Язва на полставки

– Ты сумасшедшая, – Ксения встречает меня внизу с ошалевшим взглядом.

– Как сказал самый известный пират в мире: «да и слава богу! Нормальному не пришло бы такое в голову», – последние полметра спрыгиваю в пустоту и отряхиваю покрасневшие от натуги ладони.

Уф, не сорвалась! Выдержала лесенка. Хорошая лесенка. Замечательная лесенка. Один раз опасно просела, конечно, но ничего. Всякое бывает. Зато какой адреналин. Ни с каким парашютом прыгать не надо.

– А почему не по нормальному?

– Потому что мой брат домашний абьюзер, – насмешливо подмигиваю удивлённой девчонке.

Ха, девчонке. Ну так-то она старше меня. Наверное, ровесница Дани. И вблизи ещё миловидней. Лицо такое симметричное, женственное, а глазки добрые-добрые. Причёска красивая. Цвет переливается в двух палитрах тёмного шоколада, а кончики каре завиваются, озорно играя по обнажённым плечам.

На Ксюше надета тонкая маечка. Без нижнего белья. Тот случай, когда оно и не нужно. Всё целомудренно, без вульгарности. Везёт же куколкам с мини-формами. С моими размерами, причём не такими уж внушительными, я даже дома не могу позволить себе ходить и трясти чреслами. Папа и брат – это мужчины, в первую очередь. Только потом родственники. Так что у нас такое было не заведено и сколько себя помню приходится пережиматься натирающими лифчиками.

Поправляю убежавшую на локоть лямку джинсового укороченного комбинезона под которым прячется кисло-зелёный топ. В тон шапке. Тонкой, лёгкой, машинной вязки. Люблю шапки. Можно сказать, у меня на них фетиш. Моя скромная коллекция насчитывает штук тридцать различных кепок, шляпок, бандан и вот таких «гондончиков с мешком сзади».

С детства питала к ним слабость, словно они дарят какую-то защиту. Ну как шапочки из фольги, не дающие телепатам пробраться в голову. Но это тогда, сейчас же всё куда прозаичнее. Волосы у меня длинные, корни пачкаются быстро, мыть замучаешься, а так нацепил шапку и можно не париться. Отличная отмазка когда лень с феном прыгать.

– Ну что, Ксюха, – хитро играю бровями, беря её под ручку и увлекая к арочному проёму, ведущему в цивилизацию. – Пошли сдаваться. Давно живёшь тут?

– Месяца четыре.

– И сколько из этого времени ты влюблена в моего брата? – ловлю сконфуженный взгляд. Кто-то готов под землю провалиться.

– Что, так заметно?

– Что ты вуайеристка, подглядывающая за мужиками в окна? – хихикаю я, дружелюбно пихая её бедром. Если от стыда можно воспламениться, то кое-кто уже на подходе. Несите огнетушитель. – Да расслабься. Я б за красивым парнем тоже подглядывала б. Ещё и с биноклем. Да я б к нему на балкон залезла, чего уж. По соседки соли одолжить. Вдруг прокатила бы большая светлая любовь с первого взгляда.

Выходим на оживлённую улицу, мгновенно теряясь в шумном ритме города. Машины едут, промоутеры завывают в рупоры, с экскурсионных теплоходов играет музыка, народ галдит, солнце слепит, тучки то набегают, то суматошно разбегаются по углам, а от каналов тянет тиной и прохладой – всё, как и положено Санкт-Петербургу в конце первого летнего месяца. Отпад!

Увлекаю Ксюшу к Каменному мосту, а через него по Гороховой улице к Красному, но переходить его не переходим. Сворачиваем налево и дальше идём по набережной.

– Я не специально, правда, – оправдывается Ксюша, когда «Магазинъ у красного моста» с возвышающейся остроконечной башней остается позади. – Просто у него всегда шторы раскрыты и мне хорошо видно по вечерам, как он готовит на кухне… Всегда один.

Готовит? Заварить «Ролтон» – это ещё не готовка.

– А почему не пробовала познакомиться?

– Не знаю. У меня работа, ординатура, дома редко бываю. Он на мои окна в жизни не смотрел, а караулить… ну…

– Поняла. Караулить парня у подъезда с цветами – это только я могу, – хмыкаю я, в очередной раз ловя на себе её удивление. – Да там парень был как девочка. Ноющая и жалкая. Вот я с ним и расставалась соответствующе. Постебать хотела.

Доходим до широкого Синего моста и, минуя Мариинский дворец, сворачиваем к памятнику Николая I, окруженному двуярусными автобусами возле которых толпятся галдящие китайцы с профессиональными фотиками на шее.

Делаем кружок, ненадолго тормозя возле мемориального столба с отметками уровня воды и дальше идём к скверу возле Исаакиевского собора. Закупаюсь у бабульки-торгашки обжаренными семечками. Чуть дальше у дедка – клубникой и черешней в пластиковых стаканах. Всегда покупаю у стариков, даже если в магазине стоит дешевле. Совесть не позволяет пройти мимо. А вот милостыню никогда не даю. Двойные стандарты.

Финальной закуской становится пакет маринованных огурцов. Не спрашивайте, зачем. Просто купила. И это я от квашенной капусты отказалась. Решила, что руками есть не очень будет. Я ж не хрюня.

Зависаем в цветущем сквере, в стороне от лавочек. Народ часто устраивает себе привалы на газоне, тоже самое делаем и мы. Чистый кайф. Не передать как это круто: валяться на свежее подкошенной траве и поедать условно помытую заботливыми стариковскими руками клубнику, заедая всё малосолёными огурцами.

Разговор с новой подружкой у нас клеится складно. Без неловких пауз. В этом деле я мастер, любую брешь заткну словесным поносом, но не скажу, что прям часто использую суперсилу. Ксюша оказывается нормальной девчонкой. Своей, так сказать. Без дешёвых понтов.

И скромняшкой. Практически запихиваю ей в рот черешню, а то сама она брать, видите ли, стесняется. А смеётся красиво. В отличие от меня. Я если ржу, то все ослы разбегаются, а у неё утончённо получается, как у благовоспитанной барышни.

Узнаю, что Ксюша из Ростова. Приехала сюда в прошлом году, продолжает учиться. Работает стоматологом в госклинике где-то неподалёку, потому и квартиру выбирала так, чтобы пешком можно было дойти.

Зубодёриха, жесть.

Кто бы мог подумать, что такое хрупкое нежное создание на самом деле монстр со сверлом? Я только представила этот звук, а у меня уже две мои дырки с отковырянными пломбами заныли. Привет последствия любимой сгущёнки.

Мы сидим так часа два, не меньше, наслаждаясь погодой, видами и теплом. И купленным в передвижном фургончике на колёсиках кофе. Солнце потихоньку начинает уходить за собор, чьи монолитные колонны и сверкающий золотом купол вызывают прямо-таки неподдельный трепет. Будь я одна, зарисовала бы этот ракурс, но ничего. В следующий раз.

Про телефон вспоминаю случайно, когда лезу за семечками. И обалдеваю. Восемнадцать пропущенных с двух разных номеров. Один узнаю сразу – Данин, помню его наизусть, но на новую симку пока не занесла в контакты. А вот второй неизвестный. Он же начинает бесшумно звонить прямо у меня в руках. Эй, а звуки где? По ходу опять напортачила с громкостью, пока видосики в туалете смотрела.

Осторожно нажимаю зелёную кнопку. Вдруг рванёт.

Рвануло.

– Сподобилась, наконец! Ты, блин, где? – орут на меня. Голос знакомый.

– Э-э… Я, блин, здесь. А ты, блин, кто?

– Конь в пальто. Не слышу ответа!

Всё. Вкурила. Уж эти властные ноты-то спутает? Тут я, конечно, дала маху. Кто ж Демьянушку-то не узнает и его командорские замашки?

– И не услышишь. Я же уже говорила, харе орать. Я тебе кто, собачонка?

– Ты заноза в заднице, – в динамиках раздаются характерные помехи, как если бы трубку отобрали, после чего мне отвечает совсем другой голос. Вот его узнаю сразу. – Радова, где ты?

– По жизни или по геолокации?

– РАДОВА, ТВОЮ ЗА НОГУ!

Чуть отстраняю телефон от уха, чтоб не оглохнуть.

– У Исаакиевского я. В парке.

– Сиди там и жди. Только попробуй рыпнуться, урою… У Исаакиевского она, – приглушённо бросает брат кому-то, догадываюсь кому, после чего звонок обрывается. Успеваю напоследок услышать рёв мотора и злобное водительское: «Куда ты прёшь, мудила? Видишь, я еду?».

Удручённо присвистываю, встречаясь взглядом с растерянной Ксюшей.

– Принц твой мчит на всех парах со сварливым скакуном в комплекте, – коварно скалюсь я. – Сейчас знакомиться будешь. Учти, слов обратно не берём и заднюю не сдаём. Он мирный, хоть и с придурью. Весь в меня. А рядом со мной, если что, даже попугайчик Кеша страшный в гневе пеликан.

Глава седьмая. Попробуешь?

POV Тома

– О, а вот и обещанный конь в пальто. А верхом на нём бурёнка в латах, – лежу на спине, растопырив ноги и разглядывая почти безоблачно небо, когда надо мной нависают два мужских силуэта. – Солнышко-то не закрывайте, загорать мешае… А-а-а! Хелп, сос, караул, ахтунг! Убивают! – в следующую секунду спасаюсь бегством.

– А ну иди сюда, егоза! – шикает Даня, надвигаясь в мою сторону. – Как тебе мозгов хватило в окно сигать? Ты представляешь сколько лет этой лестнице? Ты понимаешь, что могла сорваться? – Это… это… – он стискивает воздух скрюченными пальцами, подыскивая нужное определение.

– Безответственно и глупо, – подсказывает Демьян, даже не удосуживаясь поднять в мою сторону головы: стоит и ковыряется в телефоне. Весь такой небрежный: рука в кармане, на моське солнцезащитные очки, хаос на башке. Типа: я тут случайно оказался, сам не понял как.

Ну нормально вообще, а? Вот чего он лезет? Ну тыркается и тыркается. Нет же, в каждой бочке затычка. И где его хвалённая молчаливость? Я у него типа речевого криптонина? Вызываю неутолимый зуд полялякать?

– Именно! – согласно кивает Даня, устав душить невидимку и намереваясь теперь добраться до хрупкой сестринской шеи. Ой, ей. Опасность. На меня наступают, я же резвым зайчиком отпрыгиваю назад, вырисовывая по полянке круги. Прыг-скок, прыг-скок. – Ну и куда ты драпаешь? А ну иди сюда! Уши надеру, мелюзга! Так надеру, на Дамбо будешь похожа!

– Не пойду. Мне они и такими нравятся!

– А я тебя не спрашиваю! Быстро подошла!

– А вот фигу! Не поймаешь, не поймаешь, не поймаешь! – за неимением вариантов прячусь за сидящую Ксюшу, растерянно наблюдающую за нами с поднесённой к губам, но так и не надкушенной клубникой. – Три-четыре, я на перерыве! – делаю стойку «я в домике». – На перерыве, говорю! Значит, трогать нельзя. Ты лучше женской красотой полюбуйся! А то ж так мимо и пройдёшь.

– Чё? – озадаченно моргает тот.

– Ничё через плечо, и через колено сальто. Говорю, Ксения это! – тычу в неё пальцами, как сигнальными стрелочками, чтоб наверняка заметил. А то слепошарый брат у меня какой-то оказался. Дальше носа своего не видит. – Ксюх, а эта бесчувственная чурбашка – Даня. Скажи чурбашке «при-и-ивет», – поднимаю её руку, изображая за неё приветственное махание.

– П-привет, – робко отзывается она. У-у-у, тихоня. Ну да ладно. За миловидное личико можно простить.

– Привет, – во, вот теперь непутёвый родственничек рассматривает куколку уже внимательней. И от меня отвлекается. Славненько. Значит уши мои останутся прежними: миниатюрными и хорошенькими.

– А вы, мальчики, смотрю, уже помирились?

Вопрос предназначается скорее брату, но Игнатенко сподобляется-таки отвлечься от своего увлекательного занятия и обратить внимание на меня. Какие почести, право.

– А мы ругались? – умеете одной надменно вскинутой бровью закапывать людей? Он умеет.

– Не знаю. Вам виднее.

– Ты права. Нам виднее, – отрезает тот и больше в дискуссию не вступает. Вот так, да? Зашибись. Когда звонил, орал, значит, а теперь: я не я, и хата не моя? Не видел, ничего не знаю, мимо не пробегал? Ну да, не барское это дело, с плебеями якшаться. Прям бесить начинает.

В воздухе свистит румяная черешенка. Описывает кривую дугу и прилетает Демьяну чётко в правое затемнённое стёклышко.

– Воу, да я снайпер! – недоверчиво моргаю, поражаясь собственной меткости. Всю жизнь жвачки мимо урны летают с расстояния трёх шагов, а тут на те, попала. Ну вот чем не закон подлости?

Айфон медленно убирается в задний карман, а очки стаскиваются с каменной морды. Зубы сжаты, подбородок подрагивает, на виске венка пульсирует. Ну пипяу…

– Это что … было? – каждое слово как молотком по кривому гвоздику.

Отлипаю от Ксении, озадаченно почёсывая лоб и поправляя уползшую на затылок шапку.

– Виновата. Шальная пуля.

– Шальная п… Слушай, – Игнатенко смотрит на Даню с надеждой. – Можно я ей руку сломаю? Я легонечко. Она ж сама нарывается.

– Нельзя.

– Ну тогда всыплю чуть-чуть.

– Сам всыплю. Когда домой вернёмся, – обещает брат.

– Тю, – мне только и остаётся, что обиженно губы надувать. – А девочек, между прочим, бить нельзя. Девочка может и дать сдачи. Лучше вон, – кивок на Ксюшу. – Развлеки девушку. А я ща быстренько. Туда и обратно. Как хоббит.

– Куда: туда и обратно? – не понял Даня.

– Куда-нибудь, где есть буква «Ж». Кофе дошёл. За шмотками следите только. Чай казённое, – перескакиваю брошенный на траве рюкзак и решительно подгоняю Демьяна в спину, увлекая за собой. – И ты пошли.

– Эй, он там зачем? – по строгому возгласу брата очевидно, что мальчики хоть и помирились, да только всё не так просто в Датском королевстве.

– Как зачем? А если меня украдут? Расслабься. Никаких сюсюканий в грязной кабинке, – успокаиваю его я. И хитро добавляю, помятуя недавний разговор про «держись подальше». – Дикий животный секс. Не более.

– Радова, твою мать! – догоняет меня сердитый окрик.

– Шучу! – увожу Игнатенко в тень густой цветущей аллеи на границе сквера. Хорошее место, чтобы притаиться.

Осторожно выглядываю из-за широкого древесного ствола, высматривая оставшиеся на газоне точки. Секунда, десять, двадцать… Вижу, как Даня присаживается рядом с Ксюшей.

Хорошо. Очень-очень хорошо.

Довольно улыбаюсь самой себе, но моментом серьёзнею, встречаясь с ледяными свёрлами, пронизывающими меня насквозь. В попытках спрятаться только сейчас понимаю, что стою, буквально вжавшись в Демьяна.

Ой-ёй-ёшеньки ё-ё…

Мы так близко. Чувствую грудью его размеренное сердцебиение. А вот моё сбивается. Терпкий запах одеколона окутывает в дурманящий саван, щекоча ноздри и заставляя думать совсем не о том…

– Ну и что за цирк? – разносится холодное над ухом.

Смотрю на его губы, вижу, как они двигаются, но не слышу ни слова. Э-э-э… Он что-то спросил, да?

– М-м? – мычащая дура, блин. Пора включать мозг. Давай, заводись моторчик, не подводи хозяйку!

– Говорю, цирк на кой устроила?

– Свахой на полставки подрабатываю. Хочу людям личную жизнь наладить.

– А себе помочь не хочешь? – тот вопросительно отстукивает по моему лбу барабанную бровь. – Брат уже больницы начал обзванивать. Думал, переломанную всю найдём. Исчезла: окно нараспашку, двери заперты. Записки нет, на телефон не отвечает, ищи – сыщи. О себе не думаешь, о других подумай. Он же отвечает за тебя. Волнуется.

– А ты?

Вопрос вылетает, и мозг такой тут же: «ЧТО ЗА…».

Я реально что это сказала? Офигеть от собственной глупости не успеваю. Мы рывком меняемся местами. Теперь вжата в дерево я. Судорожно сглатываю, переставая дышать, когда Демьян опасно близко склоняется к моему лицу…

Щеку опаляет обжигающее дыхание с привкусом сигаретного послевкусия. Дезориентация полнейшая. Прикрываю глаза, буквально дурея от накатившей волны мужского тестостерона, готовой снести меня с ног.

Вау. Это реально мощно.

– Что я? – шепчет он так вкрадчиво, что внутри всё цепенеет. Просто это… слишком горячо. Слишком.

Молчу. Не потому что нечего ответить, а потому что не могу. Алфавит помню, а в каком порядке буквы складывать забыла. Стою и потею, незаметно вытирая мокрые ладошки об комбинезон.

– Волновался ли я? За тебя? – Демьян продолжает издеваться. Именно, что издевается. Играет, как кошка с мышкой. Нависает, опираясь согнутой рукой об древесный ствол и жмётся всё ближе, ближе, ближе… А я от этого потею все сильнее, сильнее, сильнее. – А должен? – ухмыляется он, блуждая кончиком носа по моей коже и вызывая что-то нереальное из нутра. То ли хрип, то ли всхлип, то ли скуление.

Нет. Не пойдёт так. Не хочу быть мышкой.

Пытаюсь отпихнуть Игнатенко, но тот без особого труда перехватывают меня за запястье, сложным взглядом разглядывая татуировки: молнии, звёздочки, надписи, крестик, булавку. Кристально чистые голубые глаза скользят выше, какое-то время рассматривают сизо-жёлтый расплывшийся на плече синяк (собственно, его же подарок), после чего встречаются с моими.

Сердце сдувается как воздушный шарик, но глаза в глаза длятся недолго. В какой-то момент его внимание переключается ниже. Теперь он разглядывает мои губы. Не так, как я. Я на его пялилась оловянно и в прострации. Демьян же смотрит на них задумчиво, словно взвешивая «за» и «против».

В приглашающем жесте чуть приоткрываю рот, обнажая влажную дорожку зубов.

– Попробуй. Вдруг понравится, – предлагаю я, поражаясь собственной смелости.

Нет, я не из робкого десятка, и с ровесниками никогда не трусила, если дело касалось всяких там лямур-тужуров, но с ним всё иначе. Он другой. Взрослее, взыскательней, требовательней, однако…

Однако я бы хотела, чтоб он меня поцеловал.

Сейчас…

– Ты даже не представляешь, о чём просишь.

– Поэтому и хочу попробовать, – в горле пересохло, так что говорить удаётся с трудом. Дышу рвано и часто, присвистывая через раздувающиеся ноздри. Грудная клетка вообще ходуном ходит. И не поймёшь, от чего так колбасит: от страха или в надежде.

– Я просто так не целуюсь. Уверена, что готова идти до конца?

Глава восьмая. Приёмная комиссия

POV Тома

Идти до конца?

До конца – это… я правильно поняла, да?

Нет. Разумеется, нет. Перебьётся. И не потому что не хочу, а потому что лучше он пускай думает, что офигеть как много потеряет, чем обнаружится, что всё до печального уныло. Потому что мой опыт в соблазнениях прочно обосновался в зоне низких температур. Он не скромный – он никакой. Резиновая Зоя в магазине для взрослых лучше флиртует, чем я. Да и не только флиртует.

С вечными запретами отца было не так много возможностей прокачивать свою сексуальность, от чего та теперь болтается лишним прицепом: пыльная и незадействованная. Короче, запомниться мне особо нечем. А раз нечем, то лучше сидеть на жопке ровно и делать вид, мол: «ты упустил шанс на лучший секс в своей жизни, а второго я не даю, так что катись рулетиком».

Снова молчу. На этот раз хочу и могу много всего наговорить, чтоб прям шлефануло хорошенько по его харизме наждачкой фирмы «накусь-выкусь», но молчу. Ходячий мем к приколу: ёжики кололись, но продолжали жрать кактус.

Тишину воспринимают по-своему.

– Я так и думал, – чувствую, как Игнатенко отступает назад, запах сигарет и одеколона практически исчезает, уносимый ветром. – Но это к лучшему. Нам не стоит начинать то, чему всё равно нет продолжения.

– Потому что я не в твоём вкусе?

– Потому что ты сестра моего друга, а я вроде как дал ему слово. Ну и да, от моего вкуса ты далека. Уж извини.

– Извиняю.

Ауч. Как больно кусает за пятку уязвлённое самолюбие. Да он просто мастер на невербальные оплеухи. «Малолетка». «Ребёнок». «Не в моём вкусе». Так чего ж тогда только что жался ко мне со своей эрекцией? Будто я не чувствовала.

– И куда ты пошла? – окликает меня Демьян, когда я без предупреждения стартую к проезжей дороге. Не бегом, но быстрым шагом. Пешеходный переход неблизко, так что пробираюсь через ряд припаркованных машин и быстренько перескакиваю на другую сторону, отказываясь возле высоких окон «Англетера» – той самой гостиницы-ресторана, в номере которого нашли повесившегося Есенина. Романтика. – Тома! Тамара! – он нагоняет меня, хватая под локоть. – Я вопрос задал, куда тебя несёт?

Округляю глаза, всем видом намекая, что он дебил.

– В туалет, – развожу руками, словно это подразумевается само собой. – Забыл? Я не шутила. Мой мочевой пузырь требует релаксации.

Опять смотрит. Не верит? И правильно делает. Это отговорка. Мой мочевой пузырь вполне может подождать, а вот желание кусать локти от обиды хлещет через край.

Не сразу, но получаю согласный кивок.

– Пошли. В Александровском саду был.

И мы идём. Правда идём. Будто сама я до сортира дойти не способна. Так и хочется поинтересоваться: будут ли мне туалетную бумагу под дверцу просовывать с таким же рвением?

Уходим с Вознесенского проспекта на Адмиралтейский, дожидаемся зелёного светофора и попадаем в большой парк. Уютный, цветущий, разукрашенный яркими клумбами и усыпанный множеством песчаных дорожек.

Одноэтажное строение общественного заведения находится без проблем. Поразительно, но внутрь мне благодушно разрешают отправиться одной. Хоть в чем-то доверяют. Демьян остаётся на улице, тормознув в паре шагов от палатки, торгующей магнитами, брелками и прочей сувенирной ерундой. Идеальная точка для бизнеса, потому что туристов в этом месте уйма. В одной только очереди в туалете передо мной оказываются четыре японки и три европейки. Стоят, щебечут на своём. Так прикольно их слушать.

В женской уборной на два работающих унитаза зависаю дольше, чем планировала. Особенно после того, как пропускаю вперед двух мелких девочек, вцепившихся матери в юбку. Эти уже наши, руссиш. К тому моменту, когда выхожу из ароматного ада со слезящимися от рези глазами, обнаруживаю свою свиту в полном составе.

Ксюша с мягкой улыбкой протягивает мне рюкзак. Даню замечаю у киоска с мороженым. Игнатенко, усевшись на низкий заборчик, окружил себя ореолом табачного дыма и опять ковыряется в телефоне. Блин, да что у него там такого важного? Тиндер? Порнушка? Персонажи в Симс вечно голодные?

– А где цветы? Где вспышки камер? Красная ковровая дорожка? – насмешливо интересуюсь я. – Я на меньшее не согласна. Хочу фанфар. Я выжила и не провалилась в толчок. Разве это не сенсация? Иначе причин такой делегации не понимаю.

– «Лакомка» сгодится? – вернувшийся брат протягивает нам с Ксюшей по мороженому. – Со сгущёнкой не было.

– Сгодится, – выбор одобряю. Лучшее средство от депрессии – шоколад. Депрессией пока, конечно, не пахнет, но профилактику никто не отменял. – Вы тут что забыли? Не могли на травке подождать?

– На травке скоро мокро будет, – тот кивает на затянутое тучами небо. О, и правда. Пока я отжигала с японками, погодка начала портиться. Судя по всему, общается дождь. Да и ветер усилился. Прикольно. Чисто Питерская погода. – Пошли в сторону дома. Ща ливанёт.

– Не хочу. Я три дня торчала в четырёх стенах. Хочу прогуляться.

– Под дождём?

– А чего бы и нет? Надолго не зарядит. А я хочу остаться на развод мостов.

– Систр, мне завтра на работу.

– Ну так иди! Ксюшу, вон, проводи. Вам как раз по пути.

– А тебя потом где искать?

– На товарняке, переправляющем рабынь через Финский залив. Ну хорош уже, правда, – на эмоциях повышаю голос, привлекая лишнее внимание. – Долго это будет продолжаться? Я в понедельник поеду документы подавать, к приёмной комиссии ты тоже меня за ручку поведёшь? Я совершеннолетняя, хватит обращаться со мной, как с младенцем!

Замолкаю, громко выдыхаю и понимаю, что полегчало. Я люблю Даню, понимаю, что для него я навсегда останусь мелюзгой с бантиками и зелёнкой на носу, но я жутко устала от гиперопеки. Устала, что меня не воспринимают всерьёз. Что для всех я неспособное отвечать за свои поступки дитё. Дома постоянно тыкали носом и тут продолжается.

На-до-ело.

Ожидаю очередную лекцию, но вместо этого брат лезет в карман и протягивает мне ключи.

– Только осторожно, ладно? И не допоздна. Если что, сразу звони. И звуки на телефоне включи. Дождь начнётся, спрячься где-нибудь. Ты ещё не до конца выздоровела.

Ого! В туалете распылялся какой-то газ? Я чем-то накачалась? Что за галюнчики такие пошли? Братик готов принять поражение? А может, хи-хи, он просто хочет побыть подольше наедине с новой знакомой?

– Так точно, – салютую ему ребром ладони ото лба. – Разрешите выполнять?

Разрешает. Может и не разрешает, но отпускает с богом. Ура-а! Должен же был и на моей улице, в конце концов, перевернуться грузовик с ништяками. А раз я дорвалась – держитесь! Бродить босиком под тёплыми дождями я обожаю, но в этот раз, когда непогода накрывает-таки город, сдерживаю слово и ныряю под своды здания Адмиралтейства. Там и пережидаю короткое наступление тучек.

Кому как, а мне круто одной. Пускай не посидишь толком нигде теперь, мокро, это не мешает наблюдать за суетливостью собирающейся на берегу Невы толпы и слушать уличных музыкантов, которые едва на небе забрезжил просвет, с готовностью расчехлили инструменты.

Самое волшебное – движуха в саду Зимнего Дворца, там собирается в основном местная молодёжь. Народ отдыхает, и я отдыхаю вместе с ними, заряжаясь той лёгкостью, что от них исходит. Такие простые, раскрепощённые. Без загонов. И практически все друг друга знают. Так что я тут вроде белой вороны, но вставленные в уши наушники с выключенной музыкой без труда превращают человека из «ты никому тут не сдалась» в «это вы мне нафиг не упёрлись, у меня своё тынц-тынц».