Идеальные мужчины

– Да, Эмма была нужна, – согласился он.

– Ты приехал тогда из Москвы брошенный, одинокий, в сто раз несчастней, чем я – потерявшая ребенка. Но какой-то огонь горел у тебя внутри. Его зажгла Эмма.

– Как же ты меня понимала, Наташка! И как помогала всегда!

– То-то, – вернулась она к своей манере держать себя. В глазах ее невозможно было увидеть никаких следов пережитого чувства, только лицу еще не совсем вернулись краски. – Ты думал, я бесчувственная карьеристка? Или ты считал, что я всю жизнь буду любить только тебя? Та моя любовь умерла вместе с ребенком. А Сергею я очень благодарна, что он тогда поддержал меня. Я ведь всего-навсего женщина. И Эмме твоей благодарна за московские дни. Она всегда была очень душевным человеком.

– Не по отношению ко мне.

– Ты сам был виноват. Ты, кстати, сказал ей мою новость?

– Она очень обрадовалась за тебя.

– Она молодец! – сказала Наталья.

Олег засобирался домой.

Наталья пошла за ним в прихожую.

– Ты читал, что пишут о ней газеты? Ты не читал газет? – спросила она его, удивившись. – Ты что же, медведь, там и про Сидорова также есть статейка. Подожди. Я сейчас, -собрала она с журнального столика в комнате газеты и сложила в пакет: – Почитай на досуге.

– Поеду сейчас еще поработаю, мысль одна возникла, – рассеянно сказал Олег, принимая пакет.

Он мысленно уже стал удаляться от Натальи. Но она это понимала. Его мысли шли на каком-то ином уровне только ему доступного воображения и раскрашивались в разные цвета. Он уже готов был перенести их на холст.

– Смотри, осторожней на дороге, – бросила ему вслед Наталья и присела в прихожей у зеркала, вглядываясь в свое лицо.

Растревоженное прошлое не хотело отступать. Пальцы невольно теребили широкое старинное кольцо на среднем пальце.

Кто-то должен за все ответить, сказал Олег. Разве кто-то? И почему это должен быть ее ребенок? Как несправедлива жизнь!

Глава 13

Возвращаться памятью к тем дням ей было больно. Смерть мамы, тяжелая беременность, больницы, больницы… А потом – Олег и Эмма. Для неустоявшейся Натальиной жизни любовь Олега к Эмме была дополнительным ударом, ведь она носила его ребенка. И какие права на Олега могли быть у нелюбимой? У нее осталось только одно право – уйти.

Но, на удивление, с Эммой они подружились. Они много говорили, гуляли в больничном парке, если у Эммы было время, и Олег жутко ревновал свою подружку к Наталье. И Наталье это доставляло удовольствие, как и поначалу сознание того, что юная балерина не любит Олега. Эмма не казалась Наталье не красивой, не умной. Но, несмотря на свою взбалмошность, она была доброй. Приносила Наталье её любимые зеленые яблоки, журналы, книги и …новости об Олеге.

Два года после потери ребенка Наталья приезжала в Москву на обследование и встречалась с подругой, если та не была в отъезде. Каждый раз врачи давали надежду на новую беременность, но она не оправдывалась.

В тот день, когда она встретилась с Антоном Ивановичем Победимцевым, Эммы в Москве не было.

Билет домой удалось купить только на ночной поезд, и она, побродив по Третьяковке, посетив храм Василия Блаженного, зашла на телеграф, отправить телеграмму мужу. В абонентской книжке Москвы отыскала адрес и телефон Победимцева А.И., и не звоня, поехала на станцию Маяковского.

Внезапно принятое это решение теперь, в поезде метро, стало казаться сомнительным. Что она ему скажет? "Здравствуйте, я ваша дочка". – Смешно! Мерно гудели колеса, шипели двери, голос, объявляющий станции, успокаивал нервы.

Только перед самой смертью мама сообщила ей об отце, раньше на вопросы дочери Мария Петровна всегда отмалчивалась или сочиняла какие-то небылицы. Профессору теперь должно быть под восемьдесят. Есть у него дети? Внуки? Ведь он был женат.

Выйдя из метро, Наталья села в автобус, погруженная в свои мысли. "Нет, все же я должна с ним встретиться," убеждала она себя. Сладко раскинулись по московским дворикам летние душистые сумерки. Появились на улицах парочки. Припарковывались у подъездов машины. А Наталья все не решалась подняться в квартиру Победимцева. В окнах зажигались огни. И она, наконец, решилась.

Когда ей открыли дверь, она уже почти не волновалась. На пороге возник смешной, что-то жующий рыжий толстячок в длинном полосатом халате, одетом поверх рубашки и брюк. Неужели это и есть знаменитый профессор, ее отец?

– Здравствуйте, – поздоровалась она, не зная, что говорить дальше.

Старичок порозовел со свойственной всем рыжим особенностью и слегка закашлялся.

– Вы… Мария? – выдохнул он.

– Я из… – назвала она свой город. – Меня зовут Наталья. Наталья Павлова, – сказала она, удивляясь, что он назвал ее материным именем, значит, это действительно ее отец.

– Ваша мама – Мария Павлова? – удивленно, с волнением спросил он.

– Мария Петровна. Она умерла шесть лет назад.

– Умерла… О Господи, – огорчился он. – Я знал… подозревал о вашем существовании. Меня Антон Иванович зовут, – представился он.

– Антон… Иванович? – переспросила она.

– Вы ведь – Наталья Альбертовна? – с уверенностью спросил он. – Я брат вашего отца. Да вы проходите, проходите, – засуетился он, отступая. – Простите старика, как-то все очень неожиданно. Альберт умер еще в 2000 году.

Она прошла в темную прихожую, затем по узкому коридору в комнату.

– Так случилось, что не у него, не у меня детей не было. Господи, да что же я говорю. Вы садитесь, – волновался Антон Иванович. Проведя ее в комнату, убрал он какие-то тряпки и несколько обернутых материей картин с дивана. Наталья уселась в массивное низкое кресло.

В комнате было мрачновато, пыльно. Высокие шкафы доверху наполнены книгами. На стене висели картины, маски. Овальный стол на выгнутых ножках занимал всю комнату. Какие-то бюро, шкафчики загромождали проход.

– Сейчас я свет включу, – сказал Антон Иванович.

Оттого, что он включил свет, намного светлей не стало. Но Наталья смогла различить разностилевую старинную мебель, тяжелые тусклые подсвечники тонкой работы, картины в потрескавшихся рамках.

– У вас как в музее, – сказала она, с радостью заметив небольшой пейзаж Олега на стене.

– Я антиквар в прошлом. Это – вся моя жизнь. Не хочу ни с чем расставаться, – сказал он как-то грустно. – Вы отдохните с дороги. Сейчас чай будем пить. Я вам фотографии покажу, – опомнился он, но замешкался. – Вы очень похожи на свою маму, – присел в кресло напротив, волнуясь. – Вам должно быть сейчас лет… тридцать…? – спросил он, наморщив лоб. Сквозь редкие волосы на темени выступил пот.

– Тридцать три, – ответила она.

– Да,да, – кивнул он.

– Вы знали мою маму? – спросила Наталья заинтересованно.

– Знал, – кротко ответил он.

Какой он знал ее? Не усталой и больной, рано постаревшей и поседевшей, такой, какой ее знала Наталья, а другой. Была ли она другой? Наталья не помнит, чтобы мама много смеялась, чаще она была озабоченной.

– Марии было двадцать девять, когда я с ней познакомился. Она была красавицей. Тонкая, образованная. А Альберт был женат… Я любил вашу маму. Что уж теперь скрывать? – замолчал он. – Да,– стукнув себя по лбу, встрепенулся он.– Я же обещал вам показать фотографии. Ну, где же у меня ключ? – стал он рыться среди бумаг и писем на столе и в карманах халата.

Наталье было жалко его. И его. И маму. Может быть, будь Антон Иванович порешительней в свое время, их жизнь сложилась бы иначе. Какие же все-таки некоторые мужчины не решительные! Неужели им нравится одиночество!

– Одинокие мужчины стареют быстро, – ответил он на ее взгляд. – Это молодым кажется, что старость не наступит никогда. И никогда не придет смерть, – запнулся он, поняв, что сказал лишнее. – Простите, – пробормотал он извинение. Он наклонился с ключом к нижнему отделу шкафа. От усилий полы его халата распахнулись, пояс развязался, обнаружив круглый, обтянутый спортивными брюками, живот. Ключ никак не попадал в скважину. – Вот! – положил он перед Натальей толстый плюшевый альбом, сел, отпыхиваясь, на диван, скрипнувший под его весом пружинами. Подхватил поясом, спрятал живот в халат.

– Здесь вся наша жизнь, – открыв альбом почти в самом начале, сказал он: – Вот Альберт с золотой медалью в школе. – показал он. На фотографии был изображен высокий улыбчивый мальчик. На другой он же -уже повзрослевший серьезный молодой человек в очках.

– Здесь он со студентами, – пояснил Антон Иванович. Наталья жадно разглядывала фотографии отца.

– Он всегда был первым, всегда мне нужно было на него равняться. Старший сын, гордость родителей! – комментировал Антон Иванович. – А я прожил всю жизнь будто в тени его успехов. И мама с папой все ему отдали. И его жена…Вот она, кстати, – указав на миловидную блондинку, рядом с братом, пояснил он. – …Альберт любил женщин, а они любили его,– некстати вспомнил он. Наверно, если бы он не отдался целиком науке, он был бы счастлив в семейной жизни. А может быть, он и был счастлив. Его жена немного его пережила… – Вот снова они вместе, – указал он. На фотографии пожилые супруги были похожи друг на друга. – Вот только о вас он так и не узнал.. – огорчился Антон Иванович.

– А вот и ваша мама, – сказал он, взяв в руки черно-белый снимок советских времен. Снимок не был вклеен в альбом. Он просто лежал между страниц. – Узнаете свой город? Это старинная башня. Наталья похолодевшими руками взяла фотографию из рук Антона Ивановича. Ведь ее и мама держала в руках. На фотографии изображены были трое. Стройная черноволосая Маша счастливо смеялась в объектив. Моложавый Альберт Иванович деликатно поддерживал ее под локоть, другой рукой придерживая у плеча пиджак. Модно зачесав вьющиеся волосы на затылок, улыбался фотографу и тогда не в меру полный Антон.

Наталья старалась скрыть волнение. Что-то в отце смутно напоминало ей себя. Прямой взгляд темных глаз, овал лица, более тонкий, чем у матери. Мать всегда была круглолицей. Только волосы темные у Натальи – в мать и пухлые губы – ее, не отцовы.

– Там посмотрите дальше: есть еще фотографии, где одна Маша, и снова мы втроем. Теперь все фотографии: и мои, и Альберта – у меня. Я его единственный наследник, – пояснил он, неловко вставая, скрипнув пружинами. Замешкался, оглянулся: – Вы можете выбрать себе любую. Я пока приготовлю чай, – деликатно удалился Антон Иванович, почувствовав, что гостье необходимо побыть одной.

Листая чужой альбом, вместивший в себя трагические и счастливые моменты жизней, пересечение судеб, роковым образом касающихся ее, Наталье трудно было остаться спокойной.

Молодая мама… Почему у нее самой не было такой фотографии? Суетливый Антон Иванович – ее дядя. Сколько ему? Семьдесят? Почему не он, не отец – никто из них никогда не вспомнил о ее матери? Не подумал о Наталье?

Справившись с волнением и выпив чаю, Наталья завела разговор о картине Олега.

– Ведь он же ваш земляк. Вы с ним близко знакомы? – удивился Антон Иванович.

– Мы друзья, – ответила она.

– Вот как! – удивился он еще больше. – Как у него дела? Я часто читал о нем в газете.

– Готовится новая выставка в Москве.

– Вот молодец! Я, честно говоря, не ожидал, что Олег Дубов так высоко взлетит. Мне тоже довелось с ним пообщаться. Да что там, ведь Петр Моисеевич – дедушка Эммы – мой хороший знакомый.

– Как тесен оказывается мир! – засмеялась Наталья.

–Да, тесен,– подтвердил он.

– Не оставляйте меня, Наташа. У меня совсем не осталось родственников, а вы мне как дочь,– увидев, что она готовится уходить, сказал он. – Возьмите себе фотографии.

– Я возьму вот эту,– сказала Наталья, выбрав фотографию у башни.

Ей необходимо было спешить на поезд.

В свои приезды в Москву Наталья стала навещать Антона Ивановича. Между ними завязалась переписка.

– После всех что-то остается. А что останется после меня? – жаловался он на судьбу в одну из встреч.

–А ваша коллекция, этот стол, картины, посуда?

–Да,да… – рассеянно говорил он.– А ведь ты могла бы быть моей дочерью. Мы с твоей матерью даже однажды целовались,– глаза его подернулись дымкой, и морщины будто разгладились. – Она грустная тогда была. Альберт уехал в Москву на Новый год к жене. А я остался. Мы с ней гуляли всю ночь. Шел пушистый снег, как сейчас помню. У нее были белая шуба и белые сапожки. Она была похожа на Снегурочку. На площади стояла новогодняя елка.

– Там и сейчас украшают елку к Новому году, – вставила Наталья.

– Какая-то компания угостила нас шампанским, и почему-то нас приняли за влюбленных и заставили целоваться, – молодо и озорно засмеялся Антон Иванович, вздрагивая брюшком. – Мне было очень хорошо тогда. Я готов был перевернуть весь мир ради нее… Но когда вернулся Альберт, она отдалилась от меня еще больше.

– Почему вы потом не приехали к ней? – спросила –таки Наталья.

– Я приезжал. Но, увидев ее с коляской, решил, что она вышла замуж. Она выглядела счастливой. А я всегда был толстым, рыжим, закомплексованным.

– А что Вам рассказывал о маме брат, то есть мой отец? – поправилась Наталья.

– Он любил ее, как может любить занятой человек. Хранил ее фото – вот то, что ты видела ,– пояснил он, – в томике Ахматовой. Она любила поэзию Ахматовой. Как там « …и казалось… – с запинкой медленно продекламировал он, – …что после конца никогда ничего не бывает… кто же бродит там возле крыльца, и по имени нас окликает?»

В одну из встреч Антон Иванович поведал Наталье о своей любви к Нонне. – " Всегда я влюблялся в женщин, которые любили других."– И, выведав у нее все, что она знает о Нике и Виталии, передал ей старинное кольцо.

– При случае отдай его Нике, оно принадлежит ей. Наверно, я должен был раньше это сделать. Но отчего-то поосторожничал. Или может..,– не договорил он, мысленно упрекая себя в алчности.– Это кольцо приносит женщинам счастье в семейной жизни. Так Нонна говорила. Она очень хотела, чтобы кольцо досталось дочерям. Сама она не носила его, потому что очень дорожила им и боялась мужа. А ты поноси. Я хочу, чтоб ты его поносила.

С тех пор на среднем пальце Натальи был обруч из червленого золота со старинной монограммной. Она прикоснулась к кольцу. Принесло-таки ей колечко счастье. Ребенка Натальи Антон Иванович будет считать внуком.

А с тем первым ребенком? Она чуть ли не сделала ту же ошибку, что мать: хотела утаить от Олега, что у него будет сын.

Если бы он был жив, и все можно было бы исправить! Наталья вздохнула, высушив глаза. «Где же наш папа?» – вслух разговаривая с будущим малышом, прошла на кухню. Взялась за мясо, надо приготовить к его приходу отбивную. И неплохо бы на днях посмотреть, что там получается у Олега.

Глава 14

В день приезда жены, Олег выспался, съездил в город за продуктами, купил розовые розы для Эммы. Пусть сегодня его букет стоит в холле!

Какой-то чудак перед каждым приездом Эммы с гастролей через посыльного присылал ей цветы. И всегда это были желтые розы. Принимать цветы приходилось Олегу, и он не очень был этим доволен, каждый раз оглядывая букет: нет ли там любовной записки. Эмма смеялась над его подозрениями, отшучивалась на все расспросы, но выбрасывать букет не разрешила.

Зная, что жена не любит встреч и расставаний, Олег ждал ее дома, беспокоясь из-за скользкой дороги, автомобильных пробок, усталости шофера и прочих нелепостей, приходящих в голову. Легче было бы поехать самому и встретить ее на вокзале. Но Эмма была слишком самостоятельной женщиной. Появилась она после обеда, как всегда неожиданно и прямо с порога, как была в пальто и перчатках, бросилась ему на шею.

– Сумасшедшая, разве так можно? Ты меня чуть с ног не сбила. Вот ненормальная! – обнимая, целовал он ее. – Вот чокнутая! С ума с тобой сойти можно,– раздевал, пьянея от       ее близости Олег. Ни у кого не было таких глаз, как у Эммы. Он буквально тонул в них.

– Как я соскучилась,– жаловалась она. – И как устала.

Они были почти одного роста. Он видел темные круги под ее глазами, но сами глаза смеялись.

– Как ты… там? – спрашивал он, вглядываясь в ее лицо.

– А ты тут? – смеялась она.

Но все было ясно и без слов.

– Я тебе ванну приготовлю, – сказал Олег. – Готов твой любимый салат и мясо по-армянски.

– А где же цветы? – разочарованно протянула Эмма, разочарованно оглядываясь в прихожей.

– А мои тебя уже не устраивают? – сделал вид, что обиделся Олег.

– Твои само собой,– подошла она к букету. Сбросила на паркет пальто и перчатки, упав в кресло.

– Устала.

– Я сейчас, – убрал он в шкаф ее вещи и пошел наливать воды.

Выйдя из ванной услышал звук подъезжающей машины.

– А вот и твои цветы, – выглянув в окно, увидели они знакомый фургончик.

– Ура! – обрадовалась Эмма. Посыльный принес желтые розы.

– Вот всегда так. Какие-то пустяки тебе дороже, чем собственный муж, – проворчал Олег.

– Ну это ж неправда, Олежек. Просто я загадала… – поделилась она с заговорщицким видом.

– О чем? Господи, ты точно сумасшедшая! – подхватив, понес он ее в ванну: – Смывать грехи! – распорядился он. Она шутливо вытолкнула его, закрыв за собой дверь. Потом дверь приоткрылась на минутку, показалась ее взлохмаченная головка.

– Желтые поставь в холле, а розовые отнеси в столовую,– распорядилась Эмма. С какой легкостью ей удавалось им командовать! Олег был счастлив, его Эмма с ним, и все волнения и сомнения отлетели прочь.

После ванной с распущенными волосами, в коротком махровом       халатике, она напоминала ему куклу Барби, некогда популярную у детей. Лицо порозовело, но тени под глазами остались.

– Моя куколка устала, ей нужно поспать,– ласково предложил Олег, после того, как Эмма отказалась от еды.

– Пожалуй,– протянула она к нему руки. Руки были прохладными, как и ее лицо.

Кошачья грация совмещалась в ней с непосредственной шаловливостью ребенка. Но по трудолюбию и выносливости она могла дать фору Олегу. Рядом с кухней они оборудовали спортзал, оснастили его всем, что нужно было ему и ей, и Эмма ежедневно по многу часов проводила у балетного станка.

Олег отключил телефон. Вечером он будет разрываться и заберет у него Эмму. А пока – спящая – она принадлежит ему. Он рад, что его взбалмошная девчонка, наконец, дома. Это значит, что она любит его и дорожит своим будущим ребенком больше, чем собственной славой. Вчера позвонил Виталий. На днях они с женой будут в Москве. Он уже получил приглашение в Лондон от профессора Сидорова, но решил сделать всем сюрприз и заявиться на пресс-конференцию.

– На родине сто лет не был. Так что, ждите нас! – заявил он. – Приедем, сразу – к вам!

–Адрес-то помнишь? – спросил Олег.

– Да уж если забуду, как-нибудь подскажут, где живет всемирно-известный художник,– съехидничал он. – А про нас ты пока никому не говори.

– Сколько же ты не был в России? – спросил Олег.

– Больше четырех лет,– ответил Виталий.

Из редких его посланий Олег знал, что Виталий прочно обосновался в Америке, открыв там ресторан, и возвращаться совсем не собирался.

Тогда им с Никой, используя знакомства Полянского, удалось быстро уехать заграницу. И на долгое время они словно в воду канули: не было от них ни слуху, ни духу. Тогда каждый занимался своим делом, строил свою жизнь так, как считал нужным. А сейчас было бы интересно собраться всем первым выпускникам клиники. Сан Саныч стал теперь директором крупного издательства, у него растет дочка. Интересно, у Виталия есть дети или нет? Что-то он никогда об этом не писал.

Проблема материнства и отцовства в последнее время вплотную приблизилась к жизни Олега. Что ж, значит, всему свое время. Будет ли он хорошим отцом? Надо уговорить Эмму сделать УЗИ и узнать пол ребенка. Виктор сказал, что будет сын. Олег очень хочет, чтобы был сын. Малыш, которого можно будет возить в коляске, показывать ему этот прекрасный мир. Малыш, который впервые скажет ему «папа». Как много нужно пройти дорог, чтобы прийти к этому счастью, чтобы понять: вот это и есть настоящее счастье!

На восьмое марта Эмма наверняка наприглашает целый дом гостей, будут детишки Владимира. Интересно, какие новые успехи у них? Виктор с Артемом тоже обещались быть. Нужно и маму с Вячеславом Михайловичем пригласить. Наталья с Сергеем. Эмма, конечно, никого не забудет.

Завтра седьмое, и с утра они поедут с Эммой по магазинам, хотя у нее, наверняка, чемодан битком набит французскими подарками. И Олег, кроме прочего, подарит Эмме свою картину. Она обязательно поймет ее. И будет плакать, как всегда плачет над его картинами. Она такая мудрая, хоть еще совсем молодая. Ведь она догадывалась о ребенке Натальи и молчала. И не получилось у них в Москве ничего из-за того, что Олег мог бы построить свое счастье на несчастье ребенка, а она – нет. А он-то считал ее тогда не в меру капризной и глупенькой. А глупым оказался сам.

На улице растеплилось. Снегири у дома затеяли игры. В их стайку затесалась пара синичек- живописная акварель в черно-белой графике леса. Оживает природа, радуется солнцу все живое. А за радостью – труд, что у птиц, что у людей.

Виталий с женой приехали восьмого.

– А ты здорово изменился. Этакий американский ковбой, – обнимаясь с ним, сказал Олег. Виталий стал еще крепче и сильнее физически, было видно по пожатию руки, даже плечи его как бы раздались. Та же сила отражалась и в лице. Только в глазах светилась искренняя радость, и искрой проскакивал огонек всегдашнего его любопытства к жизни.

«Еще не совсем остепенился, все еще тянет на приключения,» – с усмешкой подумал Олег.

– Знакомьтесь. Моя жена Ника. Николь. Так ее зовут в Америке,– пояснил он.

– Очень рада встрече, – пожав, унизанную кольцами руку Ники, сказала Эмма, слегка наклонившись, прикоснулась к ее щеке.

Женщины с любопытством разглядывали друг друга. Ника – натуральная блондинка с милыми завитками у шеи и пронзительными голубыми глазами, была безукоризненно красива. Джинсовый костюм подчеркивал ее стройные бедра и пышную грудь. Эмма не носила брюк. Кольцам предпочитала браслеты и цепи. Но броская красота гостьи не могла затмить грации и изящества хозяйки.

– У вас хороший дом,– сказала Ника дежурную фразу. От стеклянной двери, ведущей на веранду, отодвинули шторы, и было видно, что лес начинается прямо от порога. – А мы снимаем в Америке квартиру. Неплохую, правда. У нас есть работница, которая стирает и убирает. Тоже из России. А у вас есть домработница?

– У нас нет. Мы часто уезжаем. Много живем в Москве. Я не хотела бы, чтоб в моем доме хозяйничали посторонние. – Вы располагайтесь, Ника, – сделала приглашающий жест Эмма.

– У вас необычный оттенок волос – болотный какой-то. По телевизору вы смотритесь иначе,– сказала Ника, – присаживая на диван рядом с хозяйкой, одетой в платье из мягкой шерсти светло-зеленого цвета. Известность Эммы заставляла приглядываться к ней, отыскивая в ней что-то особенное. Но, на взгляд Ники, ничего особенного в ней не было. Лицо будто написано одним неярким живым мазком, почти без косметики. Ему явно не хватает румян.

– Это мой собственный цвет. Я не крашу волосы, – ответила Эмма, улыбаясь гостье. Улыбка красила ее, как и движение рук. – Угощайтесь,– придвинув фрукты, конфеты, предложила она, – Может, чаю? У нас есть замечательный пирог. – Сквозь тонкую белизну ее лица проступила розовая краска, придав ей трогательную детскость.

– Нет, спасибо, Эмма. Мы пообедали в ресторане,– беря конфету из коробки, сказала Ника. – А я столько лет жила с черным цветом волос. Он ужасно мне надоел, – призналась она. – Хотя многим нравился. Для сцены это более эффектно, чем блонд.

– Вы выступаете на сцене?

– Пела в ресторане у мужа. Сейчас уже не пою.

– Почему? У вас должно быть очень хороший голос. «С такими внешними данными можно петь и без голоса», – подумалось Эмме.

– Жду ребенка.

– Как, и вы тоже? – удивилась Эмма. – Надо же какое совпадение! –

– Да разве ж не заметно? – повернулась боком Ника, рассмеявшись. В глазах ее запрыгали озорные огоньки. И вести чинную беседу стало уже совсем не возможно. Холодок в отношениях стал таять.

– Совсем не заметно, – заверила Эмма. Они разговорились о сроках и самочувствии.

– Долгое время мы не могли себе этого позволить, и вот теперь, когда все проблемы позади…, – поделилась Ника.

– Я немного знаю о ваших проблемах, – приготовилась слушать Эмма, делая знак гостье располагаться удобнее. – Этот ужасный отчим, который преследовал вас…

– Вы не представляете себе, Эмма, что нам пришлось пережить. – Волнение Ники передавали расширившиеся зрачки голубых глаз и побледневшие сквозь румяна щеки.

– Не волнуйтесь так. Теперь все уже в прошлом. А волноваться вам нельзя, – предупредила ее Эмма.

– Как я тогда не потеряла ребенка, до сих пор удивляюсь, – поделилась Ника. – Но теперь-то уж ему ничего не грозит,– погладила она себя по животу.

– Мы ведь с вами обе москвички, – вспомнила Эмма. – Вот и еще одно совпадение.