В когтях безумия

Костик очень сильно ослаб, но с каждым новым днем силы к нему возвращались, не с такой скоростью, как хотелось бы, но все же тенденция была положительной, и это не могло не радовать. На вид он уже выглядел здоровым, но в голове по-прежнему была каша, мысли не вязались друг с другом, воспоминания отшибло еще сильнее, но с каждым днем они потихонечку возвращались. Он пытался заговорить с прекрасной огневласой девушкой, у которой, не смотря на постоянно босые ноги, ступни были белые-белые, хотел сказать ей, как он благодарен, что обязан теперь по гроб жизнь и, словно рыцарь в сияющих доспехах, готов совершать подвиги в ее честь. Примерно так он хотел сказать и выразить одним предложением свою признательность, однако, в голове все выглядело иначе. Слова постоянно менялись местами, прыгали и скакали, словно всадник на полосе препятствий, объезжавший молодого жеребца, кроме того слоги в словах кружились в бесконечном танце, подобно девицам на празднике небесного светила. Каждый день он просыпался с желанием наконец это сказать, и каждый раз у него не получалось. А в последнее время он все реже и реже видел ее у своей постели и все чаще и чаще по пробуждению встречал бабушку, занятую вязанием. Костик отказывался верить, что рыжеволосая девушка позабыла про него и успокаивал себя тем, что просто просыпался не в нужный момент, насколько, конечно же, эту кучу слов в голове можно было назвать мыслью.

С каждым новым пробуждением он чувствовал, что силы все прибывают и прибывают. Его время бодрствования становилось с каждым разом все больше и больше. И ел он тоже больше, а девушка все не появлялась. Его престарелая нянька видела это волнение и с каждой ложкой еды успокаивала его. У него внезапно появилось много свободного времени, и стало слишком мало занятий, вернее, их осталось столько же: есть и спать. Чем обычно занимаются люди, когда им скучно и нечего делать? Правильно – самоедством. Он пытался навести порядок в голове, разобраться, что довел,о или как он сам дошел до такой жизни. От этих мыслей ему становилось хуже. «Обычная реакция на плохие воспоминания», – скажете вы, но посмею с вами не согласиться. От плохих воспоминаний кровь не идет носом, волосы на голове не выпадают, а ногти не гниют, а с ним это, все по списку, происходило. В чем была причина – неизвестно. Наверное, и вправду слишком много думать вредно, от ума горе. Может быть, это какие-то последствия того обряда или тех травяных вытяжек, которыми его поила Ена, но тогда эти симптомы не повторялись регулярно, вдобавок ко всему появлялись все новые и новые проблемы: то кожа на лице обвиснет, то глаза краснеют и горят. И каждый новый день появлялось что-то новое, неизменно при этом повторяя рацион предыдущего дня. Нет, это было не из-за трав. Нельзя спровоцировать такое разрушение человека на кирпичики в период его бодрствования, а потом полное исцеление во время сна. Так не бывает. Это магия какая-то или проклятие.

А что Ена? Ена уже действительно давно не появлялась у себя в избушке на отшибе – восстанавливала свою жизненную силу, купаясь в немногочисленных озерах и обнимаясь с многочисленными деревьями, так что самоубеждение или самообман Костика был очень кстати, но она отнюдь про него не забыла. Да и ее можно понять, ведь каким бы альтруистом ни был человек, на инстинкт самосохранения невозможно смотреть сквозь пальцы или того хуже, вовсе закрыть глаза. Жить хочется всем, а после обряда Ена почувствовала, что стала одной из тех вытяжек, которыми поила своего питомца, с каждым мгновением впитывая все больше и больше грязи. Теперь она приводила себя в порядок. Возвращала реку в ее старое русло, убирая оттуда огромные валуны, мешавшие ее течению.

Она возвращалась домой с двояким неприятным чувством вины. С одной стороны, она бросила своего гостя на произвол судьбы, но с другой стороны, еще бы немного, и Ена лежала бы рядом с ним в таком же плачевном состоянии. Да и бабушка, с которой Ена договорилась, была с ним на протяжении всего этого краткосрочного отпуска. Вроде бы все логично и правильно, но ей все равно было неловко. Она стояла на пороге и не решалась зайти к себе в дом. Не знала, что может там увидеть и боялась, что от увиденного ей станет только хуже. Рука ее застыла в вертикальном положении, ладошка была параллельна двери на расстоянии в несколько пальцев. Пальцы робко подергивались. Наконец она собралась и резко открыла дверь, поднявшую за собой едва заметные облака пыли. Увиденное успокоило Ену. Картина ничуть не изменилась. Гость продолжал заниматься своими делами, а именно безвылазно пребывать в объятиях Морфея, а бабушка своими – продолжала вязать. Но только Ена ступила через порог, появились абсолютно новые и неожиданные подробности.

– Он оборотнем стал, – сказала вдруг бабушка, смотря на Костика.

– Что?

– Стал оборотнем он, – повторила бабушка с таким же загадочным видом.

– Что это значит?

– Это значит, что ему здесь не место. Ему нужно уйти отсюда. Нужно бежать, если он хочет жить.

– Оборотень – что это?

– Это ничто и никто. Этот тот, кто стал чужим для, – бабушка показала пальцем на спящего гостя, – он – оборотень. Поддавшись искушению единожды, он непременно поддастся и еще. И сразу же погибнет, ибо все, что в жизни совершают люди, основывается на памяти. Ему нельзя помнить, если он хочет жить. Начнет вспоминать – погибнет. Он должен отказаться от всего и от всех, а что самое главное – отказаться от себя, – бабушка закончила свой монолог, сильно смахивающий на обычные нравоучения, и Ена ему не поверила.

– Это просто какие-то небылицы. Оборотни? Никогда о них не слышала, – стала успокаивать себя Ена, ища занятие для рук.

– Не веришь мне, деточка, – молвила старушка, – ну ладно, ладно. Молодость – глупа. Он скоро проснется, и ты сама все увидишь.

Ена не хотела верить словам бабушки, но сомнения стали закрадываться в ее голову, порождая при этом весьма осязаемый страх. Ена уже даже сомневалась в том, хотела ли она, чтобы он проснулся и показал то, о чем говорит бабушка, или же чтобы он просто продолжал спать, как спит сейчас. Тихо, мирно, умиротворенно. Да, пожалуй, ей хотелось, чтобы так все и осталось, но по закону подлости все должно случиться в точности до наоборот, а что случиться должно – неминуемо произойдет.

Он проснулся, зашевелил головой в поисках своей спасительницы и в этот раз нашел. Наконец он увидел огневласую деву, которая его спасла, широко улыбнулся и ей, и своей теории, служившей успокоительным сознания, что он не брошен и не забыт. Буквально сразу же он начал кашлять, кашлять взахлеб. Десны кровоточили, он плевался кровью, чтобы не захлебнуться в ней.

– Видишь, видишь?! – кричала бабушка, показывая на него пальцем и озаряя мир своей ослепительной беззубой улыбкой. – Он умрет! Он должен уйти и забыть, если хочет жить!

Ена бросилась к нему на коленях, пытаясь как-то поддержать или наклонить голову, чтобы он не захлебнулся собственной кровью. Вновь стали проявляться симптомы, периодичность которых так скрупулезно выявляла бабушка-сиделка, только сейчас последовательность была обратной.

– Ты меня слышишь, понимаешь? – спросила она Костика, тот в ответ моргнул красными, раскаленными глазами.

– Ты попал в ужасную передрягу, если ты хочешь жить, ты должен бежать отсюда прочь, прочь, пока хватает сил, ни за что не оборачиваясь и не смотря назад, иначе все это повторится, и ты в итоге погибнешь, понимаешь меня? – в ее глазах стояли слезы, ей было больно за него, она искренне не понимала, почему мир так жесток, почему он так наказывает провинившихся, почему не дает второго шанса, ведь каждый его заслуживает, но у вселенной на этот счет было другое мнение, и с ним было сложно спорить. Невозможно. Костик вновь моргнул.

– Следующий раз, когда ты очнешься, ты очнешься абсолютно один, в незнакомом месте. Тебе будет страшно, ты захочешь спрятаться, инстинкты поведут тебя туда…

– …только там ты найдешь спасение, – продолжила бабушка, – никогда не вспоминай того, чего уже не вернуть.

Ена положила его голову на бок, побежала к столу, схватила какую-то баночку и поднесла к его лицу, через пару ударов сердца он отключился, снова уснул. Они больше никогда не увидятся. Ена это понимала, она успела проникнуться и привязаться к этому человеку, ведь беда сближает, но нужно было попрощаться. Для его же блага.

Он проснулся по среди ночи, резко сел, инстинктивно шарил рукой справа от себя и встретил небольшой одноручный меч. «Откуда ему здесь взяться? Неважно», – думал он про себя. Ночь была безоблачной, угли в кострище почти дотлели, было холодно, и впервые в жизни ему было страшно, не по себе. Он не хотел больше оставаться в этом месте. Ему хотелось спрятаться, словно какому-нибудь зверю или даже червю, просто зарыться в землю, да поглубже и переждать там бурю или просто тихо умереть. Он встал, собрал свой немногочисленный скарб, снял с ветки тюк с провизией, повесил меч на пояс, осмотрелся. Внизу виднелся лес, густой, еловый, возможно, болотистый, а еще дальше был город весь в огнях, город не спал, там был какой-то праздник, который пугал Костета еще сильнее. Вокруг него росли деревья, такие среднезаселенные деревьями полянки, в определенном смысле тоже лес, но отнюдь не густой, даже плешивый, однако все же, создававший какую-то иллюзию защищенности. Но от кого? Видимо, от того, кто видит все. Прочь, в путь. Непреодолимое желание скрыться от всех глаз правило им. Его лагерь был разбит в предгорье. Пики гор были не такими высокими, как в Моссадоре, на них даже не было снежников, но все равно они казались величественными и неприступными. Он решил идти вдоль гор в поисках какого-нибудь убежища, где мог переждать бурю душевного смятения, при этом он пожелал оставаться как можно дольше незаметным, поэтому пошел по плешивому лесу, заглядывая за каждый каменный выступ в поисках медвежьей берлоги. Даже схватка с таким опасным для человека хищником, который, впрочем, служил закуской для хищников куда более опасных, не пугала Костета, он был готов рискнуть, лишь бы теперь не оставаться на месте и ни в коем случае не идти назад. Провизии хватит дня на три, но если растянуть, то и на все пять, лишь бы попадались горные ручьи с ледяной водой, берущие свое начало в подземных ключах. Однако это было лишь его скромное пожелание, к которому едва ли прислушается мать природа, разорвав у его ног землю и пустив подземные воды наружу, но надеяться на это ему никто запретить не мог, ведь он все еще человек, хоть и со сроком годности, а если точнее, то «до вскрытия».

Солнце уже встало и изрядно пекло макушку, Костет по-прежнему шел без остановок и, ни разу не оглянувшись. Шел шумно, как сказали бы охотники, не стараясь скрыть своего пребывания, хоть ему и было страшно, но встречи с незваными гостями он точно не боялся, напротив, бросал вызов, своим во многом вызывающим поведением. Срубленные ветки, мешавшие его проходу, сбитые грибы, поломанные кусты дикой ягоды и прочие пакости. Все, что попадало ему на пути, задерживало его и затрудняло путь, за что и получало мечом или ногой. Склоны гор заросли травой, скал почти не встречалось, а это значит, что найти надежную пещеру становилось сложнее, маленькие землянки могли служить лишь временным укрытием и никак не подходили человеку, который хотел оградиться от внешнего мира за толщей каменных глыб.

Раздался волчий вой. Костет замер и прислушался. Вновь раздался вой, но уже с другой стороны, затем еще – с третьей. Следующий зов. Совсем близко. Костет словно врос в землю и не мог пошевелиться, просто закрыл глаз. Когда открыл их вновь, вокруг него на расстоянии прыжка кружила стая волков. Странных волков, они как будто улыбались ему, или это психотропное действие тех грибов, головы которых Костет безжалостно сносил точными и сильными ударами ног. Странно, не может быть, чтобы грибы пахли хозяйственным мылом и акульим мясом. Костета клонило в сон, он сопротивлялся из последних сил, но против чар не устоять, он пошатнулся, ноги подкосились, и он рухнул в траву, по которой, возможно, здесь гуляла Ена. Волки приблизились к нему и стали превращаться в людей, на пальцах которых виднелись кольца с символикой «ЗФ».

– Скучно. Он даже не убегал. Тупой какой-то попался.

– Захлопнись, он подошел слишком близко к нашим границам, а мы и ни слуху.

– Опасность миновала, грузи его, архимагистр ждет, – заговорил третий.

Вскоре отряд волков, обратившихся в людей, вышел к водопаду, обогнул его с западной стороны и оказался под защитой ниспадающего потока воды. Отряд вошел в пещеру и сразу же переоделся в местные, чистые одежды, чтобы не нарушать сложившегося микроклимата огромного подземного города, объединяющего сотни гротов и ходов в одну единую цепь. Костет не стал исключением и подвергся подобной процедуре, впрочем, одурманенный столь отвратительным запахом, он вряд ли что-то мог противопоставить. Отряд держал путь на самый нижний уровень в Логово государей. Архимагистр их уже ожидал, он знал об их прибытии. Гончие торопились. Они вошли в золотую, сияющую залу, в дальнем конце которой их ожидал архимагистр. Волки положили пленного гостя на стол, который вполне можно было счесть за языческий алтарь для приношений, судя по богатому орнаменту и обилию всяких узоров и символов, но это был просто выступ и естественная неровность горной породы, покрытая тонким слоем золота. Иными словами, если срезать эту табуретку по среди залы, на ее месте в полу была бы серая дырка горной породы. Таким образом, нарушался бы общий вид и величие этого памятника человеческого зодчества.

Костет приходил в себя, покашливал, словно пытаясь отхаркнуть ту дрянь, которая наполнила его легкие во время этого сна. Архимагистр пригляделся к гостю.

– Не может быть… Ты выжил! Но как? Друг! Мне столько всего тебе нужно рассказать, – архимагистр направился к столу, схватил за грудки неожиданно оказавшегося живым старого знакомого, но его яркий и жаркий порыв эмоций был остановлен холодным комментарием командира отряда гончих.

– Правитель, мне жаль вас огорчать… Мы все это почуяли…

– Да, – перебил его архимагистр. – Он оборотень.

Глава 75

Великое посольство. Лилидия

Великое посольство. Ха, да нет, не было и никогда не будет ничего великого в том, чтобы звать людей, зверей и любую другую форму жизни на верную смерть. Но коли уж так в народе окрестили, ладно, так тому и быть. Архимагистру предстоял долгий путь. За короткий срок он должен был успеть посетить Лилидию, самую далекую и загадочную страну, где нет дорог, где есть лишь отвесные скалы и бушующий под ними океан; Дойейтайн – лесные жители ведут очень скрытную жизнь, да, на карте обозначены их главные и самые крупные города, в которых приходилось побывать странникам с традиционным складом ума, но все они, жители лесов, словно тени. Доселе точно неизвестно, сколько их, и остались ли они еще в живых. Их города не располагались где-то на берегу моря или в дельте реки, нет, отнюдь, они забирались как можно глубже в лес и там плодились и размножались. Последним остается Таллесай, да, до архимагистра дошли слухи, да он и сам чувствовал подтверждение этих слов – в Таллесае творится неладное, либо Темный Владыка сменил курс и, разграбив Намаз, отправился обратно, либо угроза, исходящая от него, намного более опасна, чем мы могли себе представить, а это значит, что медлить нельзя, и отправляться незамедлительно. Большая удача, что посол обладал магическими знаниями, в противном случае потребовался бы ни один конь и гораздо больше времени, чтобы выполнить эту миссию. Да, архимагистр решил, что так будет правильно, что только он сможет поднять народы на войну, показав на собственном примере, что те знания, та мудрость, которую они хранят, уже давно утратили былой блеск, а за мутными потертостями не разглядеть истины. Если они откликнутся, у этого мира еще будет шанс, если же они осознают свою узколобость всего лишь за миг до конца – нет. Сил было мало, но попытаться стоило. Моссадор разграблен и уничтожен, Намаз порабощен, Комория бежит в горы, надеясь там переждать бурю, но они не понимают своей ошибки, ведь с ними может случиться та же история, что и с одиноким деревом в поле в грозу. Осталась Пандемия и земли, на которых нет ничего. На Пандемии нет воинов, только торгаши, дворцовые интриганы, смутьяны и, конечно же, женщины. Все эти прелести и достоинства вряд ли бы как-то пригодились в битве, но кто знает, может, все-таки и стоит посетить Пандемию. В последнюю очередь.

Архимагистр переоделся в самую обычную одежду, местами протертую, местами грязную, засаленные и запутанные волосы дополняли его образ нищего бродяги, таких, как правило, люди сторонились – это и требовалось. Он не боялся выглядеть странно и даже отталкивающе, что для посла уже само по себе может быть провально, но в одном он точно был прав – за него будет говорить его магия. Она откроет любые ворота и обеспечит аудиенцию с любым правителем. Что-то еще да помнят народы-хранители. Пора было идти. Архимагистр покинул Логово Государей и буквально сразу потерялся среди местных жителей, никто им не интересовался и даже не смотрел в его сторону. Было очевидно, что старик так жалок не от хорошей жизни, но если помощи не просит, значит, нечего и соваться к нему лишний раз, а то того гляди заведутся какие-нибудь вши и придется налысо постричься. Вскоре также незаметно архимагистр добрался до выхода и шагнул в водопад, попутно отбив все запахи, которые мог бы вынести из секретного подземного города.

Что ж. Одежда мокрая, все мокрое, Великое посольство началось также помпезно, как и выглядит написанным на бумаге. Он выбрался из озера, убрал с лица прилипшие волосы и что-то зашептал, активно при этом вращая вытянутыми в разные стороны руками, словно их привязали к шесту, описывая тем самым сферу. Линии от рук оставались гореть оранжевым светом, и вскоре их стало так много, что в воздухе уже висел бледно-оранжевый шар, в который архимагистр просто шагнул, как в лодку, и поплыл по небесным морям, покачиваясь на перистых и кучевых облаках, в далекую и загадочную Лилидию. Но прежде он мог наблюдать, сквозь кристально прозрачную воду небесных морей рифы и кораллы, украшающие их дно: горную цепь, именуемую поясом Гренгана, Цедос – стража спокойствия этого края, огромные поля, зеленые холмы, маленькие журчащие речушки, иногда разливающиеся в озеро или пруд. Видел он и оба морских порта, что открывают ворота в разные моря: Срединное и Южное. Проселочные дороги, главные транспортные тракты, вдоль которых специально высажены яркие красные цветы, но не маки, словно сигнальные огни на посадочных полосах. Наконец из-за бескрайних полей открывался огромный и величественный город, башни которого не то царапали небо, не то были его сводом. Да, наверное, каждому хотелось бы побывать в Азмаре. Все, куда ни глянь, было произведением искусства, каждый камушек в мощеной дорожке был уникальным, выполненным на заказ и ничем не похожим на своего соседа. Однако грозное время не давало ни малейшей возможности, чтобы насладиться этой красотой, и требовало только решительных действий, ведь могло случиться так, что всего этого скоро не станет, и тогда уже никто не сможет пройтись по лабиринту в королевском саду, приятно заплутав и оставшись на ночь с какой-нибудь красоткой там, где только звезды будут им свидетелями. Немыми свидетелями. Азмара находилась как раз-таки в дельте небольшой речушки и впадала в море. Классическая схема выбора места для постройки города, но почва здесь была благодатной, и город взрос до безумия роскошный.

Суша сужалась. С высоты то место, где сейчас летел архимагистр, выглядело, словно мост между Лилидией и Гренганом, более того, на самом деле так оно и было. Лилидийцы, хоть и были крылаты, но на дух не переносили любые путешествия, перемены. Те, кто однажды покидали родные земли, вернее, скалы, навсегда становились изгоями, и путь обратно им был заказан. Такие лилидийцы сбивались в кучи, или что более правильно для пернатых, – в стаи, и становились наемниками. Ворами и убийцами, обладая уникальными способностями они были лучшими в этом ремесле. Ловкие, легкие, словно перышко, могли точно так же легко расправиться с жертвой и покинуть место происшествия. Выражение «и след простыл», наверняка появилось только благодаря им. Справедливости ради и при большом желании эти качества можно развить и натренировать любому, но вот их способ общения вибрациями был воистину уникален. Они находили общий язык и могли объясняться даже с теми, кто в принципе не обладает сознанием и не способен к какой-то мыслительной деятельности: будь то звери, птицы, ведомые инстинктами или даже деревья, впрочем, в последнем случае у лилидийцев есть весьма достойный соперник – лесные жители Дойейтайна, которые дадут фору любому. Зная все это и находясь в трезвом уме и здравой памяти, архимагистр понимал, что его шансы на успех примерно такие же, как у муравья побороть быка, но отчаянные времена требовали отчаянных поступков, и архимагистр был готов на все. Может, и не совсем на все, но в любом случае на многое.

Слева находился остров Памяти. Так его назвали гренганцы, для лилидийцев это проклятое место. Когда-то этот остров был некой нейтральной территорией, где жили в мире оба народа. Культуры смешались, многие лилидийцы стали жить в людских домах, ходить по земле и практически не пользовались крыльями, но что-то спровоцировало толпу, и они стали уничтожать крылатых, сбрасывать с крыш домов на них сети и забивать палками и камнями. Вырывали перья из крыльев, иногда забирали даже клювы в качестве трофеев. Вскоре Джели стал только человеческим а лилидийцы поклялись уничтожать каждого, кто приблизится к их границе, независимо от цели визита, и долгое время корабли тонули близ берегов Лилидии, однако никто никогда не видел крылатых воинов, ведь всегда легче выдать желаемое за действительное, чем пытаться разобраться и иметь шанс запутаться окончательно, поэтому историки, не долго думая, окрестили эти цивилизации вражескими, а правители Гренгана выстроили высокую стену с гарнизоном под ним, якобы для защиты своих территорий и жителей от налетов лилидийцев. Вот так вот человечество испокон веков вполне успешно борется с ветряными мельницами, решая не те вопросы и уделяя внимание не тем проблемам. Остров вместе с Джели отошел Гренгану, и с тех пор никто не видел лилидийцев, может быть, их уже и вовсе нет, как, возможно, нет жителей лесов. Возможно, эти народы-хранители навсегда покинули свои земли, и в этой битве мы одиноки.

Многое можно придумать и насочинять, коротая время в пути и, как правило, в этих выдумках количество правды весьма прискорбное, потому глупец предполагает, а мудрец располагает. Архимагистр метил в последнюю касту, но ничто человеческое ему чуждым не было. Он позволил себе заняться созданием разных предположений и обращением к разным историческим справкам. Однако нужно оставить теории из будущего, факты из прошлого и жить в своем мире – сконцентрироваться на настоящем, на происходящем сейчас. Но осторожность не помешает, вдруг все это не развитая паранойя древних правителей Гренгана, а вынужденная необходимость. Почва стала каменеть. Растительности становилось все меньше, потянулись скалы – архимагистр входил, вернее влетал, во владения крылатого народа. Было тихо и абсолютное, определенное, бесспорное ничего вокруг. Стоило бы насторожиться, но всем известен факт, что лилидийцы не создают каких-то огромных, грандиозных сооружений и городов, а живут прямо в скалах, зачастую случается даже не заметить, что ты идешь по их городу, кажется, что кругом просто плоскогорье и какие-то дырки в скалах. Расщелины и ничего больше. Где-то навалено сухой травы, где-то веток – мало ли чего ветром могло занести и как все это сбить в кучу. Пора было снижаться. Огненный шар плавно спускался с небес, словно ленивая, вялая комета на звездном небе. Едва коснувшись каменистой почвы, шар разбился на маленькие кусочки, будто бы стеклянный, кусочки зазвенели, падая на камни, и таяли на них, подобно падающим снежинкам, когда зима еще не правит балом. Архимагистр ждал. Никакого ответно-приветного выстрела или сообщения не последовало. Сделал несколько шагов, подождал еще – ничего. «Может быть, я ошибся с местом?» – подумал архимагистр. Нет, отнюдь. Место было то, не так много в Лилидии горных озер, вернее даже, оно всего одно, ошибиться было невозможно. Вдобавок ко всему, скалы по северному берегу острова были словно расческа: выступы и впадины периодически сменялись друг другом, причем геометрически абсолютно правильно. Это она – это Лииа. Город, в котором никогда не бывал человек, но который видели в подзорную трубу проходящие мимо суда и знали лишь то, что о нем рассказывали сами лилидийцы в еще мирные времена. В Лилидии было замечено еще два города, вернее даже поселения, это Илита и Сорис, так их окрестили моряки, приняв скопление крылатых за город, хотя больше это походило на гнездо. Лииа была самым большим таким гнездом, и поэтому ее по праву считали столицей никому неизвестного государства. Ребой продолжал идти по скалам, вдоль обрыва, но ничего не происходило. Он напряг все свои чувства, внимание, но все в пустую. Единственное, что выдавало крылатый народ – это перья, которые периодически встречались под ногами. Это был хороший знак, значит, «город» еще обитаем, но сколько пролежали здесь эти перья? Архимагистр взял одно и рассмотрел его. Драное перо, мятое, ворс мягкий, словно пух. Это не могло быть пером взрослого. Детское перо, дети умеют летать не с самого рождения, они учатся этому, когда их организм окончательно сформируется. Детское перо, значит, у них есть дети, значит, они все еще живы, и возможно, просто следят за ним, ожидая удобного момента для атаки. Архимагистр сжал кулак, пряча в ладошку поблескивающую искру какого-то заклинания, готовую молниеносно сработать, при первой необходимости. За спиной раздалось клокотание, архимагистр резко обернулся и был готов выпустить искру из ладони, но передумал. Это был ребенок. Он не опасен. Странно, но ребенок не производил никаких звуков, даже не открывал клюва, но архимагистр понимал, о чем клокочет этот птенчик. Лилидийцы ушли от озера, здесь произошло что-то неладное, что находилось за гранью его понимания, этого малыша оставили здесь. Одного. Он не мог летать, а стая не могла ждать. Неизвестна причина такой спешки, но этот маленький лилидиец и сейчас не был способен летать и остался сам себе и слугой, и королем этой брошенной столицы, которая, впрочем, никогда ей не являлась. Наместник брошенных скал, так называл себя этот юноша, он говорил, что, когда научится летать, сможет подняться в воздух, сразу же и навсегда покинет родные края – обида и предательство, помноженные на одиночество и забвение, полнили его сердце. Все, кто рождались в птичьей стае, были детьми стаи. Каждый в стае был друг другу братом и отцом, никаких родственных уз и семей.