Хроники любви провинциальной. Том 2. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь

Нет хуже – быть трезвым в чужом пиру, но дирижерская рука Ларика только трижды дала отмашку на «принять». Ларик считал, что и этого много, хотя голоса зазвучали свободнее, но уж чересчур, пожалуй, разливисто. «Вот так и спиваются, но терять сегодня тут нечего, ничерта не понимают эти «кресложопые» – бухтел он про себя. Иной раз Ларик боялся, что не «соберёт» своих, разбежавшихся, беспечно, казалось, расплескавшихся в этой реке музыки парней. Но выучка сказывалась, и всё проходило, как по маслу. Концовки были «мужскими», как любил говорить Леон. Сам Ларик только пригублял, помятуя о своём коньячном позоре. Наконец все гости отяжелели от выпитого и особенно от съеденного.

– Ну всё, все в бассейн, спинки тереть. Хватит жрать-то. Пиво нам к бассейну! – приказал Самгин «вышколенному».

– Разумеется, будет исполнено.

– Только что под козырёк не взял, – подумал Ларик.

– Ну, а вам специальное приглашение, что ли, надо? Простыни вам там принесли, идите, тоже в конкурсе участвовать будете.

– В каком конкурсе? – Ларик ничего такого не предполагал.

– А увидите. Не задерживайте, без вас не начнём.

Вокруг бассейна все столпились с обернутыми ниже пояса телами. Одинаковые простыни всех уравняли. И жилистые, привычные к труду фигуры «казаков» выгодно отличались от местных упругими, крепкими мышцами на руках и ногах. Широкие развернутые плечи и перехваченные в талии постоянной работой тела смотрелись явно выигрышнее. Правда, загар у них был деревенский. Полосатый, клочкастый. Никто в деревне о загаре никогда и не думал. Что подгорело на солнце, то и темнело потом всю зиму. От футболок и маек светились полоски на плечах и предплечьях, а ноги и вовсе были белыми, как и задницы, которые от комаров и пыли тщательно прятались в штаны. А у местных загар был цивильным. И ноги, и спина, и руки, и тяжелеющие животики, и ягодицы – ровно темнели, загоревшие под искусственным кварцем, и под южным солнцем санаториев для спецсотрудников.

– В воду, в воду все, скидывай с себя все тряпки! И плавки тоже! Нечего тут пляж устраивать! Снимайте, снимайте свои кальсоны, – махнул мужикам рукой Самгин, и они нехотя стянули с себя и плавки, увидев, что и все остальные лезут в бассейн голяком Командовать было, похоже, второй натурой Самгина. Этот бассейн был мелким, так, чтобы сидеть в воде можно было погрузившись до подбородка. – Сейчас нам лучшее блюдо подадут, вот и посмотрим, кто тут у нас король? – все местные заржали, погружаясь в воду. Из боковых дверей бассейна вышло десятка два девушек в купальниках и с сияющими улыбками на лицах, они тоже прыгнули в бассейн, обдав шутливо брызгами тех, кто оказался рядом.

– Ну? Нормально? По одной на двоих?

– Нормально. Куда торопиться-то? – раздались отовсюду голоса мужиков. Среди «казаков» тоже оказалось несколько весёлых красавиц.

– Ну, что, мальчики? С кого начнём?

– Чо начнете-то? – испуганно спросил Тимоха, панически боявшийся и одетых-то деревенских баб, которые его за такую трусость тотчас на смех поднимали.

– Как что? Массаж расслабляющий. Давайте с вас и начнем?

Тимоха хотел было выскочить из бассейна, но вовремя вспомнил, что он только волосы на теле имеет из одежды, а больше – совсем ничего.

– Не-не. С другого кого начинайте, чо с меня-то? – отнекивался Тимоха, но было уже поздно. Две красавицы взяли его за руки и стали разминать ему пальцы рук, отчего их так у него скрючило, что он вдруг испугался, что не сможет совсем играть на гармошке. Потом они перешли к его стопам, которых женская рука ни разу даже во сне Тимохином не касалась. Потом ему промассировали плечи и шею, потом спину. Иногда глаза Тимохи совсем вылезали из орбит, давая понять, что проворные руки массируют ему в воде не только спину, руки и ноги.

Пока Тимоха лихорадочно прикидывал, как бы ему выскочить и до спасительной простыни добраться, девицы перешли к следующему клиенту. Это был Андрюха Строгин. Ларик с любопытством наблюдал, как его друг будет вести себя в такой ситуации, а то советовать-то «всегда готов!»…

А Андрюха вел себя так, словно он каждую неделю только и делал, что такой массаж принимал:

– Во-во, тут ещё помассируй, затекать что-то начинает. Ага, хорошо, и бедро повыше чуток. Ага, чувствуешь, мышца напряжена?

– Чувствую, чувствую. Напряжена. Я потом отдельно тебя помассирую, весёлый ты мой.

Ларик решил, что не поддастся на уловки этих прошмондовок. Слыхал о таком там, на юге. Чего и кого там только не было. Кто за чем туда ездил. И все находили там желаемое.

– Ты очень зажат, расслабься, я тебя не съем, красавчик. А то меня съедят, что не отработала, как следует. Тебе ещё петь да петь сегодня. Может, потом встретимся?

–Занят буду, – Ларик буркнул совсем не вежливо.

– Ой, какие мы серьёзные. Ну, ничего, многие так в первый раз. Привыкнешь. Мы, если и кусаем, то очень сладко, вот так, – и девица укусила его за ухо весьма чувствительно.

– Эй, ты, поосторожней!

– Да ничего. Скажешь своей, что о ветку поцарапался, – девушка явно разозлилась на сухого и жесткого парня.

«Казаков» всех массировали, а они лежали в основном на животах, облокотившись на края бассейна, и кто терпел, кто делал вид, что он и не такое видал. А кто-то тоскливо думал, что же дома теперь будет, если какой-нибудь из них, козлов этих, дружков деревенских, проболтается?! Хотя всем известно, что вот в чём-в чём, а в этих вопросах солидарность у мужиков – обычно выше всяких похвал, потому что земля – она круглая

– Ну всё? Всех обслужили красавицы? Кому добавки? – Самгин был подозрительно благодушен. Ларик оглядел его приближенных, те загадочно ухмылялись. Знали что-то.

– А теперь, на счёт «три» дружно все встали! Кто не встанет – того эти барышни первым уволокут.

– Домассируют, – раздался дружный смешок в рядах свиты.

– Раз, два, три! – Самгин сам проворно встал из воды. За ним торопливо поспешили все. «Казаки», не понимая в чём подвох, не торопясь, но тоже последовали примеру бывалых. Вставали, инстинктивно прикрыв руками «срам».

На минуту воцарилось молчание. Все с любопытством осматривались, кто друг на друга, а «свита» внимательно смотрела на руки новичков. Смех возник почти сразу. Сначала, не очень громкий, «давившийся». Потом почти все заржали, громко и беззлобно. Кроме Ванятки и Тимохи.

Этим было не до смеха. Прикрыть, всё, что хотелось бы прикрыть, ни у того, ни у другого не было никакой возможности просто. Даже их, больших и широких, привыкших к тяжелому труду, рук никак не хватало для прикрытия.

– Ну, что ж. Короли выбраны. Можно, конечно, и угол замерить, но на первый раз опустим такие мелочи. Давайте, девушки, наградите уже чемпионов, – Самгин был явно доволен.

Девицы бойко впорхнули в бассейн, окружив несчастных Тимоху и Ванятку, и что-то там на них надевали в толпе. Потом выпрыгнули из бассейна с хохотом и визгами. Оба «короля» были одеты в красные атласные трусы, а на головах у них были венки из сосновых веток, торчавших, как рога у коровы.

– Ну, командир, разреши им пригубить из кубка, – обратился Самгин к Ларику.

– Только соку если.

– Ну, соку, так соку, наливайте соку, девушки, и угощайте героев, – все затаив дыхание смотрели, как девицы снова обступили Ванятку и Тимоху.

– Какое-то тут западло, ей Богу, зуб даю, – проговорил Строгин, сложив руки на груди, он и Роман стояли рядом спокойные, как Аполлоны. Быть королями им не угрожало, от слова «совсем», как будто каждый день на нудистском пляже ошивались.

– Черт, как они так себя держать могут? – удивился про себя Ларик, слегка прикрываясь на всякий случай.

«Короли» выпили соку, девицы, визжа, разбежались от них в разные стороны с хохотом, и тут все грохнули от смеха. На глазах у публики, красные атласные трусы расползались по переднему шву, обнажая то, что неоспоримо опять подтвердило присвоенный королевский титул. У Ванятки и у Тимохи аж глаза покраснели вместе с ушами и гармонировали с трусами. Остальные только догадывались, что этим двоим там, в толпе полуголых баб, пришлось вынести.

– Однако! Шуточки тут у вас, – Ларик искоса взглянул на Самгина, который не отходил от него ни на шаг.

– Нормально. Так выдержка проверяется. Безошибочно. У тебя же нет красных трусов? Все в равных условиях, обижаться не на кого, да и незачем. Тоже суметь так надо, – Самгин прыснул в кулак. – А знаешь, деревня нас, городских обходит, пожалуй. На свежем-то молочке. Смотри, как мои денщики присмирели, а ваши хоть бы хны, как будто всегда так трусы выигрывают, – городские, и вправду, с безразличными лицами вылезали из бассейна и кутались в простыни.

Как бы смешно и нелепо это не выглядело, но среди «казаков» общинный дух повысился, и как бы там ни было, а «наша-то взяла». Не торопясь они ловко выскакивали молодецки из бассейна, рискуя поскользнуться на мраморном полу, одобрительно хлопали своих героев по спине, давая понять, что морально поддерживают их всячески.

После бассейна некоторые из «свиты» пошли в баню, а некоторые куда-то исчезли. Хористы, обмотавшись простынями, сидели плотной кучкой, боясь, что поодиночке эти наглые русалки их выловят и куда-нибудь уволокут. Но Самгин был великодушен.

– Эй, казачки, давайте в парилку первыми, наддайте там парку, а потом в бассейн. Не бойтесь, тут воду проверяют, обеззараживают, да и девки все здоровые, – Самгин не торопился в парилку, лениво полощась в голубоватой воде бассейна. – А ты иди сюда, Илларион. Там места не так много, не Сандуны. Потом сходим, парильщик придёт, попарит, как следует.

Пришлось Ларику присоединиться к Самгину.

– Нравится мне, как ты с людьми управляешься. Без тебя даже вилку не берут. Это почему? Материально держишь, или другой интерес есть?

– Другой.

– И какой же это?

– Идейный.

– То есть? Везде идеи сдают позиции, а у тебя идея шишку держит?

– Так, ведь, смотря какая идея.

– И какая же это у тебя идея? – Самгин смотрел на него с саркастической ухмылкой.

– Да не у меня. У всех них, у нас, то есть. Идея, что не следует забывать то, что с кровью нам досталось. Ну, всем нам. Народу. И конкретно нам, берлушовцам. В Берлушах, это посёлок наш, – пояснил Ларик, на что Самгин только нетерпеливо головой мотнул: «знаю, мол» – в основном же казаки раньше жили. Крайняя к башкирам деревня, потом село стало.

– А какая разница, деревня или село?

– В селе церковь есть, в деревне нет, – спокойно пояснил Ларик.

– И что?

– Да ничего. Особый там уклад жизни был. Старики ещё помнят. Да и сохранилось кое-что. Даже одежда некоторая. Фуражки. Ногайки. Маленьким был, несколько сабель помню мальчишки показывали, отцы в подпольях прятали. Прадедовы ещё. Ржавые, а сохраняли. А кончики-то точеные.

– Что значит – кончики?

– Так казаки всю саблю никогда не точили. Ни к чему это. Только на треть. Рубали же только кончиком, легонько, под углом, чтобы поглубже вошло. Насмерть. А всем палашом рубанешь, он в кости и застрянет, – Ларик оглядывался вокруг. Здесь, когда все были в одинаковом прикиде, как-то сразу резче проявлялось, кто и что из себя представляет. Человек превращался в лицо, простыню и позу.

– А это, между прочим, холодное оружие, запрещенное к хранению, – значительно вставил Самгин, чтобы хоть что-то ответить, прикрыть свою неосведомленность в делах сугубо мужицких.

– Так это когда было-то? Да и не в этом дело. Рассказы, истории разные, фотографии живут ещё. Ну и песни. Я музыкант, мне это очень интересно. Народное многоголосие – уникальная манера пения. Вот вам же нравится, раз пригласили сюда?

– Так кому это не понравится! Я слыхал, вас везде приглашают?

– Да. Есть такое дело. Но скоро лавочка закроется.

– А это ещё почему?

– Посевная в разгаре, я их еле уговорил, ну из-за гонорара согласились, конечно, деньги всем нужны. Потом сенокос, потом обработка пойдёт, силос, потом уборка. И пары ещё пахать. Не управляются. И техники не хватает. Раньше с эмтээсами проще было, централизовано. Сейчас стонут парни. Надо всё своё.

– Так своё-то лучше, Своё – оно и есть своё.

– Так сначала денег надо заработать, чтобы своё-то купить. Кредиты душат, говорят. Я только передаю, что слышу. Я в этом мало смыслю, честно говоря. Вон у наших поспрошайте, если интересно. Тут все от баранки, да от рычагов.

– Нет, с ними потом, при случае. Вон, кстати, парильщик пришёл, сейчас он их отжарит по-быстрому, по короткой программе, потом и мы пойдём. Так я не понял, а у тебя в таком случае, какие планы личные, если всё это только на энтузиазме держится?

– Да нет у меня никаких особых планов. – Ларик скучающе оглянул зал, который почти обезлюдел. – В институт попробую, потом… потом женюсь, наверное. Оркестр детский поднимать да поднимать ещё. Хор детский. Ну так… помаленьку.

– И интересно это тебе?

– А что нет-то? Не хуже любого другого дела. Вам же нравится? – опять спросил Ларик усмехаясь.

– А чем раньше занимался? – не отвечая на вопрос, продолжал расспрашивать Самгин

– Служил. На крейсере. Училище до того закончил. Ну и тут, в Берлушах. Всё.

– То есть, если мужики захотят, вернее не захотят, то хор развалится?

– Да. Если не захотят, то развалится.

Самгин молчал, о чём-то думая. Из парилки с криками и смехом стали выскакивать красные от жара мужики и, скинув простыни, бросаться в воду, погружаясь на дно красными раками.

– Ладно, пойдём, парилка разогрелась, наверное. Сначала-то холодновато бывает, а сейчас сразу в пот так кинет, аж холодеешь, – Самгин передернулся. – Ты любишь париться?

– На голодный желудок люблю. А так нет.

– Чо? Переел что ли?

– Ну, вроде как,… жирновато тут у вас. Пища непривычная.

– То-то вы ковырялись все в тарелках.

– Так, не то что, как есть, не знают, и что это такое вообще – не знают, и я не знаю, как эти устрицы-креветки называются. Не привычные мы, я же говорю. У нас картошечка всё больше с молоком да котлетами магазинными, если привезут вдруг, своё-то мясо только по холоду появляется. Или яйца. Яйца свои у всех, салат какой-нибудь зелёный с редиской и огурцами. Помидоры не всегда вызревать успевают, в основном на печке доходят. Лёгкая у нас пища по сравнению с вашей. Здоровая.

– То есть, ты своей жизнью доволен?

– Вполне.

Жар в парилке с непривычки показался свирепым, аж дыхание перехватило, и глаза сами собой прикрылись.

– И сколько тут сегодня? – Самгин, морщась, полез на второй полок, отхлебнув ещё из бутылки, прихваченной с собой.

– Семьдесят, – ответил парильщик, сухой и крепкий телом парень в войлочной шапке, навроде киргизской, обмотанный короткой простыней ниже пояса. Он готовил веники, что-то разглядывая и выбирая, пробуя рукой.

– Сойдёт за третий сорт, подскажи там, чтобы ко второму заходу подняли малость, градусов на пять.

– Скажу. С кого начинать будем? – парень явно не церемонился с клиентами.

– С него вон и начинай. Я отдохну пока, пот погоняю, – Самгин развалился на белой свежей простыне, которую расстелил на полке парильщик.

– Ну, давай, служивый, – панибратски обратился парень к Ларику, – ляг и расслабься, забудь и про жену, и про любовницу, сейчас тело в покое, дух безмятежен должен быть. Иначе толку – «пшик, да маленько», будет.

Ларик, привыкнув дышать раскалённым воздухом, тоже уже лежал на высоком полке, типа стола, куда молча указал ему банщик. Веники прошлись над телом, почти не касаясь его, только жар стал почему-то сильнее, тело закололо тысячами тонких иголочек. Не сказать, что ощущение Ларику понравилось. Потом банщик стал проворно махать вениками над ним, как бы нагнетая жар сверху, стало ещё горячее, Ларик вдруг ощутил, как в местах, где кололись тысячи иголочек, раскрылось что-то и по спине, бокам, плечам проступил пот, потом он потек ручейками и по рукам, и по пальцам. Сразу стало прохладнее. Лицо просто было залито потом. Простыня, прижатая им на минуту ко лбу и глазам, стала мокрая тотчас.

– Это сколько же из меня воды выйдет? – спросил Ларик.

– А сколько надо, столько и выйдет. Если больше закажете, больше выжмем. Вы молчите лучше, я сам по коже вижу, когда хватит, не высушу больше, чем надо.

– Ты доверься. Он знает дело, – Самгин наблюдал, как Ларик ёжился под невесомыми прикосновениями раскалённых веников. Ларику казалось, что тело у него становится всё легче и легче, всё больше и больше, как надувающийся шарик. Пот тек непрекращающимися ручейками по всему телу.

– Вот, теперь мышцы ваши помнём, – в воздухе приятно и свежо запахло каким-то маслом, которое парильщик налил себе на руки из маленькой тёмной бутылочки.

Руки парня оказались на редкость сильными и мягкими, ухватистыми и ласковыми. Они прошлись по спине, плечам, ногам, разглаживая и привыкая к телу. Это было настоящее блаженство. До того Ларик ни разу не испытывал массажа на себе. После поглаживаний, началось разминание всех мышц по порядку, потом жесткие похлопывания, которые, казалось, выбивали из тела остающуюся жидкость и напряжение, тело захотело спать. Ларик закрыл глаза.

– Вы за двоих заплатили по полной, а за тех только за веник. А остальные как?

– Остальные? А если никто не заплатил, так и не переживай. Пусть они за тобой ходят. Завтра точно все придут. Кто не вмещается в график, посылай всех на*ер. Им сказано было, что ты сегодня работаешь. А они баб предпочли, вот и хорошо, не торопись. Нам сегодня на весь вечер на двоих тебя хватит. Или ты подкалымить ещё хотел?

– Да нет, наколымился за эти дни. Отдыхать буду, а то вся соль из меня вышла, только на вас и хватит.

– Ну и лады. Пойдёшь, отдохнешь, тебе там приготовили всё, как всегда. За стол приходи, послушать этого, – Самгин ткнул в бок почти уснувшего Ларика. – Ишь разморился. Ну что, живой он?

– Да, этот живой долго будет, одарила мать-её-природа. Сухожилия, как резинка тугая, мышцы – молотобойцем запросто работать может, хоть с виду и тощий. Не тощий он, просто тонкий и жилистый. Такие долго не устают. Ты где служил, музыкант?

– На крейсере, морская пехота, десант. Слыхал?

– Слыхал.

– А ты где служил?

– Да где я только не служил. И всё по баням, – Самгин и парень захохотали, как знающие нечто, что другим знать не положено. – Давай отдыхай, во второй раз я тебе кости промну, связки растяну малость, зарядкой-то перестал заниматься? Оно и видно, сразу дрябнет. Ладно, сегодня немножко поправим. Лежи, только не пережарься с непривычки.

– Ну что, Илья Сидорович? Вышел ваш коньячок? Вы так себе точно сосуды когда-нибудь посадите. Не буду я вас сегодня жарить, просто помассирую малость. Боюсь. На той неделе один откинулся прямо во время массажа. Это нам надо?

– Ты спец, ты и отвечай. Я полежал, давление вроде в норме.

– Я рисковать не буду. Сказал только массаж лёгкий – значит массаж лёгкий. Или другого вызывайте.

– Ты чего? Я же ничего, просто сказал…

– Ладно, расслабьтесь, голову ко мне лицом, чтобы видел, знаю я вас… – ворчливо прохрипел парень, начиная разминать с маслом покрытую уже приличным слоем жира спину Самгина.

В парилке стоял жар и тишина, только парильщик тяжело дышал, нежно массируя мышцы Самгину.

–Ты не спишь, часом? – Самгин поудобнее повернул голову к Ларику.

– Нет. Балдею. После такого даже не знаю, как петь получится?

– Не переживай. Получится. Нам спешить некуда. Тебя предупреждали, что на всю ночь у вас ангажемент?

– Предупреждали, только про парилку не предупреждали. И про бассейн тоже. Деморализовали вы моих мужиков.

– Да ни х*ра им не будет. Какой это мужик с горя повесился, свою красоту бабам показав? Это у них обоих, может, соловьиная песня была?

– Ну-ну! Соловьиная будет, если по пьяни кто-нибудь не расколется. Вот тогда уж будет им песня и соловьиная, и лебединая, и матерная, и сковородкой. Ещё и кликуху приклеят такую, что не отмажешься. Народ-то у нас – талантливый. Поэтичный.

– Эт-т точно, талантливый. Вот смотрю на тебя и себя вспоминаю. Такой же был. Поэзия, ети её мать, музыка-хумузыка, то-сё. Фигня это для жизни. Сколько не играл, не пыжился, а на носки шелковые заработать не мог, всё на жратву да на учёбу уходило. Потом завод. Самодеятельность. Любовь-морковь. Квартиры ждать несколько лет, общага с вонючими вёдрами в коридоре, это ещё счастье, что вообще получил угол свой. Беляши на солидоле.

– Ну, все так поначалу…

– Не знаешь, – не говори. Не все! – Самгин откинул простыню с лица и повернулся к парильщику, разминавшему ему икры ног. – Ладно, хватить меня мять, не девка, иди, свободен. Дай нам тут отдохнуть вдвоём, скажи, чтобы никого не пускали, пока не выйдем.

– Не заморитесь?

– Да иди ты на х*й. Не заморимся

– Я минут через десять приду проверить, – не обращая ни малейшего внимания на ругань и ворчание Самгина, проговорил парильщик и вышел, поставив веники в бочку с кипятком.

– Придёшь, придёшь, – садясь и переворачиваясь на спину, проворчал вслед ему Самгин. – И был я точно такой же, как ты. Война только закончилась, не участвовал, но отслужил. В институт поступил, в сельскохозяйственный, он тогда один у нас здесь был, на заочный. Подрабатывал, подпевал, играл и артиста из себя строил. Стихи писал. Мелодии. На гитаре брякал. А вот теперь ты мне слух услаждаешь. За бабло. Во-о-от! – как-то удовлетворённо и добродушно продышал Самгин, поглаживая себе круглый животик.

В принципе он очень неплохо выглядел для своих сорока пяти. Лицо выражало ту уверенность и силу, которая в мужчине ценится больше красоты. Да и черты лица у него были крупными, чистыми.

–Наверное, красивым был, – подумал Ларик глядя на раскрасневшегося, обливающегося потом Самгина. И руки у того были сильными, и бёдра ещё упругие. Голова была добротно туго и упрямо приделана к телу. Сало только начало нарастать на боках и животе. – А Леон при всём при том гораздо моложе выглядит, подтянутым и пружинисто-вальяжным а, ведь, они одногодки почти. И рядом с Настей он смотрится не так уж и старо… Интересно, а она это тоже видит, или, правда, только за дяденьку хорошего его принимает? – заглянула вдруг в голову непрошенная мысль и раздражила Ларика. Он почти не слушал этого «сивуча», как окрестил Самгина про себя Ларик….

– …и что? Думаешь, это – искусство? – вплыл в сознание хрипловатый голос. В этот момент в дверь заглянула одна из девиц, которая ни на минуту не отходила от Самгина в бассейне. Она было явно на особом положении, не участвовала в общей толкотне .– Брысь отсюда! Позову – тогда придёшь! – властно прикрикнул на неё Самгин, девица с обиженным лицом исчезла, прикрыв двери.

– Вот это – искусство! – Самгин ткнул пальцем в сторону исчезнувшей девицы. – Это и здоровье, это и самооценка твоя. Кстати, ты сходи. Я ей ждать тебя приказал. – Самгин усмехнулся. – Попробуй блюдо с барского стола. Стоит того. Я на неё хренову тучу рваных трачу. Тряпки, массажи.

– Я думал, это твоя любовь, чистая и непорочная, – вдруг перейдя на «ты» усмехнулся Ларик, Самгин только зыркнул на него, то ли с усмешкой, то ли восхищаясь нахальством.

– Ох*ел ты, что ли? – лениво промямлил Самгин. – А вот, что на «ты» перешел – уважаю. Мужики, когда они все в том, в чём мать родила, в принципе не должны ни перед кем голову сгибать. Ты не гнёшь. Вижу. Раньше солдаты с полководцами на «ты» были. Тогда были мужики. И били всех подряд. А сейчас… А-а-а! Говорить неохота.

А эта бл*ть такое умеет… просто… ну сам увидишь,… пока я добрый… – Самгин говорил медленно, явно о чём-то думал. Потом продолжил, задумчиво и обыденно как-то: «У меня жена есть. Семья. Хорошая семья. Дружно живём. От жены многое зависит. Да всё от неё зависит, как ни крути. Правду говорят, что жена – шея. А у меня она не просто шея – пропуск в верхний эшелон. Думаешь, я сам «допелся» до члена Бюро обкома? Щас! Как же! Ждали меня тут. Я в доме культуры работал, всё старался к искусству поближе быть, дурачок молодой. Отец её по указке своей жены на меня внимание обратил на каком-то концерте. Не помню уже. Мотался, как и ты, подражал всяким, чо-то своё изобретал, навроде джаза. Но с этим не выступал, конечно, сразу бы объявили антисоциальным элементом. Всё больше лирику гнал. Вот и догнался. Дочка их на меня запала. Ну, молодой, красавЕц с кудрявыми патлами, в парусиновых туфлях белых, в парусиновом костюме. Все дела. Они нас критиковали, а дочки ихние на нас западали, – Самгин замолчал.

Ларик не перебивал, соображая, с чего бы этот член Бюро обкома перед ним , первым встречным фактически, так выё*ывается. Такие пить умеют, на этом у них все дела делаются, и язык за зубами держать уж точно умеют. Леон не раз заикался о привычках этих людей, где-то, когда-то он однозначно бывал накоротке с такими. Как ни молод и прост был Ларик, но уже издалека слышал и чувствовал, какой перед ним встречный стоит. И Леона Ларик «чувствовал» всегда тоже.

– Не поверишь, – Самгин перешел почти на шепот, – у меня девок было,… вагон и маленькая тележка, сами в объятия падали. Любую мог выбрать. Была одна,… только одна такая и была. Не упала. Учились вместе. Характер свой против моего поставила. Ну, так и осталась со своим характером. Умная, весёлая, красивая, уверенная, – всё воспитывала меня: «Не разбрасывайся, займись серьёзно сначала чем-то одним. Тебе много дано, много и спросится.» – Самгин говорил, явно ёрничая, передразнивая ту, не упавшую в его объятия. – Так замуж и не вышла, дура, простроила из себя принцессу. В институте преподаёт. Годы её не берут, всё, как в двадцать пять выглядит. Доктор наук, и за границей была не раз, и страну всю объехала. Иногда встречаемся на каких-нибудь заседаниях. Смотрит. Со своей ухмылочкой! Королева, сука гордая! – раздраженно проговорил Самгин и снова замолчал. Потом продолжил не торопясь, как бы оценивая то, что пережил когда-то .