скачать книгу бесплатно
Сияло вечернее июльское солнце, и целовались мы не где-то там у подъезда в провинциальной подворотне, а в Таврическом саду.
И я не почувствовала вообще ничего.
Только зарегистрировала это так, где-то внутри. Вот я, в новых джинсах, целуюсь с петербургским хипстером под сияющим солнцем, как всегда и мечтала. И вот он перестал меня целовать, но по-прежнему аккуратно держит моё лицо в своих руках, как это всегда делают главные герои романтических лент.
– Мне просто дико нравится с тобой общаться, – тихо сказал он, – мы как-то так сразу и хорошо совпали. А это, уж поверь мне, происходит совсем не так часто, как тебе кажется.
За последнюю неделю я услышала нечто подобное уже в третий раз.
– Да, – ответила я. – Не так уж и часто.
Глава 5
У Юры был режим, но странный. Обычно он вставал где-то в три часа дня, ошалело бродил по квартире ещё пару часов, пытаясь окончательно проснуться, и уже к вечеру садился в своё министерское кресло, чтобы проработать всю ночь и под утро лечь спать.
Так как скоро ему уже надо было уезжать на учёбу, Юра решил, что нужно постепенно переходить на график обычных людей, которые днём работают, а ночью спят.
Получалось не очень.
Я зашла к нему на обед – в этот раз я даже принесла с собой свою еду – и увидела помятого и ошарашенного Юру, чьи биологические часы ещё сильнее засбоили от моего сбивчивого рассказа про выходные.
– А почему ты валялась именно в Таврическом? – уточнил Юра. – Это же колыбель российского парламентаризма. Там бродит призрак Пуришкевича. А ты валялась. И где ты валялась? На лужку?
– На лужку, – подтвердила я, – на чужом свитере. Но как-то он меня пугает.
– Пуришкевич?
– Да какой Пуришкевич! Мой новый знакомый!
– А что он? Атакует?
– Ну вроде того. Пишет пронзительные сообщения о том, что не может даже работать и всё время думает обо мне.
– Не верь, – Юра забрал чайный пакетик и понёс его в мусорку. – Пройдёт неделя, и он тебя забудет, это всё гормоны.
– Ну, может, и да, но я говорю, мол, ты преувеличиваешь мою прекрасность, а он: дело же не только в прекрасности, а в том, что мы как-то так хорошо и сразу совпали и уж поверь мне, это происходит вовсе не так часто, как тебе кажется.
– О да, – он в очередной раз рассеянно потёр глаза, – так все говорят. Но вот в моём случае я нисколько не лицемерю, мне и правда с тобой хорошо. Ты мила, тебя можно обнять. И у тебя трусы.
– Кстати, про них – я час назад обнаружила, что с утра была такая сонная, что надела их задом наперёд, – поделилась я.
– И отлично! Это сглаз от лешего. Теперь тебя не похитит лесной дух!
Я посмотрела на Юру с некоторой тревогой:
– Мне кажется, тебе всё-таки надо больше высыпаться.
На прощание мы договорились, что раз уж меня, кажется, не похитит леший, то на выходных похитит Юра. Его мама снова собиралась уехать, и я могла бы задержаться у него больше, чем на вечер.
Уже в офисе я обнаружила, что за всеми этими лешими и Пуришкевичами совсем забыла подарить открытку. Как только я увидела её в петербургском книжном, то сразу поняла, что Юра – единственный человек, кто мог бы получить её логично и заслуженно.
Там был нарисован котик с палкой колбасы и надписью «Защити докторскую».
***
Юра называл меня «мой прощальный подарок от России».
Лучшее, что было в наших отношениях – изначальное принятие неизбежного конца, и потому полное отсутствие каких-либо обязательств.
Понятно ведь было, что он уедет писать докторскую, будет ходить на званые ужины в костюме, проводить целые дни в библиотеке, а я останусь здесь и продолжу быть обычной провинциалкой. Когда мы познакомились, до его отъезда оставалось три месяца, и лучшее, что мы могли сделать – наплевать на все социальные конвенции, не заботиться о морали, а просто выжимать удовольствие из этого внезапного, не особо к месту, знакомства.
Я не могла требовать, чтобы мы срочно, тут же завязали Серьёзные Отношения – и это было прекрасно, потому что как только начинаются серьёзные отношения, сразу же начинаются и бесконечные их выяснения. Юра же не имел никакого морального права обижаться, что сегодня я вдруг выбираю ночевать не с ним, не мог ревновать меня ко всем моим катерно-петербургским историям. Он уезжал, а я оставалась, он получал взлёт карьеры, а я – только хилую призрачную надежду хоть как-то наладить свою жизнь – в основном, посредством других.
Сейчас бы, наверное, это можно было назвать полиаморией, с той лишь разницей, что это Юра знал про все остальные мои варианты для налаживания жизни, а вот они про него – нет.
Поэтому я называла это «странным периодом моей жизни».
Официальной версией для окружающих было, что мы – просто друзья, и что ввязываться во что-то более глобальное было бы глупо и неосторожно, и что я же не дурочка вообще, а мне просто очень нравится с ним болтать, и он интересный, и что мне как раз не хватало харизматичного академика в моей будущей повести.
В неофициальную версию был мало кто посвящен, но все они сходились во мнении – это и правда очень глупо, а с фразы «Мы не встречаемся, а просто отлично проводим время» обычно в итоге и начинаются Серьёзные Отношения. И все, все говорили: «Смотри только не влюбись!». Как будто после этого вокруг меня бы мог появиться какой-то защитный магический экран, непробиваемый для романтического флёра, пирожных и сладкоголосых песен.
В те недели мы бесконечно повторяли друг другу – хорошо, что всё это ничего не значит, что мы просто тусим вместе, пока есть возможность; а вот начни бы мы вдруг что-то большее, как точно бы всё вдруг испортилось, и начались бы предъявы и мы бы возненавидели друг друга.
– Мы бы точно друг друга потом возненавидели, – говорил Юра.
И я отвечала:
– Хорошо, что мы друг друга так и не возненавидим.
Это были идеальные не-отношения. Лучшие из возможных.
В тот вечер я осталась у него – теперь уже запланированно, с пижамой, щёткой и раствором для линз.
В борьбе за нормальный режим дня Юра беспощадно проигрывал, и, когда я уснула, он сел за перевод статьи.
Среди ночи я проснулась с колотящимся сердцем и резко села, заскрипев выпирающими пружинами, плохо различая Юрин силуэт на фоне мерцающего монитора.
– Мне приснился страшный сон, – тихо сказала я.
Он тут же встал со своего кресла и лёг рядом со мной.
– Что тебе приснилось? – спросил он и обнял меня.
– Не помню…
– Ну и неважно. Спи. Я здесь.
И он обнял меня крепче.
И когда я уже почти уснула, я вдруг подумала…
Но я уснула.
***
Запись от 14.08.2016
Вчера я съела творожный сыр и начала немножко умирать. Так что пол вечера историк поил меня лекарствами, носил мне водичку и пел песни (включая пронзительную дурацкую песню «Арии», которую пел 10 лет назад в институте).
Я прихожу иногда к нему на обед, остаюсь на ночь и полюбила проводить у него выходные, потому что тут полная тишина, безмятежность и спокойствие.
Я только ем, пью чай, валяюсь в кровати, разговариваю, слушаю его лекции и читаю книжки. И говорю «спой, птичка!». И поздно вечером мы выходим гулять на набережную, а потом возвращаемся и пьем чай.
Это лучшие мои квазиотношения за все последние годы.
Когда он уедет, мне будет очень плохо.
Так что это все ужасно и глупо.
Но пока я читаю книжку, а он переводит статью про Сахалин.
А до этого он болтал по скайпу с кузеном, а я бессовестно слушала.
В общем, у нас косплей семьи в условиях минимального времени: я приехала на такси и позвонила со словами «я дома». Так нельзя. Да и мне постоянно приходится себе напоминать, что несмотря на вот эту идиллию, все равно потом бы нам все наскучило и мы бы возненавидели друг друга. И я спрашиваю – неужели мы бы и правда друг друга возненавидели? А он говорит – конечно, да.
Но пока что мы целый день сегодня провалились в кровати и только к вечеру выбрались на набережную погреться на солнце.
И мне вот хочется этого глупого семейного симулякра.
Запись от 20.08.2016
Тем временем, я провела у Юры три ночи подряд, с трудом увезла от него всего вещи и с еще более трудом уехала сама, и теперь должна вроде как заниматься своими делами, но мне ничего особо и не хочется.
Я уже миллиард лет не ночевала у мужчин, так что это все очень странно воспринимается.
Он уже определился с жильем в Оксфорде, будет жить в комнате в старом купеческом доме недалеко от Темзы (так что вчера днем он мирно дремал рядом, а я хотела воткнуть ему в горло карандаш)
Но пока что и его отъезд – элемент идиллии, и мы обсуждаем, как я буду писать ему письма, а он будет слать мне книги и шоколадки, и на Новый год он собирается приехать, и пока что, разумеется, нам кажется, что мы оба будем друг по другу безумно скучать (ладно, мне так кажется, а у него отлично получается оставаться сдержанным).
Все это вызвало у меня диссонанс и кризис, так что я выдаю тексты в диких масштабах, проглатываю книги одну за другой и абсолютно не вижу своего будущего.
В моем воспаленном сознании то появляются идеи переехать в Петербург, то хочется тоже поехать учиться заграницу, и все мы понимаем, что делать ничего я не буду.
И я даже не хочу думать о том моменте, когда историк уедет, и уже придумываю, чем себя занять, чтобы не затосковать совсем от его отсутствия, но может оно и лучше, что все просто закончится и можно ничего не планировать.
Даже не помню, когда такое было – чтобы я не строила ни про кого планы
То есть, конечно, поехать посмотреть Оксфорд – это круто, но это не особо глобальный план, и все мы понимаем, что вообще-то историк уедет и забудет о моем существовании.
А я внезапно рассиропилась и упиваюсь своими трагическими любовными чувствами, и мне нравится быть у него дома, отвлекать от научной работы, обниматься и то, как он выкидывает каждый раз чайный пакетик, и нравится с ним гулять, и уж можно не уточнять про то, как мне нравятся все вещи, которые он со мной делает и которые при этом говорит.
А тут все это бах и исчезнет.
И все говорят, что я уже скоро найду кого-нибудь еще, а я, как маленькая Аляска, уверена, что лучше уже не будет.
Я не боюсь ляпнуть что-то не то, и он тоже, и мы несем всякий бред, и он говорит, что я похожа на свеклу.
И от этого очень грустно отказываться.
И мне каждый раз очень обидно, что у нас было так мало времени.
У меня сейчас просто такое сокрушительное ощущение, что вот он уедет, и весь мой мир рухнет, и краски потускнеют, и огни погаснут, и мне ничего без него будет не нужно, и после него никакой жизни у меня уже не будет – это, конечно, полная ерунда, но жить с этим все равно почему-то тяжело.
Поэтому иногда, к своему стыду, я не выдерживаю и начинаю просить меня забрать по одному и тому же сценарию.
– Юра, забери меня
– Ну куда я тебя сейчас заберу?
– Ну не сейчас, а года через два.
– Ты же понимаешь, что я не могу ничего обещать.
– А мне нравится думать, что ты меня заберешь.
– Ну конечно я хотел бы тебя забрать.
Продолжается глупая сказка про белого бычка.
***
Переводчик:
я понял, чем мне нравятся твои истории. мои просто как фотографии. а у тебя – развитие сюжета, драматическая арка, всё как положено!
Вы:
ты, кстати, так и не рассказал свою историю про Тарантино
Переводчик:
аа! ну короче, я ехал на автобусе из Атланты в Новый Орлеан (под the house of the rising sun и cotton fields back home) я был единственным белым на весь автобус, включая водителя, большинство ехало в Mobile, Alabama, это не те места, где снимали True Detective, но очень похоже. и рядом две темнокожие тётки смотрели на dvd-плеере Джанго и громко ржали над всеми этими нигер через слово. и я такой О_О
Вы:
)) как прекрасно
Переводчик:
