Венская партия

На втором этаже у квартиры № 5 Меняйло сорвал наклеенную на дверной косяк полоску бумаги, скреплённую на стыке сургучной печатью, и, отворив дверь, сказал:

– Тут три комнаты, окна выходят на улицу, но всегда тихо и спокойно. Есть ватерклозет и ванна.

– Нельзя ли поменять замок на входной двери?

– Я велю привратнику сделать это к вашему возвращению.

– Нет, это надобно исполнить сегодня же.

– Вы мне приказываете?

– Ни в коей мере. Я прошу вас об этом.

– Хорошо, но вы располагайтесь, а я поехал за билетами. Через час вернусь.

– Благодарю вас, Адам Михайлович. Вы очень любезны. Простите за причинённое вам беспокойство.

– Чего уж там, – с подобревшим взглядом, вымолвил секретарь и спросил: – А вы, часом, не родственником приходитесь Родиону Константиновичу?

– Нет, а с чего вы взяли?

– Меня впервые посылают за билетом для вновь прибывшего служащего.

– Я и не думал лично вас обременять, это была идея посла.

– Так, может, тогда вы сами и смотаетесь? Экипаж у входа. А я бы пока вещички Шидловского собрал, а? А если князь спросит, скажете ему, что за билетом я ездил, хорошо? – с масляной улыбкой пролепетал секретарь и шагнул в переднюю, будто Ардашев уже согласился.

Маска вежливости мгновенно слетела с лица Клима, и он, глядя в глаза собеседнику, проронил:

– Не думаю, что мне надлежит начинать исполнение служебных обязанностей с вранья. Да и вас ложь не украсит.

– Как будет угодно, сударь, – сквозь зубы процедил Меняйло и, пятясь назад, удалился.

Клим начал осмотр квартиры с передней. Он включил свет, и вспыхнула лампочка Эдисона. Обследовав карманы сюртука, плаща и пальто, новый жилец повертел в руках головные уборы и протряс всю обувь. Трости – одна с набалдашником, а другая с ручкой в виде гусиной головы – никак не разбирались и пустых полостей внутри не имели. Ардашев примерил на себя чужой сюртук. Оказалось, что он с Аким Акимовичем был одного роста и схожей комплекции. Обувь тоже была того же размера, что и у него. Правда, Шидловский слегка косолапил на левую ногу, отчего левый каблук был сильнее стёрт, чем правый.

Дипломат прошёл в гостиную. Скрипел под ногами натёртый до блеска паркет. Предыдущий жилец отличался сугубой аккуратностью, несвойственной холостяку. Здесь нельзя было отыскать ни одной брошенной вещи. Правда, и мебели было немного: диван, деревянное кресло и письменный стол с дешёвой чернильницей и пером на держателе, каменный стакан с остро заточенными карандашами и футляр для очков. Пепельница из малахита и спичечница свидетельствовали, что постоялец был большим любителем портить свои лёгкие. Два ящика стола и дверца оказались запертыми. Ключей Ардашев не нашёл. «Всё правильно, – подумал он, – если бы они были вставлены в замки, то какой был бы тогда от них прок?»

На подоконнике аккуратной стопкой лежали книги: Ксавье Де Монтепен «Кровавая рука», Гебелер А. «Собрание скахографических и других шахматных задач, в том числе полный шахматный букварь, маты политические, юмористические и фантастические», Марсель Корро «На том берегу Стикса», И. Шумов «Правила шахматной игры между двумя, тремя и четырьмя игроками» и «Шахматная игра. Теоретическое и практическое руководство» Нейман Г., R. Lange «Deutsche Kurzschrift»[40].

Буфет с посудой, массивный обеденный стол на восемь человек и четыре стула встретили Ардашева в столовой. На прибитой к стене этажерке взгромоздились похожие на коробку полочные часы с маятником английской фирмы «Ансония» и недельным ходом. Острые, как казачьи пики, стрелки замерли на одиннадцати. Климу вспомнилась вычитанная где-то остроумная фраза, что сломанные часы не стоит выбрасывать, ведь дважды в сутки они тоже верны. Ключ для завода покоился тут же. Ардашев сверил время по карманному хронометру и, открыв стекло, установил его. Затем вставил ключ в отверстие задней стенки и, накрутив пружину «англичанина» до отказа, качнул маятник. Механизм заработал.

Не теряя времени, дипломат исследовал содержимое буфета. Он оглядел все стенки, полки и ящики; простучал даже ножки, но ключей от письменного стола не нашёл.

Спальня смотрелась прилично: застеленная железная кровать венского фасона с медными никелированными стойками на колёсах, украшенными четырьмя полированными шарами. На одном из них играл солнечный луч, рисуя на стене причудливые блики. Из-под простыни выглядывал матрац из пенькового тика, набитый конским волосом, который кое-где уже вылез из углов. Тут же высился широкий платяной шкап с зеркалом. В нём на распялках висели два костюма, три вицмундира (повседневный, парадный и походный), фрак и три жилетки. Клим проверил карманы всех облачений, но они были пусты. На нижней полке Ардашев насчитал четыре комплекта белья, выше – три накрахмаленные и наглаженные сорочки, а дальше – галстуки разных видов, воротники, манишки и манжеты. В нижнем выдвижном ящике хранились носки и подтяжки к ним.

Ардашев проследовал в ванную комнату. Свет в неё проникал через небольшое окошко под самым потолком. Она ничем не отличалась от подобного помещения в таком гостиничном номере самого «аристократичного», как писал путеводитель Бедекера, отеля «Бристоль». Начинка была обычная: чугунная ванна на металлических львиных лапах, керамическая раковина с мыльницей и бронзовые краны для холодной и горячей воды. На деревянной полочке можно было увидеть вполне банальные предметы: помазок для бритья, опасную бритву «Генкельс», одеколон «Икзора Бриони», керамическую чашу для взбивания пены, зубной порошок «Северное сияние» и зубную щётку. В углу – ватерклозет и мусорное ведро с крышкой. Рядом – плетёная корзина для грязного белья. Опрокинув её, Клим рассмотрел пять пар грязных носков, одно несвежее исподнее, три ношеные сорочки и два мятых носовых платка.

Соседняя с ванной комнатой дверь вела в кладовую – узкую и длинную, как гроб. Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи из струганых досок, заставленные всякой всячиной: сапожный крем в жестяной банке, моток бельевой верёвки, щётка и бархотка для обуви, бутылка подсолнечного масла и десятилинейная керосиновая лампа[41] на изящной ножке с едва заметным отпечатком чьих-то пальцев на стеклянной колбе. Клим поднял лампу, и под ней лежали ключи. Он хотел её уже опустить, но что-то в ней ему не понравилось. Дипломат взял керосинку в руки, покрутил и, лишь когда увидел, что фитиль совсем новый, всё понял: в ней никогда не было керосина. Но зачем тогда снимали колбу? Загадка оставалась неразгаданной лишь до тех пор, пока Ардашев не снял стекло и не добрался до резервуара. На железном дне лежал шпионский фотоаппарат «Ланкастер», закамуфлированный под карманные часы, легко помещающиеся в кармашке жилета. Клим познакомился с принципом работы этой самонаводящейся миниатюрной камеры на недавних курсах в окрестностях Выборга. При её открывании подвижным рычагом, выступающим через прорезь в заднем корпусе часов, автоматически выдвигались шесть подпружиненных секций для фокусировки, образующих сильфон[42] камеры, имеющей внутреннюю менисковую линзу и простой шторный затвор[43]. Крышка на задней части корпуса открывала съёмный экран из матового стекла размером 2,5 сантиметра на 3,2 сантиметра. На передней панели корпуса читалась круглая, как на монете, гравировка: «J. Lancaster & Son Patent Birmingham». На тех же разведочных занятиях Ардашев научился работать и с более поздней модификацией, имеющей падающий тёмный затвор и несколько больший размер, позволяющий делать снимки размером 5 на 3,8 сантиметра. Однако существенным недостатком этой модели было отсутствие задней крышки. Вместо неё установили бо́льшую рамку экрана. Такие «часики» не стоило вынимать из жилетного кармашка при посторонних. Фотоаппарат был не заряжен. Тут же лежала пачка запасных пластин, упакованных в светонепроницаемую чёрную бумагу. «Неплохо! – обрадовался Клим. – Мне подобная штука пригодится. Но вот откуда она взялась у Шидловского – непонятно».

Клим убрал «Ланкастер» в другой карман жилетки и вернулся в гостиную. Он открыл все три замка и выдвинул ящики. К своему удивлению, он не нашёл в них ничего такого, что заслуживало бы внимания. В первом, самом большом, обнаружил нераспечатанную пачку почтовой бумаги, коробку перьев и несколько карандашей; во втором – перочинный нож, а в трёх боковых – пузырёк чернил, бювар с копирками и промокательной бумагой, спички. В самом нижнем ящике лежала отвёртка и небольшой молоток. «Что за чертовщина? – усевшись в деревянное кресло, размышлял дипломат. – Для чего нужно было прятать ключи от стола, если его содержимое не представляет никакого интереса? А отвёртка и молоток? То ли с их помощью можно найти тайник, то ли они находятся здесь для хозяйственных нужд, а может, просто для отвода глаз?.. Кстати, о глазах. – Клим открыл футляр и надел очки. – Ничего себе линзы! Получается, надворный советник был настолько близорук, что без очков и шага ступить не мог. Значит, в Фиуме он взял другие».

Ардашев закрыл ящики на ключ и опустил их в каменный стакан с карандашами.

Раздался звук металлического звонка, и Клим прошёл в переднюю. Открыв дверь, он увидел Меняйло.

– Соблаговолите получить, сударь, – протянув билеты, выговорил секретарь. – Поезд отбывает через три часа с Южного вокзала.

– Благодарю вас, Адам Михайлович.

– Честь имею кланяться, – буркнул тот и ушёл.

Первым делом Ардашев перенёс все вещи второго секретаря в кладовку. Места на полках не хватило, и он, протянув верёвку, соорудил импровизированную гардеробную. Развесив на распялках собственные сорочки, костюмы и мундиры в шкафу и передней, Клим принял ванну и переоделся. Грязное бельё Шидловского он выбросил в мусорное ведро, а бритвенные принадлежности отнёс в кладовую.

Закурив сигарету, дипломат посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось ещё два часа.

Вновь металлической трещоткой затараторил звонок входной двери. На этот раз явилась горничная. Улыбчивая австрийка лет тридцати перестелила постель, вынесла мусор и, взяв для стирки вещи нового жильца, ушла.

Клим облачился в синий костюм, белую сорочку, галстук, жилетку и цилиндр. Осмотрев себя в зеркале, он понял, что ему не хватает трости. «Ничего, в Триесте придётся купить и трость, и купальный костюм, и, вероятно, канотье. Ходить на пляж в цилиндре не возбраняется, но выглядеть буду слишком чопорно и, вероятно, привлекать к себе внимание. Не помешает приобрести несколько новых сорочек и небольшой чемодан; мой слишком громоздкий», – мысленно рассудил он и собирался уже выйти, как понял, что без книги ему будет сложно коротать двенадцать часов в поезде, хотя вечернее отправление скорее предполагало сон, чем чтение. «А что, если обратный рейс будет рано утром? – рассудил он и вернулся в гостиную, где взял с подоконника роман Марселя Корро «На том берегу Стикса» и положил в саквояж, где уже находился путеводитель Бедекера и миниатюрный фотоаппарат.

Прежде чем покинуть квартиру, он проверил, хорошо ли закрыты окна, и только после этого приступил к выполнению процедуры, связанной с проверкой на постороннее вторжение. Для этого пришлось отрезать несколько волосков от помазка бывшего постояльца и, закрыв каждую двустворчатую дверь, вставить над петлями по одной щетинке, чередуя верх и низ. То же он проделал с дверью в ванную и кладовую. Выйдя на лестничную клетку и закрыв квартиру, Ардашев вложил половинку спички в едва заметную щель между притолокой и входной дверью на расстоянии одной пяди от косяка. Теперь будет нетрудно определить любое проникновение незваного гостя в меблированные комнаты.

Извозчика на этот раз Клим выбрал подешевле, потому что дорога на Южный вокзал была длиннее, а значит, и дороже. Не прошло и двух четвертей часа, как одноконный экипаж доставил седока на привокзальную площадь. Миновав здание вокзала, Клим вышел на перрон. Под парами стоял поезд с надписью «Вена – Грац – Триест». Секретарь Меняйло всё-таки отомстил Ардашеву за строптивость и купил билет не в пульмановский вагон и не в первый класс, а во второй. Этот самый второй австрийский класс был хуже российского третьего и напоминал четвёртый. Лавки в нём скрипели, и мусор, оставленный прежними пассажирами, убирать не собирались. Австрийская вагонная прислуга славилась ленью и небрежностью на всю Европу. И хоть приятно было осознавать, что комфорт российских вагонов превосходил австрийский, но гордость за отечественные железные дороги не могла затмить неудобства предстоящего двенадцатичасового путешествия.

Кондуктор объявил отправление, и состав мягко тронулся. Газовые вокзальные фонари зажглись ещё засветло и потому светили тускло, напоминая глаза заплаканных вдов.

Лента перрона уползала назад, точно потревоженная гигантская змея, уступив место встречным поездам, станционным постройкам и ночным призракам.

Глава 6

Триест

I

Небосвод, окрашенный ализарином чернил, из сине-зелёного постепенно превратился в чёрный. Тусклый свет масляной лампы отражался в вагонном стекле дрожащим пламенем. Откинувшись на спинку сиденья, Клим вскоре заснул, забыв о прихваченной с собой книге. Накопившаяся за прошедшие сутки усталость дала о себе знать.

Когда первые проблески солнца осветили купе, паровоз начал постепенно сбавлять ход на разъездах. Вскоре замелькали аккуратные белые домики с черепичными крышами и дорожные будки со шлагбаумами.

Ардашев отворил окно, и свежий ветер приятно обдал лицо. Ещё через полчаса вагон, подрагивая на стрелках, плавно подкатил к дебаркадеру и замер. Позади остались пятьсот восемьдесят девять километров. Протяжный гудок возвестил об остановке. «Триест! Триест! Триест!» – как-то смешно и почти по-петушиному прокричал обер-кондуктор, и люди потянулись на выход.

Вокзал Зюдбанхоф Южной железной дороги встретил вояжёра знакомой каждому приезжему утренней тишиной, когда человеческий муравейник ещё не гудит и не суетится, как это бывает в полдень. Сонные пассажиры, точно измученные дальним переходом лошади, молча покидали вагоны, а другие, тоже не доспавшие, занимали освободившиеся места, чтобы за два с небольшим часа добраться до следующей, но уже итальянской станции – Венеции.

Выйдя к бирже колясок, Клим нанял извозчика, который всего за одну крону согласился довезти гостя до отеля «Европа» на Виа Сан-Лазаро. Неподалёку от гостиницы находилось российское консульство. Торопиться не было смысла, и Ардашев, удвоив таксу, попросил возницу сначала показать город. Предложение седока было встречено с радостью, и кучер покатил одноконный экипаж в Триест, до которого ещё предстояло ехать минут десять-пятнадцать.

У самой окраины начиналась Старая гавань, тянувшаяся до маяка. Виднелись открытый рейд и несколько молов. Австрийцы, решив превратить порт в современный морской транспортный узел, объявили часть Старой гавани, шедшей от самого вокзала Южной железной дороги до прибрежного района Баркола, режимом порто-франко[44], что увеличило поток торговых судов более чем в десять раз и позволило построить современные сооружения (элеваторы, причалы, цистерны с трубопроводом и насосами, паровые краны и склады) на второй части Старой гавани – от Арсенала пароходной компании Ллойда в бухте Маджио до маяка. Отсюда теперь уходили прямые рейсы в Истрию[45], Далматию[46], Египет, Пирей, Константинополь и Одессу.

Кучер направил коляску по виа Корсо, лучшей улице города. Он с гордостью показывал Ардашеву театр «Комунале», площадь Пьяцца делла Борза, грандиозную Биржу и Кафедральный собор. Стеной стояли трёх, четырёх- и даже пятиэтажные помпезные здания в стиле австрийского барокко и венецианские постройки, до сих пор сохранившие строгие черты Средневековья. Ардашеву открылась красивейшая часть города – площадь Пьяцца Гранде с великолепной ратушей, дворцом наместничества и зданием компании Ллойда. Далее автомедон повёл экипаж по узким кривым улочкам, ведущим на вершину горы, где стоял замок Кастель-Сан-Джусто, бывший когда-то крепостью. Отсюда открывался чудный вид на гавань, занятую десятками пароходов и парусников, ещё продолжавших бороздить морские просторы в качестве грузовых судов.

Солнце уже поднялось над городом, и Клим велел извозчику вернуться к отелю. Не доехав до гостиницы ста метров, Ардашев остановил экипаж перед магазином для джентльменов «Whiteleys». Лучшего места для планируемых покупок и желать не стоило. Вскоре в новом чемоданчике нашли своё пристанище: бритвенные и туалетные принадлежности, купальный костюм, две пары белья, пара сорочек и канотье. Трость Клим выбрал классическую, с дубовым шафтом[47], укреплённым металлическим наконечником во избежание повреждений. Рукоять – конусообразная, бронзовая. «Строго и достойно», – оглядев покупку, рассудил молодой дипломат.

Теперь можно было заселиться в гостиницу и уже потом посетить консульство. Вывеска «Европы» маячила за кроной молодого вяза. Не прошло и пяти минут, как услужливый портье, переписав данные паспорта российского дипломата, передал последнему ключ от номера, а ещё через час, приведя себя в порядок, Ардашев вышел на улицу.

Стрелки на циферблате карманных часов показывали половину одиннадцатого. За столиком кондитерской чиновник особых поручений позволил себе насладиться чашечкой ароматного кофе, выкурить сигарету и просмотреть местную газету[48]. Он достал из кармана записную книжку, ещё раз внимательно прочитал выписку, сделанную в посольстве, где были указаны данные визитёра, с которым общался второй секретарь до своего исчезновения, и задался вполне логичным вопросом: «Зачем человеку трястись двенадцать часов в поезде, чтобы попасть в российское генеральное консульство в Вене, если он проживает в Триесте, где имеется подобное дипломатическое учреждение, пусть и ниже рангом?» Не найдя сколько-нибудь вразумительного ответа, молодой человек направился к дому под седьмым номером.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Длина сигары «Хиганте» фабрики Рамона Алоньеса, основанной в 1838 г., составляла 19,4 см, а диаметр – 1,96 см. (Здесь и далее примеч. авт.)

2

Здесь и далее приводится метрическая система мер, действующая в это время в Европе, где и разворачиваются события романа.

3

Купальная машина (карета, будка, кабина, раздевальня, купальный кабинет) – карета для купания на морских пляжах с XVIII до начала XX в. с порядковым номером. Любой желающий, как мужчина, так и женщина, мог её арендовать. Иногда брали на двух человек. В одних странах супруги могли воспользоваться одной машиной, а в других – нет. Например, в Англии пляжи для мужчин и женщин были раздельные. Зайдя внутрь будки, отдыхающий переодевался в купальный костюм и башмаки. Затем машина спускалась в воду с помощью лошади. Достигнув определённой глубины, кабина разворачивалась дверью к морю для того, чтобы купающийся не был виден с берега. После чего человек спускался в воду по деревянным ступенькам. На некоторых фешенебельных курортах Испании и Франции устраивались рельсы, по которым купальная будка заезжала в море. Если отдыхающему надоедало плавать, то он поднимал красный (белый) флажок, и пляжный лакей вновь запрягал лошадь и тянул кабину назад. Под навесом этой же купальной машины можно было отдыхать и на берегу. Женщина могла сама дойти до воды, но обязательно в длинном пеньюаре или плаще, который она оставляла служанке, компаньонке или беньеру (см. прим. 5). Фланировать в купальном костюме по пляжу вплоть до 80-х гг. XIX в. считалось верхом неприличия. Правда, мужчины всё чаще нарушали эти правила. К началу XX в. многие представители сильного пола купальными машинами уже не пользовались и пляжные плащи не носили. Полностью эти приспособления вышли из употребления к 20-м гг. XX в. На российских курортах были распространены как купальные кареты, так и купальни с раздевалками, построенные прямо у воды на сваях. Они имели мужские и женские отделения.

4

Канат крепился к кольцу на фронтоне крыши купальной машины.

5

Беньер (беньёр) (от фр. baigneur – купальщик) – лакей, помогающий отдыхающим справиться с волной во время захода в воду на дорогих пляжах. Беньер не только сопровождал человека (даму, ребёнка или старика) в воду, держа за руку, но и успевал повернуть отдыхающего спиной к нахлынувшей волне так, чтобы волна его не сбила. Обычно беньер носил короткие панталоны, лёгкую куртку либо купальный костюм тёмного цвета и шляпу, защищавшую от солнца. На курортах с песчаными пляжами беньер предлагал таз с водой, чтобы каждый отдыхающий мог обмыть ноги от песка перед уходом. Нередко приезжие дамы заводили с беньерами любовные романы.

6

2 августа 1892 г. в Австро-Венгрии была проведена денежная реформа. Вместо старой монетной системы, основанной на серебре со счётом на гульдены, ввели золотую с монетной единицей кроной (около 40 копеек 1893 г.), состоящей из 100 геллеров. Чеканились золотые монеты в 20 и 10 крон, серебряные – в 5, 2 и 1 крону, никелевые в 20 и 10 геллеров и бронзовые в 2 и 1 геллер. Старый счёт на гульдены и крейцеры (гульден равен 100 крейцерам) тоже ещё был ещё очень распространён. В этот период 1 гульден равнялся 2 кронам и крейцер – 2 геллерам, соответственно, 1 крона стоила 50 крейцеров. Стоит заметить, что прежние деньги тоже ещё оставались в обращении. Банкнота достоинством 10, 20, 50, 100 и 1000 крон стала печататься только в 1900 г. Фактически переход на новую денежную единицу занял восемь лет.

7

Газета «Новое время» № 6041 за 21 декабря 1892 г. сообщала: «С начала 1893 года на железных дорогах: Николаевской, Варшавской, Московско-Брестской, Юго-Западных и Ивано-Домбровской будут введены с курьерскими поездами особые вагоны-рестораны».

8

Результатом начатой Наполеоном III войны явились не только потеря последним короны и прокатившиеся беспорядки, вылившиеся в появлении Парижской коммуны, но и потеря Францией наиболее развитых металлургических районов промышленности – Эльзаса и Лотарингии. Кроме того, Франция обязалась выплатить Германии огромную контрибуцию – 5 млрд франков в виде 1451,25 т чистого золота 900-й пробы. После подавления революционных беспорядков Парижской коммуны и провозглашения Третьей республики во Франции было установлено президентское правление Адольфа Тьера. В 1893 г. президентом Французской республики был уже Сади Карно (1837–1894).

9

Чечевица (уст.) – оптическая линза.

10

Об этом читайте в романе «В тени пирамид».

11

Губернский секретарь – гражданский чин XII класса. Соответствует чину корнета и хорунжего в армии. На погоне или петлице имел две звёздочки. Официальное обращение: ваше благородие. Сроки выслуги для получения следующих гражданских чинов, согласно Табели о рангах на 1891 г.: из XIV в XII класс, из XII в X, из X в IX и из IX в VIII – по три года, а затем из VIII (коллежского асессора) в следующие до V класса включительно – по четыре года. Удостоившемуся именного высочайшего соизволения убавлялся один год из установленных сроков. Для производства в чины выше статского советника никакого срока не полагалось, и пожалование в таковые зависело единственно от высочайшего соизволения.

12

Действительный статский советник – гражданский чин IV класса Табели о рангах давал право на потомственное дворянство. Соответствовал чинам генерал-майора в армии и контр-адмирала на флоте. Официальное обращение: ваше превосходительство.

13

МИД России находился у Певческого моста в Санкт-Петербурге, и потому Министерство иностранных дел называли Певческим мостом. Иногда дипломаты называли МИД просто Мостом.

14

Разведочный (уст.) – разведывательный.

15

Русское общество пароходства и торговли основано 3 августа 1856 г. (даты в романе приводятся по старому стилю).

16

Table d’hote (фр. table d’hôte – хозяйский стол) – тип меню, где предлагается сразу несколько блюд в одном комплексе с некоторыми вариациями.

17

На государственных экзаменах в университетах Российской империи студенты получали три отметки: «весьма удовлетворительно», «удовлетворительно» и «неудовлетворительно». Первая означала «отлично», вторая – «хорошо» и третья – несдача экзамена. Если студент выпускался с дипломом первой степени (красным) и относился к дворянскому сословию, то при поступлении на государственную службу он имел право претендовать на чин XII класса Табели о рангах – губернского секретаря. Студент из мещан мог рассчитывать на потомственное почётное гражданство.