Сердце в его тени

А сейчас?

От простых прикосновений, от того, как его губы скользили по её коже, у неё перехватывало дыхание.

Она провела пальцами по губам и замерла. Кожа всё ещё горела.

– Я схожу с ума… – сказала она в пустоту. – Это ненормально. Это неправильно.

И всё же тело её предавало. Сердце билось быстрее, внизу живота пульсировало странное, тягучее ощущение. Она сжала бёдра, будто пытаясь задавить его, но стало только хуже.

«Он сумасшедший. А я… я тоже… потому что захотела его.»

Эта мысль ударила сильнее любого страха.

Амалия закрыла лицо руками, прижалась к подушке, но от этого не стало легче. Она знала одно: он вернётся. И знала второе: она больше не уверена, чего боится – его или самой себя.

Ночь снова была мучительной. Она ворочалась, то засыпая на минуту, то просыпаясь в холодном поту. И каждый раз, когда глаза закрывались, к ней приходили его губы. Его руки. Его голос.

Сны переплетались с воспоминаниями, и граница между ними стиралась. Амалия ловила себя на том, что горит даже во сне. Что её тело отвечает на каждое прикосновение, будто он и правда рядом.

Когда наступило утро, она резко открыла глаза и села в постели. В груди всё колотилось. Щёки горели.

– Чёрт… – выдохнула она и стиснула кулаки.

Она ненавидела себя. За то, что вспоминала. За то, что желала. За то, что эта ночь сделала с ней.

Звонок в дверь прозвенел так резко, что она вздрогнула.

Быстро накинув халат, она побежала вниз. Сердце ухнуло, но это оказалась Кэсси. Подруга, как всегда, сияла своей энергией.

– Ну привет, красавица! – радостно воскликнула она и сразу обняла её. – Как ты? Всё ли в порядке? Перестала накручивать себя из-за Тристана?

Амалия застыла на секунду. В голове у неё до сих пор бушевал другой пожар. Она даже забыла, что Тристана убили. Его имя прозвучало, как что-то далёкое.

И тут её словно ударило. Вспышка воспоминания: клуб, тяжёлый голос за спиной, слова «любой, кто дотронется до тебя, будет трупом».

Она побледнела.

– Маль? – Кэсси вгляделась в неё. – Я же сказала, ты не виновата. Это не твоя вина.

Амалия резко моргнула, пытаясь взять себя в руки. Ей хотелось выложить всё: про силуэт в темноте, про его поцелуи, про то, как она отвечала ему. Про то, как её всю ночь жгло изнутри.

Но слова застряли. Как можно сказать это вслух? Как можно признаться, что её тело предало её?

Она натянуто улыбнулась:

– Всё в порядке. Просто… я всё ещё в шоке. Его смерть… это слишком неожиданно.

Кэсси мягко сжала её руку.

– Я понимаю. Но ты должна отвлечься. Идём. Давай прогуляемся, магазины, кофе. Немного девичьего отдыха. Тебе нужно расслабиться.

Амалия кивнула. Ей действительно нужно было вырваться из этих мыслей, хоть на пару часов.

– Хорошо. Давай.

И они вышли вместе, оставив за спиной её дом. Но внутри Амалия знала: от себя не убежишь.

Прогулка по магазинам оказалась неожиданно долгой и шумной. Кэсси, как всегда, тащила Амалию из одного бутика в другой, не позволяя ей погружаться в свои мысли.

– Мы должны срочно обновить твой гардероб, – заявила она, увлекая подругу за руку. – Художница художницей, но иногда нужно выглядеть как рок-звезда.

– Я нормально выгляжу, – пробормотала Амалия, но без особого сопротивления пошла за ней.

В первом магазине Кэсси буквально втиснула её в примерочную с нежно-голубым платьем.

– Примерь. Оно точно твоё.

Амалия закатила глаза, но подчинилась. Минутой позже она вышла и замерла в зеркале. Тонкая ткань мягко облегала фигуру, делала её утончённой, будто картиной.

– Я же говорила! – Кэсси всплеснула руками. – Ты выглядишь как богиня!

Амалия смутилась, покраснела и покачала головой.

– Ты преувеличиваешь.

– Нет. – Кэсси решительно подошла и развернула её к зеркалу. – Посмотри. Твои картины живут светом и тенью. А ты сама светлее любой из них.

Амалия рассмеялась.

– Ты неисправима.

В следующем бутике они примеряли платья вместе. Кэсси выбрала ярко-оранжевое, блестящее, и, надев его, торжественно вышла к подруге, раскинув руки:

– Ну что? Я богиня апельсинового сока!

Амалия согнулась пополам от смеха.

– Ты ненормальная! – выдавила она сквозь смех, утирая слёзы.

– Зато ты улыбаешься, – подмигнула Кэсси. – Это уже победа.

Они смеялись над нелепыми шляпами, спорили о туфлях, поддразнивали друг друга. И чем дольше длилась эта прогулка, тем легче становилось Амалии. Она ловила себя на том, что впервые за несколько дней её смех звучит искренне.

Кэсси всё время шутила, рассказывала истории из своей адвокатской практики:

– Представь, муж подал на развод, потому что жена три месяца подряд прятала от него пульт от телевизора! – И они обе разразились смехом, привлекая косые взгляды других покупателей.

Амалия улыбалась, слушала, и где-то глубоко внутри напряжение отпускало. Пусть ненадолго.

В конце концов, уставшие и довольные, они устроились в маленьком кафе с большими окнами. На столе появился кофе и пирожные.

– А давай позвоним твоей маме, – предложила Кэсси, доставая телефон. – Я соскучилась по Миранде.

Амалия с улыбкой кивнула.

Через минуту экран ожил, и появилось лицо Миранды. Её глаза светились, волосы были собраны в лёгкий пучок.

– Девочки! – воскликнула она. – Ну наконец-то я вас вижу вместе.

– Привет, Миранда! – радостно сказала Кэсси, махнув рукой. – Как ты?

– Хорошо, – Миранда улыбнулась ещё шире. – Но мне не хватает моих любимых девочек. Когда вы уже приедете?

– Через недельку, мам, – ответила Амалия мягко. – Мы с Кэсси всё организуем.

– О, прекрасно! Я устрою пир, как раньше. Девичник! – глаза Миранды засветились. – Помните наши вечера с фильмами и моим яблочным пирогом?

– Конечно помним! – Кэсси засияла. – И я всё ещё уверена, что твой пирог достоин медали.

– Скажи это ещё раз, и я испеку два, – засмеялась Миранда.

Они долго говорили втроём. Миранда спрашивала о работе Кэсси, о новых делах, о том, как идут выставки у Амалии. В её голосе было столько заботы, что сердце Амалии становилось теплее.

– Ты выглядишь уставшей, – вдруг сказала Миранда, вглядываясь в дочь. – Но я знаю этот взгляд. Ты слишком много думаешь, милая.

Амалия отвела глаза, но улыбнулась.

– Всё в порядке, мам. Правда.

– Хорошо, – кивнула Миранда, но взгляд её всё равно оставался внимательным и мягким.

Разговор закончился смехом, обещаниями встречи и тёплыми словами.

Когда экран погас, Амалия откинулась на спинку стула и на миг позволила себе почувствовать лёгкость. Уют.

– Видишь? – сказала Кэсси. – Вот так и надо. Пирожные, магазины и любимые люди. Это лучшее лекарство.

Амалия улыбнулась. И почти поверила, что мир снова может быть простым и светлым.

Глава 3

Два дня прошли в тишине.

Никаких записок. Никаких шагов в темноте. Никакого чужого дыхания на коже.

Амалия почти не верила своему счастью. Первую ночь она спала тревожно, просыпаясь от каждого шороха. Но потом… всё стало затихать. Тревога утихала, мысли перестали кружить по кругу. И к третьему дню она поймала себя на том, что улыбается без причины.

В мастерской царил лёгкий творческий хаос. Повсюду – стопки холстов, кисти в банках, тюбики с краской. Свет из окна падал прямо на мольберт, где она закончила последнюю работу – большую картину с яркими мазками красного и золотого.

Амалия отступила на шаг и прищурилась.

– Ну… почти, – пробормотала она и добавила несколько штрихов.

Вдохновение снова было рядом. Она работала сосредоточенно, под любимую музыку, и почти чувствовала себя счастливой.

К полудню она поехала в маленькую галерею на окраине Нью-Йорка. Это было не то чтобы большое событие – скорее камерная выставка, но всё же значимая для неё.

У дверей её встретила Сьюзен – хозяйка галереи, женщина с вечной улыбкой и большими очками.

– Амалия! Твои картины – это что-то невероятное. Все, кто заглядывает, замирают.

Амалия смутилась.

– Спасибо, Сьюзен.

Внутри уже суетились помощники: развешивали полотна, подравнивали освещение, подбирали рамы. Атмосфера напоминала репетицию перед спектаклем.

– Здесь чуть выше, – попросила Амалия, глядя, как её работу с нежными зелёными оттенками закрепляют на стене. – Да, вот так.

Она помогала, советовала, смеялась вместе с командой. Шаг за шагом зал преображался, становился её пространством.

Когда все картины нашли свои места, Амалия обошла зал медленно, задерживаясь перед каждой. В груди поднималась волна тепла и гордости.

«Вот оно. Моя жизнь. Моя мечта.»

Два дня назад она тряслась от страха. А теперь – она стояла среди своих картин, окружённая людьми, которые верили в неё.

И впервые за долгое время она подумала:

«Может, жизнь всё-таки налаживается? Может, он отстал…»

Эта мысль принесла облегчение. Амалия улыбнулась и позволила себе поверить в неё хотя бы на мгновение.

Зал сиял светом и голосами. Картины на стенах отражали блики хрусталя, в воздухе пахло шампанским и свежими цветами. Амалия стояла у одной из своих работ, в светлом платье, и принимала очередной комплимент.

– Простите, – мягкий мужской голос заставил её обернуться.

Перед ней стоял высокий мужчина. Строгий костюм, лёгкая улыбка, серые глаза, которые будто сразу вбирали в себя всё вокруг.

– Марк Хэнли, – представился он, протягивая руку.

Она ответила на рукопожатие, и его ладонь оказалась тёплой, уверенной.

– Амалия Сент-Клер.

– Я знаю, – усмехнулся он. – Сегодня вечером все говорят только о вас.

Щёки её порозовели.

– Ну, это маленькая выставка…

– Маленькая? – Марк приподнял бровь. – Если это маленькая, то я даже боюсь представить, какой будет большая.

Они оба засмеялись, и лед растаял.

Позже, с бокалами шампанского, они стояли у окна.

– Скажите, – начал он, – как давно вы занимаетесь живописью?

– Всю жизнь, кажется, – ответила Амалия. – Рисовать для меня было так же естественно, как дышать. Но серьёзно – лет с пятнадцати.

– И вы сразу знали, что приедете в Нью-Йорк?

– Нет, – покачала она головой. – Долго колебалась. Но здесь – другие возможности. Здесь можно расти.

Он кивнул.

– Я знаю. Я сам давно здесь. Нью-Йорк съедает слабых, но если держаться – он даёт всё.

– А вы? – спросила она, чуть склонив голову. – Чем занимаетесь?

– Бизнес, – просто сказал он. – Строительство. Дома, комплексы, иногда офисные здания. Не так красиво, как картины, но, знаете… тоже оставляет след.

– Звучит серьёзно.

– Да, – Марк усмехнулся. – Но всё же это не моё вдохновение.

– А что тогда вдохновляет вас в искусстве? – спросила Амалия.

Он чуть задумался, потом сказал:

– Моя мама была художницей. Она умерла давно, но её работы до сих пор у меня дома. Когда я смотрю на ваши картины, я вспоминаю то чувство… будто мир замирает.

Глаза Амалии смягчились.

– Это очень красиво.

Он улыбнулся в ответ, и его взгляд задержался на её лице чуть дольше, чем следовало.

Весь вечер они провели рядом. Он интересовался её планами, спрашивал про вдохновение, смеялся её тихим шуткам. Его рука легко касалась её локтя, когда он что-то объяснял. Они вместе рассматривали картины, пили шампанское, и всё казалось удивительно лёгким.

– Вы удивительно честная собеседница, – сказал он под конец. – Обычно в Нью-Йорке каждый пытается произвести впечатление. А вы… просто настоящая.

– Я никогда не умела притворяться, – улыбнулась Амалия.

– И это делает вас особенной, – ответил он тихо, глядя прямо в глаза.

Когда галерея начала пустеть, Марк обернулся к ней:

– Может быть, мы встретимся ещё? Без шумных залов, просто кофе.

Она замялась, чувствуя волнение. Но в итоге кивнула.

– Хорошо.

Они обменялись номерами. Её пальцы всё ещё дрожали, когда она набирала его имя в телефон.

– Обещаю, вы не пожалеете, – усмехнулся он.

Амалия тихо рассмеялась в ответ, и этот смех прозвучал особенно легко на фоне усталого зала, где гасли огни и расходились гости.

Она не заметила, как с другой стороны улицы, за стеклянной витриной, в темноте стояла тень. Силуэт, высокий, неподвижный, будто высеченный из камня.

Он смотрел только на неё. На её смех. На то, как она позволяла чужому мужчине касаться её руки.

Тучи сгущались над городом, и казалось, даже небо чувствовало его ярость. Внутри всё кипело от злости.

Она улыбается не ему.

Пальцы сжались в кулак так, что костяшки побелели.

Сквозь стекло залитого светом зала, среди чужих лиц и голосов, он видел только её – и знал: эта ночь станет началом.

Дом встретил её тишиной. После яркого света галереи и гомона голосов эта тишина казалась особенно густой. Амалия закрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной и на миг позволила себе улыбнуться – вечер прошёл хорошо. Даже слишком хорошо.

Она медленно поднялась в спальню, сняла платье, бережно повесила его в шкаф, накинула на плечи мягкий кардиган и спустилась вниз. В доме было прохладно, и это ощущение спокойствия даже нравилось ей.

На кухне она поставила чайник, достала чашку. Шорох засыпанного чая, плеск кипятка – всё это возвращало в привычную реальность. Она села за стол, обхватила ладонями кружку и глубоко вдохнула аромат, позволяя себе на несколько минут расслабиться.

Вспоминала галерею: свет, картины, улыбки людей. Марка, его серые глаза, мягкие слова, как он слушал её. Она невольно коснулась губ – там всё ещё будто сохранялся вкус шампанского.

И в этот момент телефон, лежащий на столе, завибрировал.

Она машинально потянулась к нему. И в то же мгновение кровь в жилах похолодела: номер не определён.

Сердце гулко ударило. В груди образовалась пустота. Она знала, кто это. Знала ещё до того, как дрожащими пальцами провела по экрану, открывая сообщение.

На белом фоне высветились всего несколько слов:

«Ещё раз улыбнёшься другому – и он не доживёт до утра.»

Амалия сидела на кухне, глядя в экран телефона.

Эти слова будто разрезали воздух и впились под кожу. Она прочитала их один раз. Второй. Третий. И каждый раз сердце билось сильнее, будто хотело вырваться из груди.

Губы пересохли, пальцы дрожали так, что телефон едва не выпал из рук. Она прижала его к себе, словно это могло хоть как-то защитить. Но от кого? От чего?

Все воспоминания последних дней обрушились разом. Галерея. Тень за витриной. Тёмный силуэт в мастерской, его руки, его губы, его голос, шепчущий в кожу. И – Тристан. Его лицо, злое, искажённое, когда он снова пытался к ней лезть. Его рука, вцепившаяся в её запястье. И на следующий день – новости. Избит. Зарезан. Мёртв.

У неё перехватило дыхание. Она зажала ладонью рот, будто боялась, что закричит.

«Неужели это он?.. Тот самый человек, что следит за мной. Что прижимал меня в темноте. Что поцеловал так, будто хотел стереть меня с лица земли. Это он?.. Он убил Тристана?»

Грудь сжалась так, что стало больно.

Страх и стыд смешались. Страх – от мысли, что где-то рядом ходит человек, готовый убить ради неё. Стыд – от того, что часть её самой всё ещё помнила то прикосновение, и от этой памяти кровь предательски закипала в венах.

Она встала, прошлась по кухне, потом снова вернулась к телефону, перечитала сообщение. Казалось, буквы меняют форму, превращаются в приговор.

«Ещё раз улыбнёшься другому…»

Значит, он видел её. Там, в галерее. Среди света, людей, музыки. Он стоял где-то рядом и наблюдал.

Амалия сжала виски ладонями. Голова гудела. Она не могла решить, что страшнее – то, что он убил Тристана, или то, что он всё время рядом. В её доме. В её жизни. В её мыслях.

Слёзы подступили к глазам, но она с силой зажмурилась, не позволив им упасть. Нет. Он не увидит её слабой. Даже если он где-то рядом – он не увидит.

Но внутри, глубоко, дрожь всё равно не уходила.

«Что, если он действительно убил его ради меня? Что, если следующий, кто просто заговорит со мной, – тоже окажется в могиле?»

Эта мысль была настолько страшной, что её тут же хотелось оттолкнуть. Но она уже проросла в голове и отравила каждый вдох.

Амалия долго ворочалась, пока усталость не сморила её. Сначала снились кошмары: пустые коридоры, шорохи, шаги за стенами. Она бежала, но ноги тонули в вязком воздухе. Тени дотягивались до неё, касались плеча, и сердце разрывалось от ужаса.

А потом всё изменилось.

Руки – сильные, горячие. Ладони скользили по её телу так властно, будто она принадлежала им всегда. Губы жадно касались шеи, дыхание обжигало кожу, и от этого у неё вырывался стон. Тело выгибалось навстречу, кровь гудела в венах.

Она пыталась сказать «нет», но губы её только стонали. С каждым поцелуем, с каждым прикосновением всё глубже она проваливалась в огонь.

– Ты дрожишь, – прошептал низкий голос, тянущийся прямо в ухо. – Но скоро будешь умолять.

Она задыхалась. Внутри всё сжималось и расплавлялось одновременно, и когда жар достиг пика – глаза распахнулись.

И это был не сон.

Комната залита полумраком. Над ней склонился силуэт. Мужчина. Настоящий.

Его лицо оставалось в тени, но всё остальное… она видела слишком ясно.

Рубашка с короткими рукавами, верхние пуговицы расстёгнуты. На груди – тёмные линии татуировок, будто хищные символы. Руки – мощные, широкие, с венами, от которых взгляд невозможно было оторвать. Они держали её так, что она чувствовала: вырваться невозможно.

От него пахло теплом, табаком и чем-то диким, мужским.

Ладонь мгновенно закрыла ей рот, лишая голоса.

– Тише, – прошептал он, и горячие губы коснулись её уха. – Ты сама звала меня во сне. Я слышал, как ты стонала.

Она дёрнулась, пытаясь отвернуться, но его вторая рука уверенно скользнула по её телу. Медленно, жадно, изучая.

– Господи… – пронеслось в голове. – Это реально… он здесь…

Губы снова прижались к её шее. Он целовал её, оставляя огненные следы, спускался ниже. Его пальцы – властные, резкие – скользили по груди, животу, и тело предавало её каждую секунду. Оно горело, выгибалось навстречу, а разум кричал «нет».

– Ну же, – прошептал он в кожу. Его голос был низкий, хриплый, с хищной насмешкой. – Ты уже на грани. Доверься.

Слёзы выступили в уголках глаз от стыда и ужаса. Но вместе со слезами внутри нарастала та самая волна, которая рушила её сопротивление.

Он довёл её до предела. С каждым движением, с каждым поцелуем её дыхание сбивалось, сердце бешено колотилось, а когда жар внутри сорвался – Амалия почти вскрикнула. Но в этот миг его ладонь с её рта исчезла, и он жадно прижался к её губам.

Поцелуй был безжалостным – таким, что не оставлял выбора. Его губы врывались в её, заставляли подчиняться, жгли и ломали её сопротивление. Амалия дрожала, не зная, куда деть руки, и тело само тянулось навстречу, пока он пил её дыхание, пока она не потеряла грань между собой и им.

И только когда ей стало казаться, что воздуха больше не осталось, он оторвался. Резко. Схватил её лицо ладонью, снова зажимая рот, и прошептал в самое ухо:

– Ещё раз увижу тебя рядом с другим мужчиной – и будут последствия.

Его голос был низкий, хриплый, в нём не было ни капли сомнения.

– А теперь спи, Амалия. – Его губы снова коснулись её шеи, легко, почти нежно. – Но знай… я всегда рядом.

Он поднялся. Тяжёлая тень выпрямилась над ней. На миг она успела заметить силуэт его тела в полумраке – широкие плечи, мощные руки, расстёгнутую на груди рубашку, татуировки, живые и дикие, как он сам.

И тогда она сорвалась. Подскочила на кровати, крик сорвался с её губ:

– Кто ты такой?! Ты ненормальный! Я пойду в полицию!

Он остановился в дверях и повернул голову. Тьма скрывала лицо, но она почувствовала его усмешку.

– Попробуй, – произнёс он, и в его голосе звучал тихий смех. – Скажи им, что ты сама стонала от моих рук? Что отвечала на мои поцелуи?

Амалия побледнела, будто её ударили.

Он засмеялся тише, и этот смех был страшнее любого крика.

А потом – шаги. Спокойные, уверенные. Дверь её спальни распахнулась, и холодный ночной воздух ворвался в комнату. Он ушёл так просто, будто это был его дом, а не её.

Амалия осталась стоять босиком на полу, дрожа от ужаса и унижения. Её губы всё ещё горели от его поцелуя, сердце неслось в бездну.

И только пустая тишина отвечала на её крик.

Глава 4

Солнце пробивалось сквозь шторы, но для Амалии утро казалось серым и пустым. Она сидела на краю кровати, обхватив руками голову. Всю ночь она почти не спала – то засыпала, то вскакивала от каждого шороха. Тело всё ещё помнило прикосновения, губы горели от поцелуя. И это сводило её с ума.

С каждым часом страх и стыд росли. Казалось, что в доме остался его запах, его тень. Каждый угол казался подозрительным, каждый шорох – шагами.

Она не выдержала. Резко поднялась, схватила сумку, накинула пальто.

«Нет. Больше ни секунды здесь. Я поеду к маме.»

Она набрала номер Кэсси, и голос подруги отозвался почти сразу:

– Алло?

– Кэсси… я не могу больше здесь… я уезжаю к маме, – голос Амалии дрожал.

– Ты правильно делаешь, – сразу ответила та. – Оставайся у Миранды. Я завтра приеду к вам, хорошо?

Амалия прикрыла глаза, с трудом сдерживая слёзы.

– Хорошо… спасибо.

– Держись, слышишь? – сказала Кэсси твёрдо. – Завтра я буду рядом.

Дорога заняла несколько часов. Всё это время Амалия смотрела в окно, сжимая в руках телефон. Городские улицы сменялись шоссе, и только тогда дыхание стало ровнее.

Когда машина свернула к маленькому дому, окружённому садом, её сердце впервые за долгое время оттаяло.

На пороге стояла Миранда. Светлая, тёплая, в простом платье, с привычной улыбкой.

Амалия не выдержала – бросилась к ней, обняла так крепко, что мама удивлённо ахнула.

– Доченька… – Миранда держала её в объятиях так крепко, будто боялась отпустить. – Ты вся бледная. Что случилось?

Амалия глубоко вдохнула и, не встречая её взгляда, ответила тихо:

– Ничего… Просто устала. И… очень соскучилась.

Миранда посмотрела на неё долгим, пронизывающим взглядом – как будто понимала, что за этим «устала» скрывается больше. Но ничего не сказала. Только погладила её по щеке и тепло улыбнулась.

– Тогда будем отдыхать. Ты здесь дома. Я сделаю всё, чтобы ты улыбалась.

Они прошли на кухню, и Миранда, словно нарочно, начала суетиться, открывая шкафчики, ставя на стол варенье, хлеб, сыр.

– Садись, а я приготовлю тебе твой любимый тост с мёдом и корицей. Помнишь, как в детстве?

Амалия села, чуть улыбнулась, глядя, как мама ловко орудует ножом и ложкой.

– Конечно помню… Ты всегда говорила, что корица отгоняет плохие сны.

– И я до сих пор так думаю, – серьёзно кивнула Миранда, подавая ей тарелку. – Попробуй.

Амалия сделала кусочек, и сладкий вкус, такой знакомый, заставил её на секунду забыть обо всём.

– Вкусно, как всегда, мама.

Миранда вздохнула и улыбнулась.

– Вот и хорошо. А после завтрака пойдём в сад. Я тебе покажу новые розы. Они распустились совсем недавно, я специально берегла этот момент для тебя.

В саду воздух был свежим и чистым, пахло землёй и цветами. Миранда показывала клумбы, поправляла кусты, рассказывала о соседях и новых историях городка.

– Смотри, – она наклонилась к кусту, – эти розы я посадила прошлой весной. Думала, не приживутся. А теперь вон как разрослись.

Амалия коснулась лепестков и чуть улыбнулась.

– Они красивые… Ты всегда знала, как из ничего сделать красоту.

– А ты думаешь, откуда у тебя талант художника? – Миранда подмигнула. – В нашей семье все женщины умеют создавать красоту.

Они засмеялись, и Амалия впервые за последние дни смеялась искренне.

После обеда они поехали в городок. Заходили в лавку за продуктами, купили пару платьев в маленьком магазине, а потом уселись в любимом кафе у окна.

– Я до сих пор помню, как ты в первый раз пришла сюда со своими рисунками, – сказала Миранда, помешивая чай. – Ты сидела, уткнувшись в тетрадку, и не слышала, как я тебя звала.

– Я рисовала дерево напротив, – улыбнулась Амалия. – И ты потом смеялась, что у меня получилось слишком мрачное.

– А теперь у тебя выставки в Нью-Йорке, – гордо сказала Миранда. – И пусть ты уехала, но я всегда знала: ты добьёшься своего.

Амалия опустила взгляд, в груди защемило. Хотела сказать что-то о том, что всё даётся слишком тяжело, но не решилась. Она не хотела разрушать этот день.

Вечером Миранда хлопотала на кухне, готовя ужин, а Амалия вышла на крыльцо. Села на ступеньки, обняв колени, и уставилась на сад, который постепенно тонул в мягких сумерках.