Генезис: Код Создания. Книга первая: Боги

– Я оставил наверху свой мобильный, – быстро сказал он первое, что пришло ему в голову, поворачивая назад. – Я догоню вас.

И, не договорив, бросился вверх по лестнице.

Быстрее, быстрее! торопил он себя, перепрыгивая через две ступеньки.

К его удивлению, дверь оказалась приоткрыта. Сердце Нико бешено колотилось, он толкнул дверь и оказался в приёмной – и сразу же увидел дворецкого. Тот лежал в двух метрах от входа с перерезанным горлом, в багряной луже, медленно растекающейся по до блеска начищенному паркету. Мебель и стены вокруг были забрызганы кровью, распространяя вокруг сладковатый запах. Сбоку мелькнула тень – сразу же грянул первый выстрел, но Нико каким-то чудом успел метнуться к двери. Вероятнее всего, он случайно застал убийцу врасплох и выиграл пару секунд – сломя голову он бросился вниз по лестнице. Вслед грохотала стрельба… Нико слышал только свист пуль, и вдруг почувствовал, как что-то обожгло ему правое плечо. Сообразив, что оказался в ловушке, он на бегу перемахнул через перила и, зажмурившись, полетел вниз.

Глава 19

Сумрачный рассвет поднимался над городом, когда Самир Тавана перебежал пустынную набережную и, оглянувшись по сторонам, под проливным дождём спустился по лестнице к воде.

– Ты с ума сошёл? – в ярости зашипел он, натягивая капюшон на глаза.

– Никто не сможет прочитать текст, – шёпотом отбивался Нико, пальцами сбивая воду с очков. – Телефон был одноразовый, номер…

– На тебе кровь!!!

Тавана уставился на насквозь промокший, окровавленный рукав пальто, в двух местах пробитый пулями.

– Ерунда… Где твой телефон?

– Ты ранен!!

– Уже нет. Где твой телефон??

– Что значит «уже нет»?

– Самир!!!

– Мой телефон прослушивают благодаря тебе, думаешь, я взял бы его сюда?! Нико, чёрт тебя возьми, во что ты ввязался?

Нико замотал головой.

– Сейчас на это нет времени. Ты должен знать, что только что в доме на углу Инвалидов убили человека – его звали Лионель де Монтферрат, вместе с ним был убит дворецкий, возможно, ещё горничная. На месте найдут мои отпечатки пальцев.

Тавана невольно отступил на шаг.

– Просто выслушай меня. Я только что оттуда, те, кто это сделал, видели меня, и я догадываюсь, что произойдёт дальше. Я обещал тебе всё объяснить, и знаю, как это прозвучит. Те люди, те двое экспертов… не совсем люди… в общем, они из другого мира, с другой планеты.

Тавана не на шутку рассердился.

– Нико! – свирепо прошипел он, раздувая ноздри.

– Военная разведка вывезла всё, что было захвачено во время штурма, всё происходящее засекречено, центральная префектура под контролем Ми-6 – всего пару дней назад ты первый сказал бы мне, что это невозможно. Пресса в один голос объявила, что шофёр застрелен, а террористам удалось покинуть страну, но и то, и другое ложь и тем, кто стоит за этим, это известно. Воздушная защита получила от командования приказ пропустить вертолёт со спецзаданием, который лишь немного не дотянул, чтобы выполнить его – но пославшие его на Данциг, как те, кто сбил его, официально не существуют…

– Откуда тебе известно…

– Это неважно.

– Но этого не может быть… – хмурясь, пробормотал Тавана.

– За последние двадцать четыре часа я несколько раз говорил себе то же самое, – кивнул Нико. – Камень, взорвавшийся на Данциг – портал, через который эти двое попали на Землю; живому он не причиняет вреда, долго рассказывать…

– Но это… невозможно…

– Три часа назад я был в Израиле, через пятнадцать минут вернулся в Париж, и это тоже невозможно. Монтферрат был другом моего отца, почти всё, что ты услышишь о нём сегодня будет ложью; моего отца убили, и я должен узнать почему. Самир, каким-то образом всё это связано, отца убили, когда он что-то узнал, – уговаривал Нико полицейского, глядящего на него в совершеннейшем замешательстве. – Боюсь… боюсь, это далеко не последняя смерть, может погибнуть много людей, но сейчас мне, как никогда, нужна твоя помощь.

Тавана потёр рукой мокрый лоб, пытаясь собраться с мыслями.

– Как… когда ты узнал?

– Сразу после взрыва на Данциг. Они пришли ко мне, зная, что без камня не смогут вернуться. Рассказывать об этом нет времени, но они могут быть нашим единственным шансом остановить то, что сейчас происходит.

– Вот почему засекречены результаты баллистической… – сквозь зубы пробормотал Тавана, лихорадочно соображая. – А в Люксембургском… Чёрт, почему ты не мог связаться с Якудзой или корсиканской мафией, как нормальный человек?! Весь пятнадцатый ночью вызвали в центральную (он кивнул в сторону здания префектуры через дорогу), это не расследование, а настоящий допрос – по одному; я видел агентов ЦРУ…

– Самир, не сейчас. Человека на той фотографии зовут Рене де Лис, мне нужно, чтобы ты проверил его по всем своим каналам – всё, что сможешь о нём узнать…

– Не оборачивайся, – Тавана, подозрительно прищурившись, смотрел на противоположный берег реки, где под дождём стоял одиночка-полицейский и, не глядя в их сторону, негромко переговаривался с кем-то по рации. – Если у тебя есть план быстро выбраться отсюда, самое время сделать это сейчас…

– Какого дьявола здесь происходит!? – проскрежетал голос совсем рядом.

На верхней ступеньке лестницы, вне себя от ярости, стоял капитан Рено – с его плаща ручьями стекала вода, а на лице сменялись, как времена года, совершенно несовместимые друг с другом выражения, одно красноречивее другого. Увидев Периго, он не удержался и сквозь зубы вклеил пару ругательств.

В следующую секунду грянул выстрел. Пуля угодила в каменный парапет над головой Нико, не причинив никому никакого вреда.

– Проклятье… – выругался Тавана, выхватывая свой Глок и пригибаясь. – Что за…

Раздался ещё один хлопок, на этот раз пуля попала в дерево.

– Только этого не хватало… – Тавана снова злобно выругался. – Откуда он стреляет?

– Сверху, – рявкнул Рено, хватаясь за оружие; он уже скатился на несколько ступенек вниз и теперь отчаянно вертел головой в попытке вычислить стрелка. – Что ты здесь делаешь?

– Что я здесь делаю!? Что ТЫздесь делаешь?!!

Ещё две пули отскочили от булыжника набережной и шлёпнули по воде.

– Наверху, последний этаж!! – прорычал Рено сквозь зубы. – Кто этот чёртов кретин?!

Взглянув наверх, Тавана увидел голову, торчащую из окна префектуры под самой крышей. Он мгновенно всё понял…

– Нико… – он стремительно обернулся.

Периго был у самой воды; в воздухе перед ним, наплевав на законы физики и здравый смысл, на миг открылось… окно – в нём, словно в другом измерении, Тавана увидел высокого эксперта с горящими оранжевым огнём глазами; вокруг мерцал мраморный свет, за которым ничего нельзя было разглядеть. В этот свет шагнул Нико – и всё исчезло.

Глава 20

Сквозь тьму, затопившую пространство, сквозь мутную пелену с кровавыми всполохами возвращалась реальность, катя на берег тугие волны. Из самых глубин чёрной ночи пробивался рассвет… Неровные удары сердца… стук, донёсшийся издалека… голоса… Чувства обострились – у каждого звука были теперь вкус, запах, обьём. Лёгкий укол в предплечье… по телу пронёсся огонь, сжигая его живьём… удары сердца, как удары молота… снова лёгкий укол… Жив он или умер? Когда это случилось? Тьма сделала ещё один шаг назад и неохотно отступила, ворча и враждебно скалясь. Ломило и болело всё тело, как-будто по нему проехался вездеход – он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Укол в плечо, как комариное жало – кажется, его кусало какое-то насекомое. Удары сердца стали ровнее, он вздохнул полной грудью. Дрогнули веки. А затем глаза раскрылись.

Первым, что увидел Закария – прямо над ним в воздухе висело озабоченное лицо лейтенанта Ганджу Ламы; увидев, что полковник пришёл в себя, он осторожно похлопал его по плечу и протянул уже знакомый пакетик.

– Мы привели вас в порядок, но нужно ещё минуты две, чтобы организм это принял, – коротко обьяснил Лама; кажется, бойцы Галя говорили исключительно по крайней необходимости. – У вас было сильное сотрясение мозга, контузия, сломано плечо и ключица. Но через минуту будете, как новенький.

До Закарии почти не дошёл смысл этих слов, сказанных о ком-то другом и доносящихся до него словно из-под земли; он потряс головой, попытался сфокусировать зрение – мир перед глазами закачался. Такой головной боли он не испытывал никогда в жизни – ему казалось, стоит только прикоснуться в голове, и она разлетится вдребезги. Боль, как гранитная стена, не позволяла ему ухватиться за короткие вспышки воспоминаний и обрывки сцен, мелькавших перед глазами; от этой боли слезились глаза, перед ними плыли тёмные круги, а к горлу подступала нестерпимая тошнота – он никак не мог сообразить, что с ним произошло. Полковник одним взмахом разорвал пакетик и проглотил его содержимое – на его памяти ему ещё никогда не было так худо. Но лишь только он об этом подумал, как туман перед глазами начал рассеиваться, шум в ушах – стихать, а мир перестал раскачиваться перед глазами. Пошатываясь, Закария поднялся на ноги, и тогда увидел, что находится в незнакомом месте – пятачок между скалами, на полпути между небом и землей, откуда дорога, извиваясь, шла вниз, был укрыт утоптанным снегом, точно плотным белым ковром – на ковре, в двух метрах от него, неподвижно лежал сержант Падам Тапа. Всё, что произошло, разом обрушилось на полковника и придавило его к земле, как обломившаяся скала. На руках, ногах, шее и животе бойца пульсировали бесформенные прозрачные сгустки, похожие на силиконовых медуз – очередную такую медузу Рана закреплял сейчас на правом бедре Тапы. Но ведь он погиб…? Двое бойцов негромко переговаривались с лежавшим на своём языке.

Закария сделал пару нетвёрдых шагов по направлению к ним.

– Как он? – спросил он, и не узнал своего голоса.

Галь молча подал ему ещё один пакетик, и Закария принял его без возражений – сейчас ему было не до них. Галь терпеливо ждал.

– Мы отошли на пять километров от места боя, – сказал он, когда пустой пакетик упал на снег, где расстаял без следа, – с тех пор прошло семь минут, и погоня не заставит себя ждать – возможно у нас есть ещё столько же, но Департамент теперь знает, что восемь часов назад мы свернули в другую сторону и сможет легко рассчитать, где нас искать.

Чувствуй себя полковник сейчас не так скверно и соображай он получше, он наверняка непременно спросил бы, как четырём бойцам в такое короткое время удалось пройти такой огромный путь с двумя тяжелоранеными. Содержимое пакетика было совершенно безвкусным, как жидкое желе; Закария сделал два глубоких вдоха – далёкий шум в ушах стих окончательно, грозовые тучи в голове развеялись, и к полковнику возвратилась, наконец, ясность мысли.

– Как он? – снова спросил он.

Галь покачал головой.

– У него пробита печень, сломана нога и раздроблена тазобедренная кость, – сказал он тоном, словно тот споткнулся и ушиб колено. – Эта штука успела дважды проткнуть его; подготовка каждого агента обходится Департаменту чрезвычайно дорого, и существует масса средств для случаев, против которых в обычной жизни нет никаких шансов. Но на склад Охотников нам всё равно нужно попасть как можно быстрее, иначе он умрёт; теперь это не опция, а необходимость, и одновременно дополнительный шанс выиграть время, пока нас обнаружат – никто не знает, что мне известны его координаты.

Закария остолбенело смотрел на Тапу, никак не похожего на раненого, и уж тем более умирающего человека – он только теперь сообразил, что на снегу вокруг не было видно никаких следов крови, что неизбежно при кровопотере, а сам сержант находился в сознании и, вовсе не встревоженный услышанным, безмятежно и негромко переговаривался с тощим Раной, продолжавшем закреплять странных медуз на его комбинезоне.

– Но кто… что это было? – спросил Закария, похлопав глазами.

– Чем бы оно не было, у него теперь на две ноги меньше, – сквозь зубы мстительно сказал Гурунг.

– Его золотая броня сделана из сверхпрочного материала, но мы не знаем, что это – приборы, определяющие состав материи остались в вертолётах, – сказал Галь. – Эта штука – киборг, сплав живого и неживого, плоти и техники, поэтому он не отражается в очках; это хорошая новость, потому, что должен быть способ его убить. Но в этот раз нам это не удалось, и это плохая новость – он наверняка передал наши координаты туда, откуда приходил.

– Вы знаете, откуда? – насторожился Закария.

– Нет, – спокойно сказал Галь. – Но у такой машины может быть только один хозяин – Департамент.

– Постойте, но…

Не дослушав, капитан отошёл в сторону, туда, где дорога резко срывалась вниз, как если бы что-то неотложное отвлекло его внимание – отсюда открывался вид на занесённую снегом равнину, в двух сторон прикрытую невысокими холмами; он всматривался теперь в самый дальний край белого ковра. Подавив в себе желание осадить его грубостью или колкостью, Закария последовал за ним и остановился рядом.

– Пойдём на север, – Галь указал туда, где ослепительная белизна становилась синевой, упираясь в небо. – Здесь последний относительно безопасный для нас рубеж, дальше будет только хуже.

Высоко-высоко в небе летела птица, широко раскинув крылья. Закария узнал в ней беркута, наверняка вылетевшего за пропитанием – такие же водились в его родной Индии. Полковник мог без труда пересчитать число перьев в его оперении – сквозь очки Департамента его прежняя жизнь казалась ему теперь далёкой и навсегда потерянной.

– Если вы что-то знаете об этом… киборге, но молчите, сейчас самое время сказать об этом, – помолчав, негромко сказал Закария.

– Мне известно не больше вашего, полковник, – без запинки ответил Галь, не моргая и не отрывая взгляда от белого полотна. – Смените комбинезон – если на вашем есть хотя бы капля крови, они смогут нас вычислить.

Переодеваясь, Закария мысленно перебрал все отборные бранные слова, которые только смог вспомнить, ища выхода своему негодованию – проклятый капитан всегда ловко уворачивался от неудобных расспросов. Это не помогало; тогда, присев на камень, он стал наблюдать за бойцами, готовящимися к быстрому отступлению. Внутри него всё кипело, и Закария попробовал сосредоточиться на очках Департамента – в них можно было разглядеть мышку-полевку, вылезшую из норки погреться на солнышке в километре отсюда, и узнать всю информацию о предмете, от расстояния до него до скорости передвижения. Он пока что не очень понимал, как ими пользоваться (от чего они заряжаются он вовсе не понял), но очки каким-то образом настраивались на носителя и угадывали его намерения. Вероятно, виной всему была не утихавшая злость – теперь он видел всё сквозь чёрно-белый фильтр негатива, при этом у каждого бойца был собственный полупрозрачный кокон, единственная разноцветная деталь на экране, внутри которого цвета переливались, смешивались, пульсировали и менялись местами. На земле лежал серебристый кокон, с оранжевыми прожилками, недалеко от него передвигался изумрудно-зелёный, в розовых и серых пятнах, ещё дальше оранжевый с золотом; четвёртый, золотисто-зелёный, с двумя коричневыми пятнышками, собирал (или раскладывал?) что-то на земле. Не зная, как вернуть привычное изображение, взгляд полковника перепрыгивал с предмета на предмет, пока не натолкнулся на неподвижно стоявший в стороне от остальных последний кокон, сине-фиолетовый – он горел ярким, ровным, густым синим огнём, отблески которого выходили далеко за пределы оболочки. Прямо перед ним, Закария знал это наверняка, были скалы, и тем не менее он чётко видел бойца; сообразив, что человек находится за одной из них, он сразу же догадался, в чём дело, и уже готов был смущённо отвернуться, когда внезапно понял, что чёрно-белая фигура за скалой с кем-то разговаривает – довольно возбуждённо, судя по жестам и движению губ. Чёрно-белое изображение исчезло так внезапно, что Закария вздрогнул, не сразу сообразив, что снова видит, как прежде; машинально взглянув в сторону остальных он обнаружил, что капитана среди них нет. Тогда, движимый смутным и неопределённым предчувствием, он встал и сделал несколько неуверенных шагов в сторону, где только что видел Галя – и почти сразу же услышал его приглушённый голос. Сомнений не оставалось, тот с кем-то тихо переговаривался, но ответов не было слышно. Стараясь ступать почти невесомо, Закария сделал ещё пару шагов и нос к носу столкнулся с капитаном, внезапно появившемся из-за скалы – очевидно, тот обладал слухом, как у летучей мыши, и услышал его приближение.

– Что вы здесь делаете? – подозрительно и мрачно спросил Закария.

Галь смотрел на него невидящим взглядом, глядя как бы сквозь него, и молчал, заложив за спину прозрачные руки. Закария почувствовал, как в нём поднимается новая волна злобы – настоящее цунами, готовое смести все на своём пути.

– Вы оставили группу, ничего не сказав, вы ведёте себя, как феодал или рабовладелец, для которого все окружающие являются собственностью, – проскрежетал он, скрипя зубами и понимая, что вот-вот взорвётся.

– Я действую по протоколам Департамента, полковник, – холодно ответил Галь. – Они действенны, отличаются от армейских и предполагают беспрекословное подчинение, при котором нарушение субординации или дисциплины становится невозможным.

Это было сказано без тени превосходства, что лишь окончательно взбесило Закарию, и без того с большим трудом владевшего собой – кажется, Галь не скрывал того, что знаком с его биографией, по меньшей мере частично.

– Вы хотите сказать, что ваши приказы не подвергаются критике, – клокоча от ярости, сказал он. – Сомневаюсь, как бы вам этого не хотелось. В отличии от вас, я военный с почти тридцатипятилетним стажем и могу с уверенностью сказать, что вам больше подошло бы командование концлагерем, а не группой.

В лице Галя ничто не дрогнуло и не изменилось – он совершенно безучастно прошёл мимо Закарии, направляясь к остальным; полковник затруднялся сказать, слышали ли те разговор или нет, но знал наверняка, что они всё равно пропустили бы его мимо ушей. Тем не менее, он почувствовал себя лучше; он сделал глубокий вздох, заставляя себя успокоиться – и сам не очень понимая, что на него вдруг нашло.

Сборы тем временем завершились.

– До склада чуть больше тридцати километров, – объяснил Галь. – Работы Хамелеонов почти на восемь часов, этого больше, чем достаточно, при любом развитии событий. Если уцелеем, останется шестнадцать километров до цели; есть вероятность, что на складе нас будут ждать, но другого выбора у нас нет – вероятность не так велика, никто не знает, что мне известны эти координаты, что даёт нам лёгкое преимущество. Наша главная проблема сейчас – дроны, если Охотники нас увидят, ни камуфляж, ни Хамелеоны уже не помогут.

Бойцы молча обменялись хмурыми взглядами, Лама кивнул. Закария лишь отчасти понял смысл последней фразы, но из короткой речи с абсолютной и безоговорочной точностью уяснил одно: эти тридцать километров будут самыми длинными в его жизни, возможно, последними. Тапу подхватили и подняли с земли – он стоял на ногах рядом с остальными, разве что был заметно бледнее их; медузы пульсировали теперь гораздо сильнее, от них исходило мутноватое свечение. Боец склонился к ногам Тапы, что-то быстро закрепляя, но за его спиной Закария ничего не успел разглядеть.

– Приложите к подошвам ботинок, остальное они сделают сами; встаньте в эту петлю. И что бы не случилось, не выпускайте из рук крепление.

Закария взял протянутые ему верёвку и две пластины, похожие на прозрачный силикон; он, вероятно, решил бы, что это дурацкая шутка, но бойцы Галя с самым серьёзным видом лепили пластины на ботинки – пластины сразу же исчезали, словно всасываясь в золотистую ткань. Закария, поколебавшись, сделал то же самое, после чего продел обе ноги в петлю на конце веревки, держа её длинный конец в руках и стараясь не думать, что бы сказало, увидев это, его командование. О каком креплении они говорили? Закария хотел задать этот вопрос вслух, но ощутил неестественное тепло в ногах – и тогда, посмотрев вниз, увидел, что снег вокруг него расстаял. Верёвка, которую он держал в руках, почернела, став втрое толще, вздрогнула и вытянулась, как струна – из неё бил свет; земля под ногами чуть заметно завибрировала.

– Приготовиться к маневру, – негромко сказал голос Галя. – Дроны!

– Три!… Два!… Один!

Над головами взлетели шары, похожие на металлические, величиной с голубиное яйцо, выпущенные кем-то из бойцов – на мгновение они беззвучно зависли в воздухе и внезапно выросли, став величиной с тенисный мяч, после чего рассыпались в разные стороны. Один из них с лёгким жужжанием опустился на верёвку Закарии, превратившуюся в светящийся стержень, и словно соединился с ним, как недостающее звено – сверкнула короткая вспышка. Оттаявшая земля молниеносно ушла из под ног Закарии – далеко внизу под полковником, слишком ошеломлённым, чтобы вспомнить о вновь ни о чём его не предупредившем Гале, неслась белая равнина, окружённая плоскими холмами, на которую он всего минуту назад смотрел, как ему казалось, с высоты. Он, наконец, понял, что означало «крепление» – обеими руками вцепившись в кабель, источавший теперь лишь тусклый свет и ставший к тому же твёрдым, как камень, он чувствовал под ногами такую же твёрдую опору; это немного успокаивало, но сейчас ему и в голову бы не пришло её разглядывать. Он осторожно осмотрелся – пять летунов-невидимок растянулись на равном расстоянии от него, построившись в разомкнутый строй. Только сейчас Закария понял, что они летят на огромной скорости, и удивился, что не задыхается – и тогда почувствовал, что очки Департамента, перестроившись, закрыли всё лицо. Здесь, на высоте птичьего полёта, ему впервые было некуда спешить, и он разглядывал то, чего никогда раньше не замечал – геометрические узоры на ледяных панцирях рек, белоснежных зверьков, играющих во взбитом, как пена, снегу, каждую травинку, каждую льдинку в замёрзшей пустыне внизу; но она больше не казалась ему пустыней – он и не подозревал, что мир был таким, каким он видел его теперь…

«Приготовиться!» – прозвучал в ушах голос Галя.

Постойте… что это сейчас было? Какого дьявола?

Земля стремительно приближалась – невидимый десант один за другим садился у кромки леса – и через несколько секунд Закария уже катился по снегу. Дроны отделились на высоте двух метров и бесшумно взорвались, оставив после себя перламутровую пыльцу, слегка искрящуюся в воздухе; верёвка тоже бесследно исчезла. Когда Закария сел в снегу, остальные уже притаились за небольшой скалой метрах в восьми от него, высматривая что-то впереди. Закария подполз к ним.

– Какого чёрта? – уже вслух злобно спросил он.

– В очках Департамента предусмотрена функция передачи приказа в связке, но на деле она используется редко, как расходующая слишком много ресурса, – лаконично ответил Галь, не поворачивая головы. – Но в случае крайней необходимости вполне себя оправдывает.

Что ещё может эта штука? Читать мысли??

– Предупредить меня вы, конечно же, не могли? – вслух прошипел Закария.

– Вряд ли бы вы спокойно это восприняли, – невозмутимо сказал Галь. – Мы ограничены количеством дронов, у нас их не так много, и это особые дроны, дроны разведки – по понятным причинам помощи от Департамента ждать не приходится, поэтому передвигаться на дронах разведки мы можем только в исключительных случаях. Главное вы усвоили – не выпускать крепления из рук.

Так они перевозят раненых??

Он и сам не был уверен, хотел ли знать ответ. Но в эту минуту охотно позволил бы Галю прочитать свои мысли – с ним снова говорили, как с дилетантом, и Закария мысленно скрежетал зубами.

Капитан тем временем продолжал вглядываться в белоснежный покров, на котором кое-где из под снега проглядывала промёрзшая насквозь земля – больше взгляду не за что было зацепиться.

– Должно быть здесь… – вполголоса пробормотал он.

– То есть вы не знаете, где склад? – с мрачным злорадством пробурчал Закария.

Галь обратил на эти слова не больше внимания, чем на карканье вороны, и полковник почувствовал, что вновь начинает закипать.

– Вход в пятидесяти метрах отсюда, – негромко сказал Галь. – Дроны не засекли никакой активности, но это может быть ловушка. Когда откроется вход, у нас будет пять секунд на идентификацию, если хоть один замешкается, мы все трупы. Полковник, вы со мной.

Закария не поверил своим ушам. Я? Что ещё он задумал?

Бойцы без единого звука последовали за командиром – вероятно, подумал Закария, они вот так же, не раздумывая, отправились бы за ним прямо в пасть к крокодилу или жерло вулкана. Закария насчитал 78 шагов, и ему показалось, что он неожиданно провалился в ваккуум – такой неправдоподобной и противоестественной была наступившая вдруг тишина; ветер стих. Прошла минута, вторая, но никто не двигался с места, в любую секунду ожидая нападения – по-прежнему ничего не происходило. Пока, наконец, метрах в трёх впереди не завертелся едва заметно снег, гонимый несуществующим ветром, и не повеяло неведомо откуда ледяным холодом; было видно, как воздух колеблется, словно от сильной жары.