Проблемы военной истории. От Античности до Нового времени. Очерки

Солдаты русской армии отметили храбрость и патриотизм французов, но, в отличие от своих противников, они были людьми религиозными. Французы воспринимались ими как безбожники. В войне 1812 года этот фактор играл огромную роль. Д.С. Мережковский о Бородинском сражении писал: «Может быть не только французы и русские, но и люди вообще, никогда не дрались с таким ожесточением и с такою равною доблестью, потому что за святыни равные: французы за мир и Человека, русские – за отечество и еще что-то большее, сами не знали за что: думали “За Христа против Антихриста”» [9, с. 211–212].

Патриотизм русских солдат и офицеров, их верность присяге и своему знамени столкнулись с патриотизмом французов и их верой в Наполеона. В этом духовном столкновении их силы были практически равны, но русские рассматривали эту войну как борьбу с захватчиком, поэтому перевес в моральных силах был на их стороне. Фактически только русская армия в то время была достойным противником французов на поле боя. Старшие офицеры русской армии отдавали должное храбрости французов и военному таланту Наполеона. Еще А.В. Суворов так отзывался о молодом Бонапарте: «О, как шагает юный Бонапарт! Он герой, он гигант, он колдун! Он побеждает и природу и людей. Лишь только вступил на путь военачальничества, как уж он разрубил

Гордиев узел тактики. Пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем… Но ежели… бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, – он погибнет» [7, с. 34]. Как отмечает Л.Л. Ивченко, русские полководцы, помнившие царствование Екатерины II, осуждали Бонапарта за «преступное самовластье» [Там же, с. 34].

Если доводить мысль до конца, то в их представлении Наполеон был незаконным императором. Получив власть, он должен был вернуть ее законной династии Бурбонов. Такая постановка вопроса для Франции и ее общества того времени была бессмысленна. Ни армия, ни французское общество не поддержали бы Бонапарта в таком политическом вопросе. Даже если бы он и хотел передать власть Бурбонам, у него не было для этого никакой возможности. Однако для русских офицеров, считавших монарха помазанником божьим, вопрос о законности власти был решающим.

Военный талант Наполеона и доблесть французской армии вызывали восхищение у русских офицеров. Наиболее ярко описал это в своих мемуарах Д.В. Давыдов, которого трудно заподозрить в любви к Наполеону. Описывая бой под Красным, он искренне восхищался Старой гвардией Наполеона: «Наконец, подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Неприятель, увидев шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми…Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля!» [5, с. 310–312]. Эту цитату часто приводят в статьях, посвященных армии Наполеона, поскольку в ней дается прекрасная характеристика боевых качеств гвардейцев Наполеона, данная современником. Как справедливо отмечает Л.Л. Ивченко, русские офицеры восхищались военным гением Наполеона и французской армией. Они откровенно сочувствовали маршалу Нею, приговоренному к смерти, после поражения Наполеона при Ватерлоо [7, с. 37].

Фактически сложилась парадоксальная ситуация, когда офицеры вражеской армии восхищались противником и проявляли к нему сочувствие. Происходило это вследствие того, что солдаты и офицеры русской и французской армий в большинстве своем были искренними патриотами, а понятие чести и долга не было для них пустым звуком.

В моральном отношении силы обеих армий были равны, а мировоззрение военнослужащих опиралось на патриотизм и верность долгу.

В заключение следует сказать несколько слов о войнах Франции и России, длившихся с перерывами с 1799 по 1814 гг. Они не были спровоцированы личностями Наполеона или Александра I, проблемы этого конфликта лежали гораздо глубже. Наполеон мог погибнуть в сражении при Арколе или в Египте, но французская республика и ее противоречия с государствами Европы и Англией никуда не исчезли бы. Не исчезло бы и отрицательное восприятие Франции при королевских дворах Европы и в России, а на месте Бонапарта мог оказаться и другой генерал. Поэтому создание антифранцузских коалиций и военные кампании, направленные против Франции, были объективным явлением. Участие в этих коалициях России тоже было весьма вероятно, поэтому дело не в личностях Наполеона или Александра I.

Библиографический список

Бургонь, Адриан-Жан-Батист. Мемуары. М., 2003.

Воспоминания вахмистра 2-го кирасирского полка о кампании 1812 г. // Сержант. 2003. № 26. С. 44–47.

Воспоминания Жиро // Воин. 2004. № 16. С. 62–65; 2005. № 18. С. 71–73.

Воспоминания капитана Паркена // Воин. 2003. № 11. С. 60–63; № 12. С. 85–89.

Давыдов Д. В. Стихотворения. Проза. М., 1987.

Земцов В. Н. Смерть Фердинанда Ларибуазьера // Император. 2004. № 6. С. 34–0.

Ивченко Л. Л. Наполеон глазами русской армии // Император. 2006. № 9. С. 32–37.

Мемуары генерала барона де Марбо. М., 2005.

Мережковский Д. С. Наполеон. М., 1993.

Поход в Россию: Из записок прусского офицера // Армии и Битвы. 2005. № 4. С. 19–22; 2006. № 5. С. 10–15.

Преснухин М. А. Битва на Треббии 1799 г. М., 2001.

Глава VI

Морское соперничество Англии и Франции в XVIII – начале XIX вв.: проблемы политики и военно-морской стратегии

В эпоху наполеоновских войн основное противостояние между Францией и Англией развернулось не только на континенте, но и на море. Наполеон, имея лучшую армию в Европе, разбивал все антифранцузские коалиции на суше, но флот Франции не оправдал надежд своего императора. Почему это произошло? Этот вопрос возникает при рассмотрении англо-французского соперничества на море, которое началось еще в конце XVII столетия и продолжалось весь XVIII век. Этому вопросу посвящено множество исторических трудов и их авторы отмечают, что долгое время силы флотов Франции и Англии были равны. Во время революции в Америке флоты Франции и Испании могли реально угрожать владычеству Англии на море. Американский адмирал А.Т. Мэхэн писал: «Англия увидела в Канале флот в шестьдесят шесть французских и испанских кораблей, превосходивший любой из флотов, когда-либо угрожавших ей после дней Великой Армады, и ее флот впервые должен был бежать под защиту своих портов» [10, с. 21–22].

Из этого эпизода видно, что долгое время противостояние Франции и Англии на море шло с переменным успехом. Что касается английского военно-морского флота, то он тоже не сразу достиг вершины организации и тактического мастерства, которые демонстрировал при адмирале Нельсоне. Английский регулярный военно-морской флот создавался в начале XVII века и был ориентирован на борьбу с Испанией. Его первые операции не отличались особенными успехами, а организация и снабжение были просто отвратительными. Когда в 1625 году король Карл I собрал эскадру для атаки Кадиса, капитан корабля «Сент-Эндрю» сэр Майкл Гир отмечал: «Даже та часть продовольствия, что была поставлена из королевских запасов, так воняет, что никакая собака не притронулась бы к такой пище» [8, с. 240]. Следует отметить, что экспедиция по захвату Кадиса окончилась полным провалом, а союзник англичан Вильгельм Нассауский обвинил их в «чудовищной некомпетентности и непрофессионализме» [Там же, с. 244].

На этом примере прекрасно видно, что на заре своего создания английский флот был не столь силен и опасен. Английское купечество первоначально также не понимало необходимость создания мощного флота, построенного на государственные деньги. Больше всего в Англии при короле Карле I ненавидели «корабельный налог», который был введен из-за пиратской опасности в прибрежных водах и был направлен на строительство кораблей для военно-морского флота [8, с. 250]. Строительство регулярного, а не частного флота требовало огромных денег из государственной казны, но это приводило к увеличению налогов и недовольству английского общества королевской властью. Получается, что создать мощный военно-морской флот могла только экономически развитая страна. Что касается английских купцов того времени, то «английский купец совершенно равнодушно смотрит на первенство голландцев в морских делах и уверен, что голландцы сами приплывут с товаром» [Там же, с. 255]. Однако в дальнейшем английский флот прошел хорошую боевую школу в ходе англо-голландских войн, которые велись Англией за вытеснение Голландии с торговых путей. Как пишет Брайан Танстолл, в ходе первой англо-голландской войны «было установлено, что флот больше не следует собирать на средства “корабельной подати”. Вместо этого флот становится наиболее важной статьей государственного бюджета» [14, с. 44].

Практически это означало, что строительство кораблей, набор матросов и офицеров, выплата им жалованья производились из государственного бюджета и сильно зависели от экономического развития страны. К этому времени в Англии произошла буржуазная революция, и ее лидер Оливер Кромвель лелеял план объединения Англии и Голландии в одно государство, но при ведущей роли Англии. Естественно, что голландцы не могли пойти на такой союз, после чего английский парламент принял т. н. «Навигационный акт», запрещавший ввозить в Англию товары на судах тех стран, которые эти товары не производили. Все грузы и пассажиры доставлялись в Англию на английских кораблях [2, с. 87]. Фактически, это был прямой удар по голландской торговле, а также намерение Англии вытеснить голландских купцов из товарооборота и грузоперевозок по морским путям. Поэтому можно считать, что англо-голландские войны были первыми войнами за экономическое превосходство и овладение морскими путями. Англия как островное государство могла полагаться в этой борьбе только на мощный военно-морской флот. В ходе боев с голландским флотом англичане выработали новую тактику, которая стала называться линейной. Они противопоставили голландской тактике «роя» линейный строй кораблей, которые огнем своей артиллерии наносили вражеским кораблям серьезные повреждения и не допускали голландцев к абордажу [6, с. 5]. Впервые англичане опробовали данную тактику в битве при Габбарде в 1653 году Флот адмирала Блэйка действовал в едином кильватерном боевом порядке и вел плотный артиллерийский огонь, который не позволял голландцам сблизиться и пойти на абордаж [2, с. 93].

Однако новая тактика требовала жесткой дисциплины и отменной выучки от корабельных команд и комендоров на кораблях. Также новая тактика требовала строить большие и мощно вооруженные корабли, которые должны были превосходить суда противника в весе артиллерийского залпа. Такой военно-морской флот можно было создать только усилиями всего государства, при использовании большого количества материальных ресурсов. Команды кораблей и офицеры должны были содержаться на действительной военной службе за счет государственной казны и постоянно тренировать свои профессиональные навыки. Англичане извлекли еще один урок, который заключался в том, что после разгрома вражеского флота они становились хозяевами моря и получали стратегическую инициативу.

Эту истину прекрасно поняли голландцы, и как сказал Ян де Витт в своем докладе парламенту Голландии после битвы при Габбарде, «мой долг сообщить вам, что теперь и мы, и море – во власти Англии» [Там же]. Данному правилу по уничтожению вражеского флота и овладению морем англичане теперь следовали всегда. Что касается военно-морского флота Франции, то он, как серьезная и организованная сила, на море заявил о себе при короле Людовике XIV. Флот Франции был создан усилиями крупных администраторов и финансистов, в первую очередь, Ж.Б. Кольбера. Он щедро финансировал верфи и инженеров-кораблестроителей. Французские линейные корабли превзошли английские и голландские суда по размеру и вооружению [Там же, с. 113]. Однако флот был нужен королю Франции не для борьбы за торговые пути и морские перевозки, а, в первую очередь, как инструмент геополитики и гегемонии Франции. Следует отметить, что французы имели талантливых флотоводцев, таких, как адмиралы Дюкень и Турвилль, которые ни в чем не уступали английским и голландским коллегам. В то же время, управление и развитие флота во Франции было замкнуто на личность короля и его министров. После смерти Кольбера в 1683 году происходит упадок в финансировании флота. Людовик XIV начинает вмешиваться в непосредственное руководство и командование операциями на море [Там же].

Впервые в бою с английским флотом французы встретились в 1690 году, во время войны Франции с «Аугсбургской лигой», в которую вошла Англия после изгнания из страны короля Якова II Стюарта. Современные историки с. Махов и Э. Созаев характеризуют состояние флота Франции таким образом: «Французский флот, воссозданный Кольбером, в это время был превосходно организован, и выглядел намного выигрышнее флотов Англии и Голландии» [6, с. 45]. Целью войны с Англией для Людовика XIV было восстановление на троне династии Стюартов, фактически французский флот должен был решать политические цели, а не экономические. Также король Франции ошибочно считал, что Англия захвачена Вильгельмом Оранским, а её военно-морской флот остался верен старой династии [Там же, с. 45]. Из этого ясно, что для короля Франции флот был, в первую очередь, инструментом внешней политики, а не экономики, но любые политические или военные ошибки приводили к тяжелым финансовым потерям.

Решительное сражение французского флота под командованием адмирала Турвилля с англо-голландским флотом произошло 10 июля 1690 года при Бичи-Хэд. Численно и качественно французы превосходили неприятеля, а флагманом Турвилля был 110-пушечный линейный корабль «Солей-Руаяль», своего рода шедевр французских кораблестроителей. Как отмечают Махов и Созаев: «Сражение у Бичи-Хэд закончилось победой французов, англо-голландцы потеряли более 3000 человек, французские потери насчитывали 344 убитых и 811 раненых. По отчету адмирала Турвилля, «ни один французский корабль не потерял ни одной стеньги» [Там же, с. 48–49]. В этом сражении французские офицеры и матросы показали свою выучку и отвагу, а также высокий боевой дух. Они сумели нанести поражение признанным мастерам войны на море – англичанам и голландцам. Однако в дальнейшем французское командование и король Людовик XIV не смогли воспользоваться плодами победы.

В чем же причина такого неумения французов? Скорее всего, дело в руководстве французским флотом. 3 ноября 1690 года умер морской министр Франции маркиз Сеньелэ, сын Кольбера. Это был человек, прекрасно понимающий нужды и задачи флота. На его место король Франции назначил шестнадцатилетнего Жерома Поншартрена, сына генерального контролера финансов. Фактически делами флота руководил сам генеральный контролер и его окружение. Что касается короля Людовика XIV, то, как пишут Э.Б. Созаев и С.П. Махов, «к флоту Людовик относился с полным равнодушием, порты не посещал, на кораблях не бывал, вообще, вместе со своим военным министром Лувуа

он никогда его не учитывал в стратегических планах. Сильнейший в мире флот, созданный усилиями Кольбера и Сеньелэ, по существу не имел ни цели, ни будущего» [7, с. 76–77]. Данная характеристика в отношении руководства французским флотом верна и для XVIII века. Короли Франции, вступив в соперничество с Англией на море, так и не поняли, зачем им нужен флот. Французы не смогли реализовать и чисто политические цели, например, добиться реставрации династии Стюартов в Англии. В 1691 году Людовик XIV решил реализовать план высадки в Англии, на которую его уговорил Яков II. Однако из-за отвратительной организации и плохого управления со стороны морского министра Поншартрена, эти планы закончились поражением французского флота при Барфлере и Ла-Хоге 29 мая 1692 года. Против 82 линейных кораблей англичан и голландцев французы сумели выставить 44 линейных корабля и брандера. Только благодаря мастерству Турвилля и отваге французских экипажей флот Франции избежал полного разгрома. Французы потеряли 15 кораблей, но были спасены все пушки и экипажи [Там же, с. 99]. Данное сражение показывает, что флот Франции под командованием талантливых адмиралов и с хорошо подготовленными экипажами не уступал английскому флоту в боеспособности. Однако стратегическое управление французским флотом было отвратительным. При умелом управлении и руководстве французский флот был вполне способен реализовать высадку в Англии, к тому же там еще оставались сторонники династии Стюартов, что позволяло решить политическую цель операции.

В XVIII веке соперничество Англии и Франции вышло на новый уровень. «Война за Испанское наследство» стала борьбой Франции с целой коалицией (в неё вошла и Англия), старавшейся не допустить гегемонии Парижа в Европе. В этой борьбе французский военно-морской флот должен был сыграть значительную роль. Но положение флота во Франции стремительно ухудшалось: «Начиная с 1694 года, Франция постепенно сокращала финансирование своего флота, новый морской министр Луи Поншартрен выдвинул доктрину крейсерской войны, которая позволяла привлечь к войне на море частный капитал и снять с государства бремя содержания большого регулярного флота» [5, с. 3].

Такая стратегия войны на море была глубоко ошибочна, поскольку каперы не могут овладеть господством на море, это может сделать только регулярный флот. Урон для английской торговли легко нивелировался введением конвоев, когда военные корабли сопровождали купеческий караван. У каперов просто не хватит сил для атаки и разгрома конвоя. Фактически каперская война – это война слабого противника против сильного, и она является оборонительной, а не наступательной стратегией. Основное сражение на море между англо-голландским и французским флотом произошло у Малаги 24 августа 1704 года. Целью французов был не только разгром вражеского флота, но и освобождение Гибралтара, захваченного англичанами. Как отмечают Махов и Созаев, французы выставили весь цвет своего флота, а командиры французского флота воевали и побеждали еще под флагом адмирала Турвилля [5, с. 53–54]. Сражение было крайне упорным, и к концу боя французы потеряли 1750 человек, а англичане и голландцы 2700 человек [Там же, с. 57]. На следующий день французы на военном совете отказались от продолжения сражения, и это была роковая ошибка, поскольку у англичан практически не осталось боеприпасов. Решение прекратить битву принял командующий французским флотом граф Тулузский, опиравшийся на мнение своего воспитателя [Там же, с. 58]. Французов опять подвело непрофессиональное командование флотом, и они упустили реальную возможность нанести поражение англо-голландскому флоту.

Что касается крейсерской войны французов, направленной против английской торговли, то, как отмечают С.П. Махов и Э.Б. Созаев, это была чисто оборонительная стратегия, и флот Франции потерял стратегическую инициативу [Там же, с. 154–155]. С ними согласен и немецкий историк Альфред Штенцель, отмечающий: «каперская и крейсерская война могут уничтожить сильного на море противника; вести такую войну благополучно можно лишь в том случае, когда каперы имеют опору в сильном военном флоте, способном связать морские силы противника» [17, с. 263]. Однако флот Франции постепенно слабел и не мог поддержать своих каперов, а его офицеры стали терять стратегическую инициативу. После поражения Франции в «Войне за Испанское наследство» её флот находился в плачевном состоянии. С 1707 года его финансирование постоянно урезалось, поэтому новое правительство Франции должно было начинать строительство нового флота с нуля [9, с. 4]. Во время правления Людовика XV Франция провела две значительные войны – это «Война за Австрийское наследство» и Семилетняя война 1756–1763 годов. В этих войнах соперниками французов на море были англичане, а союзниками – испанцы. По мнению С.П. Махова и Э.Б. Созаева, англичане в это время отстали в технике кораблестроения, поскольку французы и испанцы имели более мощно вооруженные и высокобортные корабли. Именно тогда французские кораблестроители создали серию знаменитых 74-пушечных линейных кораблей, ставших основой военно-морского флота Франции. С другой стороны, подготовка английских корабельных команд «оказалась на голову выше французской и испанской» [9, с. 5]. В какой-то степени испанцы и французы пытались уравновесить это отставание качеством и мощью своих кораблей. Также в это время экономика Франции стала ощутимо зависеть от доходов из колоний. Из 300 млн. ливров годового дохода французской казны, 200 млн. поступали из Вест-индских колоний [Там же, с. 6–7]. Именно для защиты колониальных владений и был нужен мощный военно-морской флот, но правительство Франции этого не осознало. Большая часть торговых судов Франции принадлежала голландцам, поскольку там были меньше налоги и таможенные сборы. Поэтому французские буржуа не понимали, зачем Франции нужен мощный военный флот. В результате этого «Морское министерство Франции при реализации кораблестроительных программ натыкалось на стену непонимания и откровенной вражды» [Там же, с. 8]. Военный флот Франции не обеспечивал экономического роста и не способствовал торговле, а служил только для решения политических задач. Если рассматривать ситуацию с этой точки зрения, то французский флот должен был сыграть решающую роль в восстановлении династии Стюартов. Следует отметить тот факт, что принц Чарльз Стюарт и его сторонники (якобиты) смогли высадиться в Шотландии 12 августа 1745 года. Эта высадка «была экспромтом, который, несомненно, удался» [7, с. 175].

Это был успех якобитов, но развить его можно было только при поддержке французской армии и флота. Увы, французский флот не смог организовать своевременный подвоз подкреплений для Чарльза Стюарта. Король Людовик XV «приказал подготовить погрузку 6000 штыков на французские корабли для высадки в Шотландии. Войска, согласно плану, должны были быть загружены в Остенде на 30 или 40 линкоров (со снятыми пушками нижней палубы), которые должны были отплыть к берегам Шотландии» [Там же, с. 177]. Этот план не был реализован, и шотландцы потерпели поражение. Если бы французский флот доставил подкрепления, то сопротивление шотландцев могло получить новый импульс. Якобиты могли закрепиться в Шотландии и попытаться отторгнуть её от Англии, для этого у них имелась реальная возможность. Что касается французского флота, то именно ему следовало захватить инициативу на море и оказать всю возможную помощь якобитам. Однако французы упустили свой единственный шанс для решения политической цели – восстановления династии Стюартов на английском престоле. Окончательное поражение в войне на море французский флот потерпел в Семилетнюю войну. Как отмечают С.П. Махов и Э.Б. Созаев, «война оказалась для Франции неудачной… В Канаде после первых успехов последовали неудачи (англичане смогли взять Луисбург и осадили Квебек), в Индии был потерян Шандернагор» [7, с. 195]. Это стало бить по французской торговле и доходам государственной казны. Что касается положения дел в Индии, то там дела французов шли также плохо, в 1759 году в морском сражении при Пондишери эскадра коммодора д’Аше потерпела сокрушительное поражение от английского адмирала Покока [17, с. 357]. Очередная попытка французов осуществить высадку в Англии окончилась битвой у мыса Киберон 19 ноября 1759 года. Французский адмирал Конфлан пытался спастись от английского флота под командованием адмирала Хока в Киберонской бухте, но англичане смело преследовали французов и, несмотря на шторм, вступили в бой и выиграли его [7, с. 215–220]. После этого поражения морская мощь Франции была сломлена, а итоги войны для неё были крайне тяжелы. Франция потеряла Канаду, а её владения в Индии сильно сократились. В чём же причина столь сокрушительного поражения французов?

Скорее всего, причина поражения флота Франции коренилась в системе управления и личности морского министра Николя Берьера. Сын генерального прокурора, адвокат и в дальнейшем начальник парижской полиции, был назначен в 1758 году морским министром. В первые же дни своего министерства он решил отменить пенсии инвалидам и ветеранам флота. Фактически, новый министр решил ввести режим жёсткой экономии [Там же, с. 201–203]. Именно действия нового морского министра привели военно-морской флот Франции к позорному поражению, а также к потере Канады и торговых факторий в Индии. Исправлять эти ошибки пришлось правительству короля Людовика XVI, при котором Франция постаралась вернуть своему флоту былую мощь и добиться равенства с англичанами. К 1771 году численность французского флота составила 64 линейных корабля и 50 фрегатов. Также Франции повезло с новым морским министром де Сартином, который, в отличие от Берьера, прислушивался к мнению профессионалов [Там же, с. 233–234]. После того, как американские колонисты начали войну за независимость от английской короны, их тут же поддержали Франция и Испания. Новый король Франции требовал от своих адмиралов агрессивных и решительных действий. В указаниях, которые получил адмирал д’Орвилье, были следующие пожелания морского министра, говорившего от имени короля: «Ваш долг сейчас состоит в том, чтобы вернуть французскому флагу блеск, которым он сиял одно время.