Язва на полставки

– Понятно, – кивает Игнатенко. – То есть все эти твои разукрашки – выплеск бунтарства. Я приблизительно так и думал. Но почему сюда? Почему Питер?

– Потому что я люблю Питер.

– Почему?

– А почему нет? Разве его можно не любить? Он ведь дышит историей, а я питаю к ней слабость, – жестом указываю на возвышающий впереди храм. С нашей позиции вся его многогранность как никогда хорошо рассматривается. Как и строительные леса, окольцовывающие центральную башню. – Спас на Крови, выстроенный на месте, где убили Александра II, – киваю правее, где раскинулась низкая, но длинная по протяжённости кирпичная постройка. – Бывшие императорские конюшни, – тыкаю пальцем влево, где за деревьями тонкой иглой высится шпиль. – Михайловский замок. А эти доходные дома, – оборачиваюсь назад, к разноцветным зданиям. – Ты хоть представляешь, сколько им лет?

– Представляю, – заверяет меня Демьян с какой-то непоколебимой уверенностью. И я ему верю.

– Ты местный? Родился здесь?

– Вроде того.

«Вроде того». Крайне аргументировано. Впрочем, на откровения я и не рассчитывала, так как уже успела перекинуться парочкой слов с Кирой. Мол, ху из ху и с чем едят этого персонажа.

Из существенного выяснилось мало. Практически ничего. «Ты особой болтливости от Дёмыча не жди. Он на сегодня и так перевыполнил план по речевой активности. Обычно из него слова не вытащишь лишнего».

Миленько. Интересно, мне должно быть лестно от того, что скромная персона имени меня смогла его разговорить? Или стоит обидеться, что именно я встала ему как кость в горле?

Что ж, в любом случае секрет расшатанной нервной системы красавчиков раскрыт. Завтра как набью себе татушку на лбу и устрою ему ещё один эмоциональный всплеск!

– Мне сказали, ты рос в детском доме…

– Сказали ей… – мрачнеет собеседник, догадываясь откуда растут ноги. – У одной рыжей слишком длинный язык.

– Это такая тайна?

Ну вот, мне уже совестно, что я сдала человека.

– Нет. Но это не твоё дело.

Не моё дело. Ладно. Пусть так. Он прав.

Стоим дальше, наблюдая за проплывающим по каналу экскурсионным теплоходом, спешащим присоединиться к сородичам на Неве, где уже общим кортежем выводок пройдётся под разводящимся Александровским мостом.

– Хочу попасть на крыши, – говорю я ради того, чтобы что-то сказать. Потому что мне неловко. Не могу стоять и молчать. Внутренний моторчик требует работы либо конечностей, либо речевого аппарата. – Ты не знаешь, где-нибудь есть незапертые чердаки? Чтоб с красивым видом.

– Знаю.

– Дай адрес.

Демьян отстраняется от железного заборчика, растирая след ржавчины, оставшийся на коже.

– Дай воды, – то ли просит, то ли требует он. Швыряю не глядя. И попадаю. – Мать твою! Ты что творишь?

Зажимаю рот ладонями, чтобы не заржать.

– Прости. Но ты ж сам просил!

– Я просил: «передай, пожалуйста, воду», а не «заряди мне бутылкой по роже и разбей нос!»

Эм…

– А где пожалуйста-то было? Я его пропустила.

– Это подразумевалось, – огрызается тот, сердито протирая ушибленную переносицу. И чего он гонит? Ничего не сломано. Неженка какая.

– Ах, – саркастично фыркаю я. – Ну тогда я, типа, извиняюсь. Мысленно. А-а-а! – пронзительно взвизгиваю, чувствуя, как ноги отрываются от асфальта, и я опасно накреняюсь через ограждение, нависая над водой. Если он сейчас меня отпустит…

– Как думаешь, отомстить тебе или быть выше этого? – насмешливо интересуется голос Демьяна где-то в районе моей пятой точки, светящей задранной юбкой.

– Я не очень хорошо плаваю, – пищу на панике.

Мало того, что плохо плаваю, так мне ещё и абсолютно не хочется барахтаться в грязной застоявшейся воде. Правда, подразумеваю, Игнатенко тоже этого не хотелось делать.

– Ничего. Я брошу, я же и вытащу. Захлебнуться не успеешь. Ну так что, выдерга? Каковы наши дальнейшие действия?

Глава пятая. Куриный супчик, пирсинг и другие приятности

POV Тома

Волосы застилают лицо, кровь приливает к вискам, в ушах начинает шуметь. Демьян смеётся, наслаждаясь моментом, а мне вот нифига не смешно.

– Ты там решаешь или оставляем на моё усмотрение? А то я начинаю уставать, – слышу приглушённо, из-за пульсации в голове.

Сволочь.

Сволочь, сволочь, сволочь!

Почти уверена, что он глумится. Процентов на семьдесят уверена, что не бросит. Иначе Даня потом его по стенке размажет. Однако остаются ведь незадействованные тридцать…

А, может, он маньяк? Может, у него справка есть о невем… невмем… тьфу, невменяемости?

– Не надо, – прошу я.

– Что не надо?

– Не бросай.

– Тогда извинись, – молчу, за что хватка на моей талии чуть ослабевает, и я ещё на пару сантиметров ныряю вниз головой. Внутри всё холодеет.

Чёрт с тобой, золотая рыбка. Плавай дальше, пока в аквариум серной кислоты не добавили. Живая мышка лучше дохлой собаки.

– А-а-а! Прости!

– Что-что? – стебётся, кодла. У кого-то чувство юмора, оказывается, есть. – Я не расслышал.

– ПРОСТИ-И-И!

– Ну, раз просишь. Так и быть, – он возвращает меня на грешную землю, и я часто-часто промаргиваюсь, пытаясь убедить мир не крутиться. С моего лица заботливо смахивают рассыпавшиеся пряди, попутно одёргивая кружева платья. Бережно так, по-братски. – Ты как? Порядок? – киваю. Нерешительно, но всё же киваю. – А ты молодец. Не орёшь и не пытаешься пустить когти в ход.

– Мне нечем, – растопыриваю пальцы, показывая короткие ногти без лака.

Вообще, ещё с утра на них был прозрачный, но он уже соскоблен. Дурацкая привычка. Я поэтому никогда не делаю дорогого маникюра, всё равно деньги на ветер.

Поразительно, но снова зарабатываю в ответ смех. Уже другой. Без ехидства. Мягче.

– Ну что, один-один? Дальше мир-дружба-жвачка? – Игнатенко протягивает мне ладонь.

– Прям дружба? – сомнительно поджимаю губы.

– Ну не враждовать же. Ты ж Данькина.

«Ты ж Данькина».

Ну да, нам ещё долго предстоит вместе куковать, так что собачиться ни к чему. Хотя, наверняка, придётся. И не раз. Тем не менее моя маленькая рука утопает в его огромной лапе.

– Пошли, мелкая, – Демьян тянет её на себя и собственнически обхватывает меня за шею, разворачивая в сторону дороги. – Выгуляю тебя перед сном и поеду домой. В мокрых бутсах не очень кайфово киснуть.

Опускаю глаза на его берцы и…

ТОЧНО! Одежду то высушили, но обувь за такой короткий срок просохнуть бы не успела. Ему, наверное, реально не прикольно ходить и хлюпать.

– Заболеешь, – замечаю я, пытаясь понять, как отношусь к новому уровню наших отношений: приятно ли мне находиться под «его крылом» или не очень. Подумав, прихожу к выводу, что приятно.

А вот обращение «мелкая» больно шкрябает. Понимаю, для него шесть лет, вероятно, разница значительная, но всё же я не пятилетняя девочка. Я девушка.

– Не заболею. Моим иммунитетом гвозди забивать можно. А вот тебе, московскому цветочку, скоро отобьёт всю твою Питерскую романтику. Это летом здесь хорошо: дождь и солнце. Посмотрим, как запоёшь по осени.

– Я приезжала сюда в ноябре. Знаю, какие тут сквозняки.

– Надеюсь, ты запаслась шерстяным платком и валенками? Они тебе пригодятся, – в подтверждение громко и смешно чихаю. Игнатенко согласно кивает, будто заранее запланировал сговор с моим организмом. – Возможно даже раньше, чем можно подумать.

Ничего не отвечаю. Лишь чихаю повторно, особо не акцентируя на этом внимания.

Зря. Очень зря.

Надо было уже в этот момент бежать и накачиваться противовирусными, потому что на следующее утро просыпаюсь и понимаю, что… внимание, барабанная дробь, да-да… я ЗАБОЛЕЛА!

В июне месяце.

Анекдот.

Причём даже знаю, как и когда. Будь неладен кондей в поезде, который хреначил за шиворот всю дорогу!

Приплыла, Радова. Башка чугунная, в носу сдавленность, в горле горчит и больно глотать. Превосходно. Просто офигеть, блин, как превосходно.

И дома никого.

Даня укатил по делам. Что-то по своей старушке Хонде, которую он собирается перепродавать. Так что в квартире я одна и даже представления не имею, есть ли здесь градусник. Не говоря уж о жаропонижающем, а оно мне нужно. Лицо всё горит.

Делать нечего. В состоянии контуженного зомби одеваюсь и выползаю на улицу. Аптека обнаруживается дальше чем хотелось бы, на первом этаже жилого строения, рядом с супермаркетом.

Супермаркет.

Точно, в холодильнике же шаром покати. Даже пиццы вчерашней не осталось. А я есть хочу. Горячего чего-нибудь. Бульончика, например. Он бы сейчас пришёлся невероятно кстати.

Грозя эпично грохнуться в обморок возле яиц и подсолнечного масла, закупаюсь. На четыре, блин, пакета. С которым тащусь обратно как сгорбленная кляча на смертном одре. Давненько так паршиво не было. Я болею редко, но если болею, то звоните в морг и заказывайте хрустальный гробик на колёсиках.

Слабость, ломка, правая ноздря забилась начисто, а кашель сдавливает изнутри, рвясь наружу, но если начну дохать, народ на улице решит, что из меня выходит бес и вызовет экзорцистов.

Двигаюсь заторможено. Настолько, что чёрный Гелендваген едва не отдавливает мне ноги, резко тормозя на пешеходном переходе. Из тачки выпрыгивает Демьян. Он меня преследует? Или у меня галюны на фоне недомогания? После вчерашнего я не рассчитывала увидеть его настолько скоро.

Прохожие, которым он перекрыл зебру, шипят и плюются. Громко плюются. Ядовито. Правда непонятно чего ради: чтобы получить моральное удовлетворение или пристыдить нарушителя. Если последнее, то мимо. Игнатенко, это я уже заценила, гордый обладатель способности не слышать то, чего слышать ему просто-напросто не интересно.

Что ж, и мне снова, видимо, должно быть приятно, что я в радиус его «интересов» всё же вхожу. Хотя бы на правах шибанутой родственницы друга.

– И куда тебя несёт нелёгкая? – он требовательно отбирает у меня ношу. – Больше некому переть?

Меня отчитываюсь за количество покупок? Дожила.

– Я ж не знала, что столько наберётся. Того по чуть-чуть, того, того…

Не добившаяся правосудия сердитая толпа на светофоре торопливо рассасывается, гудя возмущённым роем. Новые потихоньку собираются за спиной, понимая, что не успевают. Начинают нервно сигналить машины, которым Гелик перегородил возможность повернуть. Самые нетерпеливые на низком старте и готовы выскочить разбираться.

– Садись, – Демьян небрежно закидывает пакеты на заднее сидение, кивком веля мне проделать с собой тоже самое.

На самом деле идти остаётся каких-то пару минут, но с учётом того, что я еле передвигаю ластами – с радостью ныряю на пассажирское место рядом с водителем. И ловлю эффект дежавю. Вчера, после прогулки, он точно так же завозил меня домой, когда кругами мы вышли к Исаакиевскому собору, где и обнаружился припаркованный джип.

Заезжаем во внутренний дворик колодца быстрее, чем хотелось бы, но и этого хватает, чтобы мозг дал установку телу расслабиться. Отяжелевшие веки прибалдели и теперь слипаются, поэтому поднимаюсь вслед за широкой спиной на четвёртый этаж чуть ли не по стеночке.

Кое-как вставляю ключ в замочную скважину.

– Пускай брат сам ходит в магазин. Или доставку заказывай. Или не набирай столько, – ругает меня Игнатенко, проходя в обуви на кухне и ставя всё на пол. – Тебе только тяжести таскать. Сломаешься.

Мне, несомненно, приятна такая забота, но в полной мере не могу её сейчас оценить. Не до этого. Так что вместо благодарностей лезу в пакет с эмблемой аптеки и среди тампонов, ватных дисков, жидкости для снятия макияжа и кучи коробочек с лекарствами нахожу быстрорастворимый порошок с жаропонижающим.

Мой лоб накрывает тяжёлая ладонь.

– Да ты же горишь, – присвистывает Демьян.

Он только-только заметил, что рядом с ним шатается ходячий труп? Какой внимательный.

– Это от страсти. Ты ж у нас мальчик-огонь, – фыркаю я, зубами надрывая пакетик и выискивая рядом с раковиной условно чистую чашку.

Тот отбирает у меня лекарство и властным тычком в спину отправляет в гостиную.

– Иди ложись.

– Чайник надо вскипятить.

– Поставлю. Иди.

– Ща, пельмени хоть в морозилку уберу. А то растают.

– ЛЕГЛА, КОМУ СКАЗАЛ!

От повышенных тонов башка ещё больше начинает ныть.

– Не ори на меня, не имей такой привычки.

– Не моя вина, что ты с первого раза не понимаешь. Попёрлась она с температурой! За пельменями. Иди. Я всё сделаю.

– Ой, да и пожалуйста, – давясь новой порцией кашля и на этот раз уже не сдерживая его, уползаю в свою, типа, комнату. Вызывать сатану.

Плашмя падаю на разобранный диван, утыкаясь лицом в подушку и зычно прокашливаюсь. Надо переодеться в домашнее, но у меня нет сил. Потому что это надо снова встать, взять шмотки с кресла, сесть, снять, надеть…

Нет. Не могу. Всё, на что меня хватает – стащить с себя джинсы и с пинка отшвырнуть на пол.

В таком виде меня и находят, а мне… А мне фиолетово. Сил нет двигаться. Но надо. Неохотно принимаю сидящее положение, накидывая на коленки одеяло.

– Держи, – Игнатенко протягивает мне дымящуюся кружку с приятным лимонным ароматом. И горсть противовирусных.

– Я всё брату расскажу, – хмыкаю я, шмыгая заложенной ноздрей.

– Что?

– Что ты меня в кровать уложил и колёсами накачиваешь.

– Это такое «спасибо»? – хмурит брови он, поднимая мои джинсы и вешая их на подлокотник.

Эм… Ладно, уел.

– Пельмени убрал?

– Убрал. Всё убрал. Кости ты зачем брала? Грызть? Это такая диета?

– Это суповой набор. Бульона хотела намутить. Я не завтракала.

Тот долго и тяжело на меня смотрит. Вздыхает. Достаёт из кармана новехонький айфон, на корпусе которого даже плёнка ещё не снята. Набирает кого-то.

– Лысый, – выдаёт он в трубку. – Я не могу сейчас подъехать. Есть возможность перенести стрелку на обед? Или сам его дожмёшь? Годится… Лежи и только попробуй встать, поняла? – а вот это уже адресовано мне и, развернувшись на мысках, Демьян уходит обратно на кухню, продолжая разговаривать с собеседником на том конце. – Это не тебе. Чего? Лысый, отвали…

«Лысый»? «Стрелка»? «Дожмёшь»? Я прошу прощения, но какого…

Сижу озадаченная, тихонько посасываю горячий напиток, приятно согревающий внутренности, и прислушиваюсь к звукам через стенку. Кастрюли стучат, вода из крана течет…

Ёженьки-боженьки, он там что, в натуре суп готовит? Ну знаете ли! Я должна это видеть!

– Куда выперлась? Я кому велел лежать? – тут же встречает меня его сердитое.

– Отвечаю, харе приказывать. Могу ж и поварешкой по морде съездить, – не люблю я властных интонаций. Дома от отца хватило.

– Потом съезжу я. Кому-то ремнём по заднице.

Фи, какая пошлость. Демонстративно высовываю язык, давая понять, что угроза меня нисколько не задела, и тут мой подбородок вдруг оказывается в цепких мужских пальцах. Рот вынужденно остаётся открытым, а голубые глаза с прищуром разглядывают блеснувший в нём металлический шарик.

– И зачем? – спрашивает Игнатенко. – Тоже дух бунтарства?

– Нравится, – бурчу неразборчиво я. Не очень удобно разговаривать, когда тебя так стискивают.

– Считаешь, это красиво?

– А ты у нас консерватор? Женщина в парандже, до свадьбы ни-ни?

– Просто не понимаю.

Смотрит. Уже не на язык. Теперь на меня. Вроде бы обычно смотрит, а меня на липкий пот пробивает. И температура тут совершенно не причём.

– А ты целовался когда-нибудь с девушкой, у которой есть пирсинг? – спрашиваю зачем-то.

Дура, Радова! Вот какого…

– Нет.

– Ну так попробуй. Говорят, очень даже. И речь не только про поцелуи.

Ха. Твоя очередь офигевать, лапуля. Теперь уже от моей прямолинейности. Не ты один умеешь бить ею наповал. И вообще, я болею, имею право пороть чушь.

– Ты ещё такое дитё, – сражает меня его ответ. Нет, не на него я рассчитывала.

– Это плохо?

– Я не связываюсь с малолетками.

Ну знаете ли…

– Как будто тебе кто-то предлагает… – собираюсь вырваться и гордо свалить обратно в комнату, но не успеваю. В замке проворачивается ключ и прямо перед нами в узком коридорчике вырастает Даня.

– Я идиот. Забыл документы на страховку. Пришлось возвращ… – он замолкает, замечая меня, прижатую к стенке в трусах и нависшего надо мной Демьяна.

Глава шестая. Исаакиевский сквер

POV Тома

М-да. Неловко как-то вышло.

Все же слышали крылатое выражение: «картина Репина. Приплыли»? Многие знают, что на ней изображены монахи, заплывшие на своей лодочке в женскую купальню. И лишь единицам известно, что этот самый художник Репин никаким боком не связан с данным полотном.

На самом деле картина под названием: «Монахи. Не туда заехали» принадлежит кисти Льва Соловьёва, но из-за того, что оно много лет провисело в галерее рядом с другими работами Репина, а их стиль весьма похож, память решила поиграть в «куча-малу». Фраза же «Приплыли» приклеилась исключительно благодаря аналогии с репинским полотном «Не ждали». С ним уж точно все знакомы.

К чему я всё это? Да ни к чему. Это я мысли пытаюсь отвлечь, пока топчусь на месте и сгораю от стыда. Зато мой подбородок перестают стискивать. Тоже плюс.

– Тома, иди в комнату, – просит брат.

Просит спокойно, голоса не повышает, но я ведь росла с ним и прекрасно знаю, что уж лучше бы он кричал. Типа поорёт, успокоится, а там и полегчает. Но если тот разговаривает вежливо, то всё… сушите вёсла. Так же вежливо тебя могут и прибить. Моим обидчикам во дворе всегда прилетало из тишины. Без долгих демагогий.

Прекрасно знакомая с этой чертой, послушно ныряю в гостиную, отгорождаясь дверью, но прижимаюсь к ней ухом так, чтобы не пропустить ни слова. Мальчики большие, сами как-нибудь разберутся. Лезть не хочу. А вот подслушать – дело святое.

Несколько секунд царит гробовое молчание. Потом слабый шлепок, как если бы кто-то приложился лопатками об препятствие.

– Это. Моя. Сестра.

Ух, понеслось.

– Расслабься, Дань. Ты вообще не так всё понял!

Смешно, но это действительно так.

– Так же как с Леськой?

Та-а-ак. Что за Леся?

– Эй, вот её только давай не будем приплетать. Мы вроде давно всё выяснили.

О, как.

– А на этот раз что? Моя сестра тоже сама на тебя полезла?

– Так, умерь гонор, окей? Не распыляйся.

– А тебя чтоб я близко больше не видел с Тамарой. Сорвался он вчера прогуляться! Теперь понятно, для чего.

Ой, Даня. Ерунду говоришь.

– Понятно, – слышу я спокойный голос Демьяна. – Сейчас бессмысленно разговаривать. Закончим, когда остынешь. Курицу не перевари. Больной ребёнок супа хочет, – снова наступает тишина, следом хлопок. Ушёл. Кто-то явно не любитель оправдываться.

Стою, не шелохнувшись. «Больной ребёнок» царапает не хуже, чем «малолетка». Даже больнее. Да. Для него я ребёнок. Ни разу не девушка. Хоть в трусах перед ним прыгай, хоть голышом. Обидно.

С ватной головой и лёгким ознобом натягиваю на себя шорты и выхожу к брату, неуверенно застывшему возле разделочной доски с нарезанной морковкой.

Даня слышит меня, но не оборачивается.

– Тебе следует перед ним извиниться, – застываю позади.

– В самом деле?

– Ты правда всё не так понял. Я сама к нему выперлась. Он лишь помог довезти продукты.

– Ну да. Оно и видно.

– Брось. Ты сам слышал, я для него ребёнок.

Тот хмуро оборачивается ко мне.

– А ты бы хотела, чтоб было иначе?

– Ну… – теряюсь. Заметно теряюсь.

С одной стороны, такое равнодушие действительно уязвляет. С другой… у меня ведь нет видов на Игнатенко. Его типаж в принципе мне не импонирует.

Да, красавчик, но красавчик закрытый, холодный и не понимающий шуток. А его интонации? Сразу папу вспоминаю, рядом с которым чувствуешь себя вечно виноватой.

Однако мою заминку брат воспринимает по-своему.

– Том, держись от него подальше.

– Почему? Потому что он твой друг?

– Потому что ты его не знаешь. Он… не такой, как ты думаешь. С ним… не безопасно.

Оу.

– Пролёт, Радов. Если хотел напугать, затея провалилась. Только интриги нагнал.

– Какая к чёрту интрига? – психует Даня. – Прямым текстом говорю: он не для тебя. Он из другого мира, в который тебе соваться не стоит.

Ну… Я, конечно, догадываюсь, что чувак, разъезжающий на Гелике, добряшкой-миссионером вряд ли окажется, однако что-то он совсем уж нагнал на его персону таинственности.

– А тебе можно? – резонно замечаю я. – Вы же кореша. Когда спелись правда непонятно, ведь я про него узнала-то только вчера. Как вы познакомились? И что за Леся?

Моя осведомлённость брату не нравится.

– Подслушиваем, да?

– А то не знаешь, что я это делаю лет с тринадцати. Так что за девица?

– Неважно.

Ага. Кто-то стыдливо глазки прячет. Есть от чего краснеть?

– Это ласковое: не суй нос не в своё дело?

– Это вежливое: не задавай лишних вопросов.

– Прекрасно. Тебе очень повезло, что я сейчас не ахти соображаю. Так что живи. Пока что. Но допрос не окончен. Помни про это.

Мой потный лоб накрывает тёплая ладонь. Ого. Меня сегодня прям все жаждут полапать.

– Ты ж температуришь, – доходит до братика.

– Что, правда? Офигеть. Инфа прям на соточку.

– Язва.

– Тызва.  Мызва. Больше скажу, ты только что запорол мне халявный куриный бульон, сделанный заботливыми мужскими руками. Так что марш к плите и чтоб без горячей тарелки передо мной не появлялся. А я пошла валяться. А то ща в обморок грохнусь.

***

Три дня.

Меня запирают дома на три дня, приговорив к лечению через скуку и антибиотики. Все планы по одному месту, не говоря о том, что запасные ключи Даня у меня временно забирает. Типа, чтобы вирусная бактерия не шаталась по городу, пока окончательно не оклемается.

Обижаться нет смысла. Просто я ещё в тот же день лыжи успела навострить в сторону Петропавловской крепости, когда жар спал к вечеру, но сбежать не получилось. Нянька поймала на лестничной клетке. А на следующий день свалила на работу, посадив меня под арест.

Зашкаливающее веселье, блин.

Не имея другой возможности развлекаться, дорываюсь до генеральной уборки. Масштабной. Брат, когда вечером возвращается, едва не оказывается погребённым под баррикадой мусорных мешков, возвышающейся опасно накренившейся Пизанской башней.

Зато квартиру теперь не узнать. В комнатах даже светлее стало после того, как я выдраиваю до блеска старые двухкамерные окна, едва не сигая ласточкой вниз, вслед за уроненной тряпкой.

Под перестиранной, выглаженной и убранной в шкафы одеждой проявляется новая мебель. А под завалами многочисленных коробок со строительным мусором, оставшихся со времен ремонта, свежий паркет. Видно, что после покупки в хату нехило вложились на марафет. Где только такие деньги взялись?

За время «изоляции» дважды натыкаюсь на загадочную девушку напротив, но оба раза она ускользает быстрее, чем я успеваю среагировать. Шустрая. Но ничего, я уже загорелась. Поэтому караулю её весь следующий день, сидя на подоконнике и делая зарисовку противоположной жилой стены дома в скетчбуке. Со всеми деталями: котом на втором этаже, свесившим лапки в открытую форточку и умирающим от нехватки солнца фикусом в синем горшке на третьем.

Старания себя окупают. Замечаю знакомый силуэт и резво подскакиваю на месте, размахивая руками, как ветряная мельница. Замечает. И замирает в нерешительности. Жестом прошу её подождать и лечу в комнату, к рабочему столу брата. Где там я у него бумагу А4 для принтера видела?

«Я ЕГО СЕСТРА», – приклеиваю к стеклу надпись, выведенную большими чёрными буквами.

Девушка смеётся. Делает ответный жест, типа, «ван сек» и через минуту мне приходит сообщение тем же способом:

«ПРИВЕТ», – и улыбающийся смайлик.

«Я ТОМА», – пишу на обратной стороне.

«КСЕНИЯ».

Начинаю писать новое сообщение, но листа не хватает. Да, это вам не текстовой файл. Ладно. Тыкаю ей вниз, во дворик, делаю пальцами "топ-топ" и изображаю, будто пью чай. По-моему, всё предельно доходчиво. Девушка ребус тоже разгадывает, согласно кивает и скрывается из виду.

Наскоро одеваюсь, закидываю в рюкзак кошелёк и… вспоминаю, что запасных ключей у меня по-прежнему нет. Блин. Так… окей, пойдём по сложному пути. Я его тут обнаружила, когда окна вылизывала.

Распахиваю настежь скрипучую створку на кухне, без особого воодушевления гляжу на укатанный внизу асфальт и, перекинув ноги через раму, хватаюсь за старую скрипучую лестницу, пролегающую по внешней стороне. Ей не пользовались, наверное, со времён строительства. Надеюсь, ржавый метал выдержит.

Ну да, я чеканутая шизойдная бестолочь, мечтающая стать красивой кляксой у парадной ради стаканчика кофе с незнакомкой. Могу, умею, практикую.