скачать книгу бесплатно
– Пальцы делай прищепкой… Да нет, не так! Ну что ты за увалень! – Блошка крякнул с досады. Вздохнул: – Может, тебе лучше копьё? Но ты ведь и с копьём не сладишь, а?
Первая стрела соскользнула и позорно шлёпнулась прямо под ноги, вторая пролетела метров пять и тоже упала плашмя, третья больно чиркнула по руке, зато шестая угодила в дерево, правда, не в то, в какое метил Кешка.
Лук, похоже, и впрямь был дрянноватый. Блошка клал мимо каждую третью стрелу, бранясь себе под нос. Цели он выбирал метрах в двадцати – Кешка на такие и не замахивался, а бегать за стрелами всё равно приходилось ему. С криками взвивались из листвы потревоженные птицы, сыпались на головы стрелкам листья и сучки, роняли еловую шелуху белки, шмыгали в траве грызуны, шурша прошлогодним опадом.
Промазав в очередной раз, Блошка сказал: "Ну, хватит", – вскинул собственный лук, красиво изогнутый, лакированный, с утолщениями и накладками, наложил тёмную, густо оперённую стрелу, замер на миг… Если бы Кешка не приклеился к стреле взглядом, то вряд ли уловил бы момент, когда она хищно рванулась с привязи и унеслась сквозь узкий, одному Блошке видимый коридор среди ветвей и листвы.
Должно быть, точно в цель – Блошка подпрыгнул, потрясая луком и торжествующе вопя.
Потом от избытка чувств взлетел по наклонному стволу поваленного дерева.
– О-го-го-о! – прокатилось над лесом.
Расщеплённый край ствола опирался на комель в полтора человеческих роста. Блошка встал над обрывом, запрокинул голову навстречу солнцу, белеющему в кронах, и размахнул в стороны руки, словно впитывая в себя невидимую силу, разлившуюся в воздухе от его удачного выстрела.
А потом вдруг сиганул вниз, в заросли жимолости.
"Убьётся… – под разудалый вопль, под треск кустов и валежника пронеслось у Кешки в голове. – Хоть бы остался в сознании. А то как я потащу его назад, не зная дороги…"
Блошка возник перед ним, пыхтя и отфыркиваясь – растрёпанный, весь в древесной трухе и соре, в пятнах от раздавленных ягод, с улыбкой в пол лица.
Выпустил пар после возни с лохом из другого мира. Впрыснул в кровь адреналина.
Боже мой, он же не знает, что такое адреналин…
– Ну, хватит валандаться, – весело сказал Блошка. – Нам дотемна домой надо.
Подхватил с земли лук, колчан со стрелами и, не оглядываясь, порысил за своей красавицей-стрелой.
***
Бороздка – семечко, бороздка – семечко. Редис сорта "Престо". В голове песенка-прилипала про гейш и антигейш.
Любовь Петровна взглянула на небо, на голый пока сад и опять нагнулась к грядке. Это всегда успокаивало – простая знакомая работа, влажная земля на ладонях, ветерок на горячем от прилива крови лице и привязчивый мотивчик с бессмысленными словам. Сидят же люди, придумывают, хорошие деньги на этом загребают…
На душе и правда легчало, Любовь Петровна сама не заметила, как начала мурлыкать себе под нос.
И вдруг громом среди ясного неба – скрип калитки.
Через пол огорода, из-за сараев.
Слишком далеко. Наверняка послышалось.
Любовь Петровна распрямилась, остро сознавая, что Вадьки дома нет, Борька умёлся куда-то ещё утром, после того как… Она судорожно сглотнула. От утреннего визитёра в сознании остался чёрный провал. Даже лица толком не вспомнить – вроде загорелое, белозубое, как у артистов по телику, глаза чёрные, огненные. Но черты расплывались в мутное пятно.
Неужто вернулся? Привёл назад?..
Колька с Сашкой в саду. Лизка в доме. На виду только Ванька с Варькой, морковку сажают, да какой с них спрос? Но если кто из паршивцев не запер калитку…
Она споткнулась взглядом о брошенную у дорожки тяпку, покачала головой и двинулась к дому, не замечая, что вытирает руки прямо об одежду – ядовито-зелёную ветровку и хлопчатые тренировочные штаны.
Готовила себя, собиралась с силами, а завернув за угол сарая и увидев во дворе незнакомого мужчину, всё равно вскрикнула.
И только в следующее мгновение поняла – другой. Тоже высокий, лощёный, в начищенных до блеска ботинках. Машины она опять не слышала – но не мог же этот фраер пешком прийти! Две залысины по бокам высокого лба врезались в кудель коротко стриженых волос. Умник, видать. Плащ светлый. И не жарко им в плащах в такую теплынь….
Незнакомец что-то сказал. Сперва показалось, на иностранном языке. Потом смысл слов медленно проявился в мозгу – как изображение на фотобумаге. Любовь Петровна собралась ответить, что ничего не знает, и кто он вообще такой! – но с губ сорвалось другое:
– Уехала она. С вашим же коллегой. На обследование.
Будто подсказал кто.
Любовь Петровна уцепилась за спасительную мысль.
– Деньги выделил благотворительный фонд из Москвы, я вам на память название не скажу. Увидели её по телевизору и подумали, что…
Лицо незнакомца исказилось. А дальше он поступил удивительно. Издал звук, похожий на стон, вцепился себе в остатки волос и сел в своём дорогом кремовом плаще прямо на землю.
– Я опоздал! Во имя вечных сил, я опоздал! Дева-Мать, что же теперь будет…
Псих. Как есть, псих.
Любовь Петровна глядела на него, борясь с желанием выбежать на улицу и заорать во всё горло. Но вместо этого только еле слышно повторила слова странного пришельца:
– Что же теперь будет…
Глава 4. Красная луна
– Куда мы идём? – своё новообретённое оружие Кешка нёс в руке, не зная, куда деть.
– Подальше… – отозвался Блошка через плечо. – Нукось, глянь, никак перепелиное гнездо? Сейчас яиц наберём, будет Чмоку потеха.
– А нам? Может, перекусим? – как по заказу, в животе заурчало. Утром Кешка не успел даже хлеба перехватить.
– Обожди немного… Я, слышь-ты, близ села не охочусь. Скучно. Люблю забраться туда, где ещё не был, дня на три, на неделю. Чтоб людей не слышно, понимаешь?
Шли ещё с час, пока не наткнулись на ручей. Он бежал серебряной змейкой, спотыкаясь о корни, на воде кружились листья, мелкие сучки, семена деревьев. Сквозь прореху в сплетении крон проглядывал лоскут синевы, в узком столбе света вились паутинки. Пролетела галка, перечеркнув солнечный луч чёрным крылом.
– Здесь, – решил Блошка.
Только уселись, только разломили надвое краюху хлеба, как явился Чмок, будто почуял, и вылакал сразу три яйца. Сладко потянулся, для порядка пробежал язычком по шубке и затих, обернувшись вокруг Блошкиной шеи меховым воротником.
Кус хлеба, ломоть вяленого мяса, две головки мелкого, с шарик для пинг-понга, местного лука, сырое яйцо – и Кешку разморило. Он откинулся навзничь, глядя в путаницу ветвей над головой, где, как звёзды в ночи, искрами проблёскивало небо. Старая хвоя вперемешку с палой листвой слежалась в упругий матрац. Вздремнуть бы…
А Блошка встал, встряхнулся, как собака, и полез на раскидистый дуб, ловко цепляясь за суки и ветки.
– Ты куда? – оторопел Кешка.
– Слушать буду, – отозвался маленький охотник, усевшись в развилке могучих ветвей. – А ты сиди тихо, не шебуршись.
Кешка зевнул, заложил руки за голову. И этот – слушать. Ерунда какая-то. С другой стороны, отчего бы на сытое брюхо дурака не повалять? Он решил испробовать упражнение из уроков Мары – не пытаться охватить слухом весь лесной шум сразу, а выделить один звук и двигаться следом… Вон сойка прострекотала. Идём за ней, за её голосом. Не отстаём. Как будто я спецагент и веду прослушку. На сойке микрофон, у меня на голове наушники…
Аналогия только сейчас взбрела Кешке на ум и показалась чертовски удачной.
Ему и правда удавалось не потерять в беспорядочном птичьем гомоне, в шуме крон горластую сойку. Или это воображение разыгралось? Внутри себя он ясно видел коричневатую птицу с чёрной головкой, присевшую поклевать желудей – слышал стук её клюва, щелчок, с которым жёлудь оторвался от стебля, шорох в листве и лёгкий шлепок оземь…
Солнечные блики, будто лучики карманных фонариков, гуляли по земле и листве. Шуршала в траве мышка-полёвка. Одинокий волк пробирался сквозь перистые листья папоротника. Пятнистый оленёнок на тонких ножках тянулся к материнскому вымени. Медведь… медведица с тёмно-бурой, почти чёрной шкурой лакомилась малиной, приглядывая за медвежатами, резвящимися вокруг коряги. Молодая косуля пила воду из крохотного озерца. Другая, чуть поодаль щипала листочки с ивовой ветви. Заяц сидел изваянием под кустом ракиты – только часто-часто дрожит чуткий носик, трепещут усишки…
Хороший был сон, жаль Блошка не дал досмотреть.
– На юге олени, на западе – косули, – деловито объявил он. – Идти что до тех, что до других… Не, до оленей поближе будет.
И припустил с места, как спринтер. Кешка с трудом поспевал следом. Чтобы заставить торопыгу сбавить темп, спросил:
– Слушай, а чего у вас девки ночами, будто совы, по деревьям сидят?
– Как – чего? Невестятся.
Лазица под Блошкиным подбородком завозилась, дёрнула круглым ушком, но глаза открыть не соизволила.
– В смысле? – не понял Кешка.
– Раньше девка, как в возраст входила, шалаш себе ставила. В роще где-нибудь или у пруда. По теплу, само собой. А сейчас Мара запрещает за тыном ночевать. Вот они и придумали на деревьях устроиться. Парней к себе зовут, какие по сердцу… А ты чего спрашиваешь? Сам-то каждую ночь к Маниське бегаешь.
– С чего ты взял?
– А то я не вижу? Нынче ночью тоже носило тебя… Лепень, дурья башка, думает, ты с упырями и злыднями якшаться ходишь.
Кешка застонал:
– Да не привык я ещё у вас, сплю плохо! Выхожу сон нагулять…
Блошка оглянулся на него с такой ехидцей, что Кешке кровь в лицо бросилась.
– Не был я у Маниськи! Мне вообще худенькие нравятся. Высокие.
Сказал и вдруг понял, что Ирку теперь тоже никогда не увидит – даже раз в год, случайно столкнувшись на улице, или пускай из окошка… Но это и к лучшему.
Он замолчал, а Блошка принялся делиться опытом – как ночевал с девками на деревьях, то с одной, то с другой, а они за него косы друг другу вырывали. Мара, по Блошкиным уверениям, любовные вольности не пресекала, а внебрачным детям даже радовалась. Кешка сперва удивился, не поверил. Потом дошло: их же мало, им плодиться надо.
– Стой, – сказал вдруг Блошка. – Ты дальше не пойдёшь.
Обернулся на потрясённое Кешкино молчание, вздохнул:
– Возни с тобой… Упустим сейчас добычу, слышь-ты, когда за новой рыскать? Нам к ночи домой поспеть надо.
Кешка поискал глазами солнце – огненный кружок, брызжущий лучами из-за верхушки сосны. Справа, если прикрыть левый глаз; слева, если – правый. За полдень. А возвращаться далеко. Да ещё с ношей…
– Припасы все один не жри, – инструктировал его Блошка. – По лесу не шустри сильно. Тут будь. Я скоро.
К ногам упала шишка – над головой, на еловой ветке, заклекотал, защёлкал клёст. Кешка поддел шишку носком кроссовки, она подскочила, покатилась по сухой хвое, увязла в траве. Клёст с возмущённым криком сорвался следом. Кешка проводил его взглядом. Обидно тебе? Мне тоже. За каким лешим было тащиться в такие дебри, если главного я не увижу?
Блошка, предупреждая возражения, припечатал:
– Не вздумай за мной увязаться. Понял, человече?
– А чего ряди горячку пороть? Ну, заночуем мы в лесу. Что страшного случится?
– Это я тебе потом расскажу, на обратном пути. Всё. Бывай.
Маленький, рыжий, в домотканом рванье, Блошка направился вглубь леса уверенно и легко. Кешка смотрел, как споро мелькают кожаные калиги, стянутые шнурком на лодыжках.
Говорят, настоящие охотники умеют ступать беззвучно. В общем лесном шуме он и правда не слышал Блошкиных шагов. А слышали ли звери… Что ж, это не его забота. Он подумал об оленихе с оленёнком из своего то ли сна, то ли озарения. Ему совсем не хотелось видеть, как их убивают.
Блошкино "тут" было не поляной даже, а так, небольшой плешинкой между деревьями. Кешка повесил мешок на ветку, прошёлся туда-сюда. Оборвал пару ягод с куста дикого крыжовника. Кислятина! А осам нравится – так и вьются вокруг.
Он пожевал хлеба и решил, что из ожидания можно извлечь пользу. Не такое это мудрёное дело – стрельба из лука. Надо лишь упражняться.
Кешка выпустил подряд все пять стрел, выструганных для него рыжим охотником. Три поднял с земли, отмахиваясь от навязчивых ос, четвёртую вынул из ствола осины. Пятая… Кешка видел, как она ушла в листву ольхи. Раздвинул руками ветви…
Да что ж это такое! Осы озверели, лезут прямо в лицо!
Стрелу Кешка не увидел, зато упёрся глазами в серый, подвешенный у самого ствола кокон. Будто из войлока слепленный. Понял, что это такое, только когда из дырочки в основании показались друг за другом сразу три осы. Ещё одно насекомое бросилось ему в лицо. Кешка отпрянул, выпутываясь из плена листвы, взмахнул рукой – и вскрикнул. Тыльную сторону ладони точно сигаретой прижгли.
Только спокойно. Не делать резких движений. Осторожно пятиться… Оса, сердито жужжа, атаковала снова. Или, может, это другая? Чёрт возьми, да их десяток! Нет, больше…
Получив новый укус в предплечье, Кешка ещё крепился. Медленно отступал, молясь про себя: "Ну, пожалуйста, я же ничего вам не сделал. Я уже ухожу. Видите?" Но когда осы ринулись на него всем скопом, не выдержал и побежал, отмахиваясь изо всех сил, чтобы не подпустить насекомых к лицу.
Укусы в лицо и шею самые опасные, это он усвоил из Иркиных рассказов. Опухоль, отёк тканей может перекрыть дыхательные пути, и тогда кранты. А врачей тут нет… Потом он уже ни о чём не думал, просто бежал, нарочно бросаясь в заросли повыше, погуще. Стебли трав, ветви кустарников хлестали по плечам, по глазам. Грудь теснил, мешая вздохнуть, огненный ком. Кешка бы и в крапиву кинулся, лишь бы всё это кончилось. Подвернулась полынь. Высоченная, она скрыла беглеца с головой. Пот заливал глаза, и было темно, и темнота мерцала…
А-а-а!
Земля ушла из-под ног, всё полетело вскачь – стебли полыни в семенах-пупырышках, кроны деревьев в вышине, и само небо, недосягаемое, как родной мир, в котором ничего подобного не могло случиться…
Он лежал, крепко зажмурившись, слыша, как победительно жужжат проклятые осы, и вздрагивая каждый раз, когда в истерзанное тело впивалось очередное жало… Или это шумело в ушах и горело эхо старых укусов?
Кешка перевернулся на спину и наконец открыл глаза.
Что-то пролетело у самого лица.
Маленькое, чёрное.
Не оса.
Он обшарил взглядом травянистые склоны, далёкую синь в паутине ветвей. Пусто. Он лежал на дне неглубокого овражка, в двух шагах от ручейка, тонкого, как змейка. Надо было лишь чуть подвинуться, перевалиться на живот и погрузить лицо в холодные целительные струи, омыть руки, стянуть футболку, намочить и снова надеть, чтобы хоть немного унять боль и жжение.
Когда они отстали? Сколько времени он бежал вхолостую, надрывая лёгкие? Осы, наверное, смеются над ним в своём войлочном гнезде.
Кешка начал считать укусы. Плюнул. Попытался встать.
