Ловчие

Но когда поезд за моей спиной тронулся, я оказался посреди раскидистой деревни, разрезанной напополам железной дорогой. Огляделся – кругом дома, заваленные снегом по самые окна, а то и выше; печные трубы дымят сизо, воздух колючий, пахнет берёзовыми дровами, прям как в далёком сибирском детстве. Ничего другого не оставалось: я укутался в бесполезное сырое пальто, поднял отвороты к ушам и пошагал, куда глаза глядят, твёрдо решив не попадаться на глаза местным и успеть до полного пробуждения нхакала. После бегства отмеченного эта тварь наверняка затребует крови и неизвестно что ещё заставит меня сделать…

Я шёл по улице, уставившись под ноги. Впереди, в каком-то километре-двух за деревней, сплошным тёмным пятном виднелся лес. Издали он даже походил на родной бор, в котором я провёл свои самые светлые дни, собирая ягоды и грибы в таком количестве, что даже заядлые собиратели смеялись: «А пацану-то леший помогает!».

– Здрасьте! – вдруг прошепелявил кто-то.

Я кивнул на автомате и прошёл ещё шагов десять, прежде чем остановился и обернулся. Краснощёкая ватага детей, заботливо запакованная мамками в шарфы-шубы-шапки, прокатилась мимо чуть ли не кубарем, визжа и смеясь так задорно, что улыбнулся даже я.

– Он!..

– Да не…

– Да он! Сказано же: на дурачка похож. И лицо в крови. Фу!

Вспомнив про нхакала, я отвернулся и ускорил шаг, но дети обогнали меня и преградили путь. Ничего не оставалось, кроме как смотреть на них по очереди, недоумевая от сути их спора: вовсю обсуждалась степень моего соответствия «дурачку». Самому старшему из ватаги было не больше десяти. И все – мальчишки.

Денису сейчас было бы столько же…

– Вам чего надо? – от холода язык слушался плохо.

– Вас, Константин Николаевич, – растолкав остальных, важно заявил щуплый, с тоненьким голоском и раскосыми глазками то ли бурятик, то ли казашонок.

– Меня?..

– Правда, на дурачка похож, – заключил другой и показал отсутствие двух передних зубов. Но тут же схлопотал по плечу.

– Во, видел? – сжал розовенькую варежку в кулак бурятик, что обратился ко мне по имени-отчеству. – Нам сказали вас проводить!

– Куда проводить? Кто сказал?

– Пойдёмте, пойдёмте! А то замёрзните. Пацаны! – взвизгнул раскосый «главарь», и я вдруг понял, что это девочка. – Алга за мной!

Детьми невозможно было не очароваться. Глядя на них, я позабыл про всё на свете, ненадолго поверив, что всё ещё может быть хорошо, и что это не конец. Ведомый кучкой звонко смеющихся ребят, словно в сказку попавший, наслаждался всем, как в первый раз: хрустом снега, их дурашливой игрой, первозданной тишиной, которая на пару с усиливающимся морозом довлела на деревней, изредка нарушаемая перекличкой собак.

Но когда мы очутились на самой окраине, возле одинокого пролеска из застывших сосен, я остановился как вкопанный. В реальность меня вернул рык и скрежет когтей по камню постамента. Нхакал проснулся: проклятые угли уже шарили из темноты, а первый пробный щелчок вспорол благодатную зимнюю тишину тупым зазубренным когтём.

Собаки смолкли во всей деревне, а мне захотелось сжаться до ничтожных размеров, исчезнуть, сгинуть, и чтобы всё это было не со мной. Но от себя не убежать.

Я оглянулся и понял, что остался один. Крича и смеясь, дети бежали обратно, вверх по улице, а меня бросили возле старого-престарого тына, что петлял между соснами и нередко устало на них приваливался. Я и забыл, что бывают такие заборы – из прутьев ветлы и ивы.

– Ну?.. Чего встал? – за тыном неожиданно возник дедок. Маленький какой-то, белее снега вокруг. И я готов был поклясться, что это его голос скрипел в моей голове, когда я тянулся к бычьей шее лысого.

– Давай-давай в избу! Иго вернётся – не отбрешешься от игры снежки или ещё чего!

Я нетвёрдо шагнул к калитке и понял, что не всё так просто. Что нхакал не хочет, чтобы я шёл туда. Меня уже знакомо потянуло прочь – я вдруг ощутил, услышал, почуял: лысый в аэропорту! За стойкой, тварь чешуйчатая, а в руках держит спасительный билет! Ещё немного, и его унесёт в Азию самолёт!

Дед молчал. Смотрел на меня с прищуром и покусывал единственным зубом верхнюю губу – приценивался. Точно так же оценивали меня дети пару минут назад – насколько я похож-таки на дурачка. Прошлый раз я не послушал дедка, и получилось то, что получилось… Но что, если я и ему нанесу вред? Что, если тварь с иглами заставит меня убить и его, а?..

Дед как будто бы знал, о чём я думаю, и кивал, пристально глядя, моим мыслям. Будь что будет. Не знаю как, но этот старик хотел помочь тогда и хочет помочь сейчас. К тому же явно не похож на человека, который боится смерти. С ней под боком он каждый вечер спать ложится.

– Иду, – сипло выдавил я, сделал шаг к калитке и…

Не смог сделать второй. Ноги как окаменели, я ощутил себя игрушкой на пульте управления, о которой вдруг вспомнили и включили побаловаться! Иглопёс не хотел, чтобы я пересёк черту калитки! Но он был слаб после того, что натворил под Литейным мостом, и поэтому надолго его воли надо мной не хватило.

«Избой» это язык не поворачивался назвать: домина в два этажа, добротный, с резной деревянной отделкой под дуб, с большими окнами в навесных ставнях, с черепичной крышей в цвет сосновой хвои. Один фундамент чего стоил: четверть метра бетона, и это над сугробами-то!

– Входи, входи… – скрипел дед в унисон двери, пропуская меня вперёд.

Внутри было тепло, светло и очень вкусно пахло травами. И сразу закралось ощущение чего-то неправильного, какой-то нестыковки. Я трясся на пороге, озираясь по сторонам, как в музее Пушкина, по стенам которого висели постеры «Металлики».

– Ну? Колбаса где? – дед обошёл меня – маленький, по грудь! – и проковылял к деревянному грузному столу, на котором стоял ноутбук.

– Какая?

– Кака-кака… Краковска! – ноут пискнул, выходя из спящего режима.

Я хлопал глазами, ничего не понимая. Меня нехило так трясло, и совершенно точно поднималась температура. Дед отвлёкся от экрана и посмотрел на меня удивлённо:

– Я ж тебе дважды написал: купи краковской колбасы. А то у Нюрки-то в магазине нет её. Не возют. Я уже лет пять, как её не ел.

Рука сама нащупала в сыром кармане сухой бумажный прямоугольник. Я вынул визитку, которая пахла точно так, как пахло в этом доме – душистыми травами. И на ней ведь действительно было написано ровно то, что он сказал. Слово в слово.

– Даже денег дал. Что за молодь така, а! – негодовал дед, а сам вовсю листал ленту соцсети.

Я решил ничему не удивляться. Да и сложно было, после всего-то, что со мной произошло. Скинул изодранное пальто, предусмотрительно вынув портсигар, огляделся в поисках вешалки.

– Нет вешалки. Гостей не привечам. Брось в угол, я сожгу потом. Садись, Котенька, – он указал напротив себя, забавно проглотив букву «с» в моём имени, – чаю попей. Грейся-согревайся. Привыкай-осматривайся. Скоро поужинаем, поговорим. Ты садись, садись…

Я сел. Чай под самым носом бил ароматом душицы и саган-дайля, а на вкус оказался чуток горьким, словно бы в него добавили щепотку полыни. Я взял кружку обеими руками и отпил чуть ли не половину, прежде чем увидел, что на её боку красовался Байкал – моя родина.

Лицо хозяина было – сплошь белая борода. Он бы великолепно вписался в образ этакого былинного мудреца, если бы не одна деталь: густые длинные волосы – в таком-то возрасте! – на затылке перехватывала в «конский хвост» тугая толстая резинка.

– Вот! Нашёл! – дед воссиял и улыбнулся во все свои… во весь единственный зуб. – Молодь сейчас это слухае?

Хиленькие динамики ноутбука с ходу не справились с тембром Муслима Магомаева. Дед всё ещё сиял, ожидая то ли подтверждения, то ли благодарности, а когда звезда эстрады семидесятых ворвался в припев, он сгрудил вьющиеся белые брови и со знанием дела начал подпевать:

– …преданным ска-ала-ам… ты ненадо-олга-а… подаришь при-ибо-ой!..

Я просто пил чай. Вариант, что я уже почти замёрз, лёжа где-то в снегу, никем не найденный, а это всё просто-напросто результат агонистической работы моего мозга, мне даже нравился. Всё сходилось: я никак не мог отогреться, постоянно и крупно дрожа, вкус чая был ну очень уж специфическим, а хозяин «избы» вёл себя как родной дедушка Шляпника из книги Льюиса Кэррола. Я бы даже не удивился, начни он сейчас отплясывать на столе камаринскую.

Да, я буду просто пить чай. Потому как с каждым глотком в меня втекало умиротворение. Жуткая мстительная тварь даже не думала щёлкать там внутри или рыть когтями свой постамент. Казалось, она медленно окуналась в дрёму. Чай усыплял её!

– Не ты первый, Котя. Не ты последний.

Дед выключил музыку, стал вдруг серьёзным, даже мрачным. Слез со скамьи и пошёл куда-то, а вернулся уже с обещанным ужином. Я не верил во всё это, стараясь не расслабляться. И он будто бы это почувствовал.

– Держать псину надо было тама. Тут – не надо. Тут я.

– А ты кто? – просипел я.

– Дед Пихто! – хозяин невесело хохотнул и глянул мне за спину.

Дверь «избы» с громким хлопком раскрылась, впуская внутрь снег, холод и нечто краснощёкое и раскосое.

– Де! Я дома!

– А вот и Иго… бей в набат.

Это была та самая девчушка, что привела меня сюда! Главарь банды. Она быстро скинула верхнюю одежду, бросив ту у порога, стянула обледенелые валенки, которые через секунду очутились по разным углам, и протопала к столу, оставляя на дощатом полу мокрые следы. Чай в моих руках как раз кончился, и я хотел было налить ещё, но дед остановил меня:

– Хвате. Или хочешь неделю сопеть в кровати?

– Де, а он тоже? – шмыгая носом, девчушка скинула полотенце с ужина, и то полетело на пол. Перед нами стояли три порции рыбы. Две – жареной. А одна – сырой.

– Тоже, – кивнул тот и посмотрел так, будто снова встречал меня у тына. – Ещё как.

Болтая ногами, девочка пододвинула к себе тарелку с сырой рыбой и принялась её поедать. Я смотрел на её зубки, в момент укуса становящиеся остренькими треугольниками, и не мог отвести взгляд. Было в ней что-то от… рептилии, что ли. Мир зарябил, как тогда, когда я глянул в окно своей квартиры на снегопад и услышал узбекские маты дворника Акбара.

– Может, объяснишь хоть что-то? – с вялой надеждой спросил я. Иго тоже посмотрела на деда так, словно объяснение интересовало и её.

– Отчего ж не объяснить, – задумавшись, дед смешно вытянул губы «дудочкой». – Ты не совсем обычный человек. Как и я. А она, – кивок в сторону Иго, – вообще другая.

– Без поллитра не разберёшь…

– Ты свои поллитра чужой кровью по снегу расплескал, малец! – надвинул брови хозяин, и мне вдруг сделалось не по себе. – Ты свои поллитра… – он осёкся, прожевал несказанное и придвинул тарелку поближе к смачно жующей девочке. – Кушай, цветочек мой, кушай…

Ужинали молча. Иго то и дело показывала мне язык, но я старательно делал вид, что не вижу, как иногда его кончик делился надвое. Рыба была вкусной и, главное, тёплой, но я всё ещё не мог отогреться. Дед почти не ел, листал ленту соцсети и иногда улыбался единственным зубом. Выглядело это, конечно, презабавно…

– Де, а он теперь наш? – беззастенчиво облизала тарелку девчушка.

– А как решит, цветочек. Вот поспит. Проснётся. Переборем ему ту гниль чужеродную да и спросим – наш он или нет. Всё, доня, – дед погладил девочку по спине. – Иди к себе. Завтра предпоследний день, ты же помнишь? Потом – спать.

– Но я не хочу спать! Витька и Кешка забудут меня! Как Толясик в прошлый раз! Опять драться придётся, чтобы главной стать!

– Позабудут, – кивнул дед. – А драться уже не придётся, поверь. Но чему быть, того не миновать, цветочек. Иначе никак. Ступай.

Она спрыгнула со скамьи, неловко увлекая за собой тарелку, которая едва не разбилась об пол, на что дед не обратил никакого внимания. Меня поразило, с какой любовью смотрел он вслед девочке. Ничего подобного я не встречал. Он прямо лучился теплом по отношению к ней!

– А тебе я вот что скажу, Котенька. Я старый, и мало что смыслю в том, что сделалось с нами. С такими, как мы. Века меняются, время иде, правила Извечной Игры хоть и на камне тёсаны, а тоже туда же. Да и забывать я стал многое… Потому ты должен помочь мне, чтобы я помог тебе. Мы вынем из тебя нхакала, но все эти ступени, числа, таланты… Я стараюсь, но… слишком давно я вне Игры. В моё время ничего этого не было. В моё время…

Взгляд его затуманился, и я вдруг понял, каким было его время. Былинным. Древним. Бок о бок с сущностями, которых сейчас принято считать потусторонними, сказочными или демоническими. На вид деду было никак не меньше восьмидесяти лет, да только от этой мысли мне становилось смешно. Он был старше. И этой деревни, на окраине которой жил. И даже леса, чьей хвоей укрыл от любопытных глаз свой дом.

– Теперь это и твой дом, Котя. Если ты того пожелае.

Глава 6

– Это тебе не зуб выдернуть! – со знанием дела проговорил дед и беззубо улыбнулся.

Руки его светились. Нет, я, конечно, обещал себе ничему не удивляться, быть готовым даже к тому, что и шкафы со стульями в один прекрасный момент могут пойти маршем под бойкое рамштайновское «Линкс!», но всё же…

Я держал зеркало, чтобы видеть процесс вживую. Дед злился, отодвигал зеркало от своего плеча, но иначе мне было плохо видно, и я снова его туда возвращал.

– А это…

– Берегиня, – от усердия сморщив лоб, дед «штопал» моё лицо. – Давненько мне не приходилось использовать её… Да я вообще уже лет эдак… кхм… нда… Помнится, я её в Москве-реке поймал, чаща дремучая была – чёрт ногу сломе… Она от французов схоронилась, а мне сдалась. Не пошла к европейцу-то! Хоть у их главного, говаривали, этот… бестиарий, тьфу ты… он, значит, был ого-го! Под сотню сущностей нахватал, жабоед!

Как не поверить рассказывающему о Наполеоновском времени человеку, если он голыми светящимися руками, без иглы и нити «сшивает» тебе лицо? Да ещё и шрама не остаётся!

– А что берегиня ещё умеет? – поморщился я. Больно всё же было.

– Много чего. Мал ты ещё знать. Поймаешь свою – покажет, – дед лукаво усмехнулся и тут же посерьёзнел: – Сиди уже. Нам ещё чудо твоё заморское подменой выкорчевать… А времени-то нет особо – скоро Иго спать укладывать. За два денька-то, боюсь, не управимся.

– Подменой? – переспросил я, но дед не ответил.

Со спиной и плечом дело пошло быстрей – старик приноровился. Я молчал и старался особо не шевелиться, чтобы не мешать. И не нашёл ничего лучше, как ненадолго провалиться в себя.

Дед просил помочь с рейтингами, числами и ступенями человека, который сам особо в этом не разбирался. Основной принцип, конечно, я понимал. Это было сродни игре, а в них я провёл всю юность, сидя в прокуренных полутёмных подвалах питерских «игровых залов». Давно это было, да только такое не забывается.

Разберусь, поди, и с тем, что на меня свалилось!

Нхакал спал мирным сном, прям щеночек. Бантика не хватало на каждом хвосте да ошейника с кличкой «Пушок». Я обошёл его, чтобы получше осмотреть. Жуткая животина. И где такая в Египте обитает?.. В Ниле крокодилами обедает?

Экран на постаменте обзавёлся новыми показателями. Первое, что бросилось в глаза – это какая-то вертикальная шкала, на треть заполненная витым столбцом. Что-то подсказывало мне, что так обозначался пройденный тварью путь от первой ступени до второй. Своего рода прогресс.

Ещё недавно ничего этого не было. Выходит, появилось после моей попытки задушить змее-мачо. Это наталкивало на мысль, что механика «роста» – как в компьютерных играх: использование навыка, в моём случае сущности, повышает коэффициент его эффективности. В моём случае – нхакал матерел, набирался опыта. Что ж, просто и логично.

Не было тут раньше и этих надписей:

«Классификация – обычный».

«Природа – дух мщения».

Я пораскинул мозгами, вспомнил пару РПГ-игрух, где встречалось нечто схожее. Если и дальше следовать этой логике, то после «обычного» класса твари идут какие-нибудь «эпические» или «легендарные», а в финале так и вовсе «божественные». Что до природы, то тут всё просто. Видимо, нхакал был не единственным в своём роде. Существовали и другие духи мщения.

Странно всё это. Нелепо. Получается, что прав был мужик из заставки «Что? Где? Когда?», и вся наша жизнь – игра?..

– Возвращайся, – тряхнул меня за плечи дед, и я очнулся. – Давай, не рассиживайся. Дров в баню натаскай, да поскорей!

– А где Иго?.. – поморщился я, разрабатывая залеченное плечо.

– Ты её так не зови, – перешёл на заговорщический шёпот старикан. – Не оберёшься. Её Иришкой зовут.

В тесной телогрейке времён Сталина и ушанке набок без одного уха («Иго отжевала, когда мала была») я вышел во двор. Вдохнул полной грудью, нос защипало крепким утренним морозцем. Какая красота была вокруг! И не подумаешь, что это не Сибирь, а клочок сохранившегося леса между двумя растущими мегаполисами. А ещё не подумаешь, что всё это великолепие – всего лишь… цифра. Ведь если тянуть за логическую цепочку, то наш мир – просто компьютерная симуляция. Но что-то мне подсказывало, что это не совсем так.

От вчерашнего озноба не осталось и следа. Закурив, я отправился на поиски бани и дровяника. Поленница нашлась быстро, и я, как умный Вася, сначала нагрёб полные руки берёзовых дров, и только потом, кряхтя и отдуваясь, пошёл искать баню, которая почему-то стояла вовсе не рядом с дровяником, как должно бы. Она и от дома-то была на приличном удалении, притулившись меж сосен. Зато рядом с прорубью. Оказывается, прямо по лесной усадьбе, огороженной хилым тыном, летом текла неплохая речушка.

В бане не было ни печи, ни дымохода. Но дрова я всё же скинул, потому как держать сил уже не было. Может, есть другая баня, нормальная? Тут же был просто круг из камней с золой, больше похожий на мини-капище, опять же пучки трав по углам да небольшая деревянная сдвижка сверху, которая рассохлась уже давным-давно. И чёрное всё. Даже покосившийся полок, на который и смотреть-то было страшно, не то что садиться.

– Ещё неси, – вырос за спиной дед, и я от неожиданности ударился головой о низкий потолок.

– А это…

– Что, бани по-чёрному не виде, сибиряк? – ехидно сощурился хозяин. – Тащи, говорю! Только сюда пока не заноси, в предбанке оставь.

Когда я вернулся, он уже развёл огонь в каменном кругу, побросал в него почти все дрова, что я принёс, а сам выскочил, кряхтя и кашляя.

– Ждём, малец. Чёрная быстро натапливается. Да нам и не жар нуже. Так вот запросто даже я не подменю тебе нхакала… Для этого нам надо… как бы тебе это попроще-то… во: уравняться как бы… А в бане, знамо, все равны… Кислого квасу хош?.. Не? Ну, лады, – и плюхнулся на скамью, вынув старенький китайский смартфон в изоленте. Дед прямо болел соцсетями.

Я нервничал. Сидел на узенькой скамье и дрыгал ногами, не зная, чем бы себя занять. И закурить не закуришь. И выйти не выйдешь. Это наверняка не безболезненно – подмена. Такая гадина, как нхакал, просто так не вылезет из меня. Сто процентов придётся помучиться.

В голове всё кружил один вопрос: как это деду удалось подсунуть в карман пальто, притом не моего даже, бумажку с дурацкой просьбой и деньги? Дважды. И я спросил.

– Домовой, – не отрываясь от ленты с котиками, ответил тот. – Он – моя самая полезная сущность. И давний друг. Без него я бы пропал. Без него пропал бы весь наш род.

– А сколько их у тебя? Берегиня, домовой…

– Много, Котенька, много.

– Ты говорил, что нхакала…

– Только подменой, – перебил он. – Тварь прилипчивая. Да и нельзя духа мщения заменить на иную по природе сущность. Потому мы тебе выместим его другим таким духом… Иначе никак. Да и пустой постамент – это, малец, дело такое…

Дед покачал белой головой, словно оставление постамента пустым грозит чем-то сродни смерти. Или того хуже – аж мурашки пробежали по спине. Вдруг вспомнив, каким именно способом во мне очутился нхакал, я закашлялся.

– А… как это – подмена? Просто та девушка, от которой у меня нхакал, она… ведь я её…

Дед совсем оторвался от смартфона. Посмотрел на меня сначала сквозь, как бы осмысливая мои слова, а потом лицо под бородой поплыло в улыбке, на глаза навернулись слёзы, и он согнулся в приступе скрипучего смеха.

– Во даёт! Во даёт, молодь! И что у вас на уме! Ишь, чем думае! Ну, умора! – он просмеялся и отложил смартфон в сторону. – Слухай. Она «наградила» тебя им только потому, что владеет какой-то сущностью, которая позволяе ей так делать. Вот так, запросто, нельзя впихнуть в человека сущность. Не. Никак. Так може только патриарх, да и то с будущим членом своего рода. При наречении.

– Рода?

Дед поёрзал на скамье, принюхался к дыму, проникающему меж щелей банной двери, будто по запаху мог что-то понять.

– Испокон веку ловчие на рода делились. Так повелось, даже я не упомню, откуда то пошло. Може, кто и помнит, да и им особо не верь. Правила Извечной Игры переменчивы, так что… Эх… Род объединяет самых разных людей, но людей, связанных духовно, а не кровью. Стать членом рода легко, а вот выйти из него не так просто…

– Мы с тобой… принадлежим одному роду, верно?

Дед посмотрел на меня и кивнул. Ясно было, что этого вопроса он ждал давно.

На меня никто так не смотрел. Даже родители. Даже супруга и сын. Если объединить всё тепло, что я получал от них, в один пучок – это и был бы взгляд беззубого деда, который сидел рядом на скамье, и о существовании которого я ещё вчера даже не подозревал.

– А кто ещё?

– Никого, Котенька, – с тяжёлой грустью перебил он. – Ты последний. Ты да я, да мы с тобой. Вот так вота. Иго не в счёт. Она – другая.

– Ничего не понимаю…

– А и не надо сразу-то. Со временем всё, со временем…

– А моя семья? Жена, сын. Брат, – не унимался я. – Они были нормальными людьми?

– Твой брат принадлежал роду Ока, самому молодому роду Вотчины. Ты и сынка твой… вы были спящими. Это когда человек живе себе, живе, да и помирае спокойно. Значит, повезло. Значит, не проснулся. А пробудить спящего може только горе, ужас да потеря. Когда внутри пустота рождается. Вместилище. Иногда бывае и любовь с самопожертвованием служит причиной, но где это теперь видано-то?.. – дед встал со скамьи и исчез за банной дверью, в сизом густом дыму. Прошла минута, я уже начал беспокоиться, но он снова появился передо мной. – Готово. Скидывай портки!

Я ждал, что придётся постоянно кашлять и ползать по полу со слезящимися глазами. Но внутри дыма почти не было, и пахло вовсе не гарью, а очень даже приятно – травами. У каменного круга стоял ковшик с водой, в нём вовсю заваривались какие-то коренья и раскрошенные листья. Сдвижка сверху была закрыта не до конца.

– А то ты брякнешься тута прям, – пояснил дед, кивнув на сдвижку, в которую вытянуло весь дым и часть жара. – Прохладушку тебе предусмотрел.

Я устроился на почти чёрный полок, куда было указано, сначала проверив, не мажется ли, чем ещё раз его насмешил. Сидели долго. И чем дольше, тем больше я убеждался, что наши с ним понятия о жаре – разные. Древний сухощавый старик сидел не горбясь, дышал ровно и смотрел прямо перед собой, словно бы ожидая, что самый жар вот-вот нагрянет, в то время как мои уши уже давно скрутились в трубочку…

– А чего про супружницу не спрашивае?..

Я вынул голову из «ракушки» рук, стараясь дышать ртом. Посмотрел на деда, щурясь от заливающего глаза пота. Тяжело мне приходилось, после года-то сплошного запоя. Сердце так и норовило выскочить в предбанник, но я терпел.

– Лена… тоже?

– Не, малец. Вот Елена твоя – она человеком была. Человечищем, на каких этот мир и стоит. Она у тебя… пела?.. Или, може, книги писала?.. Вирши?

– Она художником… была.

– Вот, – выставил он в раскалённый воздух указательный палец. – То-то и оно. Она творила. И не просто, а редким даром обладала. Один из миллиона таков, как она.

Со мной начинало что-то происходить. Баня не давила больше жаром чёрных тесных стен. Пространства вроде как становилось больше, воздух свежел, хоть и пах по-прежнему изумительно ароматными травами. В какой-то момент показалось даже, что чернота по выпуклым брёвнам потекла, сливаясь и выкручиваясь в смутные образы вётел, приземистых ив и статных осин.

Призрачных тёмных деревьев становилось всё больше, они вытесняли собою стены, и вот уже послышались птицы, голоса которых никогда не звучали под солнцем, а следом – звук плещущейся где-то невдалеке реки.

– Мы с тобой всего лишь собиратели, охотники на потусторонних сущностей. Мы – ловчие. Но ты никогда не думал, откель те сущности берутся? Как на свет явятся? Не? Да куда тебе, зелен ты ещё думать о таком…

Мы очутились в лесу. Не было жара вычерненной бани, от которой остались только круглое «капище» камней да ковшик с кореньями и травами. Не было звона в голове и стука отвыкшего от нагрузок сердца. Взамен пришла лёгкость. И ощущение, что, наконец, вернулся в родительский дом.