скачать книгу бесплатно
Пример: пренебрежительное и обесценивающее поведение начальства по отношению к подчиненному с целью повышения продуктивности и эффективности выполняемых им задач (через запугивание и контроль).
Что с этим делать?
1. Спросить себя: «Не приглашаю ли я других обходиться со мной так?» Это не эквивалентно «жертва сама в этом виновата». С точки зрения психодинамики есть бессознательное реинсценирование процессов, которые нам известны с детства, и во взрослом возрасте мы воссоздаем в новом контексте старые эмоции, потому что это старое и понятное и мы чувствуем себя как рыба в воде. Но то, что это бессознательный феномен, не снимает ответственности, не становится алиби, а лишь показывает необходимость в этом разобраться: вывести на уровень сознания и закрыть старые деструктивные схемы.
2. Подумать, не получаю ли я вторичную выгоду оттого, что позволяю с собой так обходиться? Да, я снова взываю к самокритике. Признать, что вам свойственны самопожертвование, созависимость и саморазрушение, – всегда болезненно.
3. Спросить себя: «В чем я могу и обязан взять на себя ответственность, чтобы позаботиться о себе?» Вопрос финансовой и эмоциональной независимости все еще открыт. Чаще всего у жертвы насилия мало свободы для маневра. Речь идет о том, чтобы попросить помощи (в полиции, группах самопомощи, центрах защиты, бесплатной психологической поддержки и социальных проектах). Это, с одной стороны, понижает социальный статус (радикально: переезд, смена работы, окружения и т. д.), но, с другой, дает возможность выдохнуть и принять следующие решения (свобода).
4. Снижать регулярность или последовательно обрывать контакты с агрессором. Да, это не всегда возможно, особенно если жертва связана обязательствами, но необходимо.
5. Самое важное – не молчать, не маскировать, не скрывать то, что происходит с вами. Да, сор из избы выносят. Да, грязным бельем трясут. Да, за репутацию другого человека вам не надо нести ответственность. Да, вам не надо заботиться о том, чтобы другой сохранил лицо.
6. И на закуску – проработать с психологом или психотерапевтом тот ущерб, который вы испытали и который вам пришлось пережить. Цель: минимизировать риски и последствия для дальнейшей жизни, оценить размер травмы (простая/комплексная) и проработать такие чувства, как вина, стыд, смущение, ущербность, месть и зависть. Не инвестировав здесь достаточно энергии и не собравшись с ресурсами, можно создать новую деструктивную систему, где жертва – вы. Либо сменить партию и самому стать агрессором, который из мести губит жизни других людей.
Важно понять: 97 % людей, применяющих насилие по отношению к другим, сами в детстве пережили насилие внутри или вне семьи. Это не снимает тяжести последствий, но обнаруживает взаимосвязи и серьезность проблемы.
Беги на ре?в!
Лет десять назад в моей супервизорской группе[1 - Супервизия – профессиональная поддержка опытного специалиста при работе терапевта с пациентом. Здесь и далее прим. автора, если не указано иное.] я поняла одно правило настоящего терапевта: Run to the roar! – «Беги на рёв!» Знаете, что это значит? Знаете интерпретацию, свободную от каких-либо других толкований?
Есть старая немецкая поговорка: «Лизавший кровь от добычи не откажется». Это про нашу животную, несоциализированную сущность. Она живет. Ревет. Скулит. Воет. И требует. Идет на свой звериный зов.
Идите пугать и побеждать собственный страх!
Беги на ре?в!
Лев рычит – беги на его ре?в и рычи еще сильнее.
Иди в сторону своего страха и испугай свой страх.
Иди на страх и застань его врасплох.
Наступай.
Бесстрашно.
Бескомпромиссно.
Безапелляционно.
Категорично.
Решительно.
Без шансов для противника.
На полных скоростях.
Напором.
Наступай.
Нападай.
Иди в атаку.
Бери штурмом.
Натиском.
Бурей.
Ураганом.
Штормом.
И никогда не сдавайся.
Никогда.
На расстоянии выстрела
Сопротивление в терапии имеет разные лица и маски. Иногда мы уходим в агрессию, иногда, наоборот, становимся безропотными и тихими.
Я очень люблю описывать то, что происходит между психотерапевтом и пациентом не только в виде состоявшихся диалогов, но и метафорами, образами и историями. Вот, например, одна из них.
Крепость. И мне не подступиться. Там со всех сторон овраг. Вода. Из окон пушки. Стрелы.
Слышу голос:
– Не подходи!
Я стою на расстоянии выстрела. Без оружия.
Поднимаю медленно обе руки, демонстрирую, что в них ничего нет. Так же медленно разворачиваюсь. И повторяю лишь одно, как мантру: «Ты можешь защищаться и нападать. Но я без оружия. Я тебе не угроза».
Выстрел в ответ. Целят всегда в сердце, чтобы наповал. Чтобы навсегда. И второй. Сразу. Контрольным.
Я стою. Не уворачиваюсь. Не наклоняюсь. Не боюсь.
Я смотрю в глаза. В прицел.
Пациент всегда смотрит в прицел и, хоть и целит мне в сердце, смотрит в глаза. Он не попадает. Промахивается. Снова целится. Выстрел. Снова осечка. Злится. Бунтует. Орет. Топает. Меняет оружие.
Тяжелая артиллерия. В меня кидают упреками. По мне бьют претензиями. Ставят под вопрос мою этичность:
– Ведь ты тут только потому, что я тебе плачу.
– Я не отрицаю. Да, все так и есть. Это работа. У нас договор. И расторгать его в одностороннем порядке я не собираюсь.
– Ты тут за деньги!
– Да. Так и есть. Я тут за деньги. Позволь мне их отработать.
Снова удар. Рядом разрываются снаряды. Пациент смотрит в прицел. Дым вокруг снижает видимость. Туман не расходится, земля еще не осела.
– Я попал? Ты мертва?
– Нет. Я тут. Все еще стою без оружия.
– Уходи.
– Нет.
– Почему?
– Потому что через меня ты учишься обходиться с собой. Не оставлять себя стоять одного под дождем в холод на улице.
– Уходи. Я тебе не верю.
– Мне не нужна твоя вера. Я верю в то, что не уйду. Этого достаточно.
– Ты бесишь меня.
– В это тоже верю. Тебя бесит, что я с тобой иначе, чем ты сам с собой.
– Я буду стрелять!
– Я знаю. Я не боюсь. Стреляй. У тебя сбиты прицелы.
– Откуда ты знаешь?
– Ты стреляешь мне в сердце, а попадаешь в свое. Позволь мне зайти в крепость.
– Я перекинул мост. Заходи.
– Нет. Ты обложил мост минами. Мы взорвемся оба.
– Я не хочу подыхать тут с тобой. Только не с тобой.
– Да, стремно сдохнуть и быть похороненным с врагом в одной могиле.
– Зачем ты тут?
– Я просто делаю свою работу.
– То есть это все только ради денег?
– Да. Исключительно. Ты платишь. Я делаю свое дело. И ухожу. Никто никому ничего не должен. И никто никогда не узнает, что ты впустил меня в крепость через черный ход.
– Ты обещаешь уйти?
– Я обязуюсь уйти. У меня своя жизнь.
– Но мне будет больно.
– Если ты не впустишь меня, да, будет больно, что упустил свой единственный шанс.
– А он единственный?
– Если тут я, то он последний.
– И что потом?
– Ты заманишь меня в свое зазеркалье. Я зайду. Ты будешь водить меня по лабиринтам, где нет уже ни входа, ни выхода.
– И всё?
– Да.
– Зачем тогда мне ты?
– Я приглашу тебя на стены этого зазеркалья, как на стены лабиринта. И мы вместе посмотрим, как ты его построил, от кого получил традицию строить именно так, почему везде кривые зеркала и зачем тебе быть там.
– Я не хочу это видеть.
– Я знаю. Но у тебя нет выбора. Ты не видишь себя. И к себе никого не приглашаешь. Ты заманиваешь, человек доверяет, ты его обманываешь. Он разочаровывается и пропадает в тебе. Теряет себя. А ты теряешь интерес.
– Я ненавижу тебя.
– …пропадает в твоем лабиринте. И ты снова и снова чувствуешь предательство. Тебя опять кинули.
– Предали.
– Да. Просто ты не впустил. Ты показал витрину мясной лавки. А это комната пыток.
– Почему они все уходят?
– Потому что ты боишься быть увиденным сзади. Сверху. В объеме. В 3D. Ты сам плоский, как мишень. С чем им взаимодействовать? С кем им строить отношения?
– Поэтому я защищаюсь?
– Поэтому ты нападаешь.
– Почему ты не уходишь?
– Я уже вижу тебя здоровым. Цельным. Глубоким. Объемным. И у меня есть шанс. И даже если он один – я его использую. Иногда достаточно одного шанса.
