скачать книгу бесплатно
вот и всё. эпизод не заканчивается, драматической арки нет. поэтому я и не пишу)
Вы:
ну тогда в конце должна быть просто какая-то мысль типа «и теперь я каждый раз вспоминаю, об этом, когда…". или «и я задумался, а потом понял…»
Переводчик:
есть Нюанс. такие вещи можно себе позволять, если ты – Кэрри Брэдшоу, ну или просто девушка-колумнистка. а не мущина с бородой
Вы:
хотела бы я быть колумнисткой. а на деле я человек, который уже даже не понимает, какой сегодня день недели
Переводчик:
это я тебе голову вскружил, да?)
Вы:
ох уж эти самоуверенные мальчики: D
Переводчик:
и скромные девочки! ты, кстати, говорила, что какой-то супер девочково-хипстерский журнал хотела посмотреть, может, тебе купить?
Вы:
да перестань, сама приеду и куплю! чего тебе ещё из-за меня заморачиваться
Переводчик:
я хочу сделать тебе приятное. и скорее бы ты уже приехала! я уже даже соседу про тебя рассказал. и вообще уже очень очень хочу, чтобы всё повторилось снова
Переводчик:
и в главный штаб скоро привозят «Олимпию» Мане!
Вы:
класс! но я мейнстримная телочка, которой больше нравится Моне
Переводчик:
you are truly the best mix of smart and sexy.
***
– Кстати, я рассказал о тебе кузену, – признался Юра. Я в очередной раз осталась у него, и мы снова лежали на одной из его кроватей.
– Кузену? А двоюродный брат – это как бы недостаточно аристократично? – спросила я.
– А что, Витя очень даже аристократичный! У него вот лошадь есть.
– Лошадь?!
– Да, – кивнул он, – она живёт на конюшне, вкусно кушает, и у неё свой тренер.
Тем летом мне везло на владельцев неочевидной собственности – катеров, лошадей и будущих докторских степеней.
– И да, хотя он мне и двоюродный, но гораздо ближе, чем мой родной. То есть, сводный, ну ты поняла, – у его отца был сын от первого брака, на дюжину лет старше Юры.
– И вы росли вместе?
– Ну, проводили столько времени, сколько получалось, они же жил не здесь, в Коломне. Но на лето вот нас обоих увозили к бабушке. И когда надо было разъезжаться по домам и расставаться, мы плакали. Не всегда, конечно, – уточнил он, – лет до восьми.
– Вы похожи?
Он помолчал.
– Внешне – я бы не сказал, хотя мамы у нас довольно похожи. Может, немного. Но в остальном – да, очень! Вите тоже нравятся тролли, Толкин, древние легенды. Ну и в целом мы всегда на одной волне. Думаю, он для меня вообще самый близкий человек.
Вот так Юра начал рассказывать обо мне родственникам. На этом, собственно, он и закончил.
Вообще-то я всегда была именно такой девочкой, которую можно было безболезненно знакомить с родителями.
Привет, мама, это Саша, она работает в благотворительном фонде.
Да, из Пскова. Закончила иняз. Нет, в школе проработала всего год.
Мои родители в разводе. Да, как и все.
Валентина Васильевна, а ещё салатику положите?
Валентина Васильевна, кстати, была мамой мальчика, с которым я встречалась в университете. Двумя его лучшими чертами вообще была мама и идеальный пресс.
Ну и ещё он был очень заботливый.
Мне нравилось приходить к ним домой, потому что у них, как в семье Обломовых, был культ еды. Продуктов было настолько много, что в квартире нужны были сразу два холодильника. Моим любимым был тот, что стоял в коридоре – на его дверце всегда лежали десятка три шоколадок. Валентина Васильевна работала медсестрой в процедурном кабинете и каждый день превращала безболезненные инъекции в шоколадные плитки. В какой-то момент Валентина Васильевна уже начала называть меня «невесточкой», пошли разговоры о том, как после учёбы мы оба устроимся на работу, и надо будет покупать квартиру, и я почти воочию увидела два новых холодильника, которые мне придётся заполнять тоннами котлет. На годовщину Толик подарил мне духи под названием «Marry me», на которые наклеил бумажку с продолжением: «… someday».
А через неделю мы расстались.
Юрина мама была неуловимым и почти несуществующим призраком.
Конечно, по их дому было понятно, что здесь и правда живёт женщина – хотя бы потому, что в холодильнике всегда ждали салаты, супы и вареники, а в прихожей в несколько рядов стояли босоножки и туфли всех мастей. Я смотрела на эту обувь и пыталась понять, что Юрина мама за человек.
Саму её за все эти недели я так и не увидела. Будь я чуть более подозрительной, подумала бы, что вместо мамы у Юры есть жена.
Она, наверное, догадывалась о моём существовании – не так же просто сын всё время интересуется, когда конкретно она собирается ехать на дачу, и вряд ли он начал внезапно пользоваться кремом для тела и носить женскую пижаму – Юрина комната постепенно обрастала моими вещами.
Но приезжать мне можно было только строго после того, как уже уехала мама.
Официально меня не существовало. И в тех телефонных разговорах, которые Юра при мне вёл с мамой, он до последнего исключал меня из своего нарратива. Если она спрашивала, что он делает, то он отвечал, что работает, или читает, или отдыхает, отчитывался, что нашёл в холодильнике еду и поел, рассказывал о своих планах. В его репликах он как бы всегда был один.
Как раз тем летом мы по работе очень много ездили с собаками социального сопровождения, и среди волонтёров были девочка Марина и её собака – белоснежный шпиц Рио. У них был такой танцевальный номер: Рио показывал трюки, а Марина шагала в такт музыке, вместе они кружились, Рио прыгал, как заведённый, и кружился вокруг своей оси, и всё это под бодрую итальянскую песню с рефреном «Marina, Marina, Marina».
Я даже как-то посмотрела перевод, и первый куплет звучал так:
«Я влюбился в Марину —
Красивую брюнетку,
Но она не хочет знать о моей любви.
Что же мне сделать, чтобы завоевать её сердце?»
На этих словах Рио, маленькое пушистое облако, танцевал на задних лапах, радостно вытащив розовеющий язык.
Когда я узнала, что Юрину маму зовут Марина, первое, о чём я подумала, был этот летний забавный танец.
Но тут всё было совсем по-другому.
Если ко мне и собирались приблизиться, то только с очень холодным носом.
***
Это была уже высшая форма чувств – я пришла к Юре на выходные, хотя по техническим причинам он бы не смог со мной ничего сделать. О чём я даже честно предупредила. Представив, как приезжаю к нему с рюкзаком, полным вещей, захожу в квартиру опухшая и страдающая, а уже через пять минут он выставляет меня за порог, потому что зачем я тогда вообще нужна.
– Что за ерунда, – сказал он, – какая разница. Я просто хочу, чтобы ты приехала.
Так что я и говорю – это была высшая форма чувств.
Я подготовилась: с собой у меня была коробка шоколадного печенья, пачка прокладок размером с коробку печенья, пушистые носки и журнал «Космополитен».
– О господи, – отшатнулся Юра, – ты действительно будешь читать это здесь, рядом с книгами Академии наук?
Я зыркнула на него.
– Понял, понял, молчу. – Он уселся рядом и несколько минут смотрел, как я листаю страницы.
– А скажи-ка мне, Александра, – спросил он вдруг, когда я открыла очередной разворот. – Знаешь ли ты, в каком городе находилось французское собрание коллаборационистов во время Второй мировой?
– Что? – не поняла я. – Кого собрание?
– Коллаборационистов. Ты что, не знаешь про коллаборационистский режим маршала Петена?
Не знаю, от чего меня перекосило больше – от внезапной судороги где-то во внутренностях или от того, что я опять не знаю чего-то важного.
За неделю до этого я тоже оставалась у Юры, и:
– Даже если бы я сейчас захотел оторваться от тебя, – прошептал он куда-то мне в плечо, – я бы смог это сделать только путём дефенестрации.
От неожиданности с меня сошёл весь обычный соблазнительный морок, и я переспросила тем же тоном, каким что-то уточняют по рабочему телефону:
– Что-что?
– Дефенестрация, – повторил он и глянул так, как будто в его постели вдруг оказалась какая-то странная малознакомая женщина. Что в какой-то степени было правдой. – Акт выбрасывания кого-то из окна. Самая известная – это Пражская дефенестрация. Там религиозные фанатики ворвались в городскую ратушу и повыбрасывали дворян из окна.
И вот теперь снова.
– Может, я и знала, просто забыла?
– Давай напомню. Смотри, в 1940 году нацисты оккупировали часть Франции. Власть передали маршалу Петену, и правительство, которое вступило с немцами в сотрудничество, переехало из Парижа в другой город. Название этого города и дало название коллаборационистскому режиму. И город этот назывался…
Он вопросительно посмотрел на меня, а я так же посмотрела на него в ответ.
– Виши, дорогая моя. Это был город Виши.
Я опустила взгляд на свой журнал. На весь разворот там было написано: «Новая сыворотка Vichi Mineral».
У меня болел живот, несмотря на выпитую таблетку. Невозможно в полной мере описать это изуверское ощущение – как будто металлическая рука хватает тебя за внутренности, медленно сжимается и подленько тянет.
– В такие моменты я думаю, что было бы неплохо забеременеть, чтобы хотя бы на пару лет забыть про эти дурацкие пытки. Цена, конечно, высоковата, но серьёзно, вот сейчас мне… Ай… Это кажется не такой и безумной идеей.
– Это без меня.
– Что?
– Ну, беременеть. Ты же знаешь, мне это не нужно.
Разумеется, я прекрасно об этом знала – с первого же дня.
– Почему? – всё же спросила я.
– Ну потому. Не хочу капризулича. И вообще семью не хочу. Мне этого не надо. – повторил он.
Мне оставалось только накрыться одеялом с головой.
Наступила полночь – самый пик Юриной работы, он сидел за своим столом и работал над статьёй. Я пыталась читать очередную книжку, которая не могла меня толком увлечь.
– Я хочу сделать тебе подарок, – сказал вдруг Юра.
– Что, прямо сейчас?
Юра встал, подошёл к кровати, открыл тумбочку, достал оттуда небольшую коробку и попытался сдуть с неё слой пыли, копившуюся там, кажется, несколько лет.
– Вот, – так и не справившись с пылью, он протянул мне коробочку, – я пару лет назад был на конференции в Париже и купил почему-то два флакона. Один маме, а второй сам не знаю, зачем. Может, они тебе понравятся.
Это были Chanel Coco Mademoiselle – прямоугольный флакон из прозрачного глянцевого стекла, золотая полоска на крышке.
