скачать книгу бесплатно
– Несмотря на очевидные успехи, я думаю, республиканцы всё же проиграют, Питер.
– Ничего себе! Что за парадоксы, Пол?
– Да нет никакого парадокса. Они впали в эйфорию от своих быстрых побед. Вместо того, чтобы покончить с мятежниками решительным ударом, добить их, они занялись тем, что делают революцию. Вооружённый народ стал хозяином государства. Старые чиновники либо бежали, либо отстранены по подозрению в нелояльности, кругом властвуют какие-то самозваные комитеты. Де-юре и де факто отделилась Каталония, там председатель парламента Компанис провозгласил себя президентом. Но тамошние анархисты и ему не подчиняются. Они вообще никому не подчиняются, на то и анархисты. Северными провинциями Мадрид тоже не командует, да и не может, поскольку они отрезаны от остальной республики. В ополчении тоже раскол по партийному признаку – у коммунистов свои формирования, у троцкистов свои, у анархистов, естественно, свои… Ну и так далее. Короче, полный хаос, который не перестаёт быть таковым оттого, что некоторые восторженно именуют его героической импровизацией!
– Да, дела…
– Так что политический маятник опять качнётся в другую сторону. И к тому же, Питер, как я уже сообщал, происходит вмешательство извне…
Незадолго до этого в импровизированном пресс-клубе в отеле Мадрид-Плаза Ньюмен имел разговор за бокалом скотча со своим новым знакомым Клаусом Кристманом.
– Ну ответьте, дорогой Клаус, положа руку на сердце, не темните ради господа… Ведь это же шито белыми нитками! Эти «Юнкерсы» и «Савойя-Маркетти» без опознавательных знаков, ведь это же ваших, немецких рук дело? Точнее – ваших и дуче Муссолини…
Уже было известно, что над блокированным Гибралтарским проливом мятежники навели «воздушный мост» и начали перебрасывать в метрополию марокканцев и легионеров. К тому же «Юнкерсы» можно было использовать и в качестве бомбардировщиков. Они начали охоту за кораблями республиканцев.
– Я всего лишь дипломат, Пол, – улыбаясь одними губами, ответил молодой мужчина с костистым лицом и голубыми глазами чуть навыкате, одетый несмотря на жару в строгий тёмный костюм с партийным значком НСДАП на лацкане пиджака. – Министерство иностранных дел Рейха во главе с фон Нейратом придерживается консервативных взглядов на испанский вопрос. За графа Чиано поручиться не могу…
– Ну опять вы за своё, Клаус!
Кристман позвенел льдинками в бокале, и, наклонившись, доверительно сказал:
– Строго между нами, Пол…
– О чём речь, Клаус. В случае чего – вы ничего не говорили, я ничего от вас не слышал.
– Внешняя политика Германии будет меняться. Фюрер недоволен рейхсминистром Нейратом, который ведёт дела так, будто всё ещё служит гнилой Веймарской республике. Уже сейчас кое-кто по кое-каким щекотливым вопросам обращается к генералу Герингу и к самому фюреру через Гесса, так сказать, по партийной линии, а не по дипломатической…
Спустя очень короткое время прогнозы Ньюмена начали оправдываться с прямо таки пугающей быстротой. Бомбы с «неопознанных» самолётов угодили в линкор «Хайме I» и крейсер «Сервантес». Было убито и ранено около пятидесяти человек, оба судна выведены из строя. Оконфуженный республиканский флот убрался в гавани Малаги и Картахены, и мятежники тут же принялись перевозить кораблями через пролив наёмников легиона и марокканцев вместе с их лошадьми, что было совершенно невозможно сделать по воздуху – лошади просто не помещались в отсеках самолётов. Чуть раньше Северная армия Молы и Южная армия Франко двинулись соответственно из Старой Кастилии и Андалузии навстречу друг другу вдоль португальской границы по захолустным землям Эстремадуры. Как ни странно, в Мадриде почти не придали всему этому значения. Республиканцы по прежнему были уверены, что победа у них в кармане, и продолжали терять драгоценное время, «делая революцию» и атакуя мятежников на второстепенных пунктах вроде Теруэля, Уэски, Овьедо и Алькасара.
В бесшабашной голове Ньюмена тем временем созрела дерзкая мысль – посетить территорию мятежа. Коллеги отговаривали его, но Пол всё же решил отправиться в это рискованное путешествие, надеясь на свой американский паспорт и абсолютно нейтральный статус Североамериканских соединённых штатов. Предупредив редакцию (там не настаивали, тоже понимая опасность этой эскапады, но вообще были обеими руками «за», поскольку поездка могла дать интересные, а то и сенсационные материалы) и оставив мадридский корпункт на помощника из местных, он отправился на автомобиле по шоссе Мадрид – Лиссабон, пересёк португальскую границу в Бадахосе, не доезжая до Лиссабона свернул на юг, потом на восток, снова пересёк границу и оказался в занятой мятежниками Андалузии…
Внезапное появление журналиста из Мадрида, пусть даже солидного иностранца, не могло не вызвать подозрений, однако новые военные власти отнеслись с понятием. Назначенные начальником погранпункта сержант и солдат сопроводили Пола к представителю армейской контрразведки в Арасене и тот после ознакомления с документами и короткой беседы выписал ему пропуск-подорожную до Севильи, велев по приезде отметиться в управлении контрразведки штаба Южной армии.
Столица Андалузии ещё хранила следы недавней схватки, улицы патрулировались усиленными нарядами солдат и фалангистов, но видно было, что жизнь уже входит в нормальную колею. Хотя в рабочих предместьях по ночам ещё звучали выстрелы, пролетариат в основном был занят своим прямым делом. Вставлялись выбитые стёкла в окнах и витринах, штукатурились пулевые отметины на стенах, шли интенсивные ремонтно-восстановительные работы на разгромленной городской телефонной станции, где местные анархисты четверо суток отбивались от мятежников. Старушки и почтенные матроны как в былые времена торжественно шествовали под колокольный звон из дома в церковь. Торговали магазины, работали рестораны. Наряду с купюрами национального банка республики имели хождение срочно отпечатанные денежные боны с подписью генерала Франко. По карточкам отпускались только мука и оливковое масло. Не было давок и очередей, как в Мадриде. По всему чувствовалось, что новые власти учитывают американский опыт, сдерживая в приказном порядке цены и в то же время ничем не ограничивая во всём прочем свободу мелких и средних предпринимателей.
Главной целью поездки для Ньюмена было взять интервью у командующего, о чём он заявил ещё на границе мятежной территории. 17 июля в Мадриде имели информацию, что начальник гарнизона Канарских островов Франко колеблется, примкнуть ли ему к восставшим или сохранить верность республике. Один из лучших испанских генералов, обладавший бесспорными военными талантами и неоднократно отличавшийся в Марокко, он был сослан республиканским правительством на Канары именно их-за своей популярности в армии. Факт оставался фактом, «Франкито» присоединился к мятежу позже, чем мог бы, и неизвестно, как развивались бы дальнейшие события, если бы в Мадриде догадались вовремя посулить ему повышение. Однако теперь, видя, как вытягиваются перед командующим адъютанты и штабные, Ньюмен понял, что все колебания, если они действительно имели место, остались позади.
Внешность генерала вызывала недоумение. Маленького роста, круглый, с круглой головой, красивыми чёрными глазами и фатовскими усиками. Ему бы играть в латиноамериканской мелодраме – какого-нибудь ревнивого злодея, преследующего молодых влюблённых. «Франкито»… Вдобавок – высокий ломкий голос.
– Рад видеть вас на территории свободной Испании, мистер Ньюмен! Примите извинения за причинённые вам неудобства. Ничего не поделаешь, военное положение. Вскоре, однако, мы сформируем правительство, и представители прессы получат официальную аккредитацию. Так что перебирайтесь к нам, и вы не пожалеете. Будете вести репортаж из лагеря победителей, я уверен!
Генерал с максимально возможной откровенностью ответил на вопросы, всё время подчёркивая, что восставшие намерены победить любой ценой.
– А если придётся расстрелять половину Испании? – выдержав паузу, тихо спросил Ньюмен.
Франко одарил недоверчивого иностранца пристальным взглядом красивых тёмных глаз и ровным голосом ответил:
– Я повторяю, любой ценой.
16
15 августа пришли вести о падении Бадахоса. Старинный город с ветхими крепостными стенами был взят отрядом генерала Ягуэ после ожесточённого штурма. Защитники-ополченцы частью погибли в бою, частью попали в плен, лишь немногим удалось бежать в Португалию и там интернироваться. Более двухсот пленных мятежники расстреляли на городской арене для корриды. Автострада Мадрид – Лиссабон была теперь перерезана, армии мятежников стремительно сближались. Возвращаться на республиканскую территорию прежним путём через Португалию и петлять просёлочными дорогами по району боевых действий было бы чистейшим безумием, и Ньюмен сидел в Севилье без телефонной связи, досадуя на сложившуюся ситуацию.
Спустя ещё неделю войска Франко и Молы наконец соединились на севере Эстремадуры. Открылась дорога до самой французской границы через Мериду, Касерес, Вальядолид, Бургос, Памплону и пиренейские перевалы. С разрешения военных властей Ньюмен воспользовался шансом совершить поездку по мятежным провинциям. По дороге он продолжил отправлять в Нью-Йорк пространные телеграфные сообщения и наконец из Бургоса смог связаться с редакцией по телефону. К тому времени уже стало ясно, что рискованное турне полностью себя оправдывает, давая массу по-настоящему интересного материала. Чего стоило одно лишь знакомство с недавно назначенным военным губернатором Андалузии и Эстремадуры полковником Висенте Рохасом, бретёром и выпивохой, вдруг обнаружившим потрясающие административные таланты. Сам родовитый испанский дворянин и помещик, Рохас придумал способ, как успокоить многочисленных и буйных деревенских бедняков, опору республики. Он немедленно собрал крупных землевладельцев юго-западной Испании и уговорил их отменить до конца войны арендную плату и более того – бесплатно уступить мужикам часть земель… При этом левой рукой он опирался на эфес сабли, а правой – на крышку кобуры. Никто не посмел полковнику отказать. И это после того, как республиканцы годами мусолили в кортесах проект земельной реформы!
Во Франции, в Тулузе, ожидая пока в автомастерской починят сломавшуюся машину, усталый Ньюмен боролся с искушением бросить всё и купить место в пульмановском вагоне экспресса Барселона – Париж. Однако минутная слабость миновала, искушение было успешно преодолено и он всё-таки поехал в Барселону, а оттуда – в Мадрид.
К тому времени в республиканской столице начали наконец осознавать всю серьёзность происходящего. Поражения следовали одно за другим – в Арагоне, в Эстремадуре, в Андалузии, на севере. Неудачей окончилась попытка десанта на Балеарские острова, затеянная каталонцами. Хираля уже громко именовали главой правительства комедии и позора. Настоящим шоком стало сокрушительное поражение под Талаверой, запиравшей вход в долину Тахо, которая вела к Мадриду. Казалось, здесь было всё для успешной обороны: горные хребты, прикрывавшие город с севера и юга, спешно подтянутые из Кастилии бронепоезда и артиллерия… И всё же ополченцы-«милисианос», многие из которых не воевали, а скорее играли в войнушку, столкнувшись с прибывшими из Африки опытными бойцами, перепуганные бомбардировкой с воздуха и дикими воплями марокканцев, побросали тяжёлое вооружение и обратились в бегство. Ещё до этого Мадрид вновь всколыхнули рабочие и студенческие демонстрации. В день сдачи Талаверы кабинет Хираля вынужден был уйти в отставку. Новым премьером стал пожилой социалист Ларго Кабальеро.
Приход к власти нового правительства сопровождался множеством помпезных мероприятий. Была и торжественная программная речь в кортесах, и приём делегаций с поздравлениями, и широкая пресс-конференция, и более узкий брифинг. Ларго распускал перед журналистами орлиные перья, вспоминая героическую эпопею борьбы испанцев с Наполеоном. Он говорил, что испанцам ни к чему строить укрепления, ибо они не привыкли прятаться от врага («такова психология испанского воина»), что народная милиция имеет такое же право на существование как и армия, что даже с потерей Мадрида не будет потеряна Испания, «ибо наша борьба всюду и везде»… Ньюмену приходилось читать в исторических книгах о том, как толпы полупьяных оборванцев-герильясов одолели регулярную французскую армию, но проводить параллели с современной войной представлялось ему совершенно некорректным. Прочая пишущая братия придерживалась того же мнения. На скептические вопросы, помнит ли господин новый премьер-министр, что на дворе двадцатый век, что на вооружении армий имеются пулемёты, авиация, дальнобойная артиллерия, радиосвязь наконец, внятного ответа не последовало…
Как и следовало ожидать, подобная риторика не улучшила ситуацию на фронтах. Неважно вооружённые и совсем уж скверно снабжаемые и руководимые дружинники-ополченцы продолжали откатываться под натиском неприятеля. Командиры пытались остановить бегущих, стреляя в них, а бывало, что и бойцы расстреливали командиров, особенно привлечённых кадровых офицеров. На Центральном фронте появились присланные Муссолини итальянские танкетки «Ансальдо», быстрые и маневренные, отличившиеся недавно в Эфиопии, и ополченцев вдобавок к боязни воздушных налётов охватила ещё и танкобоязнь.
«Добровольческие республиканские отряды Центрального фронта после падения Талаверы находятся в каком-то лихорадочном состоянии, – писал Ньюмен в очередном репортаже. – Они даже не пытаются зацепиться за удобные для обороны рубежи и беспорядочно отступают, произвольно меняя позиции. Бывает, что даже посылаемые к фронту в совершенно недостаточном количестве транспорты с боеприпасами и продовольствием не могут найти те части, которым они адресованы. С эвакуацией раненых дела обстоят ещё хуже…»
«Кабальеристы» вынуждены были предпринимать давно назревшие контрмеры. Прежде всего была сделана попытка наладить работу военного министерства и генерального штаба, с начала мятежа пребывавших в коматозном состоянии. Были укомплектованы штаты, однако это мало помогло делу, поскольку лучшие офицеры давно перебежали к мятежникам. Не помогло даже то, что Ларго лично возглавил военное министерство. Руководство войсками осуществлялось по прежнему из рук вон плохо.
Всё более проявлявшееся техническое превосходство мятежников и политика невмешательства в испанские дела, инициированная Великобританией, Францией и Североамериканскими Соединёнными штатами, вынудила Ларго обратиться за помощью к СССР. Страны в срочном порядке обменялись посольствами. Под большим секретом, бывшим впрочем секретом Полишинеля, советские суда начали доставлять в Картахену, Аликанте и Бильбао стрелковое оружие и боеприпасы, разобранные истребители и бомбардировщики, танки и бронеавтомобили. Незадолго до этого в Мадриде, Картахене и других местах стали появляться в заметном количестве не говорившие по-испански молодые мужчины в штатском. Многие из них были с военной выправкой. Вскоре также поползли слухи, что в городке Альбасете в Новой Кастилии формируются некие части из иностранных добровольцев, навербованных уполномоченными Коминтерна в Европе и Америке. Впервые прозвучало – «интербригады»…
В оплату нынешних и залог будущих поставок республика отдавала государственный золотой запас, драгоценности, музейный антиквариат и даже коллекционные вина знаменитых погребов. По доходившим сплетням Кабальеро и товарищ Сталин дружески договорились, что если и великоват выходит залог, то всё равно пусть это добро полежит в СССР от греха подальше, сохраннее будет.
Вскоре однако выяснилось, что одними лишь военными поставками дело не ограничится. Промышленное производство в республике падало. Трудящиеся под руководством профсоюзов захватывали предприятия, изгоняли хозяев, директоров и даже инженеров, повышали себе заработную плату, сокращали рабочий день… и вскоре обращались к правительству за дотациями. Ларго наконец санкционировал закон о земельной реформе в самом радикальном её варианте, предложенном коммунистами: вся земля передавалась крестьянам без выкупа. Однако это не сильно улучшило положение в деревне, поскольку новые власти повсеместно с увлечением занимались поборами и реквизициями продовольствия. Чтобы скрасить нерадостную действительность, Кабальеро обещал к весне порадовать крестьян новой техникой, семенами и удобрениями – всё это он рассчитывал получить из СССР и частично из Франции…
В Кадиксе тем временем высадился германский добровольческий легион «Кондор» – лётчики, танкисты, артиллеристы, связисты, офицеры генштаба. Это вдобавок к потоку германских и итальянских военных грузов, лившемуся через Кадикс и Португалию с согласия её правительства и президент-диктатора Салазара. Гитлер и Муссолини разорвали дипломатические отношения с республикой и отозвали персонал своих дипломатических представительств из Мадрида.
В начале октября Ньюмен с интересом узнал, что его севильский собеседник Франсиско Франко на военном совете мятежных генералов в Сарагосе избран верховным вождём. Собравшиеся вручили ему всю полноту военной и гражданской власти. Специально для него был придуман титул – «каудильо», ранее и слова-то такого в испанском языке не существовало. Приблизительно оно значило – «вождь», как немецкое «фюрер» и итальянское «дуче». Новоявленный вождь, как и обещал, образовал Временное правительство – «Государственную исполнительную хунту» – и провозгласил, что отныне восставшие будут официально именовать себя «националистами», в противоположность «республиканцам».
Под торжествующие завывания недавно налаженных радиопередач из Бургоса и Саламанки националисты рванулись в генеральное наступление на Мадрид. Казалось, фронт окончательно рухнул. Франко назначил руководителем штурма столицы генерала Молу и поставил ему задачу – взять Мадрид к 7 ноября, «чтобы омрачить марксистам их праздник». Мола заявил по радио, что четыре его колонны наступают с фронта, а пятая будет действовать с тыла в самом Мадриде, и что седьмого он выпьет кофе на Гран Виа. За два дня националисты преодолели 30 километров из 60, отделявших их от Мадрида и вышли к недостроенным столичным укреплениям. В последующую неделю две оборонительных линии, строительство которых началось с легкомысленным промедлением, оказались прорваны, наспех подготовленный Генштабом и командованием Центрального фронта контрудар у Ильескаса провалился. Бои начались в столичных предместьях. У пригородного посёлка Сесинья были впервые брошены в контрнаступление полтора десятка советских танков. Они разогнали застигнутый врасплох эскадрон марокканской кавалерии, затем повернули, и, пройдя вдоль фронта более десяти километров, разгромили пехотный батальон. Спешно подтянутые «Ансальдо» вынуждены были ретироваться с большими потерями. Однако бестолковое республиканское командование не смогло организовать танкистам своевременную пехотную и артиллерийскую поддержку и им пришлось отойти обратно за линию соприкосновения с противником, – успех пропал зря.
Тем не менее на следующий день мадридские газеты и радиостанции возвестили едва ли не о крахе планов вражеского наступления. Но уже через два дня тон в эфире и в прессе сменился. Националисты продолжали наступать.
Миллионный город колотило словно в лихорадке. Беженцы, хвосты очередей, ночные вылазки «пятой колонны», самосуды над её представителями – настоящими и воображаемыми, погромы разъярённым народом богатых квартир и особняков… Положение усугубляли начавшиеся с середины октября воздушные бомбардировки. Мадрид постепенно покидали иностранные дипломаты, послов замещали вторые и третьи секретари, иногда охранники посольств, а то и секретарши-машинистки.
Ньюмен вместе с группой других журналистов отбыл на фронт, но дальше передового командного пункта комфронта генерала Асенсио Торрадо их не пустили. Штабные говорили им по секрету, что войска охватывает ползучая неумолимая деморализация, даже коммунистические отряды разбредаются и тают. Впрочем, некоторые формирования милиции дерутся с потрясающей стойкостью. Оборона держится на таких частях, да ещё на русских танкистах, которые перемещают свои боевые машины вдоль линии фронта, затыкая дыры. Разумеется, советские танкисты интервью не давали, да и не смогли бы, поскольку по словам очевидцев валились с ног, сутками не вылезая из боёв и марш-бросков.
Националисты приближались к столице с юга и запада. 4 ноября колонна генерала Варелы – одна из четырёх, о которых говорил Мола – захватила посёлок Хетафе в десяти километрах от Мадрида и одноимённый аэродром. 5 ноября пали господствующие над городом высоты – холм Гарабитас и гора Ангелов, столица лежала перед торжествующими победителями во всей красе. Радионовости из Бургоса и Саламанки начинались теперь словами: «Внимание! Последние часы красного Мадрида…» В своём штабе, перенесённом в Хетафе, Варела собирал журналистов и самодовольно распинался перед ними: «Мадрид берём на этой неделе… Сообщите это всему миру!» «Мадрид всё равно что взят!» По сообщениям иностранных газет, генерал спал, не снимая орденов и белых перчаток, постоянно находясь в полной боевой готовности к торжественному въезду во взятую столицу.
Тем временем весь Мадрид словно в театре восторженно рукоплескал зрелищу схватки впервые появившихся в столичном небе советских истребителей – И-15 и И-16 («мух» и «курносых») с итальянскими и немецкими бомбардировщиками – «Капрони» и «Юнкерсами». «Легионарии» были биты и вынуждены перейти к подлой тактике ночных налётов, вслепую круша город многосоткилограммовыми бомбами. Немало повидавшему Полу Ньюмену ещё не приходилось переживать ничего страшнее первой массированной ночной бомбёжки. Оглушительный грохот, вспышки, озаряющие ночную мглу, в которую погрузило столицу почти мгновенное общее отключение электричества, вылетевшие стёкла в помещении корпункта, взвивающий шторы ветер, зарево пожаров… На следующий день он поехал в госпиталь навестить раненого в ту ночь коллегу Людовика де Пре из парижской «Монд».
Превращённая в госпиталь больница Девы Марии была переполнена. Раненые – горожане и привезённые с фронта, мужчины и женщины, дети и старики – лежали в коридорах, вестибюлях, даже на лестничных площадках. Бледного от кровопотери де Пре Ньюмен нашёл в одноместной палате, где кроме него находились ещё трое.
– Ничего страшного, Пол… Травма средней тяжести. Бомба обрушила полдома, распорол бедро о торчащую арматуру, когда выбирался из развалин. Но какие мерзавцы, а? «Отец, прости их, ибо не ведают, что творят», – это не про них… Эти прекрасно ведают! Ночные бомбёжки густонаселённого города – отвратительное преступление. И кстати, первое подобное в истории. Что там налёты дирижаблей на Лондон в мировую войну…
Ньюмен, сутулясь, глядя в пол, сидел у постели коллеги.
– Здесь, Луи, на этой войне, многое происходит впервые. И первый воздушный мост, и прорыв морской блокады авиацией… И эти налёты, конечно. Сдаётся мне, они предвещают нечто гораздо более страшное… А великий исход на восток? Такого я даже в Китае не видел!
Незадолго до этого, а именно в ночь с 6 на 7 ноября стало известно, что правительство во главе с премьер-министром Ларго Кабальеро и военное руководство во главе с командующим Центральным фронтом Асенсио Торрадо покинули столицу. Стрельба уже гремела в Карабанчеле, где находилась одна из конечных остановок мадридского трамвая. Пожалуй, работать в обстановке, когда авангарды националистов находились в трёх километрах от центра города, было действительно невозможно, но все восприняли отъезд как трусливое бегство. Столицу охватила паника. Наутро десятки тысяч её жителей и беженцев пёстрой толпой двинулись на восток по валенсийскому шоссе. В людском потоке плыли почти с его скоростью автобусы, грузовики, легковые автомобили и конные экипажи.
– Алло!.. Алло!.. – кричал в трубку Ньюмен, ожидая соединения с редакцией «Геральда». Наконец Нью-Йорк слабо отозвался сквозь треск и шорохи. Физически ощущалось, что сигнал прилетел издалека по трансатлантическому кабелю и далее кружным путём через Париж и Барселону… Ньюмен стал по-военному чётко докладывать обстановку.
– Откуда вы говорите, Пол? – в голосе стенографистки на другом конце провода слышалось удивление.
– Из Мадрида, конечно!
– Что за путаница… У нас тут несколько сообщений, что франкисты уже заняли центр города…
– Всё это враньё! Мадрид ещё держится!
Сказать по чести, Ньюмен и сам был этому удивлён. Накануне ночью он побывал в брошенном военном министерстве. Вошёл с главного входа, у которого не было обычного караула. Войти мог любой желающий, но только желающих кроме него не нашлось. Поднялся по широкой мраморной лестнице. Наверху на площадке смирно сидели двое гражданских служащих – старички в лакейских ливреях. И больше никого во всём громадном ярко освещённом здании. Анфилады помещений с настежь распахнутыми дверьми. Министерство, Генштаб, штаб фронта, главное интендантство. Лепные потолки, хрустальные люстры, батальные картины на стенах. На богато отделанных столах брошены карты, блокноты, карандаши. Бой напольных часов, перезвоны каминных.
Позже выяснилось, что Франко и Мола вынуждены были остановиться для перегруппировки. Они посчитали авантюрой штурм крупного города расстроенными многодневным наступлением боевыми порядками. К тому же надо было подтянуть эшелоны и обозы с боеприпасами, бензином и всем прочим. В общем, республика получила передышку.
Уезжая, Каббальеро и Торрадо возложили ответственность за оборону города на пожилого генерала Миаху. Он, как и Торрадо, после мятежа остался верен республике, но этим все его достоинства и исчерпывались. Миахе поручено было создать и возглавить «Хунту обороны Мадрида». Никто не ждал успехов ни от него, ни от Хунты, но старик вдруг проявил недюжинную прыть. Ему пришли на помощь коммунисты, военные и политические советники из СССР во главе с Берзиным и несколько кадровых офицеров. Хунта была создана и начала действовать. Первым делом был брошен клич ко всем способным носить оружие. Ещё остававшиеся в казармах и арсенале стволы были розданы добровольцам. Их оказалось неожиданно много – порядка двенадцати тысяч. Патронов в тот момент оставалось на два-три часа боя, и в ход пошли даже холостые – ими пытались отпугнуть наседавшего врага. Почти не было снарядов, мало было бронетехники, но все недостачи восполнял неожиданно возродившийся энтузиазм защитников.
Главный удар националисты нанесли с запада, через пригородные парки Западный и Каса-дель-Кампо. За ними и речкой Мансанарес лежал Университетский городок, а дальше начинался собственно Мадрид. Здесь, на западных окраинах столицы, и развернулись решающие бои. В парках и на набережных всё гремело, трещало и полыхало. Нестройные толпы защитников таяли под огнём, но на место погибших вставали другие, чтобы тоже пасть за идею. Оружие переходило от мёртвых к живым.
Скалистые берега Мансанареса не позволяли националистам ни использовать бронетехнику, ни форсировать реку вброд и вплавь, а мосты прикрывали танки и пулемёты обороняющихся. 9 ноября марокканцы неожиданным налётом всё же овладели одним из мостов и галопом устремились в центр города. С огромным трудом прорвавшихся удалось остановить и отсечь. Лихих наездников вышибали из сёдел пулемётным огнём, кавалерия долго металась по улицам, и всё же частично вырвалась обратно.
О том, что поделывает в Валенсии сбежавшее правительство, не было ни слуху ни духу. Мадрид топил печи ломаной мебелью, доедал последние сухари и расстреливал последние боеприпасы.
Положение спасли две подошедшие интербригады – восемь тысяч свежих, отлично вооружённых и экипированных бойцов, настроенных драться. Чеканя шаг под музыку военных оркестров, они прошли город с запада на восток и яростно контратаковали националистов в Каса-дель-Кампо…
Прибывшая следом колонна каталонских и арагонских анархистов, оказавшись в пекле Каса-дель-Кампо, быстро утратила боевой дух и дрогнула под ударом Иностранного легиона. Националисты наконец форсировали Мансанарес и захватили Университетский городок. Марокканская кавалерия вновь прорвалась чуть ли не к площади Испании. Генерал Миаха лично ринулся в гущу отступавших дружинников, обкладывая их крепкими простонародными выражениями, обзывая трусами и ублюдками. На этот раз конный авангард наступавших был полностью уничтожен подоспевшими бойцами интербригад.
В ходе ожесточённых рукопашных схваток удалось отбить часть факультетов Университетского городка…
Наступление так и забуксовало в столичных пригородах – несмотря на отчаянные усилия, националистам не удалось продвинуться дальше университета. Собранные в Картахене советские бомбардировщики СБ сметали с пригородных высот их артбатареи и громили тыловые коммуникации. Перенос тяжести удара к югу – в Карабанчель – также не принёс успеха. Ударные группировки сильно подтаяли и поистрепались в ожесточённых боях. Рубрику «Последние часы Мадрида» пришлось переименовать в «Последние дни», а там и вовсе убрать без объяснений. К концу ноября Центральный фронт стабилизировался. Как выяснилось, надолго – до самого конца войны.
В громовых раскатах и блеске молний приближался новый 1937 год. Мадрид изрядно опустел. Хунта обороны постепенно эвакуировала гражданское население и раненых из госпиталей. Корпункт «Геральда» располагался теперь в подвале одного из старинных домов на восточной окраине города. Электричество включали вечером на два-три часа, водопровод не работал. Ньюмен жил в корпункте, засыпал на походной раскладушке под канонаду и грохот авиабомб и продолжал регулярно отправлять корреспонденции. Он чувствовал, что смертельно устал. Из накалённого безумием фронтового Мадрида Париж представлялся таким весёлым и беззаботным, и манил неудержимо, суля давно желанный отдых…
17
Агранов вернулся с заседания коллегии наркомата в отвратительном настроении. Нарком Ежов открыл заседание, уже будучи в состоянии крайнего раздражения, и по ходу всё время повышал градус истерики, цепляясь к словам докладчиков, предлагая и ставя на голосование издевательские резолюции по вопросам работы Главных управлений и отделов. В заключение нарком произнёс речь, в которой вновь напомнил о первоочередной необходимости очищения собственных рядов и потребовал конкретных фамилий для проскрипционных списков. Следующим шагом должны были стать обсуждения намеченных кандидатов в жертвы на открытых партсобраниях отделов и управлений. Коллективам предлагалось заклеймить и осудить прежде, чем приступят к работе следователи. В общем, события начинали развиваться именно по тому сценарию, которого и опасался Яков Саулович. И в этой обстановке предстояло работать, делать дело. Ну что ж, никто и не обещал, что будет легко…
В предбаннике уже с полчаса дожидался приглашённый на доклад по делу «Трианона» Артузов.
– Заходите, Артур Христианович… – Агранов распахнул дверь. В прокуренном кабинете запах табачного дыма мешался с вонью окурков, и начальник ГУГБ первым делом раздражённо схватил ощетинившуюся ими пепельницу и опорожнил её в корзину для бумаг. В последнее время он курил всё больше.
Старые соратники уселись по разные стороны стола и посмотрели друг на друга.
– Что нового на коллегии, Яков Саулович? – осторожно спросил Артузов.
Агранов махнул рукой.
– Что бы там ни было, Артур Христианович, «Трианона» нужно найти. Как успехи-то?
– Успехи есть. Наш человек, внедрённый в обслугу отеля «Эксельсьор» в Париже, установил предположительного автора письма. Некий Андрей Строгалов, граф и бывший офицер-конногвардеец, долгое время работал официантом в ресторане отеля, был на отличном счету, неплохо зарабатывал на одних только чаевых, а в ноябре прошлого года вдруг без видимых причин уволился и исчез, словно лёг на дно.
– Испугался, – понимающе кивнул Агранов.
– Похоже что так, испугался своего поступка. Точнее – его возможных последствий… В настоящее время старший майор Ольгин в Париже плотно занят поисками. Задействована масса агентуры из русских эмигрантов.
– Полагаете, найдут? Это сразу решило бы проблему…
– Думаю, найдут. Тем более, и особая примета имеется – шрам на лбу, над левой бровью. Кстати, отель этот, «Эксельсьор», похоже принадлежит германской разведке. Примерно год назад невесть откуда всплыл с мешком денег некий коммерсант средней руки, немецкого кстати происхождения, и перекупил на корню акционерное общество, эксплуатирующее отель. Сейчас там останавливается много немцев, по паспортам в основном дипломаты да коммерсанты. Надо нам будет взять на заметку это место – на будущее.
– Практичный народ эти немцы, – усмехнулся Агранов.
– И не говорите. Чем арендовать квартиры или платить гостиницам, взяли, купили «Эксельсьор» и платят сами себе. Да ещё прибыль стригут, ведь там наверняка проживают не только их люди…
– Вот только с прислугой промашка у них вышла. Кстати, вас не удивляет столь грубый прокол?
– Чёрт его знает, Яков Саулович. С одной стороны… – Артузов замолчал и неопределённо пошевелил пальцами в воздухе. – А с другой, так и на старуху бывает проруха. Мне ли этого не знать? Вы о «свидании резидентов» небось наслышаны?
– Как же, слыхал, слыхал… Идиоты. Так подставить вас и Берзина! Ну да это в прошлом. Давайте вернёмся к нашим баранам. Вижу, что времени вы зря не теряете. Поиски автора письма в Париже – это хорошо. А если всё-таки найти его не удастся? Надеюсь, вы предпринимаете какие-то действия для подстраховки?
– Ну разумеется, Яков Саулович! Как раз собирался доложить о том, что мы предпринимаем здесь, в Москве. Вы меня опередили своим вопросом, зрите как всегда в корень, не сочтите за лесть…
Артузов раскрыл папку.
– Начали мы, разумеется, с радиоприёмников. Эксперты Спецотдела утверждают, что приём передач берлинского радиоцентра возможен только на импортных радиоприёмниках, имеющих расширенный диапазон частот, типа «Телефункен» или «Блаупункт». Для приёма здесь, в Москве, важна также ещё одна их характеристика, а именно – повышенная чувствительность. Нами установлено, что восемь из двенадцати подозреваемых имеют эти или подобные приёмники. Из этих восьми трое в данное время пребывают в Париже. Двое – наши резиденты Горин и Сомов, третий – старший представитель Наркомторгфлота в парижском торгпредстве Беляков Николай Сергеевич. Установлено, что вчера во время очередного сеанса связи Беляков находился дома. Ольгину дано разрешение попутно с поисками официанта-графа Строгалова аккуратно прощупать Белякова, вступив в контакт с ним под каким-нибудь благовидным предлогом.
– Понятно, – кивнул Агранов. – А что же остальные? Где они находились?
– За всеми так или иначе ведётся наблюдение. Данные по Горину и Сомову пока отсутствуют, за ними приглядываем очень аккуратно, оба воробьи стреляные, слежку за версту могут почуять. Из здешних могли вчера прослушать передачу, поскольку тоже находились дома, трое. Внешторговец Алексей Глызин, экономист из Наркомторгфлота Сергей Гуров и подполковник Рудольф Квиттнер из Наркомата обороны. С двумя другими пока определиться тоже не удалось. Специалисты наружного наблюдения ознакомлены с картотекой сотрудников германского посольства и ориентированы на выявление их возможных контактов с нашими фигурантами. Перемещения немцев тоже отслеживаем – по возможности. Особые подозрения вызывает пока что Глызин…
– Так-так, ну?
– Ежедневно в обеденное время посещает магазин минеральных вод на Сретенской улице, в двух трамвайных остановках от места работы. При этом ведёт себя нервно, оглядывается, можно даже сказать – проверяется.
– Выходит на явку?
– Возможно. Непонятно, почему ежедневно… Продавщицей в магазине работает некая Евдокия Синильникова, сведения о ней пока не поступили. Тут ещё вот какая закавыка. Молодая жена Белякова, Анна Садовникова, в октябре прошлого года сошлась с Гуровым в период пребывания того в Париже, оставила мужа и вернулась в Москву. В настоящее время проживает совместно с Гуровым. Установлено, что два дня назад она виделась с Глызиным, и он ей что-то передавал.
– Вот как? А кто она, эта Анна Садовникова?
– Художница. Недавно устроилась на работу в редакцию журнала «Молодая гвардия». Тридцать лет, очень красива. Вот, кстати, фото. Беляков, Садовникова, Гуров.
Артузов извлёк из папки три фотографии и передал Агранову. Тот довольно долго рассматривал снимки, потом сказал:
– Беляков намного старше неё. Сколько ему? Лет шестьдесят?
Артузов полистал бумаги в папке.
– Семьдесят девятого года рождения… Пятьдесят восемь лет.
– Вот связался… Так говорите, она ещё с этим… видится? Как бишь его?
