скачать книгу бесплатно
Виктор. Ну, что отец, говори, Степан!..
Степан. Отец заставил меня промолчать. А было так: я драку начал с Петриком, врезал ему. Врезал, а тут из подворотни Карась с Химичем. Вот и понеслось…
Пауза.
Виктор. Что замолчал?
Степан. Да нет, теперь уж доскажу. Чтобы и ты всё знал. Я крикнул Ивана на помощь, когда началась драка. Он выскочил из дома, и запустил в них кирпичом. Темно было, вот в Карася и попал. Мы – врассыпную, а Иван там остался, его одного и схватили. Я к отцу. Он на участке был. Тот приказал…
Виктор. Что приказал?
Степан. Молчать, пока не разберется.
Виктор. Так, что дальше.
Степан. Отец разузнал все и заявил… «Ваньке не отвертеться, а ты молчи!» Потом добавил: «Сам виноват, был бы трезвый – кирпичей не швырял бы». Прости, Валя.
Пауза.
Виктор. Так и сказал? А что же ты?
Степан. А я струсил. Если бы всех взяли – никогда бы столько ему не мытарить.
Пауза.
А сегодня рассказал Нюре про это, вот она и не выдержала. Меня сберег, получается, а ее…
В магнитофоне отчетливо зашумела кончившаяся пленка.
Валентина. Олег, выключи. Это я забыла.
Олег, быстро сделав перемотку, включает.
Голос Степана. А сегодня рассказал Нюре про это, вот она и не выдержала.
Олег включает длинную перемотку. Все напряженно ждут. Олег включает запись.
Голос Косовец. Это всё… всё ложь! Пустите меня! Я… Я любила Александра Константиновича! Любила в нем всё: характер, достоинство, прямоту… А ты!.. Ты!.. Ты – дрянь! Ты – чудовище!! Растоптать единственное, что у меня есть… Подлец! (Плюет.)
Голос Константина. Нет, пока ты, божья коровка, не вернешь все до копейки, до тех пор не сойдешь с этого места. Ты любила? Ты обманула его. Играла, как старым пуделем, жадным сделала. Из-за тебя я его уважать перестал. Где деньги? Где, говори?!
Голос Косовец(задыхаясь.) Нет! Нет! Нет! Пустите! Пусти!
Голос Константина. Где эти деньги? Мне нужны деньги! Го-во-ри! Или я буду стрелять!.. Ну! Р-а-з! Два!
Звук падающего тела.
Встать! Встать! Вста-а-ть!
Олег выключает магнитофон. Пауза.
Степан. Сволочь.
Виктор. Оставь его! (Пауза. Говорит медленно, судорожно.) Господи! Нюра! Нюра… Накренило нас. Как на том корабле. Как же звали его? Вспомнил, Дрозд. Дрозд его кличка была. Рассказывали… Последний рейс у него был. Старая посудина. Уголь у них волной сбило – крен! Капитан, мальчишка, испугался, СОС дал. Дрозд кричит: «Забортную воду гони в балластные танки!» Тут мотор полетел. Он туда – помочь! А вода пробила переборку и рванула на правый борт. Крен больше сорока градусов… Конец! Вдруг сухогруз – услышал. Все рванули с корабля. Дрозда недосчитались в суматохе. Вернулись – мертвый. А корабль стоит, как ни в чем не бывало. Выровнял. В другой отсек воду успел пустить. Не сбежал, как капитан недавно потерпевшего крушение «круиза». Вот оно: обо всех думал. Шибануло его обо что-то – висок пробит. А рядом бумажник с деньгами выпал. Много, все, что заработал. Деньги… Да… Мокрые, разбухшие – кисель. И теперь никому не нужные. А когда хоронили его, оказалось, белье на нем чистое! Успел перед смертью переодеться. Да он и жил в чистом…
Валентина. Витя, как же нам теперь жить?
Пауза.
Виктор. Жить? Не знаю… Фарс начинается там, где умирают герои.
Достает телеграмму. Подходит к репродукции картины «Не ждали». Снимает. За картиной сейф встроенный в стену. Подсматривая в телеграмму, набирает цифры. Открывает сейф и достает большую пачку долларов. Бросает их на стол.
Вот, лимон! Жуйте, только оскомину не набейте!
Никто не двигается.
Занавес
Волчий круг
Пьеса в двух действиях
Действующие лица:
Петрович.
Капитолина.
Варвара.
Любовь.
Эдуард.
Григорий.
Сергей.
Первое действие
Се Аз посылаю вас яко овцы посреди волков.
Евангелие от Матфея 10.16
Старый заброшенный дом в Тульской области, в деревне Большие Камни. В доме несколько комнат, но остатки быта сосредоточены в столовой, где меньше протекает крыша. Здесь две койки и лежак, аккуратно накрытые полинявшими покрывалами, платяной и кухонные шкафы, коричнево-грязноватого цвета стол, укрепленный с боков грубо прибитыми досками, стулья и желтого цвета табуретки. В углу пылится телевизор «Горизонт», а на стене – фотографии. Их немного, но лица предков еще различимы, не столько улыбчивые, сколько торжественно-онемевшие перед объективами 60–80 годов. Только, пожалуй, старинное резное кресло в красной бархатной обивке не согласуется с этим набором старых вещей и стен. Впечатление, что все в доме аккуратно складировано, чтобы не досаждать заботой о себе. В этот богом забытый уголок на сбор картошки в пятницу до воскресенья приехали три женщины. Они только что вошли в дом. Люба переодевается и что-то напевает, Варька щепит ножом полено, чтобы растопить печь, Капитолина разгружает сумки со снедью.
Капитолина. Бог ты мой, еды на неделю. (Разворачивает сверток.) Котлеты, кажется, недожарила – торопилась.
Любовь. Петрович умял бы все. (С горечью.) Почему он не приехал, так и не пойму.
Капитолина. И я не пойму. Был в Туле, за день мне звонил, и вдруг – на тебе, не пришел на вокзал.
Любовь. Капа, а ты в четверг дома была?
Капитолина. Вечером. Утром в ателье, а после обеда отпросилась и – за продуктами. За полтора часа все прилавки облазила.
Любовь. Ты лазила, а он, может, звонил, предупредить хотел. Мне-то не дозвониться – четвертый телефон ломается. Шнур длинный – все время аппарат цепляю.
Капитолина. А мобильный?
Любовь. Забросила! Не напасешься.
Капитолина. Странно, я к тебе все время дозваниваюсь. Вечером я же с тобой разговаривала?
Любовь. Ха! К вечеру я свой телефон в срочный ремонт отправила.
Капитолина. Что-то я такого не знаю.
Любовь. Да очень просто: хрясть его по морде, он и зазвонил. Я баба одинокая, силы много. Меня по совместительству в любой мужской коллектив как бюро ремонта определять можно. Одно только, боюсь женам настроение испортить.
Капитолина. Ты и впрямь испортишь. Вон зад, как у трактора. Словно на бугор лезет. (Обе хохочут.)
Любовь. Интересно, все юбки мне шьешь, чтобы зад подчеркнуть, а тут хулишь.
Капитолина. Не хулю – завидую. (Подходит к Варваре.) Ну что, получается, Варя? (Варвара пожимает плечами. Показывает на дрова.) Ну да, поленья волглые. Весной в подвал нальет воды, потом в доме, как в сырой камере, сидишь. (Тихо Любе.) Что-то Варвара после кладбища приуныла.
Любовь. А что ты хочешь, это только в песне: «А на кладбище все спокойненько».
Капитолина. Помню, они из Грозного как очумелые сюда приехали. Дом почти даром купили, а жить не пришлось – отец преставился, а она в Тулу на заработки подалась. Трудно ей – совсем одна.
Любовь. Без хозяина баба, как спущенный мяч – не побьешь и не покатишь. А мы с тобой так и вовсе – калоши на прилавке.
Капитолина. Это ты в свой огород, голубушка, мячи бросай. Я вон в городе день и ночь педаль жму, народ обшиваю. И здесь осенью и весной не разгибаюсь. Картошку, лук сажаю.
Любовь. Так выходила бы за Петровича. Ведь с детства знаете друг друга. Глядишь, и педаль вместе жали бы. (Хохочет.)
Капитолина. Ну и язык у тебя, Любка. Небось своя педаль заржавела – другую пристроить хочешь? Я для него в детстве пигалицей была, под стол пешком ходила, а он в армию ушел, потом в Афганистане воевал. Только в Туле и встретились. А потом, ты только на словах – «выходи!» А сама, как сторожевая овчарка, на меня же и накинешься.
Любовь. Нужен он мне! Был конь, да зубы стер.
Капитолина. Не стыдно! То ему черт-те что на уши несешь, а то, поди же – «стер». Он человек веский, рядом идешь, за версту видно – мужик. Только раз и приметила его не в себе, после смерти Степана Ивановича. Да и то понять можно. Завьялов для Петровича с детства кумиром был: герой войны, друг погибшего отца. Можно сказать, второй батя.
Любовь. Присохла ты, я вижу, телочка. Он и звонит тебе последнее время чаще, и глядит на тебя мягче. (Варваре.) А она для отвода глаз мне его приписывает.
Капитолина. Ну вот, раскатала губы – теперь не остановишь! Ты бы при нем такой смелой шумела, а то ведь тоже краснеешь, как девка на выданье.
Любовь. Ох ты – ух ты! Краснею! (Подходит к Варваре. Говорит с артикуляцией.) Варь-ка, ты бы керо-сину, что ли, нали-ла, а то печь мле-ет, как бло-ха на перине. (Варька утвердительно машет головой.)
Капитолина. Непонятно. Ведь договорились на поезд, который в два тридцать отходит. Ничего не пойму…
Любовь. Пока мы тут кренделя разводим, у него, поди, в другом уезде дела наладились. (Хохочет.)
Капитолина. Да хоть бы и так. Что на роду написано, то только Бог поправить может. А он пока на нас не разжалился. (Варвара делает знаки, что печь разгорелась.) Спасибо, Варя. А то от сырости спина немеет.
Любовь. Кстати, Капа, надо бы и баньку протопить. Вечером в самый раз погреться.
Варвара делает знаки, что она готова и баню протопить.
Капитолина. Хорошо, хорошо, Варя! Затопи. К вечеру сгодится – попаримся. Поленья-то помнишь, где? (Варвара делает знаки.) Правильно, под козырьком сарая. (Варвара берет топор, нож и выходит.) Ты знаешь, Люба, из рук все валится. А вдруг с ним что случилось?
Любовь. Да бог с тобой. У него здоровья на двоих. Разве ж на ноги жалуется.
Капитолина. Это Афганистан. Его там сильно ранило.
Любовь. Не причитай: он крепкий, как полено.
Капитолина. Эх, кабы так. Брата моего вспомни: мотор решил одним пальцем поднять – похвастал, а «машинка» возьми и лопни. Нет, Люба, мужики хорохорятся, а болячек у них больше нашего.
Любовь. Пьют много…
Капитолина. Пьют-то пьют, да не с радости, а так – от бессилия. Загоняют нас куда-то, а дороги не знают.
Любовь. Твоя правда: Россия как одинокая собака, все на нее лают, а она только огрызается.
Капитолина(беззлобно). Черти б тебя нюхали, Люба. Какая тебе Россия собака. Вон Колю моего возьми. Он и не пил сильно. А умер – и чего в нем только не нашли. Ровно молью выеденный – весь изнутри поизносился. В молодости Камазом звали: огромный, силы за троих, работал не покладая рук, а не заметила, как уездили его на стройках. Тогда что ни стройка – стройка века. Думала, сносу ему нет, а он – хруп, и поломался. (Смотрит на стенку, где развешены фотографии.) Говорят: «Нашему роду нет переводу». Вот они все: сынка Чечня забрала, а кого и так, без спроса. Из моих только двоюродный брат в Ангарске, а так – всех Господь прибрал. (Достает из сумки часы-ходики, прилаживает их к стенке.)
Любовь. А это зачем?
Капитолина. Пусть здесь тикают. Тут и место их было. Видишь, пятно на обоях?
Любовь. Чего-то ты затеваешь, подруга? Или Петровича сюда заманить надумала?
Капитолина. Его жалеть надо: начинал героем, а потом сорвался. Правду говорят: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся».
Любовь. Жена – та у него ох какой стервой оказалась: разве можно, такой человек, а она возьми да с детьми к другому ушла…
Капитолина. Один он, как в скорлупе. Такого разве заманишь. (Оглядывает дом.) Все думаю, вернусь-ка я сюда, Люба. Вот пенсию получу, дом отремонтирую и сюда переберусь. Квартиру сдам. Чего город? Так, суета… А здесь все тебе родное… (Смотрит в окно.) Какие поля здесь, какие урожаи были при той власти… А сейчас все бурьяном поросло!
Любовь. Смотри, куда ее понесло: «Вернусь!» С кем жить-то будешь, одна? Сюда уже и проехать нельзя. Вон по задам разве. Мост и тот износился: перила сикось-накось, балки на ладан дышат, того и гляди, рухнет. А речку как языком слизало, одна жижа от дождя пукает.
Капитолина. Зато демократия: кляни кого хочешь – только смеются.
Любовь. Какая демократия: старые памятники всюду, в мавзолее Ленин, звезды красные кругом…
Капитолина. Ну и что?
Любовь. А то! У власти те же, что и в семнадцатом. Но разница все-таки есть: при той власти порядок был, а при этой только разговор о порядке.
