скачать книгу бесплатно
– Да, разумеется, – всё так же не поднимая глаз, ответил Слуцкий. – Всего хорошего.
Уже в коридоре ошеломлённый Ольгин набросился на Артузова с вопросами.
– Артур Христианович! Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим… Что всё это значит?
– Потерпите, дорогой Вадим Николаевич. Сейчас всё объясню. Это и для меня самого в определённой мере большая неожиданность. Пройдёмте к вам, что ли, поговорим. Мне кабинет только завтра будет…
– Вы что же, опять к нам?
– Да. Военное ведомство в моих услугах больше не нуждается. Вот – явился, и тут же получил спецзадание.
По сдержанному тону ответа Ольгин почувствовал, что тему неожиданного возвращения бывшего начальника развивать не следует. В бытность свою заместителем, впоследствии исполняющим обязанности руководителя легальной резидентуры ИНО в Берлине, он с 1930 года работал под прямым руководством Артузова. События чрезвычайной важности, происходившие в те годы в Германии, вынуждали начальника ИНО уделять особое внимание этой стране, и им за время совместной работы довелось хорошо узнать друг друга как заочно, так и по личным встречам во время визитов одного в Берлин, а другого – в Москву. В 1934-м, когда Артура Христиановича бросили на усиление разведупра НКО, он увёл с собой нескольких ведущих работников, спровоцировав волну перемещений в руководстве Иностранного отдела и зарубежных резидентурах. Подхваченный этой волной, Ольгин оказался в Москве на должности начальника Западноевропейского отделения…
В его комнатушке Артузов сразу извлёк из портфеля уже знакомую читателю папку.
– Вот, Вадим Николаевич. Уже несколько месяцев из Берлина идут голосовые шифрограммы с позывным «Трианон». Ознакомьтесь, пожалуйста.
Наскоро пробежав содержимое папки, Ольгин спросил:
– Вы предполагаете связь между всем этим?
– Это не я предположил, а Яков Саулович Агранов. Я только согласился с ним. А вы считаете, такой связи быть не может?
– Нет, от чего же… Как я понял, мне предстоит командировка в Париж?
– Вы всё поняли верно. Придётся вспомнить молодость!
В двадцатые годы ещё при старом начальнике ИНО Михаиле Трилиссере Ольгин долго находился на нелегальной работе в Париже. В числе прочего приходилось заниматься и обеспечением операций «Трест» и «Синдикат», проводившихся Артузовым, тогда начальником контрразведки.
– В таком случае вы должны знать, что мне пришлось оставить Францию после того, как я оказался под подозрением Сюртэ и обнаружил за собой слежку.
– Разумеется, я это знаю. В этот раз вы поедете туда легально, с дипломатическим паспортом. Задача ваша будет весьма ограничена – отыскать автора письма и показать ему для опознания фотографии наших людей, среди которых мы предполагаем изменника. В конце концов вы не были провалены и французам нечего предъявить вам, кроме подозрений, даже если вас и опознают в обличье советского гражданина. В этом случае вы смело можете всё отрицать. Дело давнее, да и мало ли на свете похожих людей. Но думаю до этого не дойдёт. Вам мало что придётся делать самому, ваша задача координировать поиск. Для этого на время операции вам переподчиняется нелегальная резидентура Грума.
Советский резидент с псевдонимом «Грум» работал преимущественно с русскими эмигрантами, имел в их среде целую сеть агентов и Ольгин не мог не признать, что трудно найти людей, более подходящих для выполнения поставленной задачи.
– Понятно, Артур Христианович…
– Среди подозреваемых находятся руководители дипломатических резидентур, нашей и разведупра. Вот наш резидент Горин – «Марк» – что вы можете о нём сказать, как непосредственный начальник? Можете за него поручиться?
– Ручаться не стану, но могу дать весьма приличную аттестацию.
– Ну, так или иначе, пользоваться их поддержкой не представляется возможным. Однако им даны будут стандартные указания оказывать вам максимально возможное содействие… резиденту разведуправления тоже будут даны, через товарища Ежова и Особый отдел. Это мы сделаем на случай, если вам понадобиться провести в отношении них какие-либо проверочные мероприятия. Что ещё?.. Письмо поступило, разумеется, через охрану полпредства, все сотрудники службы охраны и безопасности вне подозрений, ещё и потому, что не в курсе информации об испанских поставках. Попросим Глеба Ивановича Бокия дать начальнику охраны распоряжение также не отказывать вам в содействии. Так… Ваша ближайшая задача – составить шифровку на имя Грума с заданием срочно устроить на работу в обслуживающий персонал отеля «Эксельсиор» надёжного человека, желательно из бывших офицеров. Ну, и собирайтесь в командировку. Связь будем поддерживать через оперуполномоченного, ведущего резидентуру Грума. Завтра с утра здесь у вас, уточним все детали. Вопросы, предложения?
– Артур Христианович… Это письмо не может быть фальшивкой, провокацией?
– Хороший вопрос. Ну, а смысл? Впрочем, это вам и предстоит выяснить… Ещё вопросы?
Вопросы, подумал Ольгин. Какие могут быть вопросы? Уехать хоть на время из Москвы, слинять, смыться… От этой гнетущей предгрозовой атмосферы. Да ещё в Париж… Это ли не удача?
– Других вопросов пока нет.
– Отлично. Тогда самое главное. Предположительно, автор письма служил в гвардии. В кавалергардском, конногвардейском или кирасирском полку. Именно офицеры этих полков носили архаичную парадную форму – белые колеты, медные каски и прочее. Ну, пальчики с письма разве что на заключительном этапе пригодятся…
9
Клауса Кристмана поднял рано утром «зов природы». Посетив роскошный, выложенный мрамором, сияющий зеркалами, эмалью и фаянсом сортир, он вернулся в спальню номера 71 «люкс» отеля «Эксельсиор». За тюлевой занавеской и стёклами широченного окна меж слегка раздвинутыми бархатными шторами чернела предрассветная темнота. Слышалось шарканье метлы дворника-марокканца. Кристман в очередной раз вспомнил неприличный бородатый анекдот о том, как медленные звуки метлы сбивают с ритма весь квартал, и, усмехаясь, снова полез в уютную постель. До звонка будильника ещё оставалось немало времени чтобы вкусить сладость утреннего сна.
Он встал в обычный час. День предстоял весьма напряжённый, но он привык рассчитывать время так, чтобы с утра иногда оставалось хотя бы полчаса спокойно посидеть в кафе на бульваре, прочесть новости в газетах, выпить кофе с круассаном и каким-нибудь ароматным камамбером, слегка помечтать о том о сём… Оберштурмбаннфюрер СС, исполняющий обязанности резидента «СД-заграница» в Париже под прикрытием легальной должности второго секретаря германского посольства, Кристман с некоторых пор не считал для себя зазорным помечтать. В конце концов, живя в этом городе, не мечтать невозможно. Парижская атмосфера слегка размягчает даже стойкий нордический характер.
Осенью 1936-го Кристман был переведён сюда из мадридской дипломатической резидентуры СД по наущению полковника фон Штубе из армейской разведки. С благословения фюрера Абвер после начала испанской войны постепенно подмял под себя все германские разведслужбы на территории Испании, Марокко, Португалии и Франции – и СД, и «Третий отдел» МИДа, и «Иностранный отдел» министерства пропаганды, и «Внешнеполитическое бюро» Розенберга – и объединил руководство ими в руках Штубе. Бравый полковник тоже вынужден был отбыть из Мадрида сначала в Лиссабон, а потом перебрался в Париж и сидел теперь неподалёку от центра событий подобно пауку, держа в руках многочисленные нити, набирая карьерные очки и планируя вскоре переехать в Саламанку под крыло каудильо. Кристмана сперва бесило его присутствие, но потом он рассудил, что ввиду надвигающихся важных дел глупо тратить нервы по пустякам. В конце концов, каждому своё – кому Испания, раз так решил фюрер, а ему и во Франции применение найдётся. Тем более, он уже частично взял реванш блестящей вербовкой, утерев полковнику нос. Всё-таки маркиза Изабель настоящий клад, не зря он с ней связался… С ней и её хозяевами… И потом – Париж, Париж! Если они, истинные арийцы, германцы и англосаксы, займут этот прекрасный город, а лягушатники станут только лишь прислуживать им, мир обретёт куда более логичное устройство.
Он неторопливо брился перед огромным зеркалом, попутно разглядывая себя в очередной раз. Немного выше среднего роста, худой, мускулистый. Продолговатое костистое лицо, большие хрящеватые уши, водянисто-голубые глаза чуть навыкате. Измерения черепа подтверждали: он – ариец. Недостаток роста к сожалению снижал степень расовой чистоты с нордической до преобладающе нордической. Но даже эсэсманы с безукоризненными размерами и пропорциями тел и черепов не были избавлены от изнурительной процедуры доказательства арийской принадлежности предков. Для рядовых и шарфюреров начиная с 1800 года, для штурм-, штурмбанн-, штандартен-, бригаден- и группенфюреров – с 1750 года. Приказ рейхсфюрера! Первая его редакция была подписана ещё при Веймарской республике и в дальнейшем только расширялась и ужесточалась. В конце концов даже ветераны движения были поставлены перед жёсткой дилеммой – найти породистых пращуров либо выйти из рядов «чёрного ордена». По городам и весям Рейха люди в чёрных мундирах с дубовыми листьями, кубиками и зиг-рунами в петлицах, чихая от архивной пыли, разворачивали древние пергаменты и листали церковноприходские книги. Нотариусам прибавилось работы, они заверяли выписки из архивных документов. В поисках корней генеалогических древ часто приходилось заглядывать даже на кладбища. Мало кто решался на вскрытие могилы с последующими обмерами черепа, но вот нотариально заверенные фотографии надписей с надгробных плит и памятников нередко фигурировали в объёмистых справках.
Многим, чтобы не вылететь со службы, приходилось идти на подлог и давать взятки должностным лицам.
Под бдительным надзором ведомства по расовым вопросам СС прошлое смыкалось с будущим. Все вышеописанные процедуры распространялись на жён и невест членов ордена. Эсэсманы, желающие вступить в брак, могли сделать это только с разрешения ведомства, утверждённого самим рейхсфюрером. Но это, слава всем богам Валгаллы, пока не касалось Кристмана. Жениться он не собирался.
Вежливым стуком в дверь оповестил о себе посыльный, доставивший пакет с бельём из прачечной отеля. Кристман надел свежевыстиранную тщательно отглаженную сорочку. Приятные мелочи сервиса бальзамом капали на душу бывшего младшего партнёра второразрядной адвокатской фирмы в Кёльне, благодаря национал-социализму круто поднявшемуся в своём общественном положении. Тут ещё играло роль то обстоятельство, что контрольный пакет акций компании, владевшей отелем «Эксельсиор», год назад приобрёл некий гражданин Французской республики, этнический немец, занявший кругленькую сумму у некоего гражданина Рейха, который в свою очередь получил валюту через штаб заместителя фюрера по партии – «канцелярию» НСДАП. Теперь вексель и расписка лежали в сейфе партийного казначея Ксавера Шварца, а прибыль от эксплуатации отеля и прочего имущества компании регулярно поступала на один из счетов, подконтрольных «Фольксдойче миттельштелле» – Центральному бюро зарубежных немцев Рудольфа Гесса, партийного заместителя фюрера, назначенного им к тому же куратором всей зарубежной разведки. Благодаря таким вот петлистым ходам дирекция «Эксельсиора» никак не мог отказать в самом широком гостеприимстве чинам Рейхсминистерства иностранных дел и прочим важным персонам.
Кристман повязал галстук, обулся в изящные мягкие туфли, надел пиджак с партийным значком на лацкане, плащ и шляпу. Насвистывая марш «Эрика», бегом спустился по широкой лестнице в вестибюль отеля, бросил ключ на стойку портье, проигнорировал входивший в стоимость номера завтрак в фешенебельном ресторане и сквозь крутящуюся зеркальную дверь вышел на улицу. Неприметный «Рено» был запаркован на стоянке неподалёку. Кристман купил газеты в киоске и поехал в одно из своих любимых мест – кафе «Ля Мезон» на бульваре Монпарнас. По дороге он наблюдал с помощью зеркала заднего вида, не следует ли за ним неотрывно какой-нибудь автомобиль. Деятельность Второго бюро «Сюртэ насьональ» подробно освещалась надёжным информатором, и Кристман был уверен, что французская контрразведка пока ещё проявляет к нему не больше интереса, чем к другим дипломатам, но мало ли что, обстановка могла круто измениться в любой момент.
В кафе он занял место за столиком на обширной застеклённой веранде. Здесь обычно сидели курящие посетители. Попивая кофе со сливками, приготовленный истинными мастерами своего дела, Кристман совмещал приятное с полезным. Во-первых, пользуясь малолюдностью места и открывавшимся отсюда отличным обзором, продолжил проверяться нет ли подозрительного сопровождения. Во-вторых, просмотрел купленные «Фёлькише беобахтер», «Гренгуар», «Нью-Йорк Геральд трибюн», лондонскую «Таймс» и «Фигаро».
В Париже давно попахивало порохом. Гражданская война, казалось, была на пороге. Столица и вся страна постепенно погружались в вязкую атмосферу ненависти и страха. Таким как Кристман дышалось в ней легко и свободно, в то время как мирный обыватель уже начинал ощущать удушье.
«Полиция Народного фронта стреляет в народ!» – большими буквами кричала передовица «Фигаро». Понятно, вчерашняя бойня в Клиши была в центре внимания публики и прессы. Социалисты и коммунисты постарались сорвать показ фильма «Битва», который консервативная Французская Социальная партия полковника де ля Рока устроила для ветеранов мировой войны. Район Клиши был традиционным бастионом левых, и по призыву мэра-социалиста и его заместителя-коммуниста огромная толпа осадила кинозал «Олимпия». В срочно прибывших полицейских полетели камни, бутылки и прочие предметы, а когда протестующие перешли в атаку и всё смешалось в схватке, некоторые из полицейских с перепугу открыли огонь. «В рядах демонстрантов насчитывается около ста раненых, по неподтверждённым пока данным четверо убиты. Префектура парижской полиции заявила о более чем двухстах раненых полицейских…» Разумеется, ситуация уже вызвала жуткий политический скандал. «Возможен раскол в парламентском большинстве и правительстве Народного фронта…» Чёрт, подумал Кристман, не исключено, что события начнут развиваться слишком быстро.
Правая французская «Гренгуар», естественно, обвиняла во всём левых.
Заголовки «Нью Йорк Геральд трибюн» и «Таймс» повествовали ещё об одной сенсации – наметившемся поражении итальянского Добровольческого корпуса под Гвадалахарой. «Итальянское наступление захлебнулось». «Генерал Роатта ввёл в бой последний резерв». «Огнемётные танкетки „Ансальдо“ терпят поражение от пушечных танков республики». Ну и прочее в том же духе. На первой полосе «Геральда» Кристман машинально отметил знакомое имя – «Пол Ньюмен, наш собкор в Мадриде»… «Фёлькише беобахтер» и «Гренгуар» комментировали происходящее гораздо более сдержанно и не на первых своих страницах. В тоне одной из статей «Беобахтера» проскальзывали однако злорадные нотки, которых Кристман не мог не одобрить. Хорошо, что всё же красные осадили заносчивых макаронников, посмевших путаться под ногами фюрера в большой европейской политике. Кристман по долгу службы прекрасно был извещён, что и здесь, в Париже, итальянская агентура с прошлой весны проявляет неуместную активность, раздавая французским газетам и правым организациям миллионы франков. Бестолковая раскачка ситуации явно преждевременна и только может насторожить находящихся у власти деятелей красного Народного фронта. И это тем более досадно, что в последние дни СД удалось нащупать во французской столице группу решительных людей, готовых не больше не меньше как на государственный переворот. Как раз сегодня предстоит очередная важная встреча. К сожалению, они тоже не брезгуют итальянскими деньгами. Ах, если бы Гейдриху и Гиммлеру удалось убедить фюрера оказать им всестороннюю поддержку! Да ещё британцев бы вовлечь в русло политики Рейха… Латинские же народы, безнадёжно испорченные масонами, вольтерьянцами и евреями, должны знать своё место и подчиняться арийцам.
Газетные страницы шелестели в руках. Само собой, пресса продолжала обсасывать сенсационные подробности недавнего судебного процесса и очередные громкие аресты в Москве. Большевики продолжают резать друг дружку. Кристман подумал, что на месте руководства постарался бы как-нибудь подлить масла в огонь красного террора, чтобы тому подольше не затухать на пользу Германии. Оторвавшись от газет, он вновь обвёл помещение и городской пейзаж за стеклом притворно задумчивым, как бы отсутствующим взглядом. За время работы в разведке привычка осматриваться успела уже стать своего рода условным рефлексом, второй натурой. Только что появившийся один из здешних завсегдатаев, старичок в экстравагантном клетчатом костюме и золотых очках, раскуривая неизменную гаванскую сигару, приветливо ему улыбнулся. Кристман кивнул в ответ с притворной рассеянностью и продолжил знакомиться с прессой.
Североамериканские Соединённые штаты. Бесспорные успехи нового курса Франклина Делано Рузвельта. Силами сформированного из бывших безработных «Гражданского строительного корпуса» построено и продолжает строится невиданное количество общественно значимых объектов – автомагистралей, плотин, школ, больниц. Вот злокозненный плутократ! Настолько злокозненный, что стремится обуздать других плутократов для их же пользы. Надо признать, предвосхитил фюрера с его гениальной идеей трудовых лагерей для безработных, одной из многих идей, позволивших сплотить германский народ.
Дальний восток. В Китае продолжаются бои между повстанцами-коммунистами и войсками генералиссимуса Чан-Кай-Ши. За происходящим плотоядно наблюдают японцы, выжидая наиболее удобный момент, чтобы продолжить завоевание жизненного пространства для своей ублюдочной нации. Что ж, и тут одни жёлтые унтерменши режут других жёлтых унтерменшей, что тоже на руку германскому Рейху. Впрочем, кажется, фюрер говорил что-то хорошее о японцах, не зря же он заключил с ними пакт…
Раздел светской хроники «Фигаро» как всегда оставил тягостное впечатление. Опять склоки между старой королевской аристократией и молодой имперской, наполеоновских времён, мужиковатой и напористой. Штаб-квартирой и тех, и других являлся фешенебельный Жокей-клуб. И те, и другие за исключением немногих динозавров давно уже считали честью для себя породниться с семействами промышленников и финансистов, даже еврейских. Громкие титулы и не менее громкие фамилии становились рекламой для банков и промышленных предприятий. Ханжество, лицемерие и чванство были реакцией и старой, и новой аристократии на успехи других классов общества. Дело доходило до боязни лишний раз улыбнуться из страха уронить своё достоинство. Вот чёрт, и на этих людей местами приходится опираться!
Допив кофе, Кристман перешёл к новостям богемной жизни французской столицы, которая текла себе независимо от политики. Как обычно, жизнь эта сверкала и переливалась всеми цветами, словно крутящийся шар под потолком танцевального зала. Вернисажи, выставки, театральные премьеры, концерты знаменитых шансонье. Страницы пестрели россыпью гипнотизирующих публику имён и названий. Цирк «Медрано», концертный зал «Бобино», театр «ABC»… Шарль Трене, Морис Шевалье, Мистенгетт, Мари Дюба… А, вот и она, восходящая пока ещё звёздочка, Эдит Гассьон-Пиаф. Надо отдать должное чарующей силе голоса и удивительной внятности и чёткости произношения. «Возможно, малышка Пиаф со временем станет символом Франции…» Смелое, однако, заявление! Кристман был наслышан о подробностях биографии этой пташки, выпорхнувшей из мрачных трущоб в окрестностях пляс Пигаль. Поначалу воспитывалась своей бабкой-бандершей и её весёлыми девочками, нянчившими малышку в промежутках между обслуживанием клиентов. Врач-венеролог, пользовавший девиц, вылечил её от внезапно развившейся слепоты. Было это где-то в Нормандии, что ли. Вернувшийся с фронта папа – уличный акробат – забрал девочку в Париж и вскоре она своим пением начала аккомпанировать его номерам. Затем вместе со сводной сестрой стали вечерами петь на улицах самостоятельно. Ночи принадлежали любви… Потом неудачное замужество, смерть ребёнка. Эдит покатилась бы по наклонной, если бы её не заметил хозяин кабаре «Жернис» на Елисейских полях, как его… В общем, в кабаре бывал «весь Париж», и девчонка стала популярной. Затем хозяина кабаре не то зарезали, не то застрелили не то в турецкой бане, не то на собственной квартире, Кристман не помнил. Кажется, этот человек был гомосексуалистом. Малышку подобрал некий Ассо, поэт и ветеран Иностранного легиона. На пару с какой-то малоизвестной композиторшей они продолжили лепить из неё звезду, и надо сказать, весьма удачно. На днях выходит очередная пластинка. Да, хорош будущий символ Франции – шлюшка, да ещё на пару с легионером. Впрочем, какая страна, такие и символы.
Кристман быстро прикончил остатки завтрака, жестом подозвал гарсона в длинном белом фартуке, расплатился, взял с вешалки плащ и шляпу и вышел, оставив газеты на сиденье стула. В машине снял с пиджака значок со свастикой, положил его в маленький бархатный кисетик, бережно спрятал в карман. Завёл мотор и покатил по бульвару Монпарнас в сторону Инвалидов, пересек Сену, свернул на авеню Елисейские поля. На пляс Этуаль повернул направо, далее поехал по бульварам Карусель, Батиньоль, Клиши… Он катил бесцельно, продвигаясь иногда в автомобильном месиве с черепашьей скоростью, иногда вырываясь на простор и придавливая педаль газа, и всё время поглядывал в зеркальце заднего вида. Потом оставил машину на стоянке и нырнул в метро. Некоторое время переходил с линии на линию, с поезда на поезд, заходя в последний вагон перед самым закрытием дверей, или внезапно останавливался перед ними, пропускал поезд и ожидал следующего. Вновь поднялся на поверхность на станции Клуни ля Сорбон. Довольно долго бродил по улочкам Латинского квартала, заходил в сувенирные и книжные лавки, купил в одной путеводитель, сунул небрежно в карман плаща. Дальше его извилистый путь пролегал мимо Люксембургского дворца, театра Одеон и церкви Сен-Сюльпис. Наконец он вышел на улицу Святых отцов. Медленной походкой притомившегося туриста двинулся вдоль разнообразных фасадов прижатых друг к другу домов.
Господин, сидевший в небольшом кафе у окна, увидев прошедшего мимо Кристмана, неторопливо допил свою чашку, оставил деньги на столике и вышел, надев шляпу. Они встретились на углу метрах в ста от кафе и обменялись несколькими словами и жестами, вроде как один спросил дорогу, а другой ответил, после чего Кристман пересёк улицу и той же неторопливой походкой двинулся в обратную сторону. Остановился у двери одного из домов и нажал кнопку звонка.
Открывший дверь консьерж уставился на него вопросительно.
– Меня ждёт господин Дрюо из четырнадцатой квартиры… – произнёс Кристман условную фразу, вежливо приподнимая шляпу.
– Четвёртый этаж, силь ву пле… Осторожно, лестница крутая, – отозвался консьерж. Пропустив гостя, он стрельнул из полусумрака парадного по улице настороженным взглядом и запер дверь.
Кристман поднялся на площадку последнего четвёртого этажа, остановился, прислушался. В парадном было тихо. Последний крутой лестничный марш вёл к низенькой чердачной двери.
10
Соседний дом был отделён общей стеной. Тоже четырёхэтажный, он не был разделён на квартиры, а представлял собой тесноватый отель* (*h?tel (франц.) здесь – дворец) шестнадцатого века с дубовыми скрипучими паркетными полами и лестницами, с комнатами, уставленными тяжёлой старомодной мебелью. С некоторых пор владел им Джованни Покко ди Борнезе, граф, потомок корсиканского дворянина, получившего генеральский чин и титул на русской службе за участие в войнах с Наполеоном, который приходился ему кровным врагом. В этот день кроме самого графа Джованни здесь собрались не менее колоритные личности. До февраля 1934 года все они являлись членами правой монархической организации «Аксьон франсэз» – «Французское действие», и после известных событий с негодованием покинули её ряды.
События как всегда начались с грандиозного скандала. Некий выходец из России, еврей-аферист Александр Стависский, он же Серж Александер, которого многие звали просто Сашей, скупил по дешёвке чуть ли не всю Французскую республику. «Симпатичная каналья» Сашок Стависский брал кредиты, подрисовывал нули в чеках, торговал кокаином, собирал средства на постройку фешенебельных жилых кварталов в Марселе, печатал фальшивые банкноты, раскручивал в Париже кабаре – по совместительству подпольное казино… Отметился он также в Стамбуле, Афинах, Будапеште. Он откупался от полицейских и прокуроров и покупал прочих чиновников. В Орлеане и Байоне в муниципальных ломбардах, эмитирующих ценные бумаги, он заложил фальшивые бриллианты, после чего выкупил облигации венгерского Аграрного фонда номиналом во сколько-то сотен миллионов золотых крон. Он мог позволить себе купить их по сильно завышенному курсу, поскольку расплатился орлеанскими и байонскими бонами. Затем он создал «Автономную кассу международных расчётов», обеспеченную венгерскими бумагами. «Касса» выпускала свои облигации и с благословения Министерства финансов размещала их во французских государственных компаниях. Одним словом, Саша был тем самым аферистом, про которых говорят, что на них пробы негде ставить. Когда ревизоры казны наконец очнулись и рухнуло всё это нагромождение пирамид, оказалось, что так или иначе замараны все. Саша-Серж бежал в Швейцарию и некоторое время скрывался в уютном шале с видом на Монблан, но был выслежен, обложен и то ли застрелен, то ли застрелился сам. Что никоим образом не предотвратило скандала и последовавшего за ним бунта.
Париж буквально взорвался яростью. Впоследствии это назвали фашистским путчем, но 6 февраля 1934 года на штурм Бурбонского дворца, где заседал парламент, плечом к плечу шли и «Боевые кресты» де ля Рока, и «Аксьон франсэз», и социалисты, и коммунисты. Лозунги были «Похороним Стависского в Пантеоне!» и «На фонари всех депутатов и мерзавцев!» Тысячи бывших фронтовиков, отстоявших Францию в мясорубках Марны, Вердена, Соммы и Пашендаля, – как оказалось, ради процветания продажных тварей в щегольских цилиндрах и фраках, с благообразными бородками и розетками Почётного легиона, – рвались с пляс де ля Конкорд через мосты, сминая заслоны конной и пешей полиции. Как и три года спустя, потеряв голову, полиция стала стрелять…
Но Республику спасла всё же не стрельба, а нерешительность верхушки «Аксьон франсэз» и призывы полковника де ля Рока к своим молодчикам «соблюдать законность». К тому же правые и левые в последующие дни передрались меж собой.
«Секретный комитет революционного действия», созданный в пику «Французскому действию», презрительно поименованному «Французским бездействием», возглавил бывший инженер-судостроитель, морской офицер-артиллерист в отставке, участник мировой войны, кавалер Почётного легиона Эжен Делонель. С лёгкой руки какого-то журналиста раскольников из «Аксьон» прозвали «кагулярами», – от «ля кагуль» – колпак, капюшон. Словно играя в заговорщиков из дешёвого романа, кагуляры во время своих сборищ скрывали лица колпаками с прорезями для глаз на манер ку-клукс-клановцев. На самом деле они имели довольно смутное понятие о конспирации, и Сюртэ многое было известно об этом «тайном» обществе. Правда, в отличие от прочих правых они иногда успешно вычисляли полицейских информаторов в своей среде и жестоко с ними расправлялись. Но, тем не менее, только широкий либерализм высших властей республики мешал в один момент прихлопнуть эту тёплую компанию.
Эжен Делонель и его правая рука Жан Филонкль по прозвищу «Убийца» были одними из немногих, кто находился на действительно нелегальном положении. Помимо них лидерами «Действия» числились вышеупомянутый граф ди Борнезе и ещё двое отставников – генерал авиации, асс мировой войны Леон Дюссенье и восьмидесятилетний герой Марны маршал Франции Филипп д’Эспере. Последний с его обширными связями в военных кругах нужен был особенно. Но старик, видимо не досыта напившийся кровушки в мировую войну, долго упрямился и требовал доказать, что очередное «Действие» взаправду намерено действовать, а не отсиживаться. Доказывать взялся Филонкль, вполне оправдывавший своё жуткое прозвище. Это он вёл «королевских молодчиков» 6 февраля и, подавая соратникам пример, укороченным штык-ножом резал сухожилия полицейским лошадям. Спустя два года тем же штыком он порезал лидера социалистов Леона Блюма, будущего главу кабинета министров. С ангельской внешностью херувима, белокурый, он был виртуозом ножа! Чтобы доказать маршалу серьёзность своих намерений, кагуль приговорил к смерти советского представителя и по совместительству масона тридцать третьего градуса посвящения Дмитрия Навашина, работавшего в Париже по линии Наркомфина и вроде бы решившего стать невозвращенцем. Ранним утром 25 января 1937 года Убийца ударом штыка завалил Навашина в Булонском лесу, где тот выгуливал своих собак. Убийцу не нашли, да и не больно искали. В Москве как раз начался очередной процесс над шпионами-вредителями, подсудимыми в числе прочих были хорошие знакомые убитого Георгий Пятаков и Григорий Сокольников, так что все решили, что Навашин приговорён Сталиным и казнён агентами НКВД. Это подтвердил даже Троцкий из мексиканского далёка, заявив, что покойный «слишком много знал».
…Пройдя по общему чердаку, в отличие от многих других парижских чердаков лишённому мансард, Кристман спустился во владения графа Джованни. Молчаливый сопровождающий провёл его сначала в маленькую комнату, где находились ещё три человека. Двое из них были людьми Кристмана, которые накануне вечером проверили помещения на отсутствие прослушки и провели в них ночь. В смежной комнате, или скорее небольшом зале, как и повсюду во дворце были выцветшие штофные обои и деревянные панели понизу на стенах, окна, забранные частым ромбическим переплётом, и резной деревянный потолок с мощными выступающими балками перекрытия. Помимо этого – малый джентльменский набор состоятельного домовладельца: картины разных стилей, бронзовые канделябры и часы на каминной полке… За массивным круглым столом на неудобных стульях с прямыми высокими спинками восседали подобно легендарным рыцарям главы тайного общества. Сегодня они были без колпаков.
Нездоровое одутловатое лицо Делонеля ничего не выражало. Убийца Филонкль лучился ангельской кротостью. Генерал Дюссенье сосредоточенно наслаждался сигарой. Д’Эспере и Покко ди Борнезе, казалось, олицетворяли собой аристократическую спесь. Да, будет трудновато, подумал Кристман. Он сразу решил взять быка за рога и поднять планку на максимальную высоту.
– Господа! По поручению моего руководства…
– Прежде всего, кого конкретно вы представляете? – надменным тоном перебил ди Борнезе.
– Я полагал, это вам известно… Начальника службы безопасности и полиции группенфюрера Рейнгарда Гейдриха и рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
– И насколько авторитетны эти люди? – иронически осведомился граф. Смутно представляя себе расклад сил в высшем руководстве Германии, он, сам того не зная, попал в больное место. Гиммлер и возглавляемые им охранные структуры партии только лишь начали выходить из под опеки начальника «партийной канцелярии» Рудольфа Гесса. К тому же предстояла долгая и тяжёлая борьба с армейскими генералами за влияние на фюрера. Тем не менее ответ Кристмана прозвучал уверенно.
– Влияние рейхсфюрера огромно и постоянно растёт. Имея в своём подчинении военизированные формирования СС, тайную и уголовную полицию, а также службу безопасности, включающую в себя зарубежную разведку, резидентом которой я являюсь, рейхсфюрер с недавних пор напрямую вхож к господину рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру. Поддержка СС, господа, является тем самым рычагом, который позволит вам добиться успеха в вашем благородном деле, я уверен!
– Хм… Нелегко бывает разобраться в структуре специальных служб, особенно чужих, – заметил отставной маршал. Кристман был с ним абсолютно согласен. Во Франции, например, существовало два «Дозьен бюро»: «Второе бюро» генштаба – военная разведка и контрразведка, и «Второе бюро» Сюртэ насьональ – контрразведка и тайная полиция. Более того, название обрело какую-то загадочную международную популярность и «Вторые бюро» стали плодиться в других странах. Это иногда порождало путаницу в донесениях.
– Итак, что же конкретно предлагаете вы и ваше руководство? – спросил Делонель. Он скрывал беспокойство, последнее время его обуревавшее. После удачного старта кагуль вступил в полосу кризиса. Два прошедших года перепуганные денежные мешки, хозяева всемирно известных металлургических, автомобильных, текстильных и парфюмерных предприятий, делали щедрые пожертвования на организацию, в которой видели самую действенную защиту от красной опасности. Первое время штаб тайного общества даже базировался в офисе фирмы л’Ореаль Эжена Шуллера. Но победивший в мае 1936 года Народный фронт оказался на поверку не таким уж страшным. Грозно выглядевшие поначалу лозунги экспроприаций и национализаций забалтывались, красная опасность размывалась на глазах и поток пожертвований постепенно оскудел. Оружия было уже закуплено более чем достаточно, однако ряды организации росли далеко не так быстро, как хотелось бы Делонелю. Несмотря на усилия Дюссенье, а потом и д’Эспере взаимопонимание с военными никак не налаживалось. Итальянцы тоже осторожничали с финансовой поддержкой, отдавая предпочтение легальным партиям – Французской Социальной де ля Рока, созданной им после официального запрета «Боевых крестов», и Французской Народной красного ренегата Дорио. Появившийся вдруг контакт с резидентом СД мог сулить выход из наметившегося тупика.
– Мы предлагаем обоюдовыгодное сотрудничество, – с пафосом произнёс Кристман. – Сотрудничество и содействие в самом широком смысле слова, от финансовой помощи до прямой военной.
Он знал, что, обещая военную помощь, превышает свои полномочия, но надеялся убедить Гейдриха предложить Гиммлеру, а через него и фюреру рискованную комбинацию, сулящую огромный выигрыш. Кристман был болезненно честолюбив и рвался подобно молодому хищному зверю решать грубой силой вопросы мировой политики. Плох, чёрт возьми, тот солдат, который…
– Что вы понимаете под прямой военной помощью? – несколько ошарашено спросил маршал д’Эспере.
– Если ваша организация возьмётся хотя бы на сутки парализовать управление французскими войсками, в первую очередь – гарнизонами на линии Мажино, германский Вермахт будет готов оказать вам весьма действенную поддержку в деле захвата власти, – дерзко глядя в выцветшие старческие глаза, отчеканил Кристман.
Ему показалось, что челюсть маршала готова со стуком упасть на стол.
– Молодой человек! Вы, кажется, полагаете, что здесь собрались предатели Франции?
– Отнюдь, ваше превосходительство! Я полагаю, что здесь собрались её патриоты… Будем откровенны, господа. Неужели вы думаете, что страна в её нынешнем состоянии способна без посторонней помощи противостоять красной опасности? И готова единодушно поддержать решительных людей вроде вас? А опасность вполне реальна, несмотря на слабость прокоммунистического правительства, согласитесь!
Разумеется, с этим все присутствующие были согласны. Более того, если бы красной опасности не существовало, её следовало бы выдумать. Кристман был неплохо информирован о положении в стране. Нижние чины армии и городской пролетариат как всегда настроены были в пользу левых. Офицерский корпус, генералитет и буржуазия, а также землевладельцы, несмотря на некоторую воцарившуюся в последнее время эйфорию и скептицизм в отношении коммунистической угрозы, в принципе были бы рады любой сильной руке. Особый оптимизм внушали высшие промышленно-финансовые круги – пресловутые «двести семейств» Франции. Прежде всего, они были намертво повязаны с крупной германской буржуазией. Львиная доля зарубежных французских капиталовложений приходилась на германские концерны «ИГ Фарбениндустри» и «Металл-Гезельшафт». Более того, через «Объединённый европейский банк» стального короля Эжена Шнейдера французы и немцы контролировали чешские заводы «Шкода». Ещё один французский металлургический магнат – сенатор де Вендель – вообще владел заводами и рудниками в Саарской области и приграничных с Германией районах. У пролетариата нет отечества, сказал, кажется, еврей Маркс; у буржуазии видимо тоже, так что с этой стороны вообще никаких затруднений возникнуть не могло. Французские промышленники и банкиры считают фюрера новым Шарлеманем, спасителем Европы – от красной угрозы, разумеется.
– Нет, воистину наглость бошей беспредельна! – продолжал кипятиться старый маршал. – Да как вы смеете делать подобные предложения? У вас слишком короткая память! Я же, несмотря на свой почтенный возраст, не страдаю забывчивостью в отличие от некоторых, чёрт возьми! Если вам позволили ввести войска в Рейнскую область, то это ещё не значит, что вы лишились статуса побеждённой державы!
– Ваше превосходительство… – вкрадчиво начал Дюссенье.
– К чёрту! Либо мы договариваемся, что сами будем разбираться со своей швалью – ад майорем Галлиа глориам! – либо ноги моей здесь не будет!
– Если ваше превосходительство считает, – примирительно сказал Кристман, – что у «революционного действия» достаточно сил и оно пользуется широким авторитетом среди патриотов, мне остаётся только с уважением отнестись к этому мнению. В любом случае мы готовы оказать вашей организации ту поддержку, которую она запросит, и после вашей победы надеемся видеть в лице французов надёжных союзников по будущему крестовому походу против большевиков!
– Господи!! – вдруг страстно вскричал Филонкль, закатывая глаза, так что Кристман посмотрел на него с некоторой опаской. – Скажи, ради наступления царствия Твоего надо ли им всем перерезать глотки? Скажи – и я сделаю это!
– Господа, господа… – Делонель за неимением председательского колокольчика постучал по столу костяшками пальцев. – Мне кажется, некоторые из нас всё же слишком увлекаются. Будем терпеливы и внимательны друг к другу, и мы сумеем выработать план действий, устраивающий всех, в том числе – наших новых, не побоюсь этого слова, друзей…
11
Спустя три часа Кристман в халате, надетом на голое тело, расхаживал по спальне в апартаментах на набережной Анжу острова Сен-Луи. Раньше здесь был отель какого-то королевского генерал-интенданта, переделанный впоследствии под роскошные квартиры в стиле ампир с сохранёнными элементами барокко. В постели, отдыхая от любовных утех, возлежала с сигаретой в мундштуке хозяйка апартаментов испанская маркиза Изабель Эрреро, женщина редкой красоты, белокожая брюнетка с голубыми глазами. Она приобрела это уютное гнёздышко летом прошлого года вместе со всей обстановкой – мебелью, роялем, картинами, коврами, фарфором и бронзой. Королевский интендант был изрядным вором, об этом свидетельствовали размеры бывшего дворца, в частности высота потолков и окон. Кроме спальни в квартире были ещё кабинет, столовая и гостиная, служившая также будуаром и музыкальным салоном. Отдельная лестница с заставленной цветочными горшками площадкой вела с высоты второго этажа из спальни во внутренний дворик, где росли кусты сирени и ясень.
– Решается вопрос, кто будет контролировать этих людей, а следовательно, и всю Францию… – говорил Кристман, меряя шагами комнату от камина до двери на лестничную площадку и сдержанно жестикулируя. – Будем это мы или итальянцы – вот как стоит вопрос. Говоря «мы», я имею в виду не только Германию, но и Британию. В конце концов, история предоставляет редчайший шанс на объединение двух ветвей арийской расы, и единство намертво будет спаяно совместным военно-политическим триумфом. Франция сгнила в труху, и взять её можно голыми руками, энергично поддержав государственный переворот.
Лицо Изабель выражало умеренный скептицизм.
– Друг мой… Не кажется ли вам, что вы многовато на себя берёте и пытаетесь решать задачи, не входящие в сферу вашей компетенции? В конце концов, есть политики, и есть исполнители политической воли, вроде нас с вами.
– В ранце каждого солдата лежит маршальский жезл, – криво усмехнулся Кристман.
– На примере моей родины я могла убедиться, чем заканчиваются всякие энергичные перевороты…
– Вот именно, дорогая, вот именно! В Испании наша служба оказалась не на должной высоте. Мы думали, что достаточно поставлять фалангистам гранаты под видом картофеля, а следовало держать под контролем весь процесс!
– Конечно, ценнейшая информация, поступившая от вас, и ваши соображения будут доведены мной куда следует, но…
Стать агентом британской разведки прекрасную Изабель вынудили совершенно банальные обстоятельства. Её отец маркиз Эрреро успешно прожил целое состояние и скончался, оставив наследнице титул, кучу долгов и родовое поместье в провинции Арагон с обветшалым замком и сменявшими друг друга вороватыми управляющими. Правда, был ещё шикарный паласио* (*palacio (исп.) – дворец, особняк) в Мадриде с коллекцией старинного оружия, гобеленов, картин и всем прочим, но он относился к наследственному майорату, в состав которого входили также фамильные драгоценности, хранившиеся в банковском сейфе. Маркиза могла извлекать их оттуда с ведома и разрешения адвоката, специально приставленного следить за сохранностью всего этого имущества, завещанного предками для поддержания блеска и достоинства старинного рода и ни при каких обстоятельствах не подлежащего продаже или иной передаче в другие руки. В общем, средств на жизнь остро не хватало. Пришлось выходить замуж за пожилого каталонского богатея, промышленника-фабриканта, которому лестно было породниться с испанскими грандами. По условиям брачного контракта он заплатил долги. Наконец-то Изабель смогла позволить себе модные туалеты, новенькую «Испано-Сюизу», ни о чём не думать и наслаждаться жизнью в окружении молодых поклонников. Но счастье было недолгим. Когда в 1929 году за океаном разразился биржевой крах и экономический кризис, быстро перекинувшийся в Европу, супруг прогорел. Да так, что от его состояния осталась только чёрная дыра с обугленными краями. От огорчения он заболел и вскоре скончался. Изабель опять пришлось заботиться самой об удовлетворении своих всё возраставших потребностей, содержании дворца и замка и управлении поместьем.
Тут-то и подцепил прекрасную маркизу лихой баронет Килби, будучи проездом в Мадриде по делам службы. В дальнейшем «Сикрет интеллидженс» не поскупилась на содержание испанской аристократки, быстро убедившись, что польза для Империи от её услуг неизмеримо превосходит затраты…
В 1931 году в Испании случилась бескровная революция. Король Альфонсо XIII из рода Бурбонов испанских бежал за границу. Страна стала республикой. Кортесы* (*испанский парламент) приняли либеральную конституцию и народ наконец-то ощутил дыхание свободы. Подстрекаемые анархистами городские гопники стали громить монастыри и скопом насиловать монахинь, обращая их в «невест революции». Вскоре проклятые безбожники затеяли земельную реформу, и хотя речь шла пока об изъятии «излишков» дворянских угодий, по всему чувствовалось, что лиха беда начало. Прославленный победами в Марокко бравый генерал Санхурхо попытался свергнуть нечестивцев и вернуть престол его величеству, но «санхурхиада» закончилась позорным провалом. Боевой генерал оказался никудышным заговорщиком. Премьер-министр Асанья, не вынимая сигары изо рта, наблюдал с дворцового балкона за перестрелкой в центре столицы… Годом позже на выборах победили правые республиканцы и остановили было богомерзкие реформы, но анархисты с социалистами подняли бунт в Каталонии, Астурии и самом Мадриде. У правительства хватило решимости подавить мятеж, однако вместо того, чтобы воспользоваться этим для окончательного восстановления порядка, безумные демократы вновь назначили выборы. И левый сброд опять вернулся к власти.
Страна потихоньку сползала к полной анархии. Вновь повсюду вспыхнули эпидемией церковные погромы. В городах бастовали рабочие, официанты, таксисты, домашняя прислуга, даже тореадоры. Правые стреляли в левых, левые стреляли в правых. Похороны погибших превращались в демонстрации, которые перерастали в побоища. Дрались даже на кладбищах, чего раньше даже в страшном сне не могло привидеться… Поместье и так приносило маркизе больше хлопот, чем доходов, а тут ещё мужики принялись захватывать землю. Состоятельные люди лихорадочно переводили деньги в иностранные банки, обесценивая песету, и уезжали сами. По морю и по суше бежали из страны аристократы, банкиры, промышленники, князья церкви, журналисты, оперные певцы, кокотки… Мадрид пустел на глазах. Дальше так жить было невыносимо, и в июле 1936 года, незадолго до очередной попытки военного переворота и начала гражданской войны, маркиза Эрреро собрала чемоданы и тоже тронулась по направлению к французской границе.
Единственной пользой, которую принесла революция, стала отмена замшелого королевского закона о наследственном майорате, а потому всё ценное из особняка давно было распродано. Фамильные драгоценности маркиза везла с собой в саквояже. Недвижимость, увы, пришлось бросить на произвол судьбы.
В Париже маркизу ожидал тот искренний и радушный приём, который столица Франции всегда оказывает людям с деньгами. Тихий остров Сен-Луи, отделённый протоком Сены от соседнего Сите с его Дворцом правосудия, собором Нотр-Дам, вечной суетой и толпами туристов, стал её пристанищем. От времён Людовика Святого до мушкетёров тишину поросшего ивами, частично заболоченного Сен-Луи и вовсе нарушало лишь коровье мычание да иногда звон шпаг дуэлянтов, но потом парижане сообразили, что место в самом сердце столицы пропадает зря. С середины семнадцатого века островок стал усиленно застраиваться и быстро превратился в аристократический район. Впоследствии его облюбовала также и состоятельная парижская богема (нищая ютилась на Монмартре). В общем, местечко было вполне комильфо и соответствовало запросам Изабель.
Маркиза восстановила прерванную было связь со своими кормильцами и продолжила успешно трудиться во славу Империи и для собственного процветания. Килби, равно как и его шеф, статс-секретарь «Сикрет интеллидженс», отнеслись с пониманием к её самовольному отъезду, к тому же в Испании использовать Изабель в её коронном амплуа светской львицы представлялось совершенно невозможным – на территории республики светская жизнь вообще была ликвидирована как явление, а по другую сторону фронта каудильо тоже строил подданных в одну шеренгу, реквизировал золото, валюту и насаждал аскетизм. Французская же столица кипела страстями, играла подобно шампанскому, и прекрасная маркиза была там как рыба в воде. Ну а появление в Париже Клауса Кристмана, завербованного ещё год назад, дало новый импульс её деятельности и открыло новые перспективы.
Докурив сигарету, Изабель встала с постели во всём блеске своей наготы и неторопливо накинула полупрозрачный пеньюар. Она была начисто лишена стеснительности и прочих женских комплексов. Кристман знал, что женщина в разведке – шлюха по определению, но в поведении маркизы во время соитий прослеживалось нечто большее, – черты нимфоманки, сам процесс явно доставлял ей повышенное удовольствие. Кристман не прочь был повторить то, что происходило между ними десять минут назад, и двинулся было в наступление, но Изабель мягко увернулась.
– Идёмте пить кофе, Клаус.
