История села Мотовилово. Тетрадь № 2. Жизнь своим чередом

– Эти вещи мне теперь всегда, каждый день нужны будут.

– А ты бы вместо того, чем шить пороховицу-то, изготовил бы ее из бычачьего рога. Мой покойный дедушка тоже охотником был, так у него пороховница-то была из рога. А то как ты будешь заряжать ружье-то в лесу, весь порох рассыплешь. Эх ты, горе, а не охотник, – со знанием дела, давала она наставления Николаю.

– И то дело! – с улыбкой на простодушном лице соглашался с полезными советами Николай. – Эх ты, дуреха! Ты погоди, я таким охотником еще заделаюсь, что все село будет завидовать. Я буду дичь постреливать, а ты жаркое пожаривать, – восторженно улещал он жену.

– Ну, ладно хвалиться-то, гляди, как бы тебя самого-то волки не съели.

Незадолго до этого, вызвал в сельсовет председатель Трошин первого охотника села, Лабина Сергея, и вел с ним беседу:

– Ты знаешь, Сергей Никифорович, в нашем лесу волков развелось, целая прорва! От них прямо спасенья нет. Они до того обнаглели, что заходят прямо во дворы. Вчера приходила с жалобой Устинья Демьянова, у нее последнюю козу волки утащили. У Василия Савельева двух овец у прогона волки зарезали, а у Семена Селиванова волки с наглым нахальством, осмелев, впрыгнули в сани, вырвали из-под ног хозяина спрятавшуюся собачонку и разорвали… Так, ты вот что, собери-ка всех наших охотников, а я велю нарядчику мужиков нарядить, человек сто, и завтра все выйдем на облаву.

Так и порешили: на завтра, спозаранку, все миром собраться за селом, на гону около «соснового болота».

По ночам голодные волки рыщут по задворкам села. Ёжась от холода, они прислушиваются, не заблеет ли где овца, не хрюкнет ли где поросёнок. Тогда он начнёт искать дыру в заборе двора, принюхиваясь, протиснет свое отощавшее тело в узкую щель, залезет во двор, сцапает зазевавшуюся жертву и уволочет её в лес, в свое логово. Тогда у волка пир, а у хозяина урон. И решили мотовиловцы проучить кровожадных зверей. Объявили сделать на них беспощадную облаву.

В этот день, вечером, у себя на дому Сергей Лабин собрал всех мотовиловских охотников и провёл с ними совещание и инструктаж. Здесь собрались и заядлые, бывалые охотники, как сам Сергей – самый опытный, его друг Иван Додонов, выехавший к этому времени на отрубное местожительство и поселился в лесу в сторонке от спиртзавода, Лобанов Яков, Федька Лушин, Николай Смирнов, Иван Серяков, молодой еще холостяк, начинающий охотник Митька Кочеврягин и к ним примкнул, присватался новоиспеченный охотник Николай Ершов.

На совещании был присвоен каждому охотнику свой номер, и кто где займет место в засаде по реке Серёже. Осведомившись у каждого о наличии боеприпасов, Сергей распорядился так:

– Ты, Николай Федорович, под номером первым, со своей винтовкой займешь место у моста на дороге, ведущей на водяную мельницу. Ты, Николай Сергеевич, твой номер второй, займешь место у «Свиного носа». Знаешь это место? – спросил Сергей Ершова.

– Как не знать! – самодовольно ответил Николай.

– Дальше, по соседству с тобой, Николай, место займет третий номер, ты, Митрий. У дороги на черемуховый куст.

– Нет, возражаю, – вздыбился Митька, – не встану я тут! Я лучше на другом месте встану!

– Это почему же? – недоуменно спросил его Сергей.

– Так не встану я тут, и баста, – совсем заупрямился Митька, – я лучше на самый край уйду, к Вторусскому.

Говоря так, Митька имел ввиду, не безопасно ему занимать место по соседству с Николаем, имея ввиду угрозу Ершова. За положенный в кошель камень, мстя, пожалуй, пальнёт Николай в бок, а там разбирайся. Скажет, метился в волка, а попал в него нечаянно, кто его знает, что у него на уме-то.

– Ну, ладно, уступчиво согласился Сергей, – тогда твой номер будет восьмой, займешь место со своей берданкой на краю бора у села Вторусское. И в самом деле, ты как самый молодой, туда и побежишь. А я сам под третьим номером на дороге, у черемухового куста засяду.

– Твой номер будет четвертый, – обратился он к Ивану Додонову, – занимай пост у Соловьиного брода. Ты, Яков Иванович, под номером пятым, займешь место у Сандалова ёза. Федор, ты займешь позицию около омута под номером шесть. Ты, Серяков, под седьмым номером со своей одностволкой расположишься около гульбищ, ну а Митрий, как уже договорились, у края бора.

– Ну, кажется, всем вам свои номера, места и участки известны, – обратился с последним словом к своим товарищам Сергей, – я, кажется, правильно распределил силы. Среди опытных охотников расставил начинающих. Вот вроде Николая Сергеевича. А теперь о главном. Волков из лесу выгонят мужики, собак мы не возьмём, они своим лаем только навредят и волков отпугнуть могут. Стрелять наверняка, волков подпускать к себе как можно ближе. Зря из засады, из-за берега реки высовываться не надо. Только смотрите, друг друга не застрелите, – предостерег он. – Имейте строгую дисциплину. Ну а если шальная дробинка и царапнет кого, так это не так страшно, на фронте не то бывало, – закончил свой инструктаж Сергей.

– Можно задать вопросик? – сидя на стуле у галанки, спросил Ершов.

– Ну, что у тебя за вопрос? – спросил его заинтересовавшийся Сергей.

– Вот тут ты, Сергей Никифорович, меня назвал начинающим и неопытным охотником. Мне от этого становится вроде как бы обидно. А знаете ли вы, друзья мои, я в молодости с мужиками даже на медведя хаживал, – с восторгом и хвальбой заявил Николай.

– А когда это было? – с насмешкой спросил его Николай Смирнов.

– Как, когда? – удивился Ершов. – Когда еще я в холостяках разгуливался, а вы все в то время на войне были. Я вначале войны, осенью тоже женился. Проспал с молодой бабой три ночи и меня забрали, а баба-то, видать, не пустой осталась, прописала мне на фронт, что у меня народился наследник, сын Минька.

– А ты про дело-то толкуй! – укоризненно оборвал его Смирнов.

– Я и про дело сейчас начну. Хотите, я вам расскажу о моем похождении на медведя? – обратился он к Сергею как к старшему.

– Послушаем, что ли? – обращаясь ко всем присутствующим, спросил Сергей.

– Пусть врет! – хладнокровно и за всех отозвался Смирнов.

– Нет, тезка, Николай Сергеевич никогда не врал и сейчас не собираюсь, – называя себя по имени и отчеству, горделиво заявил Ершов.

– Валяй, валяй! – разрешительно кивнул Сергей Ершову.

– Так вот, – начал Николай свой рассказ, – мы с отцом да с соседом Федором как-то зимой пошли в лес, чтоб медведя проучить за его вредные проделки. Он у нас да у соседа на Онискином поле два загона овса обсосал и повытоптал, хоть не сей. Долго мы бродили по Дерябе и по Вязовову лесу, его искали, изрядно поизмучались, а все же нашли. Его берлога оказалась за Дряничном болотом, в валежнике, еле отыскали. Подошли мы осторожно к берлоге, смотрим, из чела парок идет и снег около ее потяжелел. Я выбрал жердину и, вооружившись ей, начал совать в чело, вызывая медведя наружу. Отец стоял поодаль, держа наготове топор и подавалки, а Федор с ружьем занял место в сторонке, держа ружье наизготовку. Федорова собака-волкодав, учуяв зверя, принялась громко лаять. Вдруг слышим, внутри что-то зашевелилось, затрещали сучки. Чую, у меня по всему телу охотничий азарт потек, перемешанный с дрожью в коленках. Вскоре из чела показалась медвежья голова, а вскоре из берлоги он и весь вывалился. Вылез он, встревоженный, из теплого-то логова, ухмыляется, а глазами выбирает, на кого бы из нас на первого наброситься, а сам хитрит, задом к челу пятиться. И выбрал меня. Я был от берлоги самым ближним. Федор, выстрелив в него, ранил – он разъярённо заревел. В это время я жердину бросил, а в руки схватил у отца подавалки и ими, наставив в грудь медведя, смело пошёл на него. Собака, лая, донимает, нет-нет, да и куснет его за ноги. А не вхвальбу сказать, силы, ловкости и смелости в то время у меня было, хоть отбавляй. Как-никак холостяк я был – нагуль. И как на грех, я второпях-то возьми, да и споткнись о какой-то корень, и упал. Я и ахнуть не успел, как медведь навалился на меня всем весом, а в нем, пожалуй, пудов двадцать с лишним будет, и давай мурзовать своими когтищами на мне одёжу. Клочья летят, и шапка с головы свалилась. Честно признаться, я тогда с испугу в штаны наклал. Чую я, каюк мне пришёл, крышка. Ладно, у меня в кармане, в запале, нож был, я выхватил его и распорол медведю брюхо от горловины до самого срама. Он, бешено рявкнув, обессилено взревел и рухнул на меня еще плотнее всей тушей. Тут мужики подоспели, отец топором докончил дело, а меня из-под туши едва выволокли, изрядно помятого и всего изволоженного в кровище, а знатки-то от его когтей и сейчас видны. Нате-ка, вот, полюбуйтесь на следы медвежьей охоты, – поднимая рубаху выше пупка, показывал Николай рубцы синеватые и царапины. Во время своего рассказа, Николай даже и не заметил, как чересчур увлёкся разговором и вошёл в такой азарт, что начал мешать правду с голой выдумкой. Хотя его речь и не была чистой (он шепелявил с детства – на морозе лизнул топор, кончик языка остался на топоре), но разговор его лился, как из рога изобилия.

– Эх, ты, и врёшь, Николай, как сивый мерин, – подковырнул его Николай Смирнов, – мне кажется, ты иногда забываешь, что находится у тебя под шапкой, – стараясь унизить Ершова перед собравшимися, заметил он. Ершову такие слова пришлись не по-нутру, они его ошарашили до нестерпимой обиды. Он заёрзал на стуле, заёжился, словно ему под рубаху плеснули холодной водой. Но все же, остепенившись, он собрался с ответом:

– Я же не виноват, что меня такого сделали. Ведь не по моему заказу меня отец такого состряпал, – сводя на шутку, оправдывался он.

– Ну, мы, конечно, тогда медведя-то ободрали, кожу-то отец на себе домой приволок, а тушу мы с Федором волоком до села тащили. Мясо для свиней и собакам досталось. А ты говоришь, я начинающий, – обращаясь к Сергею, с неподдельной деловитостью закончил свой рассказ Николай.

– Ну, а теперь пора и по домам? – спохватившись, сказал Смирнов, а то мы и так засиделись. Время-то, наверное, часов десять.

Когда охотники стали расходиться, Сергей напомнил:

– Так, не забудьте! Завтра до восхода солнышка всем быть в сборе, за селом, около Соснового болота.

Ночью ударил мороз, к утру запасмурило, сверху снежило. Николай встал рано. Обувшись для легкости в лапти, одевшись в потрёпанный полушубок и надев на голову шапку-колпак, он вышел на улицу. На востоке чуть брезжил рассвет. Поправив на плече ружье, он двинулся к назначенному месту, в кармане у него гремела банка с пистонами и шелестела дробь. Придя на место сбора, там уж гуртовалась толпа мужиков. Сюда пришли кто с топором, кто с подавалками, а Яков Забродин со своей неразлучной клюшкой. Его спросили:

– А ты, Яков, с клюшкой-то куда?

– Как куда, на волков, – невозмущённо ответил он. – У меня клюшка не хуже ружья, как ошарашу, любой волк замертво покатится и лапы вздернет, – похвально отзываясь о своем оружии, ответил Яков.

А Осип Батманов приволокся с капканом. Мужики, толпясь, вели разговор о волках и предстоящей облаве, курили. Парни, греясь, толкались. Слышался говорок:

– Слышал, волк за год съедает шестьдесят пудов мяса…

– Николай Сергеич, – обратился к Ершову Семион Селиванов, – бают, у тебя больно табак хороший, не угостишь ли?

– Да, не плох! – отозвался Николай, вынимая из кармана кисет. Он не так хорош, как заборист, – продолжал нахваливать свой табак Николай, – как разок хватанёшь, так до самой задней кишки достанет. Недаром я его всегда на крайней гряде от бани сею.

Пока он балагурил насчёт табака, его кисет обошёл круг мужиков и вернулся к нему, значительно потощав.

Смех, шутки, толкотня…

К толпе подошли, чуть припоздавшие, Лабин Сергей, Иван Додонов и Яков Лобанов.

– Ну, кажется, все в сборе, – сходу начал свою речь Сергей. – Мужики! – обратился он к толпе мужиков, – слушайте мое указание и инструктаж.

– Сначала мы, охотники в количестве восьми человек, имея при себе двенадцать стволов на вооружении, пойдём вперед, а вы пока останетесь здесь. Как только мы дойдем до лесу, и вы трогайтесь. Мы дойдем до Серёжи и там заляжем, а вы, дойдя до лесу, гоните волков на нас, а мы их там встретим. Когда вы дойдете до леса, развернитесь цепью и, охватив весь бор и «лашкины грядки». Пройдёте по всему лесу. Старайтесь кричать и стучать по деревьям. Встревоженные волки устремятся к Серёже, побегут в дальний лес.

– Ну, мы пошли! – скомандовал он охотникам. От толпы отделился отряд из восьми человек. Сзади всех плёлся Николай Ершов.

Дойдя до леса, Николай Смирнов известил своих товарищей:

– Тут, около болотичка, в прошлый раз я приваду выложил и стряхнину на пенек насыпал. Надо забежать, поглядеть, – и он, свернув с дороги, удалился в кусты можжевельника.

– Пусто! – громогласно прокричал он издали.

– Надо бы лес-то зафлажить, – с чувством знатока проговорил Ершов.

– Без флажков обойдёмся, – сказал Сергей.

Выйдя из леса и не дойдя еще до реки, охотники стали расходиться в стороны, чтобы занять свои места, согласно присвоенным номерам. Иван Серяков и Митька побежали трусцой, им идти до своих мест всех дальше. Сергей долго наблюдал за своими товарищами, торопливо спешащими к своим заставам. Все охотники рассредоточились по своим местам, засели, спрятавшись за крутым берегом Серёжи, выставив стволы ружей.

Вскоре они заслышали шум и гам толпы, эхом раздавшиеся по лесной чащобе бора. Толпа гонщиков сделала свое дело – подняли со своих пиров и логовищ волков. Вспугнутые со своих мест, они нехотя направились к Серёже, а там, за рекой, скрыться во втором лесу. Охотники стали зорче всматриваться в окраину леса, и вскорости каждый из них заметил стаю из семи волков, вышедших из леса на поляну. У каждого охотника в груди учащенно забилось сердце, всех охватил азарт.

Зачуя людей и порох, волки в нерешительности остановились. Навострив ушли, они внимательно прислушались, потом трусливо побежали к реке.

Первым из своей засады дуплетом выпалил Сергей, он выстрелил в упор в устремившегося прямо на него, величиной с теленка, волка. Волк, подпрыгнув, рухнул на землю замертво, начал биться в агонии. Остальные, учуяв опасность, рассеялись. Два волка, отколовшись от стаи, поскакали к Вторусскому, один бросился вскачь, намереваясь перескочить Серёжу у Соловьиного брода. Но здесь, выстрелом в бок его встретил Иван Додонов. Но волк, видимо, слегка раненный, галопом миновав реку, поскакал к Дрякишному болоту. Иван выстрелил ему вдогонку. Волк забороздил задом по дороге, Иван, догнав его, выстрелил ему в голову.

Пятый волк попёр на Федора Лушина. Федор, выстрелив, подранил волка в грудь, но волк не свалился, а превозмогая рану и собрав остаток силы, доплюхал до омута и ползком пополз по льду, стараясь достичь противоположного берега. Федор, прицелившись, хотел добить волка из второго ствола, но произошла осечка: курок сухо щелкнул по бойку, выстрела не последовало. Сосед Федора, Лобанов Яков, видя замешательство Федора, поспешил к нему на помощь, и они двумя выстрелами прикончили злобно оскалившегося и рычащего на них огромного волка.

За двумя волками, которые устремились к Вторусскому, погнались Серяков и Митька, но их погоня оказалась безрезультатной, как ни как, у волков по четыре ноги, а у человека всего их две – поди угнаться за ними! А с остальными двумя волками произошло следующее: они оба было направились на «Свиной нос». Николай Ершов, не дав им подбежать поближе, выстрелил в них, не метившись. Волки, взбрыкнув от испуга, остановились и галопом замахали к мосту.

Николай Смирнов подпустил волков на близкое расстояние и с уверенностью стрельнул в ближнего, но пуля вскользь коснулась волчьей головы только ворохнула густую шерсть. Пока Николай тормошился с перезарядкой, волки махом перескочили через него и скрылись в лесу за водяной мельницей.

Бой был закончен. Мужики-загонщики, как им было сказано, выгнав из бора волков и дойдя до края леса, из боязни, как бы не попасть под выстрелы, повернули обратно, пошли домой, а парни и молодые мужики из интереса остались. Их подмывало почти детское любопытство, посмотреть трофеи.

Охотники собрались в одном месте. Всех трех убитых волков волоком стащили тоже в одно место, окровянив снег. Начались рассказы о впечатлениях об успехах и промахах. Всех беспокойнее переживал свою неудачу Николай Смирнов. Подойдя к месту сбора своих коллег, он вразумительно шлепал ладонью себе по лбу, досадно ругая себя, докладывая своим товарищам:

– Вы понимаете! В азарте, я растерялся и забыл опустить прицельную рамку. Надо было ее поставить на пятьдесят шагов, а она у меня стояла на сто. И не переставая бить себя по лбу, он ругал свою забывчивую голову. – Ну и болван, ну и чердак, ну и кумпол же у меня сегодня! Как не мой, не сварил, из-за него явный промах и позор, – сокрушенно продолжал он журить себя, – волки-то почти через меня махнули! Ну и ну!

В свою очередь Николай Ершов осведомил остальных, сказав:

– Я гляжу, два волка прут прямо на меня, ну, думаю, голубчики вы мои, и бабахнул им прямо в упор из правого ствола. Хотел и из левого-то, нажимаю на крючок, а выстрела не слышу, думаю, что за дьявольщина. Разгляделся, а курок-то у левого-то ствола не взведен! Второпях-то я, видимо, и забыл его взвести-то, а пока образумился и провозился с злополучным курком, гляжу, а волки-то уже вдали от меня. Я с досады пальнул им вслед из второго-то ствола, а, видимо, промазал, они уж далеконько ускакали.

– Но я с уверенностью знаю, что первым выстрелом я изрядно поранил одного, потому что он вспрыгнул и заскулил, и замахал вот на Николая Федоровича. Ну, думаю, тёзка добьёт, у него глаз-то меткий, пристреленный. Он, по его словам, зверю между глаз целится, – не знай хваля, не знай подковыривая своего тёзку, высказался в адрес Смирнова Ершов.

– Да ты совсем в него не попал, если бы поранил, кровь была бы.

– А мы с Митькой гонялись-гонялись за волками, да разве за ними угонишься! Сначала-то побоялись, как бы людей не поранить, не стреляли, а потом палим им вслед-то, а все, знать, впустую, – так доложил Серяков о своей неудаче.

– Вот как-никак, а все же троих уложили, – восторгался Николай Ершов, наклоняясь к самому большому убитому волку и разглядывая раны. – Вот, поглядите-ка, мужики, одна дробинка через сердце навылет прошла.

Сгрудившиеся охотники и парни с интересом и завистью смотрели на трофеи.

– Ну, что, за лошадью пошлём или до села потаском их попрём? – наивно спросил Ершов у Сергея.

– Да разве их дотащишь, – заметил тот.

– Тут без лошади не обойдёшься, кого бы послать-то? А ну-ка, парни, дуйте скорее в село, да скажите тятьке, чтоб он немедленно ехал на лошади сюда за волками, – сказал Сергей, обращаясь к зазевавшимся парням.

– А мы здесь пока побудем! – вдогонку крикнул он убегающим в село ребятам.

Между тем, Николай Ершов, чтобы по-легкому опорожниться по ветру, от людей отошёл, наслаждённо млея от усталости, немножко вздыбив малахай в сторону. Отворотясь от людей, он начал исполнять свою естественную надобность. Этот-то Николаев вздыбленный на голове малахай и привлёк Сергеев охотничий глаз, возбудил в нем охотничью страсть. Вздумалось Сергею показать свой класс меткой стрельбой. Он начал целиться в малахай Николая. Все охотники, видя это, обезуменно замерли на месте от ужаса и удивления. Их охватило безмолвное оцепенение. Грянул выстрел. Сбитая с Николаевой головы, изрешечённая дробью, ушанка покатилась по заснеженной земле.

– Вот как стрелять то надо! – взволнованно проговорил Сергей, когда дым и сомнения, что Николай остался невредим, рассеялись. Ершов в испуге недоуменно оборотился к стрелявшему:

– Ты, Никифорыч, в шутку иль всерьез?! – спросил он у Сергея.

– Так посвящаются новички в настоящие охотники! – невозмутимо проговорил Сергей.

Детство. Казарма

Нет лучшей и счастливой поры в жизни человека, как детство. Недаром этот период жизни у человека считается беззаветной порой, беззаботным, золотым временем.

В семье Василия Савельева к этому времени было пять детей: Минька – заканчивал сельскую школу, учился в четвертом классе; Санька – ученик третьего класса; Манька только что поступила в первый класс, а Ванька с Васькой еще малыши.

За успех в учении Миньке в школе дали ситцу на рубаху, а Саньке за особую прилежность и пытливость в познаниях школьной науки выделили не только на рубаху, но и на портки. Это поощрение учеников в трудные послевоенные годы со стороны новой власти было как никогда кстати.

Особо отличившиеся в учении школьники, хотя в большинстве случаев и ходили в школу в лаптях, но зато в новеньких портках и рубахах. Себе на обед в школу школьники захватывали в кармане кусок черного хлеба, на вид похожего на дурынду – в нем была примесь лебеды и картошки. Несмотря на скудность одежонки, обувки и пищи, ребятишки учились прилежно, и многие преуспевали в познаниях начальных школьных наук.

Букварь был на десять учеников, задачник для старших классов только у учителя Евгения Семёновича, а книг-учебников для литературного чтения «Мир Божий» не больше пяти на класс. Бумаги и карандашей так же не было: писали на грифельной доске. Но ученики старательно и прилежно грызли гранит азов ученья, сознавая, что «Ученье – свет, а неученье – тьма!»

При школе имелась небольшая библиотека, в которой можно выбрать себе книжку для чтения от Библии до приключенческих повестей. Библиотекой заведовала учительница Лидия Ивановна, которая помогала подобрать книжку, смотря по способности чтеца. Так, однажды она подобрала для Саньки Савельева книгу «Таинственный остров», для Миньки – «Тарас Бульба», а для Мишки Крестьянинова – «Как турки украли самовар».

Школьные науки давались ученикам по-разному: кто преуспевал в быстрой смекалке по решения задачек, кто быстро выучивал наизусть стихотворения, а кто, постигнув навыки в написании слов, изощрённо старался всюду списать не только карандашом в тетрадке, но и на стенах, и заборах. Здесь преобладала и вульгарщина, и похабщина. В этом отличался Мишка Крестьянинов.

Около Савельевой мазанки собиралась ватага ребят. На ее двери крупно мелом написаны два таинственных слова, состоящих из отдельных букв: «РсФсР» и «СССР». Ввиду того, что эти два сокращённых слова только что появились в обращении у народа (новая власть их помещала в газетах и на деньгах), многие не знали значения этих слов. Каждый по-своему расшифровывал их загадочное значение. Проходивший мимо ребят Осип Батманов, заинтересовавшись, полюбопытствовав, спросил:

– А что значат эти слова? А то я их вижу на деньгах, а что они означают – не знаю! Может, вы, робяты, кто знаете?

– Вот, гляди сюда, дядя Осип, – выискался объяснять Осипу смелый и дерзкий на язык Мишка Крестьянинов.

– Вот значение этих букв: «Русская свинья фыркает своим рылом!»

Все ребята дружно засмеялись. Улыбнулся и Осип.

– А это что?

– А это расшифровывается так: «Санька Савельев стоит разутый», – снова взрыв смеха и хохота.

– Нет, не так он пояснил тебе, дядя Осип, – подскочив к двери, обиженный Санька стал объяснять по-своему, – это слово вот что значит: «Ребята, смотрите, Федотов Сергунька Ревет!» Ха-ха-ха!

– Смешно, но не убедительно, – высказал свое мнение Осип.

– Вовсе не так они тебе объясняют, дядя Осип, – взялся объяснить доподлинное значение этих слов более осведомлённый во всем и как старший во всей ватаге ребят Алеша Крестьянинов. Он, старательно тыча пальцем под каждую букву, доходчиво, с расстановкой, расшифровал: Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика. А это так: Союз Советских Социалистических Республик.

– Вот это дельно, – отозвался Осип и пошёл к своему дому.

– Ребята, а я придумал вот, как расшифровать это слово, – вступил в разговор и наблюдавший со стороны, как всегда с ехидством и вяло, проговорил Митька Кочеврягин. Он подошёл к двери, указывая пальцем на каждую букву, расшифровал: Ребята, слышали, Фекла Селиванова Родила. – Взрыв весёлого хохота с гоготаньем огласил улицу. Некоторые из ребят, поджав животы от смеха, покатились на пожухлую лужайку. Дело в том, что упомянутая Фекла эта старая девка, из-за ее неприглядчивого лица была женихами забракована, и ее не брали замуж, поэтому-то и показалось смешным Митькино оповещение, а домысел, что она могла родить в девках, придавал к этому смеху еще больше задора, хихиканье и гоготанья.

Расшифровкой этих двух слов ватага ребят занималась целый уповод, и каждый придумывал расшифровать их по-своему. Панька Крестьянинов, любитель до баталий и оружия, раскумекал одно слово так: Ребята, Смотрите, Федька Смастерил Ружье!

– Кому про чего, а вшивому все про баню! – укоризненно съязвил недолюбливавший Паньку Митька.

– Россия строит фабрики своими руками, – сказал, в свою очередь, Павел Федотов.