Сатир и я

Пусть хорошего работника руками, в плане мастерства владения специальностью по диплому, из Николая Ивановича не вышло, зато навык эквилибристического лавирования в кабинетных застенках был освоен на «отлично». Рыбой в пруду начальник цеха чувствовал себя в подковерных играх, коварным пауком выжидал удачного момента при хитросплетении интриг и наносил судьбоносные точечные ядовитые укусы оппонентам. Не мозолями на руках, а хитростью ума Бирюля прогрызал себе путь наверх: от рядового токаря до мастера цеха.

– Ты, Николай Иванович, неправильно организуешь производственный процесс, слабохарактерно, что ли. А похвалу могли и авансом раздать или к празднику. Зазнался, работа встала. Недаром показатели упали в бригаде. Опять же дисциплина хромает: Судакова твоего вновь пьяного на проходной видели, и ладно бы он пришёл такой, так нет – с работы уходил. Что же это получается вместо работы? А? Николай Иванович? – Свеженазначенный начальник цеха Ямздрыкин отчитывал передовика производства с доски почёта в первый же день своего начальствования. – Ты, Бирюля, не лоботрясничай, делом займись. Цех нужно выводить на первые места. Весь цех. Понимаешь? А то просто какое-то единоличничество образуется. Это не дело.

– Всё в точку, Пал Палыч, всё, прошу прощения, в масть! – Николай Иванович даже слегка поклонился, в глаза не бросалось, но и незамеченным такой жест не остался. – Расслабился явно я! Осень треклятая! Судакову – выговор и товарищеский суд, только послезавтра. На завтра отпросился, шельмец, говорит, картошку матери копать поедет. Вот-вот. Фотокарточку – так после Дня металлурга повесели, в аккурат после выходных. Тогда кого попало вешали, а я под рукой оказался, когда Петька Таропыхов фотографировал ходил, вот и залетел. Пал Палыч, исправлю, поднажму, учту.

– Николай Иванович, молодец! Есть в тебе семя перспективы! Вырастишь! Обязательно! – Ямздрыкин уткнулся в документацию и с умным видом продолжил изучение.

Бирюля помялся ещё немного у двери и вышел:

– Ну-ну, Пал Палыч. Ну-ну… – В коридоре он на мгновение остановился, на мастера цеха с большой фотографии сурово смотрел директор завода, под фотографией красовалась недавно обновлённая свежей белой краской надпись: «Директор завода МДиПА: Ямздрыкин Я.П.». – Ну-ну. Яков Палыч. Ну-ну…

В течение последующего полугода неутомимый мастер цеха проделал колоссальную скрупулезную работу: задокументировал факты нарушений с указанием дат и подготовил обращение с жалобами на начальника цеха на имя руководителя главка по следующим основаниям: нарушение производственных процессов, организационные проблемы, кадровые вопросы, экономические аспекты, профессиональное взаимодействие, планирование и отчетность, материально-техническое обеспечение.

Толстую коричневую папку Николай Иванович хранил дома, в ящике стола с ключом и выжидал удобного момента, а именно плановой проверки продукции, когда его, как мастера цеха, с документацией производства, вызывали в главк. Вот там он и планировал нанести удар, но не успел. Ямздрыкина перевели на повышение, а на освободившееся место начальника цеха назначили Бирюлю и Николай Иванович, оставаясь верным себе, принялся за привычную работу, засучив рукава. Так в ящике стола под замком появились новые папки. Впереди ждали новые высоты, а у Ямздрыкина Якова Павловича семья немаленькая!

Октябрь 2025 г.

Мнение

Захар случайно встретил на улице по дороге в бакалею директора предприятия, на котором работает. С горящими взором и тараторящим сердцем от волнения, перебежал дорогу, чуть не угодив под автомобиль, бросился к Чайкину:

– Григорий Романович! Григорий Романович! Добрый день! Я – Жилкин, Захар Жилкин. Ну, сварщик из девятнадцатого цеха.

– Добрый день. – Директор немного смутился, от неожиданности, – …Жилкин.

– Я, как увидел, сразу к Вам, а то ведь на заводе, что? Не пробьёшься к начальству, а тут – везучий случай. Да ещё вон какой: сам Григорий Романович – важная птица!

Просто мои силы на исходе, уж не знаю, что и делать! Электроды сырые в цеху! Как ими варить? А никак, потому что совершенно невозможно! Бригадиру говорил, мастеру говорил, до начальника участка добежал – сказал, в столовой рядом с ним присел и пока, тот рассольник уминал, я ему все по поводу электродов доложил. Что Вы думаете? В пятницу прошёл к кладовщику, получил – сырые! «Что же, ты паразит вытворяешь!» – на совесть давлю, а он: «Так других нет, Захар Петрович». И руками разводит.

Первым делом, Григорий Романович, нужно Мешкову, это кладовщик, на вид поставить. Ни стыда, ни толку! Электроды сырые, держак кривой! И вот палец о палец ударить не хочет. Паразит! Ему – на вид по-другому, не поймёт.

Так. Что ещё? Ах да, в столовой – от соли изжога, не иначе промышленная. Я ее хорошо знаю, в позапрошлом году, дома закончилась, так я в котельной у ребят попросил, они по доброте душевной отсыпали. Картошку жареную посалил и всю ночь изнутри горел. А тут полюбуйтесь, честных заводчан травят. Начальника столовой взашей гнать, никак иначе. Вытравит же народ, гад! Столы, в добавок стоят, как попало, ну эт ладно…

Но это ещё пол беды, вот за трансформаторной будкой, где третий цех, забор покосился, столбы кирпичные стоят, в отличии от металлического пролёта, который готовится к падению, представляете, чуть-чуть и рухнет, ей Богу рухнет!

На проходной, форменное безобразие, сидят газеты читают, да радио слушают, охраннички! Ходи кто хочешь, бери что хочешь! С моей стороны, конечно, поступали замечания, но безрезультатно. Вывод напрашивается сам собой: надо бы начальника сторожевой охраны взгреть, для порядка. Ворота проходной, кстати, не помешает покрасить, стоят облезлые – срам!

По поводу продукции, есть тоже недочетики, Григорий Романыч, вот где не до смеха. Шутка ли дело, отдел технического контроля брак пускает, как Вам нравится? Конструктивные особенности нашей продукции абсолютно не допускает такого количества брака в готовом изделии. Попустительство и головотяпство разгулялось в отделе контроля. «Вредители! Я так этого не оставлю!»: прямо заявил им, когда приносил показать влажные электроды, ткнуть носом их, так сказать.

Разбаловал ты их Григорий Романыч, разбаловал. Начальство ни во что не ставят, вытворяют, что хотят. Лодыри! Уж ты возьмись за них, Романыч, а то – ни завод, а " шаляй-валяй", какой-то! В общем Григорий Романыч, я тебе своё мнение высказал, а ты думай! Ну все, бывай!

Жилкин, похлопал по плечу ошеломлённого Чайкина, не попрощавшись, вальяжно перешёл на другую сторону дороги и направился по своим делам в бакалею. Директор проводил его взглядом, достал из портфеля блокнот и напротив понедельника поставил запись: "Вызвать начальника отдела кадров, начальника девятнадцатого цеха. Жилкин Захар, сварщик".

Октябрь 2025 г.

Жена мужа

Жена мужа

На кухне, горела ровным жёлтым светом энергосберегающая лампочка, честно украденная с работы электриком Николаем. Николай сидел за столом, прищурив левый глаз, держал в зубах дымящуюся сигарету. Он наливал аккуратно водку в стаканчики.

О, стаканчики для водки – это нечто! Вот кружки могут быть грязные и битые, как жизнь, облупленные, видавшие виды; но стаканчики, стаканчики всегда вымыты и натёрты до скрипучего блеска. Святое дело!

За окном далеко за полночь, время, когда за столом на кухне ведутся жизнеутверждающие, философские размышления о смысле жизни. «Кто виноват?» и «Что делать?» – догматические вопросы, о которые словно о рифы корабли в океане, разбилось столько славных пытливых умов.

За Николаем внимательно наблюдал Леонид, выпуская тугую струю дыма над столом, и тут же разгоняя ее вместе с назойливыми мухами свободной рукой. Нехитрая закуска: чёрный хлеб, картофель сваренный целиком и банка кильки. Пепельница из пустой алюминиевой пивной банки, слегка порванная скатерть с изображенными на ней дельфинами, выпрыгивающими из воды и монотонно жужжащий старенький вентилятор, стоящий на полу.

– Ну что? Вздрогнули? – предложил Леонид, дождавшись окончания процесса разливания водки.

– Сиськами под оркестр! – добавил, улыбнувшись, Николай.

Оба выпили, закусили. Леонид продолжил курить. Но в нем вдруг произошла перемена, по взгляду было понятно: какая-то мысль, крепко заняла его голову.

– Чего эт ты приуныл? Вспомнил: завтра на работу? – спросил Николай, доставая из общей пачки сигарету. Прикурил её, не отрывая глаз от собеседника, добавил – Иль Наташка опять голову клюёт?

– Не «опять», а «снова». Достала уже, одно и то же: эт не то, то не эдак. Задрала. Бубнит и бубнит. Видал, как она весь вечер стаканы считала? То-то. А мне завтра, до работы выслушивать, – он поморщился, сплюнул в пепельницу и затушил следом там же бычок – Холера! И как ей самой-то не надоедает?! Язык без костей!

– Бабы… – многозначительно поддержал разговор Николай.

– Мы ж и развелись с ней из-за вот этого, – Леонид двумя руками указал на «это», но руки были направлены в сторону пола.

– Да эт, понятно… – Николай, поддержал разговор.

– Всю голову высверлила тогда. Да и сейчас то же самое. …Зачем разводились? – он пожал плечами, вопрос был риторический, – Сошлись. Всё чип по чину. Проветрилась, думаю, поосеклась. Ага. Коля, три! Три!! Месяца и «снова здорова». Ну, вот как так? Словно и не было этого года.

– Вы год жили по отдельности? Я думал меньше. – Коля вновь приступил к приятной процедуре по разливу водки.

– Чуть больше. А толку?! Бабы! – Лёня взял стакан, машинально выдал тост: «Будем», Коля поддержал едва заметным кивком головы, выпили. Закусывать не стали, сразу закурили. Лёня прикурил новую сигарету от спички, а Коля от своей же старой сигареты, которую после чего и утопил в пивной банке, удачно изображающей роль пепельницы.

– Так вот, с одной я пожил – там шуры-муры. – Продолжил Леня, встав из-за стола и прислонившись спиной к стене.

– Этне с Маринкой то? Парикмахершей? – Коля, оживился.

– Да с ней самой! Позвал подстричься ну и то да сё, короче закружился. Мы с Наташкой уже месяц, как поругались сильно, я даже съехал от неё, у Димки жил, он всё равно уехал на вахту. Пивка подпил вечерком, позвонил, договорился, она тогда ведь стригла на дому.

– Было дело, – Коля, провел по своей лохматой голове, явно вспоминая о тех временах, когда стричься можно было прямо дома. – Да…

– Нормальная она такая была, ещё в самом соку – Лёня ехидно улыбнулся. Неделю я с ней так «стригся». Эх… Здорово было, пиво, баба – песня!

Коля, не отрываясь слушал, даже про курево забыл, так и тлела сигарета, оставляя и без того на темно-жёлтых пальцах грязный след никотина. Лёня снова сел на табуретку, придвинул её к собеседнику ближе:

– Потом уже когда развелись, ну вот всё – окончательно, решил обмыть. Ну, такое событие, сам понимаешь. Тебя звал.

– Помню, помню. Да я же тогда со Светкой к её матери ездил. Картошку копали. – Коля с досадой, вздохнул, по сей день, жалея, что пропустил такое событие!

– Накидался – ух! В кашу!

– Как положено.

– Ну так… Позвал, эту как её… соседка Димкина, добрая девка то!

– Женька?

– Да! Женёк, говорю, не желаете ли пивка?

– Где ты её выловил?

– На улицу покурить вышел на скамейку у подъезда, Димка – ленивый, на первом же живет. А тут она с собакой, возвращается. Ну и зашла «на пивко» – Лёнька, улыбнулся. Пару раз её так вылавливал, потом надоела. Страшная она конечно.

– Да уж не Маринка! – согласился Колян, – так под пивко сойдёт.

При этих словах пепел от тлевшей сигареты упал на пол, Колян беззвучно выругался, намочил слюной палец, аккуратно поднял упавший пепел, а остатки растер ногой. Лёнька продолжил:

– А в октябре я уже с Любкой катался, продавщица из соседнего села.

– Черная такая? С длинными волосами?

– Она.

– Меня тогда Наташка твоя спрашивала: «Коль, а с кем это Леонид Сергеевич то катается?». «Не знаю, – говорю – Не видел».

– Ишь ты! Любопытная Варвара! Долго я с Любкой куролесил. На новый год чуть не сгорели у неё дома. Напились, помню до «беспамятства», решил печь разжечь – как пыхнуло, все брови опалил. Хе-хе. Так она тоже потом, вот ведь воистину бабская природа, давай мне мозги полоскать. Нет, думаю, такой фокус не пройдет. Отвез её как-то после выходных домой и всё, баста! Иди гуляй Любаня, лесом. Весной к родителям ездил, то же там с одной мадам гулял. Весело, словом, красота!

– А как с Наташкой сошлись обратно? Моя мне все уши прожужжала. Да сама у Наташки и спроси, – говорю.

Ленька выкинул давно потухший бычок, поморщился своим мыслям, молча налил, не дожидаясь друга, молча выпил, занюхал черным хлебом и заговорил через минуту:

– После отпуска, уже, когда приехал, осень наступила, затосковал. Нашло что-то. Или просто: пить устал. Да и маманя на мозг капала, буквально весь отпуск. Не знаю, в общем. Ну а чего еще делать то?

– Ну и правильно. – Колян повторил действие с наливанием и опрокидыванием стакана в тишине.

– Сошлись и сошлись. Да только всё то же самое. Ничего не изменилось. – Ленька нахмурился, сплюнул, немного промахнувшись мимо пепельницы-банки, посмотрел, но вытирать не стал. Махнул рукой, закурил:

– Сидели, недавно дома на кухне за ужином, а я и говорю ей: «Ты ведь тоже с кем-то тут кувыркалась же?». Молчит. Потом отвечает «А тебе-то что?» и ухмыляется, сука! У меня все нутро кипит. «С кем тёрлась тут!» – повторяю, а сам в глаза ей гляжу. Понимаю – не скажет, но спрашиваю! Спрашиваю! (Лёнька ударил кулаком по столу). «Какая тебе разница!» – ответила, встала и ушла. Сижу, а во мне…, огонь, пожар! Бурлит всё! Шалава!

Лёнька налил оба стакана, выпил свой. Подождал Кольку, тот выпил, занюхал килькой. Ленька продолжил, пристально глядя на собеседника:

– С кем она тут кувыркалась, Колян, знаешь? – злобно спросил Лёнька, желваки его ходили ходуном. Глаза были мутные, но в них сверкали искры.

– Да я откуда знаю, Лёнь! – Коля заерзал на стуле, – Может с кем и гуляла. Я не видел. А какая действительно разница, если и спала с кем? Она свободная на тот момент была, ты тоже. Это же природа. Тоже нужно расслабиться было, отдохнуть. Ты-то вон как расслаблялся, а она чем хуже?

– Нет, Колюх! Тут совсем другое! Я мужик, а она баба! Что разведённая, что нет. Не имеет значения! Она – жена, а я – муж!

– Всё правильно: жена своего мужа!

Утро застало собеседников, мирно спящих на столе. Солнце только выглядывало из-за леса, который видно через окно кухни. Банка-пепельница лежала на боку, вывалив своё содержимое на синих дельфинов, выныривающих из воды. Тёмная густая жижа растеклась по рваной скатерти и медленно капала грязной капелью на пол. В углу монотонно жужжал вентилятор, а на потолке горела тусклым жёлтым светом энергосберегающая лампочка, честно украденная с работы электриком Николаем.

Апрель 2025 г.

Они

У страха глаза велики – именно это выражение как нельзя лучше подходит к ситуации, которая случилась на одном предприятии.

Некстати, в пятницу после обеда зазвонил телефон, по которому за последние десять лет в кабинет начальника никто не звонил. Это был недобрый знак. Директор предприятия на всякий случай выждал пять звонков. Честно признаться, далось ему такое геройство ценой нечеловеческих усилий, ну и, конечно, по-человечески было очень страшно.

Оттягивая неизбежное, мы лишь продлеваем агонию, и каким-то шестым органом чувств Канарейка Фрол Эдуардович понял – ждать больше не стоит:

– Алло? – смело выдавил он из себя.

Ближе к концу рабочего дня в воздухе чувствовалось какое-то напряжение. Все рабочие находились в предвкушении выходных, но что-то уже шло не так. Непонятная невидимая сила расползлась по предприятию и электролизовала воздух. Приближение беды ощущалось на физическом уровне.

Начальник второго цеха по производству и переработке бумажных стаканчиков Фердинанд Иванович Далёкий, бледный, словно новогодняя скатерть, организовал собрание своих подчинённых.

Он часто надувал щёки, смотря в пустоту, разводил руками, повторял с тяжёлым вздохом: «Пу-пу-пууууум…»

– Ну что там, Фердинанд Иванович? Не томи. – Первым не выдержал начальник дневной смены Пегов Виталий.

Народ ждал.

Наконец, после очередного вздоха и внеочередного «пу-пу-пууууум», собрав всю волю в кулак, Далёкий заговорил:

– Сейчас я был на совещании у Канарейки. Такие вот дела…

Фрол Эдуардович просил всех отнестись с ответственностью. Приедет, по-видимому, комиссия. Настоящая, серьёзная. Они шутить не станут! Ежели что не так, сразу на карандаш. Такие дела… Вооот…

Фердинанд Иванович вытер платком лоб, присел, встал, скомкал платок и положил его мимо кармана.

– Не дай бог уволят! – при этих словах Далёкий посмотрел себе под ноги и развёл руками.

По собравшимся раскатился гул:

– Опять едут!

– Да сколько можно!

– Им тут как мёдом помазано!

После каждого такого выкрика толпа одобрительно бурлила. Начальник второго цеха сидел с поникшей головой, практически в полуобморочном состоянии. Держался, как говорится, на честном слове.

С первого ряда поднялся его заместитель Кабанчиков Мартын Олегович:

– В воскресенье рабочий день, распоряжение Канарейки. Приходим к восьми на планерку и распределяемся на работы. Ждём проверку. Дело серьёзное. Им, знаете ли, всё равно: выходной, не выходной!

Народ кипел и пенился, но несильно – в рамках трудового договора.

Расходились после собрания молча, сгущающиеся половину пятницы тучи разверзлись холодным дождём. С ветром и градом.

В административном здании предприятия весть о приезде комиссии распространилась по кабинетам молниеносно. Через час после судьбоносного звонка в кабинете директора, в коридорах и курилках обсуждалось только это событие. Насущные дела померкли перед надвигающейся опасностью.

Администрация предприятия на работу в воскресный день не привлекалась. Со слов Кабанчикова, они всё успели доделать в пятницу. Сам же Мартын Олегович распланировал очень много задач, раздал поручения и вообще находился после пятничного собрания в приподнятом состоянии. Идея работать в выходной день сильно его воодушевила, и он таки светился от счастья. Жаль только, сам он не смог явиться по причине возникших непредвиденных семейных обстоятельств.

Фердинанд Иванович явился в цех за полчаса до начала праздничного рабочего дня. Проверил смену, дал ценные указания и, конечно же, устроил нагоняй за беспорядок на рабочих местах. Он очень щепетильно относился ко всему, что касалось уборки.

Воскресенье бурлило по цехам, люди мелькали то тут, то там. Шевелилось предприятие! Только серое здание администрации стояло недвижимым пустым истуканом, если только не считать охранника дядю Женю, наблюдающего за передвижением сотрудников по внутренней территории предприятия со ступенек здания, со своей неизменной алюминиевой кружкой крепкого чёрного чая.

Откровенно говоря, никто ни черта не делал! Имитировали работу, естественно. Курили, пили чай, ругали руководство с комиссией и прятались от начальника.

С такими неимоверными муками внеплановый рабочий день подошёл к концу. Фердинанд Иванович, как истинный капитан корабля, покидал цех последним, ещё раз проинструктировав смену насчёт порядка на рабочем месте.

Вновь его волнение выдавала предательская бледность лица и пустая пачка из-под чая, которую он нёс подмышкой, направляясь к проходной. А ведь купил он ее совсем недавно: в среду. Да, это был тяжёлый рабочий выходной день, Фердинанд Иванович себя не жалел.

Шла уже вторая неделя ожидания комиссии. Работать в таких напряженных условиях было невыносимо, и все старались больше курить. Гнетущая обстановка ощущалась везде и с каждым днём лишь усиливалась.

А ими пугали в каждом кабинете и каждом цехе, постоянно напоминая: «Они – серьёзные люди и шутки шутить не собираются! Не за этим сюда едут!».

На юбилей даты – третью пятницу, как раздался злополучный звонок, Фрол Эдуардович повысил градус напряженности путём полного запрета курения на территории предприятия, мотивируя наличием инспектора противопожарной охраны в составе комиссии. Также Канарейка распорядился, пока не стало поздно, демонтировать курилки и убрать любые напоминания о них.

Цех номер два, с гипертрофированным чувством ответственности у его начальника и неприкрытой жаждой власти, приправленной деспотичным складом характера заместителя, выполнил самым первым это срочное важное поручение.

Кабанчиков лично, с нескрываемым наслаждением, вызвал рабочих цеха в воскресенье, поставил бригадиру задачу по демонтажу места для курения и в связи с обострившимся, давно мучившим его недугом, отправился домой. Руководил процессом неутомимый Фердинанд Иванович. После сноса беседки с лавочками, выравнивания земли на оставшемся теперь пустом месте, распорядился нарезать дёрна со стороны забора и стеной цеха и уложить его на этот пустырь.

Свежесконструированную полянку полили, а бетонные дорожки, естественно, подмели. Два раза. Фердинанд Иванович настоял.

Победив призраки пагубной привычки в виде курилок на всей территории предприятия, скрепя сердцем, Канарейка своим волевым решением одну всё-таки оставил, около административного здания. Ну не в кабинете же ему курить, в конце-то концов! Ведь там они точно унюхают.

По прошествии месяца «скорого приезда комиссии» Фрол Эдуардович решился застенчиво поинтересоваться у дублирующего предприятия, а как у них с подготовкой к комиссии.

Надо ли говорить, что месяц этот был весьма насыщенным: от тревожного собрания в роковую пятницу, сноса всех мест для курения, до ежедневного вечернего совещания у директора с докладами о проделанной работе, до передвижения чуть ли не бегом по территории предприятия, еженедельной проверки соответствующих документов у работников и сверки их с копиями из личных дел. Ведь они, как уже с уверенностью можно сказать, шутить не будут!

Охранник дядя Женя вышел из вечерне опустевшего здания администрации предприятия, с алюминиевой кружкой горячего чая в руке. Фрол Эдуардович Канарейка в одиночестве стоял около курилки и курил, с пустым взглядом.

Дядя Женя покачал головой, глядя на него, и горько усмехнулся.

Дозвонившись до директора другого предприятия, Канарейка узнал, что там ни о какой комиссии и не слышали. Внезапные проверки – все планово: осенью. Фрол Эдуардович положил трубку и тихо произнёс:

– Получается, не насчет проверки тогда звонили… А зачем?

Весть о переносе приезда комиссии все встретили с пониманием: у них много дел, они пока что слишком заняты. Но как приедут – спуску не дадут, это уж наверняка!

И лишь Фердинанд Иванович Далёкий, начальник второго цеха, пришёл на работу в субботу и высидел полный рабочий день, без обеда! На всякий случай. Мало ли они передумают.

сентябрь 2025 г.

Родня

Скандал неимоверный разразился! Шутка ли, сорвал свадьбу дочери агронома! И кто? Колька Булыжников – пастух.

Почти всё коллективное хозяйство гуляло-шумело в столовой, уже начали поздравлять тётки и дядьки.

Как обычно бывает, беда пришла в широкое светлое помещение с затёртыми скатертями внезапно: с ошалелыми глазами влетел, словно весенний ветер в форточку, Колька и прямо босыми грязными ногами по намытому вчера полу.

– Стойте! Юрка! Не женись, нельзя тебе! – Гуляние замерло, десятки глаз сверлили босоногого незваного гостя, от него так неприятно разило навозом.

– Пашка, сдурел? Белены объелся что ли? – первой не выдержала мать жениха.

– Тёть Маш, сама ведь знаешь, что нельзя им с Наташкой жениться! – пастух беспощадно сделал несколько шагов вперёд, запах усилился. Конечно, запах навоза деревенским жителям знаком, но здесь, на официальном мероприятии, он был неуместен. Все нарядные, готовились, невеста в белом, и такая оказия. Нехорошо.

Жених Юрка поднялся со стула:

– Ты чего несёшь, Коляшка?

– Выгоните его кто-нибудь уже! – Маринка, на правах сестры жениха, давала распоряжения.

Колька вытер нос, внимательно осмотрел гостей:

– Вы что? Нельзя же им!

– Да с чего ты взял-то? – закипал дядя Толя, отец Натальи, – Иди проспись! С утра зенки залил!

– Я не пью! – твёрдо парировал пастух.

– Объясни ты наконец, чего тебе надо! – внёс рациональное зерно Трифонов Семён Семёнович, председатель колхоза и по совместительству отец жениха.

– Булыжников! – вскочил Евдоким Кроликов, заведующий животноводческой фермой, – Марш отседова! Бегом!

– Погоди, Евдоким Васильевич! – не сдавался пастух, – Дело важное! Нельзя так! Они ж – родня! Не по-христиански это!

Зинаида Николаевна, мать невесты, молча опрокинула стакан и не закусила.

– Что ты несёшь? Бездарь! – крикнул агроном, – Какая родня?

– Брат с сестрой! – безапелляционно заявил пастух, от которого разило не только навозом, но и уверенностью.