скачать книгу бесплатно
– Все говорят. – Я быстро нахожусь с ответом. Возможно, даже слишком быстро.
– Кто, все? – Не отступает.
– Все в городе. Говорят, «Точку» выкупил столичный бизнесмен. Отсюда и популярность.
– А…
Взгляд Сашки тускнеет.
– А Герман этот, значит, из наших?
– Из наших.
– Ясно. Ни разу его не видела.
– Твоё счастье. Он любит обедать розовыми кроликами.
– Поперёк горла встану. Я костлявая.
– Ничего, Гера обсосёт.
Довольный скабрезной шуткой, Сашка хохочет и не замечает, как я едва не спотыкаюсь о собственные ноги.
Гера???
Гера???
Неужели, тот самый?!
Глава 13
Моя униформа – чёрное трикотажное платье с белым хлопковым воротником. Очень удобное, кстати. Воротник отстёгивается. Каждый вечер я ношу его домой стирать. Платье тоже, но перед выходным.
Воротничок потихоньку подсаживается и начинает натирать шею. Особенно, если вспотею. На кухне иногда бывает жарковато, но сегодняшняя ночь точно даст фору предыдущим.
Я нервничаю. Боюсь пропустить Геру. Боюсь, что Гера окажется не тем самым Герой. Даю зарок, что если это не тот самый Гера, уйду.
Чёрт с ним, с деньгами. Проживём. Пойду на завод, там всегда люди нужны. Да и вариант обращения в областную газету ещё не до конца мною отброшен. Найду голодного, хваткого до сенсаций журналиста, и покажем Сволочкову кузькину мать.
Рошанский перехватывает меня, когда я третий раз за ночь драю общий коридор.
– Иди наверх. Помоги Нуркан.
То, каким тоном он этого говорит, подразумевает, что я должна знать, кто такой Нуркан. Уточнить – дать повод для ненужных комментариев.
Я загоняю ведро и швабру в небольшую подсобку, которая служит у нас и складом, и комнатой отдыха, вытираю вспотевшие руки о платье, быстро переплетаю волосы и оттягиваю воротничок.
Жарко.
Через пару минут я узнаю, что Нуркан – это Шанель.
На мой вопрос охранник на этаже показывает на одну из дверей справа.
– Там.
Конечно, я стучу, а как иначе, удивляюсь, когда вижу Шанель, но быстро собираюсь.
– Ты чего тут? – спрашивает она недовольно.
– Артём Николаевич прислал помочь.
– Не нужна мне твоя помощь. Иди.
Нельзя мне уходить, точно не сегодня. Потому напираю:
– Может, в коридоре ещё раз пропылесосить?
– Не надо. Иди отсюдова.
Её «отсюдова» срабатывает для меня как красная тряпка.
– Рошанский сказал помочь, значит, буду помогать.
Я с силой толкаю дверь и под обалдевший взгляд Нуркан вхожу в кабинет.
Комнату.
Спальню.
Или сейчас так модно – кровать в кабинете?
К слову, стола я здесь не наблюдаю. Как и шкафов.
Есть кровать. Диван у противоположной стены. Небольшая барная стойка в огнях и хрустале. Тёмные стены и расправленная кровать криком кричат по какому назначению используется эта комната.
Я замираю на пороге, открыв рот, и прихожу в себя только когда слышу за спиной:
– Иди, говорю. Не надо тебе тут.
Меня поражает, как Нуркан говорит это. Оборачиваюсь и вместо злобы в раскосых глазах вижу тревогу.
– Иди, Таня.
Почти по-матерински. Настоятельно и с нажимом. И без обычного раздражения.
Мне как-то сразу перестаёт хотеться что-либо выяснять. Будто увидела не гостиничный номер – это же он, так? – а пыточную. Желание сбежать так сильно пульсирует в ногах, что я начинаю на месте приплясывать.
– Иди, – повторяет бывшая Шанель, и я понимаю, что больше никогда её так не назову. Даже про себя.
– Спасибо, – бормочу и стремглав выбегаю из комнаты.
Мне надо переварить то, что я сейчас увидела.
Стены давят. Запах клуба давит.
Тот сладкий дымок уже не кажется мне ванильным. Он пропах чем-то тяжёлым – тем, названия чего я ещё не знаю.
Мне двадцать два, и я девственница. Но я прекрасно представляю, что такое секс, знаю, как выглядит, но не знаю, как ощущается и пахнет. И вот, будучи совершенно неискушённой, я буквально прикасаюсь к нему.
Это комната для свиданий, не гостиничный номер.
Здесь не гостиница, а ночной клуб.
Люди здесь не живут, а проводят ночь.
Сколько их было на той кровати? Может, и Тор там был. И Гера. И Тимур.
Всё это время я в тайне надеялась, что бизнесмен, купивший «Точку» – Тимур Яворский. Он уехал из города десять лет назад и почему-то мне казалось, что в Москву, где вполне мог заняться клубным бизнесом.
Вполне мог заскучать по родине. Здесь же похоронены его родители и брат, уж раз-то в год он должен сюда приезжать. Лично я всегда хожу к родителям в день их рождения и в день смерти. Мама похоронена в восточной части кладбища, а папа – в общем мемориале жертв катастрофы, что на центральной аллее. Там же неподалёку могилы семьи бывшего районного главы.
У Яворских красивый памятник из чёрного гранита. Фотографий нет, только имена и даты. У постамента во встроенной ажурной вазе всегда живые цветы. Думаю, их кладут по распоряжению Тимура.
Каждый раз, навещая своих, я подхожу туда, чтобы посмотреть на них. Цветы всегда разные, но среди них обязательно есть две белых розы. Мне кажется, это специально для мамы. А ещё кажется, что Тимур сам их выбирает – думаю, даже живя в другом городе, это можно сделать. Интернет делает людей ближе.
Но сегодня мне хочется, чтобы Тимур Яворский оказался как можно дальше от нашего города. Как можно дальше от «Точки» и той комнаты.
Я отчаянно не хочу, чтобы он имел к ним отношения.
Не хочу, чтобы мой Гера оказался тем самым Германом.
Не хочу, чтобы Тор был завсегдатаем.
Не хочу, чтобы мои детские воспоминания сливались с пропахшим сексом комком чёрного постельного белья на полу возле растерзанной кровати. С тревогой в голосе Нуркан. С тем, от чего она, как оказалось, меня всё это время оберегала.
Но мне не везёт.
Глава 14
Страшно, но я ухожу подальше от соглядатаев, туда, где всего час-полтора назад переругивалась с Сашкой – к мусорным бакам. Сейчас я бы точно не отказалась от его компании.
Меня немного потряхивает – то ли от пережитого потрясения, то ли от холода. Жара больше нет, воротник не кусает. Курила бы, было бы чем занять руки, а так я зябко тру себя за предплечья и таращусь под ноги.
Пытаюсь разобраться, почему так прореагировала на увиденное, но в голове картинка комнаты и никаких связных мыслей. Отчего-то вспомнился Юлькин смех, когда она услышала парочку в женском туалете. Одно дело обжиматься в тесной кабинке, другое – на шёлковых простынях, постеленных специально.
Надеюсь, их выкидывают. Не используют же повторно?
Галогеновые фары прорезают темноту, выхватывая из неё выщербленные кирпичные стены и воду в лужах разбитого асфальта переулка.
Я по инерции отступаю в темноту, прячась от слепящего света и шума, издаваемым мощным мотором нескольких внедорожников, поворачивающих с Авиаторов.
Четыре чёрные машины.
Как тогда, у озера.
Первая доезжает до конца переулка. У служебного входа останавливается третья. Четвёртая становится боком, перегораживая въезд. Моторы не глушатся, двери не открываются ещё около минуты.
Я замираю в своём укрытии. Остальные, кто курил под лампочкой служебного входа, свинтили сразу при появлении первой машины. Я здесь одна. И четыре больших внедорожника.
Потом всё происходит очень быстро.
Пассажирские двери открываются будто по команде. Каждый из вышедших мужчин, одетых в одинаковые черные костюмы, проделывает одно и то же действие: быстро и цепко осматривает переулок. Удостоверившись осмотром, они подходят к задней пассажирской двери, открывают её и встают так, что рассмотреть, кто выходит, становится невозможно. Это точно мужчины, но вот сколько их – сказать затруднительно. Дверь в клуб распахивается почти одновременно. Рошанский делает это самолично и самолично же придерживает её перед заходящими.
Не сразу я замечаю, что один из «людей в чёрном» направляется ко мне. Машинально делаю шаг назад и впечатываюсь спиной в мусорный бак. Что-то острое царапает мне лопатки. Я сжимаю зубы, чтобы не вскрикнуть, и в этот момент ниша, в которой я стою, погружается во тьму: подошедший полностью закрывает собой свет.
– Дёрнешься, убью, – говорит он тихо, и я верю: действительно убьёт. И не поморщится. Потому быстро киваю, обозначив, что услышала и на всякий случай вжимаю голову в плечи.
– Что там у тебя, Бес?
– Бомжиха грёбаная.
– Артём Николаевич, я тебе обещал хрен твой педрический в глотку воткнуть, если не наведёшь порядок у заднего входа? Обещал. Ну, вот и спускай портки.
– Герман Александрович, ну что я могу поделать? Мусорные баки всегда привлекают внимание бездомных.
– Значит у тебя два выхода, дорогой: либо ставь сюда человека, чтобы их гонял, либо баки будут стоять в твоём кабинете. Всё просто.
– Слушаюсь, Герман Александрович.
– Бес, выкинь её оттуда.
Огромная лапища тянется к моему лицу. Я подаюсь назад и буквально насаживаюсь на тот самый царапающий спину штырь. Вскрикиваю от боли, и одновременно с этим меня хватают за волосы и начинают тащить вперёд. Звук рвущегося платья заглушает грубое ругательство:
– Иди сюда, сука.
Моему телу придают такое ускорение, что я не удерживаюсь на ногах и лечу прямо под колёса ближайшей машины.
Едва зажившие колени пронзает знакомая боль.
Слёзы брызжут из глаз одновременно с тем, как я начинаю чувствовать, что по спине течёт что-то липкое.
– Ебать, Бес, ты её порезал, что ли?
Удивление в голосе того, кто стоит надо мной, перевешивает презрение. Человек подходит ближе и появляется в поле моего затуманенного слезами зрения.
Я вижу красивые, идеально начищенные чёрные мужские ботинки и над ними тёмные же брюки. Поднять глаза выше нет никакой возможности – ни физической, ни душевной. Я не хочу узнавания ни с его, ни со своей стороны. Пусть лучше примут за бродягу, чем вот так…
Пронзительную тишину, в течении которой я слышу только свои всхлипы, нарушает голос Рошанского:
