скачать книгу бесплатно
Я жил всегда, страдая и любя.
Сквозь рабства роковые бастионы
Я с боем прорывался до тебя.
Из-за того, что в молодости ранней
Тебе служить я дал себе обет,
Лишь два подарка – песню и скитанье
Судьба вручила мне на склоне лет.
Хотя молва ко мне была сурова,
Я, рьяно чтя твой праведный устав,
Вкусил отвагу истинного слова,
Хранителем его навеки став.
Свобода, ты – моя святая цель.
И я – твой самый верный менестрель…
Мои скакуны
Моя жизнь – ипподромное поле, а дни – скакуны.
Годы – скачек круги по святому отцовскому краю.
Хоть мои табуны быстроногие мне и верны,
Сколько будет всего скакунов и кругов, я не знаю.
С торжеством скакунов моих белых мне жить веселей,
Пальма первенства бурых как весть для меня о любимой.
Я с триумфом гнедых привечаю хороших людей,
А к фурору буланых я нитью привязан незримой.
Часто серые мчатся стремительно в первых рядах,
На их гривах висят мои боли, обиды и беды.
И мгновения скачут на них с пеленой на глазах,
И поэтому им я не сильно желаю победы.
Я к своим скакунам безраздельной любовью согрет,
И мой долг – их ценить, хоть лишён посвящения в тайну:
От успеха какого из них я родился на свет,
И с фиаско какого из них я дышать перестану.
Я душой отмечаю рекорды своих скакунов,
Но однажды под вечер иль даже на раннем рассвете,
Победит, порождая обилие траурных слов,
Мой скакун вороной – день последний на этой планете…
«Ворует ветер листья в роще…»
Ворует ветер листья в роще,
И дарит их земле сырой.
Во мгле таиться солнцу проще,
Чем лик свой морщить над горой.
Чернеет в холоде ущелья
Скопленье мрачных валунов.
Не приспособлен для веселья
Суровый край моих отцов.
Родимых мест бессменным гимном
Журчит родник с тоской глухой.
И льнёт ко мне очажным дымом
Чеченский хутор Ригахой.
Лихие тучи, хмуря брови,
Из неба тянут сотни жил.
Я будто слышу голос крови
И вздохи дедовских могил.
Я жить не смог бы по-другому,
Когда судьба даёт под дых,
Без этой вечной тяги к дому,
Меня держащей средь живых.
«Мелькают в памяти страданья…»
Мелькают в памяти страданья,
И сердце жгут из года в год.
Во мне живут воспоминанья —
Ровесники былых невзгод.
В пространство дедовского края
Стремятся дни мои в полёт,
Где мать мою земля сырая
Чугунной тяжестью гнетёт.
Я только там узрел так близко
Беды багровое лицо,
Где цвет небес, висящих низко,
Был беспощаден и свинцов.
И горе в тех местах застряло,
Как злые осы в янтаре.
Где туч сырое одеяло
Висит на взорванной горе.
Где пьют могильные ограды
С тоской кладбищенский покой,
Где злое эхо канонады
Летит, как коршун, над Чечнёй…
«Мне всё одно и то же снится…»
Мне всё одно и то же снится:
Обрыв, паденье в пустоту,
Летящая по небу птица,
Её рыданья на лету.
Отцовский край, лихое время
Нас держит врозь в своём плену.
Как опостылевшее бремя,
Ты тащишь на плечах войну.
Себя я представляю чаще
В беседах с думою седой
Твоей земли кровоточащей
Комком – расплющенным бедой.
«Живу я, с годами своими всё больше враждуя…»
Живу я, с годами своими всё больше враждуя,
Они в мою душу вгрызаются глубже и злей.
С великим трудом арифметику жизни учу я,
Считая лихие отметки морщин на челе.
Я понял, что юность была просто словом шутливым,
Небрежно при мне обронённым кокеткой-судьбой.
Поэтому стал я в желаньях своих суетливым,
И поздних прозрений хочу насладиться гурьбой.
Мгновенья хотят соблазнить меня в жмурки игрою,
Чтоб я, ими пойманный, чествовал смерти оплот.
И жизнь моя мнится мне странною свадьбой порою,
Где, как тамада, выпиваю я кубок забот.
И, счастья частицы-листки ежедневно теряя,
Совсем отощал в моём сердце любви календарь.
Но я воспеваю свободу отцовского края,
Напевы народа звенят надо мною, как встарь.
Я чую, что быт мой – незримого боя арена,
Где бьются отряды друг другу враждебных стихий.
Звучит в моей памяти вечных сражений сирена,
В далёких раскатах победы рождая стихи.
Я ноги к последним шагам на земле приучаю,
Пока мне по силам тягаться с походкою дней.
Пью мужества пот я, подобный волшебному чаю,
И лёд поражений за пазухой тает моей.
Навечно сроднившись когда-то с конечной дорогой,
Я тоже исчезну, как призрак, за гиблой чертой.
Но в стылой могиле мне будет теплее намного,
Коль станет мой чурт* для бессмертия тростью святой.
Чурт – надмогильный камень, часто довольно высокий.
«Дождь задумчиво трётся об окна…»
Дождь задумчиво трётся об окна,
Будто просит о чём-то, звеня.
Нескончаемой грусти волокна,
Словно жилы, идут сквозь меня.
В этот час, как и я одинокий,
Снова я беспокойством томим:
Об Отчизне щемящие строки
Тихо плачут над сердцем моим.
Постигаю усилием воли,
Что я слушать ещё не отвык
И знакомую музыку боли,
И дождя непонятный язык…
«Не доставлю потеху я миру…»
Не доставлю потеху я миру,
В равнодушии дух хороня.
И свою одинокую лиру
Донесу я до Судного Дня.
Пусть молва, словно пропасть, пустая
Моё имя утюжит, кляня,
И завистников подлая стая
Пусть со злобой шипит на меня,
Я иду по дороге свободы,
Побеждая препятствия лжи.
Прорастают сквозь беды и годы
Трудной жизни моей рубежи.
Сердцем любящим верю я свято,
Что, усвоив чужбины урок,
Мои песни вернутся когда-то
В край, где дышит мой отчий порог.
«Для диких лошадей не делают конюшен…»
Для диких лошадей не делают конюшен,
Их может оседлать лишь ветер озорной.
Под куполом небес хозяин им не нужен,
Им весело скакать под снегом и грозой.
Им незнаком совсем домашний вкус подачек:
Шуршащего сенца, овса и фуража.
И не готовят их для ипподромных скачек,
Устроенных для нужд людского куража.
