Свои камни

Тогда КН сам принес мольберт и показал, как на нем рисовать. Нарисовал смешного котенка. Единственное, что он умел рисовать. Со своим Андрюшкой, пока он был маленьким, КН рисовал много. А потом дочери с мужем дали квартиру в новом микрорайоне, а потом и Андрей вырос. Но котенка КН нарисовал хорошо, отточено. Чем, несомненно, произвел впечатление на Лену.

Так вышло, что рисовать по работе ему не приходилось. Хотя чертил он много, и даже одно время преподавал черчение в школе. Дорабатывал до выхода на пенсию.

Время пролетело незаметно, закончилась репетиция у Георгия. Лена закрыла мольберт и отдала его КН.

– Только чур не подсматривать, – напомнила она.

КН клятвенно прижал ладонь к сердцу и помотал головой.

В покинутом здании снова было тихо; мольберт лежал в дальнем углу гардероба; КН сидел на кушетке и качал ногами. Был ноябрь, самый конец ноября.

А тогда был февраль. Первый блокадный февраль. Мать добилась, чтобы Костика отправили с группой беженцев по ледяной дороге. Сначала она очень боялась, но потом, когда стало ясно, что иного пути нет, она решилась. Оно и понятно, мед персонал работал почти круглосуточно и смотреть за семилетним ребенком просто некогда.

Она тогда взяла общую тетрадь в кожаном переплете обрезала ее до размеров блокнота. Пробила в углах круглые дырки и продела веревку. Получившуюся ладанку она надела на Костика, так чтобы блокнот был в районе подмышки.

– Костик, – говорила мама, отворачивая горловину вязаного свитера. – Береги этот блокнот. В него я записала наши имена и адреса. Все твои данные. Куда бы вас не привезли предъявляй его ответственным или сопровождающим. Приедешь на место попроси старших написать письмо, на адрес, который я подчеркнула красным.

Мама была очень довольна собой. Она предусмотрела все. Еще там были, служебные телефоны госпиталя, полевая почта отца, адрес бабушки в Вологде. Данные всех, кого она смогла вспомнить. Она почти победила. Ладанка- блокнотик осталась на Костике. Она не пропала, не потерялась. Она и сейчас лежала у него дома в ящике письменного стола. Она просто перекочевала с шеи семилетнего Костика в стол Константина Николаевича Волокушина. Совсем другого человека.

На сколько хватало глаз все было белое. Бело было и снизу, и сверху, не было видно, где нижнее белое кончается и начинается белое верхнее. Словно труба. Только машина была черная и та, которая катилась за ней, тоже была черная. А в конце ехала зеленая. Было холодно и Костик, как велела мама, поднимал воротник прятал горло и дышал, уткнувшись носом в узелок, куда мама собрала ему сменные носильные вещи. Так было теплее. Костик то засыпал, то просыпался, а белая труба все не кончалась.

– А вы кем в детстве хотели стать? – поинтересовалась Лена, не отрываясь от штриховки.

– По-разному, – ответил КН. – в школе хотел летчиком. Ну это в мое время все хотели. Потом архитектором, уже в девятом классе.

– А почему архитектором? – удивилась Лена.

– Нужное дело, – кивнул КН. – приятно ходить по улицам, которые сам придумал.

– А вот если бы можно было начать жизнь снова, вы бы так и стали маркшейдером?

Лена недавно научилась без ошибок выговаривать это слово и теперь оно казалось ей совсем загадочным.

– Наверное да, – подумав кивнул КН. – Но еще попробовал бы стать, как мама врачом.

– Интересно. А каким врачом? Ваша мама каким врачом была?

– Не знаю, – грустно ответил КН.

– Как же так?

– Вот так вышло.

Мама предусмотрела все. Она почти победила. Она только не учла, что машина с Костиком, которая будет, натужно завывая мотором мирно катится по замерзшему озеру, вдруг метнется в сторону, накренится и завалится на бок. И закоченевшие пассажиры посыплются через борт подминая друг друга телами и чемоданами. Прямо в распахнувшуюся пасть полыньи. И Костик будет барахтаться в темной бурлящей промоине, а машина будет уходить в черноту. И кто-то будет тянуть его вниз, а кто-то выталкивать наверх. И в очередной раз, когда он всплывет у самого края льда, подоспевшие водители вытащат его за поднятый воротник.

Что было дальше Костик помнил совсем плохо. В памяти остался только обрывок громкого разговора. Один человек требовал, чтобы ребенка немедленно отправили с группой эвакуируемых. А второй отказывался, ссылаясь на то, что мальчишка совсем обморозился и пусть отлежится здесь. А труп все равно никому не нужен.

Победил видимо второй. Потому что Костик остался на три дня в доме с буржуйкой. Все время кто-то вливал в него крепкий чай с какими-то травами. А рядом хлопали дверью, звенели посудой, матерились и храпели. Кто были эти люди и где стоял этот дом Костик так никогда и не узнал.

Вечер выдался ветреным. За окнами, в свете фонарей бродили снежные призраки, они подплывали к окнам, покачивались и резко отступали в темноту гонимые очередным порывом ветра. Поземка кружилась по двору мечась от сугроба к сугробу. Иногда в стекло еще били морозные крупинки. Но в фойе было тепло и привычно пусто.

КН отхлебывал из пузатой кружки и слушал тишину, изредка косясь на немые пляски снега за окнами.

Это было странно. Прошла целая жизнь с того времени, когда Костик стал Костей Волокушиным. И эта прошедшая жизнь была совсем не плоха. Костя Волокушин ничего не украл у того Костика. Он ничего не был ему должен. Просто судьба так распорядилась. Но почему тот Костик сейчас снова стал проявляться. Почему? Могло даже показаться, что наоборот, без Кости Волокушина, Костик никогда бы и не прожил своей жизни.

Тот Костик все время по жизни опаздывал. Он не попал в Ташкент, из-за опрокинувшейся машины. И даже потом, когда его отправили со следующей группой, теперь уже в Алма-Ату. Он не попал и туда.

Поезд к, которому прицепили вагон с вывозимым в тыл детским домом, ехал медленно. Пропускал встречные эшелоны. Костя по долгу смотрел как за окном катились платформы с пушками и танками.

А их состав все стоял. Или, грохоча перецеплялся к другим составам, или по долгу полз по второстепенным веткам, где не было ничего кроме леса, обходя загруженные магистрали.

В один из таких дней у Костика начался сильный жар, и начальник поезда приказала высадить его и еще нескольких заболевших на ближайшей крупной станции.

Так Костик снова отстал от своего поезда, не доехав до неведомого ему Саранска. А станция, на которой он перестал быть Костиком, а стал Костей Волокушиным называлась Кадошкино.

– А я вот думаю, что не бывает так, чтобы человека никогда не нашли, – сказала Лена. – Нужно объявить по интернету…

– Или написать заметку в газету, – рассмеялся КН. – И пообещать нашедшему велосипед.

– Вот, зря вы смеетесь, – насупилась Лена, отрываясь от наброска. – Так нам собаку вернули, когда она на даче сбежала.

–За велосипед, – сидящий напротив КН шахматист Никита ехидно усмехнулся

– А хоть бы и за велосипед, – отмахнулась Лена.

КН на секунду закрыл глаза и представил себе гору невостребованных велосипедов. Но вида не показал и снова вернулся к партии.

Никита сделал очередной ход.

– Ах, какой был слон! – воскликнул КН щипая себя за нижнюю губу.

Он выстраивал долгую комбинацию и через пару ходов мог поставить Никите мат и слон был очень важен.

– Теперь Вам придется все начинать заново, – Никита, был сейчас очень собой доволен.

– Так, так, так, – потер подбородок КН и двинул вперёд свою ладью. – А я вот сюда.

Теперь Никита стал энергично чесать лоб, такого хода он не ожидал. Его готовый к атаке ферзь теперь оказывался под ударом и совсем не оттуда откуда следовало ожидать.

– Ну вот, теперь придется все исправлять, – вдруг выпалила Лена.

– Что случилось? – взволнованно, но словно между делом спросил КН, его всецело поглотила шахматная партия.

– Вы когда играете, у вас выражение лица меняется, – ответила Лена. – Лицо совсем другое. Вы похожи на хулигана. Надо или останавливаться или переделывать

– Виноват! В следующий раз буду сидеть с обычным лицом. Просто не во всякий вечер у моего стола застревает такой шахматист.

В городе из-за снега образовались огромные пробки, и Никита уже битых пол часа дожидаться пока за ним приедут.

– А кого вы, собственно, ищите, – спросил Никита, беря у КН очередную через чур смелую пешку.

Идея взять эту пешку ему не очень нравилась, он чувствовал, что КН выстраивает на доске какую-то каверзную ловушку. Но пока он не понял какую именно и старался максимально разоружить соперника, пусть даже и ценой своих планов.

– Меня, – ответил КН. – Лена решила найти меня.

– А вы что потерялись? – Никита на миг отвлекся от доски.

– В каком-то смысле да, – задумчиво ответил КН, сделал ход и лукаво подмигнув кивнул на доску.

– Вот значит как! – Никита откинулся назад и поправил очки. – Это, действительно мат. Еще партию?

– В другой раз, молодой человек, – поднял руки КН и кивнул в сторону двери. – Это кажется за вами.

Через две недели, когда стало окончательно ясно, что тиф отступил главврач решил все же разобраться с неожиданно свалившимися на него пациентами. Тут и выяснилось, что к воспитанникам детского дома Костик не относится. И никаких сопроводительных документов при себе не имеет. А свою фамилию, не помнит. Недоразумение попыталась разрешить санитарка, тетя Тамара. Она нашла среди его вещей «блокнот-ладанку». Костик вспомнил, что надо показать ее старшим и даже обрадовался, когда увидел свой оберег в руках доктора.

– Боюсь, что ничем эта книжица нам не поможет, – грустно сказал доктор, перелистав слипшиеся листки. – Все размокло и стерлось, сплошные пятна.

– Так как же быть с пареньком-то? – недоуменно спросил присутствовавший рядом пожилой милиционер. – Товарищ доктор, не положено быть человеку без роду племени.

– Сам посмотри, – доктор протянул блокнотик милиционеру.

– Вот тебе и раз, – присвистнул милиционер, перелистывая страницы. – Ты, парень с ней купался, что ли?

Костик кивнул и склонил голову. У него задрожала нижняя губа, он понял, что произошло что-то плохое. Что он кого-то подвел не выполнил данное кому-то обещание. Но не мог вспомнить кому и какое

Мужа тети Тамары, той самой, которая и нашла его блокнот, звали Николай Григорьевич и он работал обходчиком на железной дороге. Так у Костика появилась и новое отчество. Детского дома, куда можно было бы его отправить поблизости не было, и семья Волокушиных забрала его к себе.

– Ну, а что, паек у нас хороший, – согласился дядя Коля и на следующие десять лет Кадошкино стало для Кости домом.

Там Костя пошел в школу, и началась обычная жизнь, обычного сельского мальчишки. Местные его особо на задирали, а потом и вообще приняли за своего. В школе повезло с учителями, здесь застряло немало хороших учителей.

А дядя Коля после уроков брал его на работу. Это была очень хорошая работа. Нужно было ходить по железной дороге стуча по рельсам молотком. И еще дядя Коля рассказывал про железную дорогу, про лес, про камни, горы и море. Он был интересным рассказчиком и большим фантазером.

Толик Волокушин сын дяди Коли и тети Тамары пропал без вести. Давно, еще где-то под Вязьмой и дядя Коля по-отечески привязался к стриженому наголо найденышу.

А потом, летом 45-го вернулась их дочь, Катерина. У нее были огромные искрящиеся глаза и звонкий смех. А еще погоны старшего сержанта войск связи, медаль «За взятие Будапешта», «За победу над Германией» и две желтые полоски на гимнастерке.

Дядя Коля пристроил ее на железную дорогу телефонисткой. Катерина привязалась к Косте, это помогало ей забыть о военном прошлом. И еще она никогда не носила одежду с коротким рукавом.

Очередной вечер очередного дежурства выдался морозным. КН даже передвинул кушетку поближе к радиатору. Он закрыл двери как можно плотнее и специально дважды обошел здание, высматривая оставленные форточки. Все было в порядке. Но морозная ночь, казалось, проникает сквозь стены.

А что такое собственно холод. Это отсутствие тепла. Его ведь даже невозможно померять. Шкала Цельсия и иже с ним, в сущности, условность, порождение насущной необходимости. Истинный холод померять никак нельзя. И еще от холода почему-то обостряется тишина. Становится так тихо, что слух, оказавшись в этом вакууме начинает выделывать разные штуки.

Сквозь полудрему, КН вдруг услышал, что кто-то прошел по третьему этажу. Легко так прошел прогуливаясь. Потом ему послышались шаги на лестнице. Но КН, знал, что в здании никого нет и просто лежал, глядя в потолок.

– Здравствуй, – сказал Костик, поглаживая детскими ладонями дерматин кушетки. – Как живешь?

КН сел и уставился на гостя.

– Ты откуда здесь? – нелепо спросил КН.

Костик улыбнулся и кивнул в его сторону.

– Я никуда и не исчезал, – ответил Костик, – кстати хороший получается портрет.

– Подожди, какой портрет, – затараторил КН.

– Да не бойся ты, все в порядке, – поспешил успокоить его Костик. – Просто я пришел сказать, что все скоро кончится.

– Только этого мне еще не хватало, – ответил КН. – Я слыхал что к людям перед смертью умершие родственники приходят…

– Во-первых, я не мертвый, – ответил Костик, – Хотя, наверное, родственник, правда не знаю, как такое родство называется.

– И я не знаю, – несколько успокоившись ответил КН.

– Да это и не главное, просто я пришел сказать, что все скоро кончится, – повторил Костик и добавил – Так всегда бывает. И со мной так будет. А значит и с тобой.

– Что кончится? – воскликнул КН и проснулся. И через три секунды зазвонил будильник.

Жора Дягилев, пришел на репетицию зря. Преподаватель спешно отменил занятие и теперь Жора сидел со своим гитарным чехлом и ждал, когда спустится его сестра художница.

Парень сидел на против КН на откидном концертном кресле. И рассматривал все вокруг.

– А это Вас Лена рисует, когда ждет меня после занятий? – спросил Жора посмотрев на КН.

– Да, – ответил вахтер.

– Вообще у нее здорово получается, – улыбнулся парень. – Я видел наброски дома.

– А я вот пока не видел, – ответил КН. – У нас уговор, не смотреть пока не закончит. Надо держать слово.

– Тяжело?

–Трудновато, – усмехнулся КН кивая в сторону сложенного мольберта. – Но уговор дороже денег. А ты значит попал в просак с расписанием?

– Да уж, – лирически ответил Жора. – Поменялся с сестрой ролями. В смысле что теперь я ее жду, а не наоборот, как обычно.

– Поменяться ролями, – протянул КН, – забавная ситуация.

– Скажите, Константин Николаевич, а правда, что Лена про вас рассказывает? – Жора отложил чехол с гитарой и подсей к КН.

– А что она рассказывает?

– Про то, что вы потерялись во время эвакуации… И все такое.

– Так вышло, Жора, – кивнул КН. – Ну это такая давнишняя история, я почти ничего не помню про то время. До того, как меня усыновили. Остался только бесполезный блокнот на память. Да и у меня есть совершенно другая жизнь…

– А неужели вас никто не искал? – с неподдельным интересом спросил Жора.

– А как ты меня найдешь? – КН уже порядком устал обдумывать и пересказывать эту историю. Но сейчас почему-то совсем не раздражился. – Дело в том, что во все места куда я должен был приехать я не попал, и куда посылать запросы было не ясно.

– А вы сами?

– А что сам, – КН откинулся на спинку стула. – В Ленинград я вернулся уже в пятьдесят втором году, когда приехал в институт поступать. И конечно города совсем не узнал…

– Вы извините, что я вас так спрашиваю, у меня научный интерес, – перебил его Жора. – Понимаете, мне нравится девушка, а она поступила учиться на криминалиста,

– Сложное дело, – вставил КН. – А сколько же тебе лет?

– Ну она постарше, у нас там такая дворовая компания, а в компаниях у гитаристов возраст не спрашивают.

КН искренне улыбнулся, и снова сделал внимательное лицо.

– Так вот, – продолжал Жора. – Лене сказала, что у вас остался блокнот, а Наташа, ну, та девушка, которая криминалист… Она рассказывала, что у них есть методика позволяющая восстанавливать такие записи.

– Но блокнот очень старый, все размыло водой, – заволновался КН. – Да и представляешь, какие тогда были чернила и бумага?

– Попытка не пытка, – сказал Жора твердо, – Вы извините, что я так вмешиваюсь, но может…

– Хорошо, – неожиданно твердо ответил КН. – В пятницу я принесу блокнот.

В Ленинград Костя Волокушин приехал или точнее вернулся летом пятьдесят второго года. Завуч Кадошкинской школы предложила ему, как почти круглому отличнику попробовать поступить в Горный институт, там у нее работала хорошая знакомая.

– А что дело хорошее, – согласился дядя Коля, – Горный инженер это, мать не обходчик. Да и Костя сам-то Ленинградский, ну как родню отыщет. Да и у нас будет повод в Ленинград съездить, мы еще до войны собирались.

– Езжай, Костенька, – промокнув глаза сказала тетя Тамара. – А мы к тебе в гости приедем. Езжай с Богом.

Так Костя Волокушин попал на первый курс Ленинградского горного института. Потом была учеба, потом работа. Как горному инженеру Константину Волокушину пришлось побывать на многих больших стройках. Жениться. Стать отцом двух сыновей и дочери. Дедом пятерых внуков. Дядькой двоих племянников, детей Катерины. Преподавателем, спортсменом, путешественником и вот теперь вахтером во Дворце детского и юношеского творчества.

При чем не ради прибавки к и без того неплохой пенсии, а именно, что для души. Ему было так привычнее. Он приходил сюда сутки через двое и радовался тому, как рядом с ним бегают маленькие люди и занимаются интересным вещами. И нет вот той пустой бессмысленной суеты, которую он всегда не любил и которая поглотила людей в последние годы.

А здесь ему было хорошо и покойно, вот только тот, давний Костик, всплыл из небытия. Словно шорох из давно запертой комнаты.

– Ну вот, – сказала Лена, и довольно положила кисть.

Сейчас работа над портретом шла не в фойе, а в классе с высокими окнами и рисунками, развешенными по стенам. Здесь пахло красками и у КН немного свербило нос. Но он сдерживался чтобы не чихнуть.

Стоявшая у Лены за спиной преподавательница перевела острый взгляд с КН на холст и обратно.

– Думаю, эту работу мы отправил на конкурс, – сказала она, положа руку на плечо улыбающейся Лене.

– Ну так можно уже посмотреть? – спросил КН поднимаясь и обращаясь к преподавательнице. – Как не как с полгода позирую.

– Только это не все, – послышался из-за спины веселый голос Георгия. –

КН обернулся. В кабинет вошел Жора, он был странно возбужден и делал все как-то торопливо, словно опаздывал куда-то. Жора протягивал КН его блокнот и сшитые степлером стандартные листы.

– Не все смогли прочитать, – грустно казал Жора, но тут же заулыбался. – Но главное нашли. Вы не Волокушин. Ваша настоящая фамилия Старожильцев.

Жора видел, что КН с недоумением перелистывает отчет, и решил пересказать своими словами.

– Ваша мама, Ольга Петровна Старожильцева, врач, работала в городском госпитале, а отец, Андрей Егорович Старожильцев, инженер судостроитель и во время войны служил в Мурманске.

КН слушал Жору и бегал глазами по листам отчета пытаясь найти то, что он рассказывает, словно не веря в происходящее.

– Они остались живы и пытались вас найти, – продолжил Жора.

– А как ты это узнал? – сказал КН с недоумением глядя то на Жору, то на смеющуюся Ленку.

– Ваша мама написала все очень подробно, – поспешил ответить Жора. – И мы всех нашли. Помните, я говорил про Наташу, которая мне нравится. Так вот она, вернее через нее. Ну, в общем, они исследовали и прочитали. А потом смогли разыскать всех остальных.

– Каких всех остальных? – удивился КН

– Не спешите, – оборвал его Жора и прислушался к шуму в коридоре. – Ваша мама умерла в восемьдесят третьем году. А папа в восемьдесят шестом, но после войны у них были еще дети. Сын Виктор и дочь Светлана. Это очень большая семья.

– И вы что и их тоже нашли? – едва сдерживаясь спросил КН

В коридоре послышались шаги и в класс нерешительно вошли несколько человек. Среди пришедших был и Володя, отец Лены и Жоры. КН познакомился с ним, когда он приезжал за детьми. Остальных людей он не знал. Они были разного возраста и с любопытством, но очень светло и радостью смотрели на КН.

Из-за спин пришедших протиснулась запыхавшаяся и чуть растрепанная мама Лены, она чуть помедлила, оглядев всех замерших людей, и сделала шаг в сторону КН, стоявшего у своего портрета.

– Здравствуйте, дядя Костя!

Костик сидел на залитом весенним солнцем подоконнике и улыбался, глядя как КН от неожиданности садится на подставленный стул и закрывает рот руками. А Ленина преподавательница протягивает ему искрящийся стакан воды.

Ромашки

У нас на ленинградском фронте…

– Тогда осень была, – голос бабушки сопровождался стуком кухонного ножа о разделочную доску. – Конец октября. Нас с эвакопункта направили по частям собирать раненых. Бои тогда были сильные, раненых много.

– Так ты же вроде в городском госпитале работала? – уточнила соседка.

– Так раненых было столько, что нас по санбатам отправляли вывозить, – пояснила бабушка. – Дали нам десяток подвод и направили по дороге вдоль фронта. Елена Ивановна еще переживала, что мы завязнем. А тут вдруг подморозило. Вот и едем мы, раненых погрузили и вдруг немцы.

– Прямо в тылу?

– Ну да. Они во время наступления прорвались, а наши прорыв закрыли вот немцы у нас и застряли. Побродили и решили назад. И на нас наткнулись.

– И как же вы?

– Как как… У нас раненые. Шестеро возниц с трехлинейками, и мы девчонки. Нам по уставу наганы полагались. Немцы нас заметили, деваться нам не куда, а один раненый, то ли капитан, то ли майор, скомандовал «к бою». Мы стали раненых с подвод стаскивать. Возницы из-за подвод стреляют. А командир тот прямо с подводы из пистолета по немцам стрелял, потом вдруг откинулся назад и повис вниз головой. Немцев было не очень много, и они драпали, по их следу уже наши гнались. Немцы, видно, оторвались от погони, но вот на нас наткнулись, обойти нас не получается, и они прямо через нас решили напролом.

– Как же вы живы то остались?

– А стрельбу наши услышали и бросились нас выручать. С минуту только немцы замешкались из-за нас и наши их нагнали. А вот Елене Ивановна в тот день и погибла. Раненного стаскивала на землю, немец ей в спину и выстрелил. А врач она была хороший, я у нее после училища практику в детской поликлинике проходила.

– Так что ж она педиатр была?

– Да, – ответила бабушка. – Тогда же всех врачей мобилизовали. Всех война призвала.

Эту историю маленький я слушал, прячась в коридоре, сидя на корточках за покрашенной бежевой краской кухонной дверью. Из кухни пахло жареной картошкой и зеленым луком. Больше о войне ни бабушка, ни дед никогда не рассказывали.

Муса

Старенький автобус кряхтел, скрежетал и, кажется, даже повизгивал, карабкаясь по горной дороге. Муса что-то напевал под нос и всякий раз, когда машина издавала особенно жалостный звук начинал поглаживать ее по панели приборов.

Я сидел на своем привычном месте в пол оборота и глядел то на дорогу, то на водителя. Этот старенький круглобокий ПАЗ Муса восстановил чуть ли не из руин. И теперь это был едва ли не единственный общественный транспорт, который можно было здесь найти.

Настоящая война официально откатилась от этих затерявшихся в предгорье аулов. Но на деле она все еще висела в воздухе. И на всяких шум, доносящийся из зеленки, и мы и местные реагировали с большим беспокойством. Нападений на наши блок посты не было уже больше года, но все знали, что где- то в горах еще прячутся непримиримые остатки разгромленных банд. Может копят силы, а может ждут своего часа.

– Слушай, – автобус выкатился на ровный участок, и Муса снова стал разговорчив. – Мне же брат новый насос для воды прислал. Итальянский, высший класс теперь кран откроешь вода сама потечет, закроешь насос сам отключится.

– Здорово, – ответил я – теперь будешь жить как в городе.

– Только я его сам боюсь подключать, – посетовал Муса. – Может зайдешь посмотришь. Вдруг там чего не хватает. Я бы в район съездил купил. А то у меня с этой водой плохо получается. Приходи в субботу, Надира стол накроет.

– А что, можно – согласился я. – Вроде на субботу у меня выходной. Там твой насос и посмотрим.

– Вадим, – перевел тему Муса. – А я все никак не запомню кем у тебя отец работает. Он же у тебя не военный.

– У меня дед был военный, – ответил я. – Отец гражданский инженер.

– Строитель? – оживился Муса.

– Нет, он на заводе станки налаживает. – ответил я. – Инженер-электронщик.

Автобус остановился у КПП и облако пыли из-под колес поползло в сторону часового.

Я попрощался с Мусой и зашагал в сторону приземистого здания комендатуры. В эти края меня занесла чистая случайность. Инженерный батальон, где я собирался командовать взводом, размещался в соседнем районе. А я по приезду, сразу умудрился подхватить какую-то местную лихорадку, и после месяца госпиталя застрял в местной комендатуре. Не то заместителем коменданта по инженерному обеспечению, не то дежурным офицером, не то заместителем по связям с местным населением.