Возвращение солнца. Цикл «Деревянная сабля». Книга первая

Лала очень хорошо описала и начертила дорогу, заблудиться было невозможно. Двигаясь всё правее, мы уже, наверное, обошли залив под горами.

– Хочу увидеть анчутский дом, – ныл Рики. Очень скоро мы имели возможность хорошенько такой дом разглядеть. Да не один, а большое количество.

Сначала нам стали попадаться лестницы, узкие и неудобные, корявые какие-то, ведущие в отверстия в стене. Вроде как в большие норы. Мы не удержались и заглянули в некоторые. Одни из этих нор были просто маленькими гротами, другие – поглубже. Кое-какие имели две или даже три комнатки. В потолках – малюсенькие, не больше Рикиного кулака отверстия для освещения и вентиляции. Прошло немыслимое количество лет, а здесь сохранились остатки очагов и обломки, в которых при очень большом старании можно было опознать останки утвари, украшений, оружия и игрушек. Никто никогда не приходил сюда с исследовательской экспедицией, никто с трепетом не уносил отсюда в музеи предметы анчутского быта. Мы, как дурачки, насобирали всяких бусинок, не имеющих никакой материальной ценности. Рисунки здесь были совсем примитивны. Так, глаза на ножках.

А вот дальше лестницы стали шире, удобней и ровней, слились в одну, в глаза ударил свет, он лился сверху и показался нам очень ярким, хоть это были уже сумерки там, над горами, лесом и морем. Я представил, как здесь красиво солнечным днём, когда от отверстий в потолке и стенах стоят столбы яркого света, в них кружатся пылинки, а бежевые стены сразу поднимают настроение, после серых-то. Раньше свет будил искры и блеск в растащенных теперь самоцветах, украшавших всё. Здесь сохранились высеченные из камня фигуры, уже более современные, без такой жуткой пучеглазости. В смысле, почти без неё.

– Здесь, – шепнул Рики, разглядывая рельефы, – должна быть история про очень древнего героя Миче, слышишь, Лёка? В его честь назвали моего брата. Так-так-так. Где же, где?..

– Что сделал этот герой? – посмеиваясь, подначил Малёк, хитро глядя на меня. Всем известно, в честь кого меня назвали.

С дрожью в голосе Рики просветил его:

– Миче принёс людям СОЛНЦЕ!

– Ясно. Прорубил эти дырки.

– Нет! Мрачные времена! Очень много месяцев, а может, даже лет было очень холодно, и моросил дождь, и даже выпадал снег, и не таял лёд, и совсем почти не было еды, а плоды плохо созревали. Из-за тёмных, густых, низких туч совсем не видели солнца, хотя, дневной свет всё же был, но тусклый и серый. Всё в мире отсырело, и все начали болеть. Народ анчу стал вымирать. К тому же что-то случилось – и горы опустились, а море поднялось и подтопило пещеры. Это очень всех напугало, тем более, что река Някка сменила русло. Сначала никто не знал, куда делась река, и был ужасный переполох, особенно в долине. Подземные потоки тоже стали течь куда попало – это нанесло ущерб. В долине решили, в этом кошмаре виноваты анчу, а они решили, что виноваты те, кто из долины, ну и передрались. Потом все зачахли и заболели. А тот Миче – он был совсем молодой, но очень переживал. Он отправился бродить по свету в поисках божественной мудрости…

– Мудро, – съязвил Малёк. – От эпидемии и драк надо держаться подальше. Надеюсь, он захватил свою семью?

– Кто же странствует в поисках мудрости с семьёй? Скажешь тоже! – Рики выпучил глаза не хуже анчутских быков. – Вернувшись, тот Миче стал говорить, что можно искусственно сделать солнце. Над ним посмеялись и прогнали, но он не успокоился. Он нашёл единомышленников – и они сделали такие приборы, которые светились и обогревали пещеры. Сразу стало меньше сырости, и все стали меньше болеть, особенно мужчины. Очень Злой Шаман пришёл к Миче и сказал, что эти приборы надо продавать как можно дороже, и он может это устроить, но Миче не хотел. Ему надо было, чтобы люди не болели и продержались, пока не пройдут дожди и не вернётся настоящее солнце. Миче посмеялся над Злым Шаманом. Он собрался сделать большой светящийся прибор и поставить его на большом пустом месте, чтобы вообще стало светлее и теплее. Но Шаман начал говорить гадости про Миче и настроил против него очень многих, и даже королеву Унагду Агди. Ей вообще было не до светильников, потому что это именно её дети враждовали и убивали друг друга, и были злодеями жуткими. Когда солнце было совсем готово, случилась беда. Народ собрался на торжественное включение, а прибор сорвался с потолка или с постамента и зашиб много людей. Его так ни разу и не засветили. Это, конечно, подстроил Шаман. Он сказал, что Покровительница Эя зла на Миче за то, что тот изменяет сущность данного нам воздуха.

Малёк хмыкнул:

– Того Миче и его учеников растерзали в ту же секунду. Эй, Рики, ты не этот рельеф искал?

– Да. Его. Вот видите, Очень Злой Шаман. А вот этот самый Миче. Красивый, правда? Да, всё так и случилось.

– Приборы поломали, записи уничтожили. Но вспыхнула новая эпидемия и унесла много жизней. Да, Рики?

– Точно. Кто не сдал свои домашние солнца, заболевали и вымирали целыми семьями, целыми общинами, особенно женщины и девочки, щенки и котята. Очень странной была болезнь. Говорили, её наслал Злой Шаман за неповиновение. Потому что те, кто сдал своё солнце, как раз выздоравливали. Это тоже проделки Шамана. Но тут уже и настоящее солнце явилось, потому что тучи рассеялись.

– Да, – подтвердил я, – это время неспроста называется Мрачным. Именно с большой непонятной эпидемии началось угасание народа анчу. От сырости и раздоров стало тяжело жить в пещерах, и мы начали искать пристанища на поверхности. А в ту пору все народы обвиняли друг друга в своих несчастьях. Особенно виноватыми, конечно, оказались анчу. Из-за передравшихся правителей, детей королевы Унагды, и потому что отличались ото всех. У нас почти не было своих земель, хоть мы и обитали, кажется, повсюду, где есть горы и холмы. Нам пришлось просить помощи и убежища, налаживать отношения и следовать чужим обычаям, одновременно пытаясь хоть как-то уберечь свои. Отсюда такое непростое отношение к анчу. Но я понимаю, конечно.

– Это не ново, так всегда и бывает, – кивнул Малёк. – Я знаю. Королева умерла во время эпидемии, и вождём анчу стал Петрик Справедливый, пришлый человек с обычным цветом кожи. Он родился на поверхности, но осиротел. Его воспитали в пещерах, и он вырос очень мудрым человеком. Вождю удалось помирить людей из долины и своих подданных. Дело это было непростое, потому что были ещё живы некоторые из враждующих потомков Унагды Агди, правящей в Мрачные времена. Он женился на королевне Някки, потом стал королём нашей страны, и настали хорошие деньки, когда никто не ссорился, а анчу и все прочие спокойно жили все вместе. Род Петрика Справедливого правил долго. Но праправнук не оставил наследников, и тогда к власти пришли Охти, а Коркам стало обидно. Вот так начались новые раздоры.

– Точно, – улыбнулся я. – Но спроси, откуда это знает Рики. Я скажу. Из школьного учебника. Вот до чего дошёл прогресс.

– Да уж. Мы этого не проходили, сказка о Миче передавалась из уст в уста, – ответил мой друг и поспешил вперёд.

Я чуть-чуть задержался. Я рассматривал Очень Злого Шамана, который стоял, всем своим видом выражая осуждение и гнев. Что-то знакомое в нём… Поза? Выражение прекрасно сохранившегося лица? Одежда? Что?

Я так и не понял. Ещё некоторое время ломал голову над этим, а потом плюнул и забыл.

Умный Рики, просвещённый дедом, учебником и Хротом, прочёл нам лекцию о том, что недавно мы видели древнейшее поселение анчу, а теперь видим более современное, комфортное. Просторные пещеры-дома, колодцы, вентиляция и…

Прямо из чьего-то дома нам открылся вид на море, тёмное уже, и небо в первых звёздах, и далёкий мыс Трис, перед которым когда-то и заканчивала свой бег великая Някка. Он был узким и длинным, и совсем чёрным. Об него разбивалась и им пересекалась блестящая дорожка от низкой ещё планеты Ви. И начиналась дорожка от маяка.

Лестница выводила из пещеры прямо в маленький дворик, жавшийся к горе. Вокруг, тут и там, виднелись такие же, огороженные камнями площадки и чёрные входы, из которых вылетали и в которых скрывались летучие мыши и совы. Очень высоко над водой. Очень далеко до вершины. Со всех сторон неприступный городок.

– Заблудились, что ли? – ахнул Рики.

– Увлеклись, – откликнулись мы с Мальком. – Заночуем здесь, а утром найдём, что нам нужно.

– Здорово! – подпрыгнул мой очень младший брат.

Глава 11. Доброе сердце Эи

Замечательной была эта ночёвка. Тёплый ветер, плеск моря, шелест веток в заросшем дворике, голоса ночных птиц… Так хорошо! Ната любит походы, поездки, посиделки у костра, песни и дурачества. С ней было бы веселее. У неё есть читра, и она так красиво поёт! Я глядел на море, играющее светом планет-сестёр, Ви и Навины, и светом маяка. Вспоминал Натины руки, тонкие пальцы на тонких струнах, чуть застенчивую улыбку и слова стихов, сочинённых мной для её песен. Если бы она была с нами, я сорвал бы для неё гибкую цветущую ветку, свисающую сверху, из другого двора, вплёл бы ей в косу. Когда мои спутники уже спали, я всё думал о Нате и говорил ей мысленно какие-то странные слова о красоте моря… И о её красоте. Я скучал по ней также, как тогда, когда она надолго уезжала из Някки на практику или по делам своего отца. Но вот голубоватая Навина показалась из-за горного уступа и глянула на меня радостно, как вернувшаяся Ната. Я чуть зажмурился – и заснул.

Мне казалось, какой-то зверёк спал на мне всю ночь. Я ощущал чьё-то мягкое тельце то на спине у себя, то на боку. Но никак не мог до конца проснуться, чтобы посмотреть. Со зверьком уютней, если он не кусается. Скорей всего просто кошка, полно их, диких, в этих местах. Но, если она тоскует по людям, я заберу её с собой, пусть живёт у меня. Однако, утром никаких животных не было поблизости.

Я спросил Малька:

– Кончились твои выходные? Смотри, уволят.

– Вот и славно, – буркнул он. – Твои тоже заканчиваются.

– А я сам себе начальник.

После завтрака мы вернулись на площадку с рельефами, взяли чуть левей и увидели лестницу, на этот раз ведущую вниз. По ней мы и начали спускаться, помня инструкции Лалы Паг. Мы спускались и спускались, а в разные стороны то и дело разбегались коридоры, много разнокалиберных подземных дорог, на которых так легко заблудиться. Но хитрая и настырная Лала Паг всюду понаставила мелом путеводных крестиков. Точно есть у девчонки какие-то указания от лазивших всюду родителей.

Вот когда мы поняли, что значит «недра гор». Коридор местами сужался так, что мы протискивались боком.

Наконец стены совсем сошлись под острым углом, и Малёк вопросительно глянул на меня из-под потолка. Его лицо, освещённое фонарём, казалось копией планеты Ви. Но я-то знал, что делать.

Там, где сходились стены, я нащупал в углублении рычаг и резко опустил его вниз. Стены бесшумно раздвинулись, и мы прямо сразу оказались в никак не облагороженной человеком пещере, полной сталактитов, сталагмитов, каменных, хаотично накиданных природой глыб, неведомых закоулков, неожиданных провалов, промозглого холода и грохота быстро несущейся воды. Где-то там, в темноте, пещеру пересекал стремительный поток. Она была бесконечно огромна.

И, между прочим, Лала Паг проговорилась, что знает, что в пещеру можно попасть разными путями, а не только так, как мы вошли.

– Сто лет уже чапаем, – проворчал мой очень младший брат и плюхнулся на камень на пороге пещеры.

Мы все присели отдохнуть, и Малёк сказал:

– У тебя на спине шерсть, Анчутка. Загрыз ночью летучую мышь?

Он снял с меня несколько сизых клочков.

– О! Я думал, мне приснилось, – воскликнул я. – Представьте, ночью на мне спал зверёк. Да-да, прямо на мне. А утром пропал.

Малёк проявил беспокойство и выдал:

– Хорошо хоть не искусал.

– Я ему искусаю! – вскричал Рики. – Ты что, Миче? Нечего кусать зверушек!

– Балбес! Побеспокоился бы о брате, – отругал его Лёка, и мы двинулись в пещеру.

И сразу же чуть ноги не переломали и едва не убились насмерть. Идти оказалось совершенно невозможным.

– Оставь пацана здесь, – призвал к моему разуму Малёк. Но мой разум глух, когда речь заходит о Рики.

– Оставить? Как это? Я не могу оставить, – залопотал я. – Это опасно!

О том, что пробираться по поверхности, сплошь состоящей из углов, ям и грязи, гораздо опасней, я не думал. Я нёс фонарь и придерживал Рики. Понятия не имею, как мы добрались до подземной реки.

Со слов Лалы я знал, что она хотела перебраться на другой берег, и для этого пыталась спуститься к потоку. Чуть в стороне, левее от места своего спуска девчоночка и обнаружила пустую комнату с нишами в стенах. В одной из них якобы находилась коробочка с амулетом Сароссе. Кто-нибудь знает ребёнка, который при виде интересного и таинственного помещения не заглянет туда? Любопытство Лалы спасло ей жизнь, хотя обычно бывает наоборот. Пока она рассматривала Доброе Сердце Эи, подоспели взрослые, что разыскивали дурочку, и Петрик успел ухватить девчонку, когда та, покинув непонятную комнату, продолжила спуск и едва не сорвалась с крутого берега вниз.

Брр! При взгляде в непроглядную пропасть меня затошнило от страха.

– Миче, освети дно, – попросил Рики. – Ничего не видно.

– Не хочу, – холодными непослушными губами произнёс я. – Не желаю видеть ничего там, внизу. То, что нам нужно, где-то здесь. Чуть пониже.

У меня застучали зубы, да так громко, что их клацанье заглушило рёв потока. У меня вспотели даже очки. У меня волосы встали дыбом. Где-то там, внизу, на том берегу, пряталось нечто кошмарное, таящее угрозу. Оно там было всегда, с начала мира. Оно только и ждало, когда глупая Лала приползёт ему в пасть. Оно бы сожрало её, как до того сожрало её родителей.

Почувствовав ЭТО, Рики – вот неслыханное дело! – отступил на шаг. Малёк, который не был волшебником, не ощутил ничего, и по своей привычке приготовился хихикать и насмешничать. Сказать что-то вроде того, что я только с Корками пререкаться молодец.

Мне было так страшно, и я так боялся, что невидимый кошмар причинит вред этим двоим, что всё-таки поднял руку и призвал свет, и осветил весь чёрный провал, всё русло реки от края до края пещеры.

Мои спутники заслонили лица руками, но как только привыкли глаза, мы стали с любопытством и страхом вглядываться вниз.

Обычная горная река, чьи берега завалены острыми и угловатыми обломками сверх всякой меры, а бег стремителен. Берег с нашей стороны был крутым и отвесным абсолютно везде, но там, где мы стояли, сохранилось подобие ступенек. Собственно, нормальной лестницей это не было никогда. Прямо под нами, поперёк русла, из воды торчали плоские камни, по которым можно было перейти реку. Мы с Рики схватились друг за друга и ахнули:

– Мамочка!

– Вы что дрожите? – удивился Малёк.

– Давайте скорей уйдём, – пропищал мой очень младший брат.

– Да, давайте, – одобрил я.

– Э, э! А кулон? А пираты? – напомнил нам наш таможенник.

Ах да. С перепугу я забыл, зачем мы здесь.

– Что с вами случилось? – допытывался Малёк.

– Вон там, на том берегу, прямо за камнями что-то ужасное, – пролепетал Рики.

– Прямо в обрыве, – подтвердил я. – Никогда не думал, что доведётся быть рядом с постоянным защищённым Проходом. Ощутить на себе силу древней защиты. Чудилка прав. Портал существует.

– Это всё-таки портал, Миче? Точно? Не живое существо?

– Я читал, что ощущения, которые…

Малёк похлопал меня по плечу:

– Будет вам болтать, братцы Аги. Раз это портал, то реку не перейдёт и нападать не станет. Надо забрать Доброе Сердце Эи да уйти. Не ровен час, за ним явятся Корки с бандой телохранителей.

Мы с Рики снова вскричали:

– Ой, мама! – и я сказал:

– Ладно. Я полезу. Но вы следите, чтобы на меня ничего не напало и никуда не втянуло. Давай верёвку, Малёк. Учти, если что – я буду орать, так что держи крепче.

– Ори тише, – посоветовал Лёка.

– Давайте скорей, – простонал Рики и спрятался за нашего большого друга. Он тоже взялся за верёвку и не сводил с меня испуганных глаз.

– Я буду держать, Миче, и следить буду, – захныкал он.

Я бы легко добрался до середины склона, но мешал ужас, призванный отпугивать любопытных от портала на том берегу. Лала, вроде, не волшебница, но, в отличие от взрослого Лёки, почувствовала это, хоть и не так остро и сильно, как я. Дети чувствительней. Меня же страх вжимал в стену, руки тряслись, я излишне торопился. Но потом вдруг сказал себе: «А чего ты боишься, Миче? Это просто Охранные Чары. Пусть древние, мощные, пусть не вполне тебе, неопытному, понятные, ну и что? Ты читал, и тебе говорили, что, если близко не подходить к защищённому порталу в обычные дни – вреда не будет. Но есть периоды, когда действие особых защит усиливается. Например, когда на небе одновременно Ви и сестра её, Навина, или дни или часы, оговоренные создателями портала. Ничего страшного, просто не нарушай правила, не спускайся ниже положенного». Дела пошли веселее, хотя я всё ещё боялся, что страшная сила оторвёт меня от склона, перетащит на тот берег, и я пропаду на глазах у Рики, затеряюсь там, откуда не вернулись родители Лалы. В точности знать правила я не мог. Проходы, постоянные порталы, незримые двери куда угодно, хоть в иные миры, хоть в соседний город или на другой континент, бывают устроены по-разному. Некоторые ищешь – и не найдёшь, до того они замаскированы, некоторые, как вот этот, отыщешь запросто, но не обрадуешься, если не знаешь, как укротить злую защитную силу. Помня разговор с Чудилкой, я пропыхтел, остановившись:

– Ребята, никто не должен знать о портале. Вы понимаете?

– Знамо дело, – пробасил Лёка.

– Я никому не скажу, – пообещал Рики.

А эта девчонка! Эта Лала Паг! Вдруг она не сдержит обещание и придёт сюда снова? Пусть не сейчас, пусть, когда вырастет? Придёт и пропадёт, как пропали другие люди? Что делать?

Все эти мысли мешали мне сосредоточится только на спуске, и даже чётко видеть, хотя я предусмотрительно надел очки. При взгляде наверх мне даже показалось, что правее, довольно далеко от Рики и Малька, за большой глыбой стоит человек. Несколько мгновений я даже был уверен, что тёмная фигура шевелится и вытягивает шею, силясь разглядеть, как я лезу. Я поморгал глазами. Да быть такого не может.

Невидимая сверху комната пряталась чуть левее от лестницы. Я сделал всего лишь шаг и оказался внутри пустого помещения. Какое оно имело назначение, я не понял. Может, храм? Здесь совершенно не ощущалось действие Охранных Чар, и я, осмелев, принялся оглядываться. В стенах были заметны ниши. Дверцы, когда-то прикрывавшие их, болтались как попало, лишь одна была закрыта нормально. В этой-то нише и стояла коробочка, к которой я даже не смог сразу притронуться от волнения.

Но вот я мысленно попросил прощения у нашей светлой Покровительницы и протянул руки к амулету. Бормоча, что я чем-то похож на неё, на Эю, потому что люблю Рики и боюсь за него, я открыл коробочку. Знали бы вы, с каким трепетом, с каким благоговением, взирал я на невероятную святыню, на кусочек Доброго Сердца Матери, любящей свою дочь, всех своих детей и внуков. Я опустился на колени и говорил Эе, что у меня тоже есть мама, и есть папа, и я их люблю, как прекрасная Някка любит свою мать, и что я не хочу, чтобы пираты сделали с ними что-нибудь нехорошее. Только поэтому я взял на себя смелость положить святыню к себе в карман. Но пусть я буду трижды проклят самой светлой Эей, если не смогу передать амулет представителю семьи, хранящей сокровище, не имеющее цены. Если причиню ему вред. Если не спасу свой город.

А разум и чутьё анчу говорили мне, что это просто древнее, побитое временем, сильно потускневшее, но ещё очаровательное ювелирное украшение. Просто кулон, о котором просто мама просто дочке сложила однажды сказку. Что это была за семья, где малышка, забавляясь с красивой висюлькой, болтающейся у мамы на шее, спросила, что это и откуда, а женщина, смеясь, повеселила дочку интересной историей? Кто-то был рядом – и лёгкая красивая сказка пошла гулять по Винэе. А выросшая девочка, получившая в подарок украшение, рассказала её своей дочери. Это, без сомнения, была семья древнего вождя или правителя, оттого и такое серьёзное отношение к словам весёлой женщины, любительницы придумывать истории. Наши цари и короли все сплошь ведут свой род от детей Някки.

Как маг, я видел и понимал, что в амулете нет волшебного ни на капинку.

Отчего же моё отношение к святыне Винэи не изменилось от этого знания? Отчего мои пальцы благоговейно поглаживали слегка покалеченный временем кулон? Просто украшение? Просто работа искусного мастера? Ну и что? Вы когда-нибудь держали в руках нечто светлое, ясное, чистое, нечто восхитительно доброе, как любяще сердце Эи? Я забыл, что не собирался прикасаться к нему. Я не сводил с него глаз. И ужасался тому, что для похитивших его злоумышленников это ведь просто большой рубин, просто золото и дорогие камни, и они могли разобрать и распилить всю эту красоту, невероятную на взгляд неискушённых предков.

Пребывая в абсолютном потрясении души, я уложил реликвию в коробку, закрыл и сунул в карман. Я помнил: надо спешить. Не тратя больше ни секунды, снова оказался на корявой лестнице, но, забывшись, чуть ниже.

И понял, почему Лала Паг сорвалась с этих камней, и погибла бы, не подоспей Петрик.

Сила, исходящая от портала, толкнула меня и сдула прочь. Следующая ступень защиты: если настырный искатель приключений не внял предупреждению страхом. Я больно ударился о камни, приложился лицом и заорал так, что должны были бы обвалиться не только своды пещеры, но и вообще все горы. Верёвка натянулась. Какой я молодец, что послушался Лалу и обвязался на всякий случай! Малёк дёрнул меня вверх. Кое-как выбрался на крутой берег, отбежал подальше и сел на камень, обняв свои синяки.

Рики и Малёк суетились вокруг и пытались выяснить, что у меня болит, не сошёл ли я с ума, и добыл ли я то, за чем лазил по крутой лестнице? Меня трясло, и я ничего не говорил. Тогда Малёк повёл меня из пещеры, а Рики прицепился сбоку. Раз пять мы упали все вместе на расстоянии в три шага, потом я отбрыкался от чрезмерно заботливых спутников, и дело пошло быстрей. Дорогу нам освещало сияние, исходящее из провала.

– Погаси свет, – сказал Малёк у самого выхода. Я не понял. – Миче, приди в себя. Вон свет. Ты зажёг, ты и гаси.

Я погасил. Остались гореть два фонаря у ног Рики. И тут из темноты с диким верещанием на меня кинулось что-то мягкое, многолапое и мокроносое. Причём нос, казалось, был всюду. Что-то живое тыкалось в меня, визжало и бегало по мне. Я заорал, споткнулся, свалился на Рики и фонари, обжёг руку, снова очень сильно ударился головой и, кажется, потерял сознание.

Когда пришёл в чувство, то первое, что ощутил – большая тёплая капля, упавшая мне прямо в ухо. Потом раздалось звяканье, зажёгся свет, и голос Рики жалобно прошелестел:

– Ты, Малёчек, не плачь, может, он живой. Тогда мы сдадим его в Лечебницу.

Ясненько. Падая, я задавил зверька, моим спутникам его жалко. Я приоткрыл глаза и посмотрел на Рики. Его рожица, освещённая снизу фонарём, была такой, будто у него и вправду кто-то умер. А Малёк, стоя надо мной на коленях и закрыв лицо руками, ронял прямо на меня крупные слёзы. Надо же, какие добрые, так убиваются по несчастному животному.

Это что, я лежу на раздавленном звере?!! Мама!

Я перевернулся на живот, встал на четвереньки и со скоростью оленя ускакал из пещеры в коридор.

– Он уполз, – с удивлением отметил Рики этот факт. – Он живой.

Малёк отнял руки от лица и посмотрел на меня как-то дико.

– Я его убью, – сказал он Рики. – Я прямо сейчас его убью.

– Не надо. Потом опять плакать будешь.

Я тем временем ощупал себя и не обнаружил признаков того, что раздавил кошку, крысу или кого угодно. Тем не менее покаялся, обхватив руками немилосердно болевшую голову:

– Я уже его убил.

– Кого? – спросили меня.

– Зверя, который набросился.

– Зверь убежал, – сказал Рики.

– Я его щекотал, – почему-то тонко и плаксиво пожаловался Малёк моему братцу.

– Ну да. Если ты кого пощекочешь, он, естественно, убежит, – объяснил я Лёке причинно-следственную связь.

– Болван! Я тебя щекотал, а не зверя. А ты не шевелился.

И оба они бросились ко мне. Они чуть не придушили меня, обнимая. Я брыкался и ругался. Потому что у меня всё болело и кружилась голова. Тогда они оставили меня в покое, подобрали фонари, очки и прочие вещи, проверили наличие у меня в кармане священной реликвии и заставили закрыть вход в пещеру. Я поднялся и проделал это, а потом, опираясь на Малька и стены, двинулся за Рики, освещающим путь, наверх, к солнечному свету, по которому мы соскучились.

Но там была ночь, и я едва успел заползти в спальный мешок, как уже заснул в той же комнатке, где ночевал вчера. Я спал так крепко, что не слышал моря и ночных голосов и даже ни разу не вспомнил про Нату. Но не это странно, а то, что не чувствовал боли. То есть совсем. А ведь укладываясь, боялся, что не сомкну глаз, и утром не смогу продолжить путь.