Изгнанник. Книга вторая. Проснись, Хранитель Юга.

– Бенеста, давай уже, вези меня в свои тихие места.

– Ты не веришь мне, но ты поймешь все сам. Со временем, – он похлопал меня по рукам и взялся за весла. – И не места, а место. Оно одно.

– Хорошо, – смирился я и глубоко вздохнул. Мысли об Архане были приятнее, чем разговор со стариком о тенях и демонах.

– Не смей о ней думать. Дочь моя не для тебя. Ты погубишь ее, нахаленок.

– Я и не думал, – пожал я плечами и отвернулся, чтобы увидеть веранду, где девушка собирала крошки со стола и провожала нас взглядом.

– Я всегда чувствовал свет и тьму. Светлые сюда приходят редко. Только тьма властвует на землях Теней.

Я устало потер переносицу и, подтянув к себе колени, уперся в них подбородком. Бенеста еще что-то долго говорил, пока лодка медленно продвигалась среди монументальных стволов многолетних деревьев.

– Бенеста, давай я буду веслами работать, а ты отдохнешь и подремлешь?

– Проказник, – погрозил пальцем старик и рассмеялся. Дальше мы плыли молча. Зловещие тени и тишина играли на нервах и заставляли волоски на руках подниматься дыбом. Что-то в этом, как сказал Бенеста, тихом месте было не так.

– А! Понял, наконец? Чего притих? Не боись, тут спокойно. Буйные не обитают, а те, что вошкаются по заводям, сами страшатся и чураются живых. Почти на месте.

Причалив к крошечному островку, лодка уткнулась носом в кочку и замерла. Бенеста выпихнул меня на сушу и оттолкнулся от нее веслом. Дед удалялся все дальше от берега, а я стоял, не веря в то, что он готов бросить меня тут одного.

– Да тута я, тута. От тебя подальше, чтобы не зацепил меня тьмукой своей. Давай, распахавай рубаху. Изучать тебя будем. И портки сымай.

Стоять среди топей в чем мать родила – так себе удовольствие. От каждого дуновения ветра по телу пробегали мурашки. Я сжался от холода и прикрыл причинные места.

– Выпрямись, чего сгорбился, как старуха худая? Что ты закрываешь свою силу, показать боишься? – старик повел головой, подергал руками и вытянул их, словно хотел поймать меня, если задумаю прыгнуть в воду. Бенеста вздохнул и начал, завывая, монотонно петь: – Доись! Выгони злобу, что бьется в тебе птицей узною[1]! – я вжал голову в плечи. От стыда я готов был провалиться под воду. Что ж он так горланит-то? Мертвые не потревожат? Да они гурьбой с того света придут, чтобы заткнуть ревущего старика. Его гулкая песня разносила ввысь и растворялась в лесной тишине. Я почти чувствовал, как нечистые духи и хилые низшие амхи хихикают, прячась в потемках и зажимая пасти. – Не томись обидой темною, что снедает твою душу!

Ничего не происходило. Выслушав до конца песнь очищения – как я уже позже узнал от Бенесты, это была она – я, не говоря ни слова, как можно быстрее оделся, надеясь, что поблизости никого нет. Страшно представить, как я мог выглядеть со стороны: голый парень стоит посреди болота, а старый дед орет на него, уговаривая раскрыться и убрать руки. Срамота!

Старик привез меня к своему дому. Архана помахала нам рукой с веранды. При виде нее я опустил голову, все еще сгорая от стыда и разочарования.

«Как можно было довериться этому сумасшедшему? Как я вообще решился раздеться? Словно в бреду следовал его указаниям и выполнял глупые команды», – мысленно ругал себя я.

– Завтра с рассветом придешь, – тихо сказал Бенеста и ушел по ступеням в дом, а я убедился, что меня никто не видит, и, просочившись в ствол дерева, поднялся внутри него тенью и стремглав помчался к башне.

Весь остаток вечера и полночи я просидел в остывшей воде в купели. Выбираться не хотелось, хоть и тело била дрожь, а зубы стучали. С досады я несколько раз ударил по воде и выплеснул сгусток тьмы в стену, отчего та пошла трещиной. Через миг стена снова была целой, будто ничего и не было.

На следующий день, лежа в постели, я решил не идти к старику. Обида за унижения не отпускала и томила меня, от чего все больше росло мое негодование. Однако тело поднялось с кровати само собой. Словно специально замедлившись, напрягая каждый мускул, ноги делали шаг за шагом, а руки тянулись к воде и терли щеки, вероятно, пытаясь содрать с них кожу. Я не мог понять, что со мной происходит. Тело рассыпалось дымкой и помчалось к дому Бенесты.

Старик сидел в лодке и ждал меня. Почувствовав удар от моего падения в лодку, – будто меня вытряхнули из мешка и с высоты скинули вниз, – старик молча взялся за весла и в полной тишине повез меня в то самое тихое место.

Снова оказавшись вдали от меня, он качнул головой, потряс руками и вытянул их перед собой.

Все внутри меня взбунтовалось. Я готов был сорваться с места и унестись куда угодно, хоть на пустынный берег моря.

– Раздевайся, малец, – спокойно промолвил Бенеста.

– Я не стану больше тебя слушать! – прорычал я.

– Раздевайся, – спокойно повторил он.

Я рванул вперед и с диким восторгом хотел промчаться мимо самонареченного наставника, который опустил руки и спокойно ждал меня на берегу, но что-то откинуло меня назад, и на скорости я плюхнулся в реку, погрузившись с головой под воду. Вынырнув, я заполз на остров. Мокрая одежда прилипла к телу и тянула вниз.

– А разделся бы – не вымок, – хитро улыбнувшись, злорадно заметил старик.

– Как ты это делаешь? Чем ты привязал меня к себе? – лютовал я.

– Это не я. Демонам твоим любо здесь. Вот и куражатся над тобой. Потешаются. Обуздай, выпусти их. Покажи, что они без тебя ничто, бестелесные облака.

– Да как же…

– Сколько времени ты провел в этом лесу? – вдруг перевел тему дед.

– Несколько месяцев. Словно меня водило что-то, пока башня не притянула на свет. На пляж. Тот, что на пустоши.

– Демоны твои и водили. Выпусти, говорю. Освободись хоть на время от их гнета, и почувствуешь свою настоящую силу. Готов? Раздеваться будешь?

– А толку-то? Уже мокрый.

– Ну, дело твое, – снова потряс головой Бенеста. Он вновь проделал весь ритуал и запел песнь очищения. Выслушав завывания старика, я остался стоять посреди островка, обреченно опустив голову.

И снова Бенеста привез меня к дому. Снова Архана помахала, а я направился к башне.

Пытки старика над моим самолюбием продолжались несколько месяцев. Я боролся с желанием сорваться с места, вспоминая неудавшееся купание в болоте. Раздеваться я все еще не решался. Я ждал окончания песни, сидя на кочке и опершись локтями на колени. Слова ее я помнил и готов был выть вместе со стариком. Как ему еще не надоело все это – ума не приложу. На его месте я бы давно уже сдался. И все же он день за днем привозил меня сюда и пел.

– Что я делаю не так? Или нет – что ты хочешь, чтобы я сделал? Для чего эти ежедневные катания на лодке туда-сюда?

– Ты должен принять себя и освободиться.

– Кому я должен? Зачем ты издеваешься надо мной? К чему эти унижения с раздеванием? Зачем ты настаиваешь на наготе? Это… неловко.

– Что здесь такого? Я и везу тебя туда, поскольку там никого нет. А я не вижу тебя. Я же слеп.

– Ладно. Давай попробуем иначе. Я выполню все, что ты говоришь. И, если ничего нового не произойдет, ты больше не повезешь меня туда. Да и к чему все это вообще? Я бы мог добраться в болота и сам, а ты бы уже ждал меня на месте.

Лодка прибилась к островку.

– Раздевайся.

Я, скрипя зубами, резкими движениями выдернул рубаху из штанов и, скомкав, швырнул ее на землю.

– Доволен? – проскрипел я.

– Вполне. Штаны не забудь.

Пыхтя и шипя себе под нос, я сбросил оставшуюся одежду и пнул ее ногой к рубахе.

– Готов?

– Ага, – я закатил глаза и, подбоченившись, выставил себя напоказ, отставив ногу. Нате мол, любуйтесь, кому там очень надо!

В этот раз что-то пошло иначе. Когда Бенеста запел, с первых же нот что-то внутри меня задрожало, дернулось и сорвалось с места, выплеснувшись в сторону. Я пытался уловить взглядом хвост тени, но она была быстрее и растаяла в лесной чаще. С другой стороны внутри меня тоже что-то дернулось и вырвалось на свободу. И тут под песню старика меня начало швырять по острову и отщипывать от меня кусками темноту, которая бурлила во мне. Когда старик замолк, я лежал на земле, трясясь, как осиновый лист, и, кажется, бредил.

Старческая теплая рука коснулась моего плеча, и я вздрогнул.

– Ты близко. Слишком близко, – шептал я Бенесте, – отойди, рано еще… Уйди, прошу, – стонал я сквозь слезы.

– Не бойся за меня, малец. Все будет хорошо. Мне они не навредят.

Старик помог мне подняться на ноги: медленно, сначала уперевшись руками в землю, а после, удержав равновесие, я встал на колени. И тут произошло то, чего я не ждал – все тени, что вырвались из меня, разом вернулись обратно. Я, словно губка, впитывал их обратно, превозмогая боль от вывихов суставов, треск растягивающейся кожи и жуткий гул в голове, возвещающий о возвращении домой. Я сцепил зубы и гудел, еле сдерживая крик.

Щелчок.

Конец.

Темнота.

[1] производное от слова «узник».

Куан. Размышления о девушке из сна

Очередное пробуждение отозвалось жуткой болью во всем теле. Мышцы ныли от пережитого напряжения, а голова трещала, словно по ней били всю ночь. Воспоминания о гибком теле девушки пробудили тепло внизу живота.

Покатые узкие плечи, осиная талия, округлые бедра, длинные ноги, и весит, словно перышко, такая теплая и податливая под пальцами. Несмотря на то, что ничто во сне не намекало на плотские утехи, да и ситуация в принципе не располагала к интиму, все внутри Куана переворачивалось от одной только мысли об этом. А самое главное и абсолютно не понятное – почему изо дня в день ему снится только она? Неизменный поход через лес, туман и обрыв… Что сильные мира сего хотят до него донести? Утром, просыпаясь от ночного кошмара, он чувствовал себя разбитым и уставшим, будто это все происходило не во сне, а он сам вживую совершал все подвиги и спасал девушку от своих демонов, пытаясь удержать бушующую стихию позади.

Кто являлся ему во снах? Кто же она? Почему она так тянется к нему и нуждается в его силе? Что, если она светлая – а на это указывало множество вещей – хотя бы то, что свет принимает ее и защищает от вездесущих амхов? Быть может, поэтому с каждым сном его тело все сильнее ослабевает, а барьеру становится все сложнее сдержать мечущихся и разгневанных темных сущностей? И вот еще в чем вопрос: почему эта девушка так упорно возвращается на это капище, в самое средоточие темной силы?

Куан размышлял о событиях очередной ночи, устремив глаза на дно кровати второго яруса. Каменный выступ представлял собой чашу, сделаную неумелым каменщиком, и давал возможность, присмотревшись, выуживать из фантазии новые образы, словно глядя на облака, лежа на поляне с густой ароматной травой.

Куан поднял руку над головой и повертел ею. Свет чадящего фонаря бликовал, и предметы отбрасывали на поверхностях комнаты замысловатые тени. Руку жгло и раздувало изнутри, как если бы он только что вышел из пекла под спасительный теневой навес. Кожа была цела, но внутри все горело и зудело. Лицо и грудь ощупывать смысла не было: ничего не изменилось, все было так же цело и живо, но ощущения горящей плоти не покидали его и собирались преследовать до следующего сна.

Мало того, что тьма толкалась, норовила выброситься новой волной, переполняля тело и заставляя ощущать себя пузырем с тонкими стенками, готовым лопнуть и исторгнуться во все стороны потоками ярости – так теперь добавился этот пожар, разжигающий внутри темное начало.

И все же… Зачем она движется во тьму? Что толкает ее в этот кошмар? Зачем она вызывает в нем злость и резкость… Каждый раз он бросается к ней и выталкивает на свет, обжигаясь и калеча себя. Вопрос о том, чтобы оставить девушку и уйти, не возникал вовсе – Куан лишь слегка раздражался от ее настырности и глупости. Хотя, может, она просто не понимает грозящей им обоим опасности?

Сморенный тяжелыми мыслями, мерным стуком капель с потолка и усталостью, Куан провалился в небытие.

Снова темные болота. Путь через валежник, падение в овраг. Грязь и вонь. Но с намеченного пути он не свернет. Ничто не сможет остановить тьму, движущуюся по этому миру темного сна. Что-то упорно разворачивало его и заманивало в теплые объятья. Но Куан настырно шел вперед.

Оказавшись у каменного круга, он понял, что свет, расползавшийся куполом в прошлый раз, исчез, а камни, завернутые в туман, словно в одеяло, манят к себе еле уловимой силой.

Спустившись в низину, Куан провел пальцами по холодным изваяниям и вошел в центр круга. Он словно стоял на огромной ладони, держащей поднятыми пальцами невидимый шар. Куан приблизился к алтарю. Вогнутая поверхность камня темнела от крови, впитавшейся в нее после тысяч ритуалов. Куан почувствовал, как на грудь неприятным осадком ложится отвращение.

Тяжелое сизое небо с россыпью мерцающих искр заволокли тучи, нагнетая унылость и тоску. Всходило ли на нем светило хотя бы раз? Плотный полумрак окутал все пространство, и лишь мерное светлое сияние висело в воздухе, освещая все вокруг. Над головой зловеще гудели сгустки тьмы, проносясь в разные стороны, словно привидения, разбуженные новым хозяином дома. Но в этот раз их ничто не раздражало – света не было – и они просто пролетали мимо.

Куан наслаждался тишиной и покоем, несмотря на угнетающую обстановку и странный трепет в груди. Затишье перед бурей – так это обычно называют.

Воспоминания накатывали волной и отступали, медленно сползая в пучину прошлого. Обведя взглядом алтарь, Куан двинулся в сторону, где обычно бил враждебный луч. Портал мерно переливался разноцветными всполохами, преломляя воздух вокруг себя – если не знать где его искать, пройдешь мимо, не заметив.

Желания касаться его эфира у Куана не возникло. Он задумался и пошел прочь к лесу, куда манили своими родными щупальцами теплые объятия силы. Он надеялся, что так он восстановится быстрее.

Уход за Югой в доме Бенесты. Диалог Арханы и Юги

– Куколка, спустись к нам, угоди нерадивым, – противным писклявым голосом игриво пропел кто-то внизу под деревом. Следом послышались гогот нескольких парней и вопли недовольства.

– Еще раз придешь к моему дому – вылью кипяток, – крикнула Архана и вернулась в дом. Половицы скрипели от ее шагов, говоря о еле сдерживаемой ярости.

– Ты все равно будешь моей. Твой старый опекун скоро сдохнет, и ты не сможешь больше прятаться за его спиной.

До моих ушей донесся тяжелый вздох. Голова раскалывалась, и все тело болело, будто меня били толпой всю ночь. Каждый вдох и выдох сопровождался хрипом и невыносимой болью в горле.

– Как он? – встревоженный тихий голос Бенесты бальзамом разлился внутри меня. Значит, слепой старый рыбак притащил меня к себе в дом и заставил дочь ухаживать за мной, хотя сам же запретил к ней приближаться. Или не запрещал и мне лишь почудилось?

– Еще не просыпался. Что ты с ним сделал, отец? Уже три дня он лежит без движения. Я проверяю, дышит ли он вообще, и не понимаю, что именно должна лечить. Видимых ран нет. Но мука, которая отражается у него на лице…

– Так надо, дочка. Он наш спаситель. Он справится, не переживай. Понравился тебе, вижу?

Вместо ответа Арханы я услышал лишь вздох старика.

Пудовые веки не хотели слушаться и подниматься. Руки, будто прижатые чем-то тяжелым, лежали неподвижно. А ноги и того хуже – их я не чувствовал вовсе. В груди разрасталась паника – неужели я теперь калека?

Сам того не заметив, я стал чаще дышать, и гулкий свист вырывался из меня при каждом вздохе.

– Все-все. Успокойся. Все хорошо, – на лоб легла прохладная рука и провела по волосам, убирая их с лица. – Если бы ты открыл глаза… Юга – такое странное имя… – она говорила что-то еще, спокойно и тихо. Ее голос успокаивал меня и убаюкивал, и вскоре я снова провалился во тьму, но теперь мирную.

– Эту руку мы протрем, будет сильная рука… Этот палец мы помоем… И этот палец сполоснем… Здесь намочим и тут потрем… – девушка мелодично напевала шутливую песенку для детей, которые не любят купаться. Подобные прибаутки всегда раздражали меня, но голос Арханы зачаровывал. Хоть похабные портовые песни пусть горлопанит, лишь бы не замолкала.

Наконец, я смог приоткрыть глаза и стал следить за ее ласковыми движениями. Мокрыми тряпицами она обтирала мое ослабевшее тело. Медленно расправив руку, она приложила свою ладонь к моей и сравнила их, оценив различия в размере. Проведя по костяшкам моих пальцев, она призадумалась и положила руку на кровать. Пересев на другую сторону, она принялась за вторую руку. Когда дело дошло до ног, я не выдержал и задвигался, словно только проснулся.

– Почему ты замолчала? – я не узнал свой голос, надрывный сиплый, который на некоторых слогах пропадал вообще.

– Ой, сейчас, – она взметнулась испуганной птицей и куда-то унеслась, вернувшись через миг с кружкой какой-то дурнопахнущей настойки. Я попытался увернуться, но она настойчиво влила напиток мне в рот и зажала нос. – Вот так. Я думала, ты спишь.

– Я спал.

– Прости.

– За что?

– Я разбудила тебя?

– Нет, – усмехнулся я и попытался привстать, чтобы сесть. Она тут же засуетилась, поправляя подушку и одеяло. Румянец окрасил ее смущенное лицо. – Что не так?

– Все так.

– Говори.

– Ты там не одет. Не ерзай.

– А, ну да, – теперь к моим щекам прилила кровь, и я опустил глаза.

– Есть хочешь?

– Угу.

– Я сейчас.

– Постой, не уходи. Спой мне, пожалуйста.

Она растерялась и снова опустилась на край кровати. Сложив ладони на коленях, Архана закрыла глаза и начала мурлыкать себе под нос песню о любви.

О нежных чувствах: сначала детских, потом отроческих, затем юношеских и переросших в большую крепкую любовь.

Они любили друг друга, как небо и земля, как солнце и луна.

И неведомая сила забрала ее у него.

Он горевал и взывал к богам.

Велину не ведома тоска и скорбь, в его землях никто не скорбит по потерянной любви.

Значит, суженая его не в его владениях.

Или она его больше не любит.

Он не поверил богу и пошел к богине, к женщине.

Но Гума не позволила ему вернуть ее из царства теней.

И тогда он сам пошел в земли горя, скорби и печали, чтобы вернуть свою любимую.

Так они оба и погибли.

Песня закончилась, а я так и остался сидеть на кровати, замерев от чудесного нежного голоса Арханы. Все еще слыша в голове мотив песни, я так проникся ее смыслом, что загрустил.

– Еда! Я сейчас, – спохватилась девушка и вылетела из спальни.

Только сейчас я осознал, что нахожусь в спальне. Кому она принадлежит? Девушке, чей сладкий голос будоражил что-то внутри и заставлял струны души трепетать, или старому рыбаку, который мучил меня на острове несколько месяцев? Какая невероятная разница между их голосами!

По полкам, прибитым под невысоким потолком, были расставлены немногочисленные талмуды, склянки с разноцветными порошками, высушенные пучки трав и холщовые мешочки с вышитыми мелкими буквами надписями. Я присмотрелся, но ничего не разобрал.

– Ты ведьма, что ли? – устремил я взгляд на вошедшую девушку, которая несла в руках деревянный поднос. От моего вопроса она так и замерла на месте, ошарашенно уставившись на меня. Придя в себя, девушка прыснула со смеха и чуть не опрокинула мой скудный завтрак.

– И как же ты пришел к этой мысли? – она окинула полки быстрым взглядом и, улыбаясь, все же донесла до прикроватной тумбочки небольшую плошку с дымящимся черным варевом, густо стекающим по стенкам, блюдо с мутным бульоном и пару румяных яблок. Я недоверчиво покосился на неприглядную снедь и, сморщив нос, отвернулся.

– Не капризничай, сначала бульон – он восстановит силы – а потом каньо. Тебе понравится, обещаю. С щепоткой специй – это как раз то, что тебе сейчас нужно, – приободрила меня Архана.

– Каньо? Здесь? Где ты его достала?

– Я умею договариваться с портовыми, они и отсыпали немного зерен. Ты разве не знаешь, что это такое? Откуда же ты, странник?

Странник. Такое интересное слово. Оно настолько тонко описывало мое состояние. Я столько лет скитался, чтобы оказаться в спальне самой обворожительной девушки, которая даже не подозревает, кто я и как сюда попал.

– Я с юга.

– Юга с юга, – хихикнула Архана и придвинула ко мне тумбу. Взяв в руки тарелку и ложку, она изменилась в лице, и забота сменилась сосредоточенностью и готовностью сражаться за каждую влитую в меня ложку. Я забрал блюдо из ее рук и за пару глотков опрокинул в себя все ее содержимое. Наваристый бульон оказался на удивление вкусным: в меру соленым и жирным. Я кивнул девушке и отдал посуду.

Архана одобрительно улыбнулась и протянула руку за плошкой с каньо. Я перехватил ее ладонь и осторожно взял напиток сам.

– Не спеши, горячо, – она замерла и с надеждой посмотрела на меня. Я усмехнулся и втянул носом знакомый аромат. Мой настоящий отец часто пил каньо перед сном. Этот запах разносился по всему дому и напоминал о чем-то родном. Хотя с чего бы это?

– Я не ребенок, Архана, – я отпил большой глоток и поперхнулся. Горьковатая горяченная жижа растеклась по нёбу, обжигая. На глазах выступили слезы, и я закашлялся.

– Угу, не ребенок. А ведешь себя еще хуже.

На следующий день, после того как я встал на ноги и, покачиваясь, исследовал дом моего наставника, Бенеста снова повез меня на остров. Я пытался уговорить его отсрочить пытку, но он был непреклонен.

– Сначала дела, потом потеха, сорванец, – улыбаясь, глаголил старик. Я сидел в лодке хмурый, как грозовая туча. Завернутый в полотняное покрывало и стуча зубами от зяблого утра, я презрительно косился на старика и про себя проклинал его.

Почти всю дорогу Бенеста рассказывал про местные достопримечательности. Про порт, в который привозили рабов и диковинных животных. Про товары и искусных мастеров, которые искали особенные материалы для своих творений. Про времена года и смену груза на бортах огромных судов. Когда-то он сам ходил на грузовом корабле, но подвели глаза и пришлось осесть в Темном городе.

– Что заставило тебя поселиться в Теневых землях? – вдруг сменил тему рыбак. Я немного растерялся и не знал, что ответить.

– Меня заставило… Семья… – последним словом я подавился: еле выдавив его из себя, я поморщился. Злость на хранителей еще клубилась внутри.

– Ты расстроен? – удивился Бенеста. Меня накрыло волной неконтролируемого гнева. Расстроен? Разве это слово подходит, когда ты выброшен из дома, не нужен, отвергнут. И почему? Потому что ты не такой, как все? Ты иной? Слишком сильный? Слишком глупый? Слишком… Что? Что не так со мной?

Удар по голове оказался достаточно сильным, чтобы остудить бурлящую тьму и привести меня в чувства.

– За что? – потирая новоявленную шишку на лбу, я насупился и сгорбился.

– Не понравилось? Мне тоже не нравятся твои темные силы, которые норовят затопить все вокруг. Научись бороться и справляться с ними. Иначе быть беде. Ты пришел сюда, чтобы стать сильнее, понимаешь? Возьми себя в руки и начни учиться слушать. Меня. И себя. Чем скорее научишься, тем будет легче. Всем.

– О чем ты, старик?

– Когда чашка разбивается, ее сложно склеить. Но стоит лишь опустить ее в молоко – тут же все трещины заполняются, и ты не видишь разницы. Так и ты. Сломанный. Разбитый. Начни склеивать свои трещины и излечись. Пусть твои раны будут видны всем. Залатай их так, чтобы ты мог гордиться изъянами – пусть они станут твоей гордостью. Гордись своей силой. Только ты сам сможешь склеить разбитую чашку. Уразумел?

– Не-а. Чем больше ты говоришь, тем больше мне кажется, что ты старый чудаковатый…

– Дурак? Как знать, кто из нас дурнее, – Бенеста усмехнулся и, причалив к берегу, пихнул меня в спину, поторапливая. – Раздевайся.

В прошлый раз тени терзали мое тело, доводя до обмороков. Бороться со слабостью становилось все сложнее, и я перевалился через борт лодки, трясясь от озноба. Я распластался на острове, раскинув руки, и, смирившись, лежал, ожидая очередных выплесков тьмы.

Но, будто понимая, что мое тело на пределе возможностей, тени притихли и забились внутри, больно отстукивая в грудине.

– Юга, пора начинать, – тихо прогудел Бенеста где-то рядом. В этот раз он не перебрался через водоем и не остался за пределом болота. Он сидел в лодке и смотрел на меня.

– Учитель, я больше не могу. Сил нет. Я пуст.

– Такого просто не может быть! – удивленно выронил он и толкнут меня веслом. Я не отреагировал. – Возьми себя в руки и поднимись, паршивец. Рано ты решил сдаться. Самое время начать бороться! Тебе есть за что бороться, сопляк? Если ты сейчас же не подымешься, я вернусь домой, один. Склей свою чашку!

– Да сколько можно? – разозлился я. Я вскочил на ноги, сам того не понимая, и развел руки, возмущенно уставившись на старика.

В тот же миг тени рванулись из меня в сторону Бенесты. Тот даже не успел ничего понять и отпрянуть, как сгустки тьмы опрокинули лодку и начали кружить над водой в ожидании, когда старик вынырнет. Я бросился в воду. Темнота серого болота окутала меня. Только первые лучи солнца еле проникали под вонючую водяную толщу, столбами упираясь в темноту. Я пытался рассмотреть старика, но даже рук своих не видел. Вдруг что-то коснулось меня. Я схватил его, подтянул на себя и вытащил Бенесту на поверхность. Теней не было. Тишину разбивали только всплеск воды и тяжелое дыхание старика. Надрывно кашляя, он похлопал меня по плечу: – Молодец. Но больше так не делай.