Апофеоз

«Газовые камеры и крематорий. Вот чем всё заканчивается. Я знаю, что у них выработана система по истреблению целых групп людей. Слышу про их смертельный пестицид и вспоминаю горы трупов. Господи, я до сих пор помню кучу, сложенную из очков. Это всё, что осталось от некогда живущих людей. Вдалеке на всю работают печи крематория. Валит густой чёрный дым».

У тебя нет сил, но ты должен работать. Твоё тело горит, а ты должен двигаться, растрачивая последние частички энергии. Ясность сознания сменяется бредом, начинаешь думать, что лучше уж умереть. Но сдаваться нельзя, сколько всего уже произошло? Нужно быть сильным за тех, кто покинул этот мир раньше своего срока.

«Я бы давно умер, если бы не она. Всё время я думал о своей жене, которая находилась в соседнем лагере. Мне пришла весточка, что она жива и от счастья я начал молиться мёртвому Богу.

Лишь бы она не удумала что-то сделать против воли гестапо, до сих пор помню тех висельников. В назидание остальным они висели несколько недель».

Это длится уже не один день. Все часы перемешались в один.

Если посмотреть со стороны, то покажется, что я бесплотный дух, бредущий в межстыковом пространстве Ада и Рая. Хочется лишь одного – освободиться. На этой стадии болезни медицина может только облегчать страдания.

«Перед сном я думаю о ней. Об Анне. Моя дорогая и любимая Анна. На глаза наворачиваются слёзы. Наш ребёнок, мой отец, наши семьи – все погибли. Только мы остались. Теперь у нас особая судьба, мы должны жить за всех безвременно ушедших. ГОСПОДИ. КАК ЖЕ Я СКУЧАЮ… Мне только одного хочется – свободы; быть на свободе вместе со своей женой».

Кажется, что я вижу рассвет. Неужели? Это кончается? Ура! Пришёл конец моим мучениям. Голод, апатия, боли, температура, слабость – вы наконец покинете меня.

«Американцы, они освободили нас. Один из них меня зовёт Вилли, позволяя мне слать запросы в Польшу; я всеми силами пытаюсь отыскать след своей жены. Слава Богу всё закончилось. Теперь я свободен. Теперь я снова могу считаться человеком».

ОРЗ окончательно прошло. Я снова пришёл в норму, пытаясь воссоздать контуры прошедших дней. Мне было плохо. Ужасно плохо. Но даже в те дни я пытался читать. Под руку мне попался дневник выжившего в Аушвице.

Довелось узнать многое про Освенцим. Узнать и ужаснуться. Это самое яркое воспоминание, проходящее красной нитью сквозь все дни. Я читал дневник и сливался с его автором. Его боль стала моей. Его страдания стали моими.

Мне казалось, что вместе с ним я лежу в холодных казармах, слушая, как вокруг хрипят люди. «Завтра кого-то из них поведут на смерть».

Я лежал и молился за нас. Боялся и плакал.

Мне было так плохо, что однажды я провалился в галлюцинаторное состояние, ощущая скорбный путь к газовым камерам. Но сейчас мне легче. Мне всё это показалось. И ни в каком Освенциме мне быть не довелось.

Одно знаю точно: живые слова дневника наложились на гнетущую болезнь. Они заставили меня многое пережить. После этого мне хочется дышать полной грудью. Жить за всех убиенных людей.

Помнить о том, каким жестким может быть человек. Какой бессмысленной может быть война.

Такой же бессмысленной, как вирусная инфекция.

«Волшебник»

Мне плохо. Но я не сдаюсь. Нужно продолжать делать своё дело.

С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!

Я нахожусь в центре разношёрстной толпы. Меня окружают счастливые люди. Сегодня они отмечают день рождения. Один из собравшихся детей получает порцию подарков и охапку поздравлений. Тон их праздника задавал я. В этом моя работа – организация и проведение мероприятий.

Многое довелось повидать. Я был в сёлах, выезжал в соседние города, посетил множество квартир. Мой путь освещали детские улыбки. Благодарные слова взрослых напитывали меня энергией. Каждый проведённый праздник становился для меня чем-то особенным. Я знал, что меня ждут. Знал, что меня жаждут увидеть.

Встретить своего любимого героя: человека паука, бэтмена, межгалактического робота, персонажа любимого мультфильма. За несколько лет я примерил множество личин.

Каждая встреча с детьми создавала новый слой реальности. И пусть взрослые перестали верить в магию, мы с детьми каждый раз доказывали, что воображение и творчество способны преобразить мир.

ПОЗДРАВЛЯЕМ!

Я люблю свою работу, люблю детей, люблю необычные ситуации. Мне нравится показывать остальным свой жизненный стержень. Там, где грустят другие, я стараюсь веселиться. Там, где всё обезображено серостью, я пытаюсь использовать мазки радости и веселья.

Быть «магом» значит быть человеком, способным преображать действительность, делать её ярче и сочнее. Таким волшебником и был я.

С детьми мы прошли кучу разнообразных испытаний: строили башни, возводили стены, проходили сквозь тёмные тоннели, устраивали шутливые бои. Наша дружная команда рассеивала своим светом окружающую нас тьму. И наше неподдельное счастье вдыхало жизнь в заскучавших взрослых. Разве это не волшебство?

Но однажды я увидел его – человека в чёрном. Он пришёл в мой мир неожиданно, с каждым разом разрушая всё то, что мне удалось построить. Другие не могли его видеть, он пришёл только за мной. С детьми мы побеждали все невзгоды и печали: старались воспевать командный дух, провозглашали силу дружбы, помогали друг другу побеждать свои страхи. Но чёрного человека я победить не мог.

УРА!

В один момент я понял, что он забирает у меня слишком много. Метастазы распространились по всему телу, делая мою жизнь невыносимой. Всю свою жизнь я перевоплощался в героев. Теперь же я должен был стать одним из них. Победить страх, победить смерть, победить чёрного человека.

Он был одним из самых страшных злодеев. Ему было дано имя – рак. И вот уже долгие месяцы я борюсь с ним, стараясь не обращать внимания на приступы ужасной боли.

Люди звонили мне, искали меня, они не могли поверить, что и у волшебников бывают неприятности. В самые тяжёлые моменты я вспоминал улыбки детей и их слова: «спасибо тебе», «приходи ещё», «мне очень понравилось».

Врач сказал мне – я не знаю сколько вам осталось. Он ходил по кабинету и призывал меня соблюдать режим. – Хотя бы Новый год проведите в кругу семьи, постарайтесь вдохновить их своей силой духа.

Ему было невдомёк, что дети и есть моя семья. И я принял его слова близко к сердцу.

В конце каждого года я наряжался в костюм самого главного волшебника. В обличье Деда Мороза я творил Новый год. И несмотря на всю боль, я постараюсь привнести радость в дома детей и на этот раз. Порадую семьи, невзирая на боль и тошноту. Не позволю человеку в чёрном победить.

А он смотрел, постоянно отслеживал каждый мой шаг. Взирал на меня из зеркала, отражался в ёлочных игрушках, его присутствие сгущало краски в помещении.

Людям я сказал, что мне лучше. Они не знали, что я веду свою борьбу уже давно. Им было не дано стать частью этой истории. Этот путь был только моим.

Я беру валенки. «Да, в этом году всё в силе». Надеваю окладистую бороду. «Конечно, с новыми силами я собираюсь поздравить всех, вас, в том числе». Красный тулуп сверкает на мне серебряными искрами. «Хо-хо, Новый год приближается, ребятки».

Все новогодние дни я создавал особую атмосферу. Я радовал детей, а они радовали меня. Лик чёрного человека искажался от боли. Он понимал, что я сильнее его. Ему было горестно от осознания того, что я непобедим.

Поздравления, ёлки, маскарады, концерты – я прошёл через всё. На каждом мероприятии я старался оставлять крупинку своей души. Напитывать воздух дуновениями благополучия. «С Новым годом!».

Под вечер тридцать первого декабря мне стало плохо в последний раз.

В костюме Деда Мороза я шёл по пустому кладбищу. Вокруг было много небольших холмиков, рядом с ними стояли дети всех возрастов. Они улыбались и следили за каждым моим шагом. А я всё шёл, не понимая, куда меня заведёт этот путь.

Мне не было жарко, холода я тоже не чувствовал. Боль ушла, осталось только чувство единства с окружающим миром. Дети начали петь. Вокруг меня смыкался огромный хор, пение которого не знало себе равных.

Биение детских сердец, горящие на земле свечи, ритм праздничного песнопения – я насыщался этим. Становился чем-то большим.

Они махали мне руками, а я махал в ответ. Узнавал в этих детях своих друзей. Мы подарили друг другу множество счастливых минут.

В конце пути стояла худая дама в деловом костюме. Она держалась за оправу своих стильных очков и смотрела на меня – я уж тебя заждалась, Дедушка. Женщина взяла меня за руку, и мы пошли с ней в сторону небольшой часовни. Её маленькие купола были усыпаны снегом. В окнах горел свет, а изнутри шли трубные звуки.

– У меня получилось? – спросил я деловую даму. – Я смог подарить им праздник напоследок? Небольшие сомнения терзали меня, вдруг я что-то упустил…

Она посмотрела на меня и улыбнулась. Из часовни начал доноситься ангельский хор, я чувствовал его вибрации. – Ты был одним из лучших – мы продолжили свой шаг – настоящим чародеем. Её правая рука обводила волной окружающих детей – смотри, они помнят и любят тебя.

Я улыбнулся под бородой и отбросил все сомнения прочь. Вместе с дамой в чёрном костюме мы приближались к уютной часовне, от которой исходили запахи вина и хлеба. Ещё один шаг навстречу празднику.

Ещё одно место, где я смогу продолжить свою работу.

И целая вечность, чтобы нести окружающим тепло и счастье.

ХО-ХО, С ПРАЗДНИКОМ, МОИ ДОРОГИЕ!

«Аве Мария»

Мария лежит на соломенной подстилке. Пол, наверное, холодный. Удобствами тут и не пахнет. Маленькая комнатка, в которой нет ничего. Только небольшое оконце, пропускающее золотистые частицы света.

Бедная Мария… Посмотрите, как она дрожит во сне. Ей снятся кошмары, иначе быть не может. Она не спала всю ночь, нужно было молиться Богу. Просить за своего сына. Вымаливать ему право на жизнь.

Под утро она заснула. Бледная и осунувшаяся. Бедная Мария. Ноги её дёргаются во сне. Что же тебе снится, семя Давидово?

Мария бежит. Она часто перебирает во сне своими ногами. Бежит по полям, по равнинам, по колючему песку. Она бежит и машет руками, стараясь отогнать наваждение. Небось сам Дьявол преследует её во сне. Он завладел её разумом и пытается свести бедную Марию с ума. Боже, ты видишь страдания дочери своей?

Что это за места? Что за дивные образы? Мария бежит, а слёзы стекают по её измученному лицу. Я не могу вас просить об этом, но нам придётся составить ей компанию. По щелчку пальцев мы погрузимся в сон Марии и будем бежать вместе с ней. Готовы?

–Щёлк! -

Мария, куда же ты? Нам нужно бежать, смотрите себе под ноги. Отставать нельзя. Боже, что за причудливые видения? Кто автор этих полотен? Тут же смешалось всё – прошлое и будущее.

Мария бежит сквозь ледяные равнины, она огибает группу первобытных людей, поедающих замёрзших стариков и детей.

Она бежит по могучим лесам, не взирая на кровавые жертвоприношения древних.

Мария не смотрит на грязные улицы Европы. Она старается не видеть, как обезумевшие люди убивают друг друга. Чёрная смерть диктует им особые правила выживания.

Мы видим, как Мария перешагивает через безглазого мертвеца. Из его рта выползает тощая крыса.

Беги, Мария! Надо бежать.

Мария бежит мимо испанцев, насилующих ацтекских женщин. Она не знает, что Кортес всё одобряет, он спускает своим людям жесткость с рук. Мария, не слушай Папские дебаты. Папы считают, что аборигены не люди. Но не надо принимать их слова на веру.

Мария бежит и не смотрит на деяния крестоносцев. Мария бежит и не смотрит на то, как человек в рясе растлевает маленьких детей. Мария не видит Лютера, который прибивает на дверь храма тезисы реформации.

Мария уже ничего не видит. Она плачет от боли. Рыдает от страха.

Мария бежит мимо газовых камер, мимо иссушенных висельников. Мария задыхается от запаха горелой плоти. Мария не смотрит на людей, вскидывающих руки к солнцу.

Мария не вспоминает историю рабства. Мария не может помочь женщине, которая горит на костере и кричит – я не ведьма!

Мария никому сейчас не может помочь.

Она бежит мимо разрушенных домов, она бежит, огибая груды тел, она не понимает, что вокруг останки Сталинграда. Мария не знает, что красная армия готовится дать бой.

Мария пытается забыть обо всех преступлениях, что были совершены во имя Бога. Мария пытается не смотреть на лица Гитлера, Сталина, Пол Пота. Мария пытается не думать о разрушенном иерусалимском храме. Ей не хочется думать о судьбе святой земли. Ей вообще больше не хочется думать.

Она наконец просыпается и снова начинает бежать. – Как я могла заснуть? – орёт она страшным голосом. – Боже, как?!

Она бежит на место, которое зовётся «лобным». Она видит, как сгущается тьма на небе. Она чувствует приближение чего-то ужасного.

Бедная Мария! Её лоб покрылся потом, щёки горят, а тело пытается вобрать в лёгкие хоть немного воздуха.

В слезах она подбегает к толпе, расталкивает её, кричит и брыкается. Она падает без сил у креста, целует его основание, молится одними губами.

Мария, прости нас, мы не уберегли твоего сына. Прости, прости и меня, Мария!

Но Мария не слышит нас.

Мария смотрит на распятого, и думает только об одном – ради чего Он умер?

Ради кого?

«Спуск»

–Тук-тук-тук-

Сердце бьётся, задаёт ритм. Создаёт мелодию. Понеслась?

– Чёрт, лифт уехал! – я бью кулаком по стенке. – Твою ж! – боль впивается в руку.

Произвожу в голове какие-то расчёты. – Да – наматываю на левый кулак кусок белой тряпки. Она покрыта чёрными точками, где-то видна засохшая слюна. – Спуск – костяшки правого кулака скрываются под оставшимся куском. – Будет жарко – я развожу лопатки в стороны. Спина хрустит. –Хруст-

Да. Спуск. Будет жарко.

Сбрасываю с себя чёрное пальто и направлюсь к лестнице. Всё равно там дырка (в пальто). Да и не одна. – Это девятый – говорю сам себе. – Веселье только начинается.

9 этажей. 32 квартиры. Ступени я не считал. В моей голове всплывают только они – всевозможные способы убийства. Я думаю только об истреблении.

На лестнице я встречаю женщину в белой майке, у неё острые скулы и тёмные волосы. – Стой! – кричит она.

Удар, удары, серия приёмов. Разбиваю лицо, тяну за волосы, бью коленкой по подбородку. – стой стой стой – она всё ещё пытается говорить. Говорить это одно, падать совсем другое.

Я прыгаю на ней, бью её ногами, пытаюсь сделать так, чтоб она замолчала. Моя пятка приземляется на её челюсть. Зубы покидают ротовую полость и прыгают по ступеням. Следую за ними.

Тут везде грязь. – Это этаж восьмой? – мой вопрос разрубает пустоту. Из темноты пролёта выползает какой-то хлыщ. Он худ и бледен, видно, что вся его суть умещается на иголке шприца.

Не думаю. Не собираюсь думать. Бью ребром ладони по его кадыку. Повреждаю глотку торчка, отхожу в сторону. Он держится за горло и сблёвывает кровью на пол. Так просто?

– Спи – говорю я. Забираю с его руки часы (откуда они у него? ). Часы теперь покрывают мои костяшки – импровизированный кастет. – Пойдёт – я ухмыляюсь.

Старик не хочет меня пускать, говорит – стой, падла! Бью его по щеке рукой с часами, они разбиваются, а щека лопается. Кровь орошает механизм часов, жёлтые зубы виднеются сквозь дыру в щеке. Это тело орёт. Орёт и пытается запихнуть свою кровь обратно.

Дед ползает по полу и ищет кусок щеки. В его заднем кармане виднеется отвёртка. – Вот ты хрыч старый – говорю я. Отвёртку беру себе, прикидываю силу замаха и вонзаю её в старческое горло. Тело начинает булькать и кататься по полу. Грязь, кровь, разбитые часы. – Это этаж седьмой? – мне никто не отвечает.

Иду дальше, выходит паренёк лет двадцати, тащит в руках небольшую лопату. – Во даёшь – говорю ему я. Он издаёт боевой клич и бежит на меня (а я что?). Уворот, подножка, удар. – Сука! – ору я. Отвёртка осталась в его спине. Красная ручка от крови стала ещё краснее.

Парень что-то ищет, он танцует на одном месте и пытается понять, где болит. Толкаю его в сторону дверей и подбираю выпавшую лопатку. Он оборачивается в мою сторону и спрашивает – что? Со всего размаха я бью по его лицу. Новая итерация теста Роршаха украшает чью-то стальную дверь. Кровь, мозги, частички волос. – Хм, шестой? – опять нет ответа.

КАКОГО ЧЁРТА

Какой-то вояка нападает на меня с пистолетом. Неожиданно, как крыса. Я хватаю его за запястье и начинаю бить по нему. Пистолет падает. Вояка ещё нет. Мы катаемся по пролёту и бьём друг друга. Я разбил все костяшки, а он потерял пару зубов. Какие же у суки ногти, он царапает мои щёки. Вырываюсь и бью его по яйцам. Лишь пара секунд, есть, хватаю пистолет.

БАМ

Пуля ушла на золото. В его груди есть сердце, в его груди есть дырка. Сердце продолжает качать кровь. Я смотрю на струйки алой крови. Под воякой целая лужа. – Пятый?

Я побит, покрыт пылью, запачкан кровью. Пытаюсь идти дальше, лифт уже давно дремлет на первом. Три подростка, злобные и агрессивные. – Пидр – говорят они – убьём тя. Кто-то сплёвывает. Но не я.

БАМ БАМ БАМ

Три пули. Три вскрика. Пули любят боль, любят кровь, любят кости. Пули любят смерть, а смерть любит пули. Мой путь снова свободен. – Четвёртый? – истратил уже четыре патрона. Ок.

Это ещё что? На меня несётся старая карга, толстая и некрасивая. Её фартук покрыт жиром, в руках у гарпии сковородка. – Иди сюда тварь – она орёт – тварь тварь тварь!

БАМ БАМ БАМ БАМ

Патронов больше нет, но и старуха тоже сдохла. Ура? Беру сковородку и иду дальше. Осталось два этажа. Несколько пролётов.

Безумный вихрь смерти, пляска древних богов, противостояние хтонических существ. Струи крови, сгустки крови, капли крови.

Рёбра порезы шрамы выдавленные глаза откушенные уши сломанные ногти выпавшие внутренности поломанные судьбы – я делаю всё. Я убиваю всё. Живое становится мёртвым.

Первый этаж. На лестнице никого нет, только дохлый пёс. Пинаю его для убедительности ногой. Стряхиваю с себя грязь, сбрасываю с руки кровавые тряпки, делаю вид, что мне не больно. Тыльной стороной руки вытираю кровь со своих губ. Накидываю на плечи чью-то кожаную куртку и шагаю к домофонной двери. Она поддаётся.

–Дзинь-

В куртке есть солнцезащитные очки. Минуту я смотрю на солнце и думаю о том, что оно всё стерпит. Земля ещё и не такое породит (оглядываюсь на подъезд). Планов у неё уготовано на тысячу лет вперёд. Вдалеке бежит моя цель, она пытается раствориться в однотипном окружении. Она пытается скрыться.

– Так не пойдёт – говорю я.

Меня по жизни ведёт один путь, одно чувство, один наставник. Я знаю только одну вещь – зов.

ЗОВ ПЛОТИ

– Готовь свою задницу, тухлый городишко. Я тут, я уже рядом. У меня есть куча времени, чтобы тебя

СЖЕЧЬ

«Бог и Дьявол»

На одном кладбище стояло два храма. Так получилось случайно. Один храм был вместилищем Света. Другой храм был сосудом для Тьмы. В одном храме славили Бога. В другом храме призывали имя Дьявола.

И не знал народ храмов этих, что они так близко находятся друг к другу. Две стихии, две непримиримые фракции. Небо и Огонь.

Богу молились в основном утром, а Сатану прославляли ночью. И каждый из прихожан был фанатиком. Каждый жаждал, чтоб сторона противника наконец проиграла.

После одной чёрной мессы слуги Дьявола гуляли по кладбищу и увидели крест. Крест пронзил золотом густую ночь, привлекая к себе внимание уходящих душ. Он обжигал слугам Сатаны глаза, сушил им губы, заставлял шелушиться их кожу.

– Мы уничтожим их. ЗАВТРА ЖЕ – проорал «чёрный» проповедник. Толпа окружавших людей лишь закачала головами. Кто-то вскинул руку навстречу глазу полной луны.

Думаете слуги Господа были не в курсе? – Мы обратим их в прах. ЗАВТРА ЖЕ – кричал с трибуны преподобный. Ему было дано видение, сообщающее о тайных помыслах слуг тьмы.

Утром началась война.

В обед огонь войны лишь разгорелся.

Кто-то читал строки из Библии, выкрикивал псалмы, молился. Кто-то брызгал окружающих кровью козлёнка, кричал страшные проклятия, читал адскую версию Ветхого завета.

Божьи слуги призвали великого кита, что держал когда-то в своём чреве Иону. Слуги Сатаны призвали Азазелло. Кровь заменила собой воздух, внутренности стали новой землёй. Головы павших не хотели покидать бренный мир, они цеплялись языками и зубами за ростки жизни.

А потом была она

ВСПЫШКА МОЛНИИ

Появился он – Человек в белом. Щёлкнул пальцами и остановил время. Он был седой, на его светлой спине был нарисован золотой крест. На лбу была выбита татуировка тернового венца.

Он не шёл, а плыл на облаке. Вместо глаз у него были золотые искры. Его лик сиял ярче солнца.

Навстречу шёл человек в чёрной кожанке. На его спине была красная пентаграмма, за стёклами очков горели оранжевые глаза. Из носа валил пар. Было видно, что он любит цепи и шипы – всё его тело было покрыто этими элементами декора.

КАКОГО, БЛИН, ТВОРИТСЯ

Они сказали это одновременно и уставились друг на друга. – Молчать! – крикнул человек в белом (Бог?). – Я тебя создал, смерд. Захочу – рассею Ад, захочу – схлопну Небеса.

– Соберись, падший – продолжал Бог, – доложи обстановку.

– Милые бранятся, не видишь? – скалился Змий.

– Лови! – Бог улыбнулся. В Сатану ударил разряд в тысячу вольт. Его очки лопнули от ударной волны, куртка превратилась в драные лохмотья.

– Чтобы херню эту – Бог обвёл указательным пальцем поле боя – убрал. Бог минуту тёр свои глаза, а Сатана исступлённо смотрел.

– Храм свой можешь перенести в другое место – это раз.

– Время откати назад – это два.

– Вытрави из их умов все воспоминания – это три.

Бог закончил свою речь, потёр пальцами белую щетину на лице и испарился. Под его ногами вырос пучок травы и красная роза.

ДА БЛИН

Сатана в очередной раз начал убирать грязь за людьми. Использовать магию, растрачивать свой талант впустую. – Ничего, Боже, Ты ещё попляшешь.

(«обязательно!»)

Сатана и забыл, что Бог мог врываться даже в головы. Он вздрогнул и продолжил работать.

«Год Любви»

Меня зовут Громов. Так меня называют. И это всё, что вам нужно обо мне знать. Если будет нужно, то я сам расскажу что-то. Ну а пока – захлопните варежку и слушайте (плевал я на этикет).

Это наша реальность. Наш быт. Дыхание нашего города. Я иду по коридору, вдыхая пары новогоднего настроения. Мне уже ясно, что год начнётся по-особенному. От нас не требуют многого, нам нужно только со-зер-цать. Ага.

Этика 21 года. Ода насилию и злу. Жесткость победила и заполонила собой каждую из этих квартир. Двери больше не закрываются, мы идём по бесконечному коридору, осматриваясь по сторонам.

В моих очках отражаются сгустки крови. В воздухе пахнет требухой и смертью. Ничего, ссать не нужно. Мы раскрошим каждый кирпичик этого гадюшника. Вывернем его наизнанку. Разве не в этом миссия глашатаев Истины?

Квартира 24 – крики ребёнка. Мать бьёт его по спине, а он падает на кровать и вопит – ма не буду не буду так ма! А мать бьёт его. На ней только бардовая майка и чёрные колготки. Откуда у неё эта палка? Выглядит солидно. Она пытается придушить ребёнка, а он орёт. Заверяет, что так больше не будет. Вы в это верите?

Я сплёвываю. Нет, в это не надо верить.

– Анжела, хватит – кричит чей-то голос. – Ты же его задушишь. Трусливый голос, голос, у которого нет лица. Только Анжела здесь способна показать свой стержень, только она может наподдать гадёнышу.

Я ТАК НЕ БУДУ МА

Надо идти дальше; только не врите, что вы были к такому не готовы. Это всё, блин, творится у вас за спиной. Вы спите в своей кроватке, а где-то бьют детей. Или дети бьют кого-то.

Что за вонь? Тут сдохла крыса? Обойдите этот щиток, он походу сгорел.

Видите?

Какой-то хмырь хотел украсть проводку из щитка. Ха. Он хотел продать медь из проводов или что? Хе. Он сгорел. Ха. Сгорел на работе.

ХА-ХА-ХА-ХА

Как же противно пахнет жжёная плоть, а вид у неё ещё хуже. Что ты видишь? Да-да, ты.

Чёрное мясо, следы от искр, пепельные кости. Не хочешь быть таким – не воруй кабели из щитка. И вообще не воруй. Это плохо.

Обойди стороной квартиру 31. В красных ёлочных игрушках не отражается кровь. Ребёнок с аутизмом зарезал свою тётю. Он уже давно писал в дневник, что «обидчики заплатят». Минимум тридцать ножевых. Он ещё и кровь с ножа слизал. Вот же чертёнок, не дай нам Бог ему попасться.

В 46 люди устроили самосуд. – Ты насильник! – кричат они. Перед ними валяется голый мужчина, с обгоревшей спиной. Заметь – маргиналы любят огонь, а огонь любит маргиналов. Горелый пытается встать и объясниться, что-то лопочет. Хе. Его не слушают. А ты бы стал? Или вы?

Только и кривите рожи, строя из себя святых. А вот вам порция жизни. Капля святой воды на ваши иссохшие губы.

Они разбивают об его голову шлакоблок. Иронично. За окном происходит схожее преступление. Чью-то голову разбивают арматурой, с её конца капает юшка. Кому-то вышибли мозги, но мы пойдём дальше.