужно кричать, рыцарь. Его родители были извергами, он много кричал и плакал в младенчестве, и однажды мать, ворожея, вырезала ножом язык из его рта. Ведь так?
Мальчик быстро закивал головой, сотрясая в ней мозги, а на его глазах проступили слезы.
– Я расскажу поподробнее, если хотите. Проходите в трапезную скорее.
Тобиас сощурил глаза, но в трапезную вошел, перекидывая через плечо треугольный щит. За ним в нее юркнул, страдающий от любопытства Стевин. Мальчик без языка его заинтересовал сильнее, чем могли заинтересовать девушки.
Лаитон, Клайд и Себастьян остались одни уз своих расседланных к тому моменту лошадей. Лаитон достал из своей сумки мехи с водой, сделал большой глоток и тихо пробормотал, обращаясь к Себастьяну и Клайду:
– Собратья, я вам так скажу. Я слышал, что священники в этой церкви почему-то часто меняются. Старые пропадают. Как все эти путешественники и поселения на тракте.
– Чего? – выпалил Клайд. – Ты что, веришь этим глупым сказкам? Это все ложь, любой тебе скажет.
– Может и так, но все равно мне здесь не нравится, – беспокойно оглядывая местность, пояснил Лаитон.
– Мне больше интересно, почему такого олуха настоятелем поставили? – спросил Клайд. – Он не отличает рыцарей от паладинов!
– Ну а кто, по-твоему, еще пойдет сюда? Судя по всему, приход маленький, доход еще меньше. Работа сложная. Скорее всего назначают тех, кто с грамотой хоть как-то знаком… А таких мало. Если все остальные еще и пропадают, так от отчаянья жители могут настоятелем сделать даже свинопаса.
– Одно хорошо, у этого типа, небось, есть чем согреться, – предположил Клайд, когда отнес свое седло к другим.
– Может, и есть, – согласился Лаитон. – Только не думаю, что сэр Тобиас позволит кому-либо из нас даже попробовать.
– Да, а я бы не отказался от кружки хорошего пивка… Хотя настоятель, наверное, жрет одно гнилое пойло, но я бы и его выпил, – признался Клайд, вытаскивая из своей сумки латные рукавицы.
– Только смотри при сэре Тобиасе это не скажи. А то придется и за его жеребцом убирать, – предупредил Лаитон и негромко засмеялся, после чего указал пальцем на рукавицы. – Это тебе зачем?
– На всякий. Может сегодня мой час. Не хочу пальцев лишиться.
– Думаешь? Сомневаюсь. Я тоже щит брать не стану. По мне, я бы и все доспехи сбросил. Хорошо хоть жары не было. И зачем сейчас быть во всеоружии, если мы даже не на задание приехали? Это, наверное, все то же орденское мнение, что паладины должны привыкать к доспехам.
– Да, местность здесь красивая, но внешний вид церкви подтверждает все эти слухи о пропадающих селах, – неожиданно для самого себя произнес Себастьян, обращаясь к Лаитону.
– Почему подтверждает? – заинтересованно спросил Лаитон.
– Так положено, – ответил юноша и едва заметно улыбнулся. – Заброшенные здания, заросшие поля…
– Ардентэл, может заткнешься? – агрессивно спросил Клайд, его глаза приняли форму глаз бешеного пса. – Стишок что ль очередной хочешь сочинить, как ездил к демону в зад и наткнулся на пьяного священника, гнилую церковь и лошадиное дерьмо?
Молодой паладин не стал отвечать, только покачал головой, бережно поглаживая свою лошадь. Наверное, она была его единственной отрадой…
– Одна дурь в твоей пустой голове! – процедил сквозь зубы Клайд, привлекая тем самым внимание Себастьяна. – А сам и меч в руках держать не умеешь. До сих пор гадаю, как такой заморыш смог пройти Испытание?
– Клайд, я… – начал было молодой паладин не поднимая глаз.
– Ну, все, кончайте это! – оборвал его Лаитон. – Клайд, прекрати, наконец. Ладно, послушником ты был, еще куда ни шло.
– Плевал я на то, что приятно этому знатному недоумку, а что нет! И пускай привыкает, только жизнь в стенах особняка хорошая. А в нормальном мире без злости даже улицу не перейдешь! – гневно выпалил Клайд и, потянув на себя дверь, ворвался в трапезную.
Себастьян угрюмо склонил голову.
– Себ, ты это… не обижайся на Клайда. Он ведь и не злой вовсе. Пускай о злости и говорит, – тихо произнес Лаитон, поправляя стопку сложенных седел.
– Я и не обижаюсь. Привык уже к его оскорблениям, – спокойно ответил Себастьян и выдавил из себя огорченную улыбку.
– Пойми, у него была тяжелая жизнь, – продолжил Лаитон, в его глазах и голосе можно было заметить дружескую нотку. – Ты рос в заботе, у тебя есть семья. У него нет ни семьи, ни имени. Именно из-за такой жизни Клайд стал таким. Вся эта наигранная гордость и злость, все берет начало из детства. Не каждый выдержит питаться отбросами и спать на холодной мостовой…
– Я все это понимаю, Лаитон. Одно мне неясно, почему именно я? – пожаловался юноша, с целью подтвердить свои подозрения.
– Ну, ты аристократ, – предположил Лаитон. – А Клайд их и недолюбливает. Из зависти, наверное.
– Но ведь не единственный в ордене. Далеко не единственный, кто из аристократической семьи, – заметил Себастьян.
– Не обижайся, Себ, но ты не паладин, – признался Лаитон и посмотрел собрату в глаза. При этом его взгляд был направлен вниз, так как этот паладин был значительно выше Себастьяна. – Думаю, если ты вернешься в реальность, то сможешь добиться успеха. Нужно жить здесь и сейчас, тогда чего-нибудь добьешься.
– Я не хотел этой судьбы. Я хотел быть менестрелем! Меня всегда привлекало быть создателем баллад, а не их участником, – пробормотал молодой паладин, перевязывая волосы.
– Я знаю, – убежденно сказал Лаитон. – Мне Алекс рассказывал. Только поздно, ты уже дал присягу.
Юноша не стал ничего отвечать, только пожал плечами.
– Пойдем, Себастьян, – позвал Лаитон, видно, не желая продолжать тему разговора. – Сейчас поужинаем, да приступим к Смиренной молитве. В ней все плохое забывается.
– Я сейчас, только заберу сумку, – пообещал Себастьян.
– Ну, давай, я тогда пойду. Не задерживайся, скорее начнем, скорее закончим, – сказал Лаитон и сделал шаг из стойла, однако обернулся и добавил. – Если хочешь, чтобы Клайд относился к тебе с большим уважением, то хотя бы посмотри ему в глаза. Помогает.
Паладин по-дружески улыбнулся и ушел. Себастьян посмотрел ему вслед. Лаитон оказался достаточно хорошим человеком. Может, и недоверие к нему неоправданное? Себастьян улыбнулся. Он сделал вывод, что, может, все образуется, жизнь наладится. Теперь у него может появиться еще один друг, который станет верным соратником в битве. И сложная судьба постепенно превратится в отраду. Наверное, Ординум все-таки помогает. Пускай не сразу и незаметно. В груди молодого паладина засиял теплый огонек надежды. Юноша с радостным чувством погладил кобылу Робену и произнес ей напоследок:
– До встречи, Робена, – попрощался молодой паладин с лошадью, от чего та в ответ приветливо фыркнула и пошевелила ушами, – Утром свидимся!
Себастьян поправил на поясе ножны с мечом, перекинул через плечо щит, подтянул кожаные лямки, на которых он висел, вобрав побольше воздуха, вошел в трапезную. Его поступь была гораздо увереннее, чем еще несколько минут назад. И даже звон отягощающей и сковывающей движения брони стал более приятен слуху.
***
За окнами, ведущими прочь из часовни, слышалось стрекотание сверчков. Где-то вдалеке кричали козодой и филин. Выли стаи голодных волков и свирепых варгов…
Всю дорогу отряд паладинов сопровождала заупокойная тишина, но стоило ночи опуститься и сразу же, в то же мгновение, возникли разные зловещие шумы.
Прохладный ветер тихонько колыхал локоны каштановых волос Себастьяна, спадающих на лицо. Вместе с ветром сквозь многочисленные щели в главный зал часовни проникал неприятный, зяблый холодок, предвещающий скорые холода. Ветерок трепал пламя свеч в высоких канделябрах. На стенах шевелились тени церковного убранства и самих паладинов.
Себастьян, выпрямив спину, как и остальные, стоял на коленях с закрытыми глазами —он совершал Смиренную молитву. Тобиас наказал всем юношам максимально хорошо выдержать ее, не уснуть, не открывая глаз и не двигать даже пальцами. Во время Смиренной молитвы разрешается лишь дышать.
Молодой паладин старался, пытался вернуть то состояние на Испытании, когда он смог не открывать глаз, молчать и сидеть без пищи и воды на холодном полу Храма Людских богов двое суток. Однако в данную ночь боги, Ординум, не приходили на помощь. Себастьян тайком открывал глаза на несколько секунд и оглядывал прямоугольный зал, которому надлежит быть круглым, кольцеобразным.
По центру, как и положено, стояла статуя Верховного бога Ординума. Но она была небрежно вырезана из дерева, примитивна словно идол. Крылатый колокол в левой руке Верховного бога больше походил на крылатое, простите боги, ведро. А крылья за спиной Ординума выглядели перепончатыми, как у летучей мыши, хотя всегда их делали птичьими.
Недаром же Ординума в народе звали Крылатым богом.
Юноша слышал, что именно по этой причине два паладинских ордена: Феникса Порядка и Солнечного грифона избрали своим символом крылатых созданий. Одна художница, имя ее Себастьян не помнил, однажды брезгливо заметила, что крыльев на паладинах чрезвычайно много. Медальон в виде крылатого колокола, пикирующий феникс на груди… Но речь не о ней, и не о крыльях. Речь о статуе.
Хуже всего в ней было то, что она имела лицо под капюшоном.
А это непростительное богохульство!
Никто не знает лиц Людских богов, поэтому вместо лица всегда изображалось солнце, как символ того света, что исходит от них.
А в этой церквушке все было как тысячу лет назад, еще до Всея Войны!
С каждой секундой, отведенной на Смиренную молитву, Себастьян все больше убеждался, что в последний раз литургия в часовне совершалась еще в конце прошлого тысячелетия, когда он, Себастьян, появился на свет.
Запах священных масел и свежей краски давно улетучился, уступив место запаху сушеных трав, от которого щипало в носу и, конечно, алкоголя. Юноша не знал, что думают остальные, находящиеся рядом паладины, но лично ему показалось кощунственным не только наличие спиртного в часовне, а еще отсутствие даже скудного иконостаса. Алтаря, конечно же, тоже не было…
