Возвращение солнца. Цикл «Деревянная сабля». Книга первая

– Выставить вон Чудилку? – усомнился я в реальности этого.

– Если ты скажешь, что как раз собирался поцеловать Нату, он уйдёт, – обнадёжил меня Лёка. – Даже я уйду. Неужели ты никогда не хотел поцеловать Нату?

Проанализировав свои чувства и намерения, я пришёл к выводу, что всегда очень хотел. Но не признаваться же в этом Лёке. Я молчал, укусив себя за губу и повесив головушку. А вдруг Ната тоже хотела? Светлая Эя, что делать? Как я мог так издеваться над девушкой? Что мне делать, когда я вернусь в Някку? Что сказать Нате?

– Лёка, – прошелестел я. – Не могу я нравиться ей. Ты не прав. Я не тот парень, который может нравиться такой девушке.

– Это сказка, которую ты сочинил себе в оправдание. Плохо, что ты мой друг, как и Ната. Не то я бы тебя прилупил немного.

– Ладно, – сказал я, примирительно подняв руки. – Я понял. Я не должен вести себя, как мужчина. Тогда я разонравлюсь Нате.

– Ну-ну, – опять завёл Лёка. – Попробуй.

– Всё, я иду спать, – в полном смятении чувств воскликнул я, понимая, что ночь мне предстоит бессонная. Придётся хорошо обдумать своё поведение с Натой. Я хотел защитить её, но, если я ей нравлюсь, моя забота может обернуться для неё мучением. С другой стороны, чем раньше она перестанет питать всякие надежды, тем лучше для неё.

А для меня?

Если бы я не жил с таким сильным предчувствием беды, то уже полчаса назад попросил бы Лёку стать одним из моих сватов, как только мы вернёмся домой. Чтобы никто другой, нацеленный на брак, не посмел оспаривать моё право без помех целоваться с Натой.

По пустой каменистой дороге за оградой отчётливо простучали подковы – запоздалый путник гнал коня в сторону перевала. Стук смолк, до нас донеслись смутные отзвуки голосов: ночью, в тишине далеко слышно. Всадник решил заночевать в соседней гостинице, в той, что отделена от нашей всего лишь узкой дорожкой.

– Малёк, – позвал я, – как ведут себя невлюблённые мужчины?

По его виду можно было понять, что он огорчён таким моим вопросом, однако ответил насмешливо:

– А я не знаю. Спроси у своего брата – кажется, он единственный из нас, кто пока не влюблялся.

Шурша гравием дорожки, мы дошли до гостиницы. Вовсю заливалась птаха в кустах, а на востоке показалась сестра планеты Ви и нашей Винэи – Навина. Значит, точно пора спать.

– Красота-то какая, – умилился Малёк.

– Да, красота, – услышал я голос Рики. Оказывается, он сидел на перилах крыльца и любовался. Странно, что ещё щебетать не начал.

– Миче, – спросил меня этот единственный из нашей компании, ещё ни разу не влюблявшийся человек, – как думаешь, что сейчас делает Лала? Жалко, что она не с нами, правда?

*

Что делать? Светлая, великодушная Эя, что делать мне с Натой? Даже когда я засыпал ненадолго, мой мозг всё искал и искал пути решения. На самом деле был всего один путь, но моя глупая душа противилась идти по нему. Когда я представлял, что мы с Натой навсегда останемся лишь друзьями детства, что она непременно обидится на меня на всю жизнь и, может быть, вовсе не захочет со мной общаться, я отвергал этот путь. Но, открыв глаза, я вглядывался в темноту и вслушивался, и оживали все мои страхи. И я уже не выносил груза двойной тревоги за двоих людей – за Рики и Нату. И не понимая, как примирить такие кошмарные противоречия, я на рассвете бросился в сад, выбежал из задней калитки на лужайку у лесного ручья, полного серебряного света и блеска, и обратился к тому, к кому на самом деле нельзя обращаться с просьбами, а можно только благодарить, если у тебя всё хорошо. К Радо – супругу светлой Эи. Но говорят, он благоволит мне, выбравшему его магию, как основную для себя. Поэтому я решил обратиться. Один-единственный раз в жизни.

Но когда я осознал, что шепчу в запальчивости, то вскочил и ушёл с этого места, пока покровитель светлой и радостной любви не разгневался на меня.

Вместо того, чтобы просить о том, чтобы Ната сама, прямо сейчас, вдруг разлюбила меня, если любит, конечно, я говорил о другом. О том, как было бы славно нам жить под одним кровом и вместе растить детей и красивые цветы, и вместе заваривать чай, и гулять взявшись за руки, хотя мы и так… И я вдруг принялся рассказывать Радо о том, какая Ната красивая, и славная, и как мне легко с ней, и я бы поцеловал её, и прямо сейчас попросил её руки, если бы не вечный мой страх…

И совсем не были похожи мои речи на просьбу, а были похожи на благодарность за будущее счастье, которое я только что разглядел.

И это было неправильно: получалось, что я ничуть не забочусь о Нате, не пытаюсь её уберечь.

Потрясённый таким своим эгоизмом, я шёл к гостинице. Я ждал, что на меня набросятся новые сомнения и страхи, что я буду переживать с утроенной силой, но на душе непонятно почему становилось спокойно, и ничего я не мог с этим поделать, и сверкающий ручей издалека смеялся надо мной. Я решил, что это проделки весёлого Радо, который, как считается, любит иногда по-доброму пошутить с людьми. Это он, не иначе, заставил меня говорить вовсе не то, что надо было. То, что следовало прятать в себе глубоко-глубоко. И после такого своего проступка я вернулся к Лёке и Рики с уверенностью, что вот-вот всё уладится, что всё будет хорошо, надо лишь подождать. А пока следует заняться насущными нашими делами. Занимаясь ими, я даже не то, что думал о Нате, а ощущал её, как ощущают солнечное утро, которое так прекрасно, что можно лишь любоваться им, не думая о том, что настанет вечер.

Я заказал завтрак и разбудил своих спутников. Очень скоро мы выехали из ворот гостиницы – надо было спешить, надо успеть вернуться, пока корабли не ушли в море. Всю дорогу я опять думал о Нате и о том, что вдруг действительно нравлюсь ей, но думал светло и легко, ощущая безмятежное счастье.

Вскоре мы были на высоком и крутом берегу, на горах, окружающих тот самый длинный и узкий залив. Ярко-синий, он плескался под нами далеко – далеко внизу. Нам предстоял долгий спуск по каменистой дороге, по которой уже, наверное, никто и не ходит, разве что искатели приключений, такие, как всякие Лалы Паг.

Чайки парили у нас под ногами, по обе стороны дороги цвели шиповник и кусты с мелкими, жёлтыми и белыми цветами, с ветками, похожими на длинные колючие плети. Воздух был сладким, как мёд, и по этой причине пчёлы и их родственники, ошалев, мельтешили всюду. Птицы уже затихали в предчувствии жары. По камням и кочкам бегали, и ползали, и прыгали мелкие обитатели гор. Рики совершенно слился с животным миром. Он тоже бегал, ползал и прыгал до тех пор, пока мы не оставили лошадей на площадке под деревьями. Дальше спуск становился уже и круче, а тропа была усеяна обломками камней и деревьев и заплетена колючими ветками так, что мы порой двигались, как в тоннеле. Малёк, который шёл последним, поставил Рики между нами и следил, чтобы он не изображал из себя чайку, желающую нырнуть в залив. Я прокладывал путь и придерживал колючки, чтобы они не хлестали спутников по лицам.

– Иди, не оборачивайся, – похохатывал Лёка. Он специально запустил меня вперёд. Если бы я шёл за Рики и наблюдал его на крутой тропе, я бы весь издёргался и ребёнка издёргал.

Залив становился ближе и больше – и вот мы уже на галечном пляже, а у наших ног белой полоской прибоя играет море, совсем спокойное.

– Купаться! – заверещал мой очень младший брат.

– Да, кунёмся, пожалуй, – решили мы, и очень весело провели пару часов. Мы плескались и плавали, а потом перекусили и отдохнули в тени. Наконец, Малёк скомандовал:

– Ну давайте, анчу, ведите меня в свои владения.

– Ну пошли, – пригласил Рики, словно и впрямь был хозяином пещер, которых ни разу не видел.

Вход в них был со временем подтоплен морем. По обе стороны от него, вроде высоких колонн, сидели тёмные кошки, высеченные из скалы, а на их шеях белели колокольчики из другого камня.

Мы, обитающие сейчас в городах и деревнях, где жизнь веселее и богаче, не очень интересуемся историей наших предков. Ну, жили себе в пещерах – и что? Что там, у них, было такого интересного, в этих дырах? Да, мы держим в домах символы нашего народа, вроде фигурок таких вот кошек, сохраняем многие обычаи и имена, даже песни, помним язык и кое-какие предания. Но, в основном, история анчу мало неизвестна, имена героев – это имена из сказок.

– Вот скажите мне, – спросил Малёк, – зачем вашим кошкам колокольчики?

– Так положено было, – ответил я. А вот Рики взялся рассказать об этом больше.

– В пещерах было темновато и скучновато, а священные кошки ходили, где вздумается. Каждый колокольчик имел свой голос, чтобы хозяева слышали и радовались, и сразу находили свою кошку. Звон колокольчиков был чем-то вроде музыки. Кошки избавляли анчу от мышей, и с ними было веселей. Уставший путник, услышав звук многих колокольчиков, мог знать, что недалеко жилища и люди.

– Молодец! – восхитился Малёк.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Так от Хрота. Объяснял же: мы болтали в порту. Хрот Корк такой парень! Он всё-всё знает! Про историю там, или про обычаи. Про анчу рассказывать целый час может. Он не говорит, что мы плохие. Говорит – старшие из народов.

– Болтали, значит, – хмыкнул Лёка и выразительно на меня посмотрел. – Скажи, Рики, а откуда узнали, что Миче дал принцу Далиму карту?

– Кто узнал? – не понял мой очень младший брат.

– Да Корки же! Твоя подружка Лала своими ушами слышала разговор старых злыдней.

– Откуда? Я не знаю. С Хротом я болтал до того. Я, может, говорил Лале, когда мы в пиратов играли, но это так, просто к слову пришлось… Ну, и ведь знаешь, настоящий принц, да ещё с принцессой… А что? Это плохо? Миче не запрещал мне об этом говорить. Если бы я знал, что нельзя, то никогда…

– А что хорошего? – закатил глаза мой друг. – Не общайся ты с этой семейкой. Ни с кем. Ну их. – Лёка помолчал и добавил: – Прости Рики, всем известно, что ты никогда не разболтаешь того, о чём знаешь, что это секрет.

– Малёк! – позвал я, потому что меня осенила внезапная мысль. – Откуда вообще стало известно, что у меня есть карта? Это не секрет, но я ведь и не трепался об этом.

– Не знаю, Анчутка. А! Принцу Далиму наш собственный королевич сказал.

– Я с королевичем не разговаривал, – сразу отказался Рики. – Я помню, вы с Чудилкой карту рассматривали.

– Может, Чудилка ляпнул у себя на работе? – предположил я.

Малёк засмеялся и, подскользнувшись, свалился в мелкую воду, по которой мы шлёпали до входа.

– Что ты всё ухохатываешься? – я бросил в него медузу.

– Да так, – пожал тот плечами, – смешно, что ты не знаешь, где работает Чудила.

– Знаю. Занимается охраной природы.

Малёк сделал страшные глаза и зловещим шёпотом сообщил:

– Миче, какая такая природа? В ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ.

– А? А? – я подумал, что ослышался. – Как это так? Как это без меня? Почему не сказав мне?

– Ох, Миче! – усмехнулся приятель. – Как это, не сказав? Он говорил. Уже очень давно. Только ты сидел, уткнувшись в заклинание, в древнюю противную бумажку. Я так и понял, что ты ничего не услышал. Ты всё радовался, что это заклинание для трёхминутной глухоты. Не сердись, Анчутка, – уже серьёзно проговорил Малёк. – Чудила для того пошёл туда работать, чтобы защищать таких, как ты, и Рики, и ваши родители.

– О!

– Да, именно поэтому, – продолжал Лёка. – «Ляпнуть» он ничего не мог. Только сказать специально.

– Королевичу?

– Почему бы и нет? Спросим у него при встрече.

– Ура! – воскликнул я. – Чудила устроит всё как надо.

– Не знаю, не знаю, – засомневался мой друг. – Кто такой Чудила? Новичок, один из многих, маленькая мошка, как и все мы.

Знатный насекомовед наш таможенник.

– Чего тебе, Рики?

– Как чего? Хочу знать, кем работает Чудила. Вы чего тут говорили?

– Чудила работает чудилой. Как всегда, – снова захихикал Малёк.

– Работает на работе, – добавил я.

– А, ясно, – пробормотал пацанёнок. Он явно ничего не понял. Зато опять принялся дёргать нас с Мальком: – Ага! Зря вы на меня ругаетесь. Я вспомнил: про карту я Лале не говорил. Слышите? Я говорил, что приходил принц и хотел, чтобы ему погадали. Тут Лала сказала: «Давай играть. Давай в пиратов». Мы поиграли. У нас был бой. Потом она говорит: «Приходи вечером в парк ко мне, будем дальше играть. Я, – говорит, – нарисую карту, и будем клад искать. Как будто клад пираты спрятали. Ты будешь принц, а я – принцесса». Ну и всё. Это она сказала про карту и клад, а вовсе не я.

И он приготовился пустить слезу. Мы принялись просить прощения, а потом посмотрели друг на друга и спросили сами себя: ну откуда же Корки узнали, что я дал карту Лийских островов и пещер принцу Далиму?

*

Вот они, эти кошки и этот вход, в самом конце залива, и залив забирается внутрь. Мы добрели сюда, спотыкаясь о подводные камни и скользя по их бокам, заросшим водорослями. Малёк пробасил:

– Ну что, анчу, вы чувствуете какой-нибудь трепет или что-то такое?

– Да! – воскликнул Рики. – Я чувствую.

– Я тоже, – сознался я. – Страшновато.

– Кажется, вы имеете в виду разные вещи, – хмыкнул наш спутник, и мы побрели внутрь.

Вода закончилась там, где почти закончился свет. Мы поднялись на сухую ступеньку и там обулись, глядя на неровное яркое пятнышко входа. Лично на меня уже начали давить каменные стены и высокий потолок. Я не люблю таких мест, где нет солнца. Мне, как растению, нужен свет.

С широкой площадки в глубь горы шли два коридора. Нам, как я знал, надо было в правый. Рики и Лёка уже двинулись в том направлении, а я задержался.

– Миче, идём!

– Чего встал, Миче?

Между коридорами, в стену серого цвета, была вделана красноватая полусфера, окружённая буквами древнего анчутского алфавита. Написаны они были сохраняющимися века красками и расположены как попало.

– Не выковыривай камушек, всё равно не дотащишь до дома, – смеялся Малёк.

– А ты мне на что? – огрызнулся я.

Сам не понимаю почему, я принялся ощупывать и поглаживать полусферу и читать, что на ней написано.

«Человек, пришедший сюда с солёной водой на ногах, с именем сказки на лбу и со страхом в сердце, когда ты найдёшь то, что не нужно тебе, с собою возьми, иначе случатся несчастья и беды твой дом посетят».

– Мамочка! – закричал я и отшатнулся прямо в лапы Малька. – Что это говорит со мной?

– Чего так вопить-то? – расширил глаза Рики.

– Смотрите! – дрожащим пальцем я показал на полусферу. – Оттуда что-то говорит со мной такими серыми буквами.

– Там нет букв, – сообщил очень младший брат. – По краю красненькие есть, а на самом камне нет. Никаких серых букв.

– Как это нет? – я подошёл ближе. – Вот же они.

– Это не буквы. Это трещины.

– Это буквы!!! Очки надень.

Рики надел очки, но продолжал настаивать, что видит совсем пустой камень. Он водил по трещинам пальцем и, потеряв терпение, я постучал по полусфере ладонью.

В тот же миг серые буквы полыхнули, словно серые язычки огня, перестроились и выдали фразу: «Отстаньте. Сейчас ничего не скажу».

– Почему? – тупо спросил я.

«Потому что на детей не гадают».

Разумеется, я это знаю.

Рики оторвал ладонь от камня, чтобы покрутить пальцем у виска – и волшебные строчки моментально пропали.

– М… М… – попытался я заговорить. – Малёк. Положи сюда руку.

– Не желаю, – последовал ответ.

– Положи. Жалко что ли?

– Не буду.

– Послушай, этот камень – он волшебный. Он разговаривать может. Он тебе погадает. – Я рассказал спутникам, что мне померещилось – и они оба посоветовали подкрутить в мозгах некие винтики.

Я продолжал приставать к Мальку, он сдался и положил на полусферу свою большую лапу.

«Того, кто так верен и смел, путь ясен и прям, словно честное слово, и ласковый девичий взгляд награда ему».

Вот что выдал камень, когда я тоже коснулся его ладонью.

– Ничего не вижу, – продолжал отрицать Малёк. – Как же так? Мы с Рики не видим, а ты видишь.

«Маленький мальчик, в чьём сердце горит любопытство, станет вторым из адептов, что смогут со мной говорить. Пусть он приходит в час крайней нужды – и ему не смогу отказать я в совете».

Вот что я прочитал вслух – я всё ещё опирался на полусферу.

– Ого! – сказали мне спутники, а Малёк пошёл дальше и предположил:

– Если ты, Рики, второй, то ты, Миче, первый. Интересно. Спроси у камня, как нам быть в этой истории.

Не успел я осознать важность вопроса, как камень выдал:

«КереичИките – имя моё. Уваженья я также достойна, как тот, кто назвал меня камнем, совсем не желая обидеть. Кто прав – тот идёт к своей цели, коль знает, что прав. Знание ваше – во благо, и служит поддержкой для чистого сердца. Порой же, путь выбирая окольный, к цели скорее придёшь».

Прочитав это, я сказал, что мы молодцы и действуем правильно, только слова об окольном пути мне не понятны. Рики и Малёк чуть ли не носами уткнулись в полусферу, но всё равно не видели ничего.

– Слушай, Миче, а спроси у этой Креи… Крече… Короче, спроси, вы мне когда-нибудь купите ролики? – хитро прищурился мой ребёнок. Камень было начал: «Может быть, кто-нибудь с горки…» – и вдруг написание серобуквенной строчки прервалось.

– Ага! – воскликнул я. – Не дождёшься ты роликов – это опасно. В нашем городе только на роликах кататься! Можно ехать от королевского дворца без остановки до набережной, убиться по дороге насмерть, скатиться в море и утонуть. Нет уж.

Малёк опять загоготал:

– Бедный ребёнок! Твой ополоумевший брат лишает тебя всех радостей жизни.

Рики сверкнул глазами:

– Миче за меня боится, потому что очень любит, – заступился он. Камень же внезапно показал ярко – жёлтую строчку: «Сбой информации. Поломка. Ремонт».

– Эй, Кичипите, – позвал я, – ты что, сломался? В смысле, сломалась? Тебе не больно? Может, помочь? Может, ты голодная? – спросил я у камня. А потом у Рики с Мальком: – Чего смеётесь?

– Это же камень!

– Нет. Это Кикипичке. Она живая. А раз живая, то должна же она что-то есть. Оставим ей пирожка. Представьте, как ей скучно здесь одной. Бедная одинокая Чикипука. Даже сломалась от горя. Закашлялась от того, что долго не говорила.

Из заплечного мешка я вынул кое-какую еду и положил на пол. Малёк рухнул на четвереньки, уполз в проход и, кажется, скончался там от смеха. Рики, наоборот, замер и смотрел на меня, распахнув глаза.

– Ты самый добрый, – сказал мой очень младший брат.

Мы нашли нашего уползшего друга на полу в высоком тоннеле. Он в изнеможении колотил пяткой по стене, а смеяться у него уже не было сил.

– Пикичика – это дух. Такой одухотворённый волшебный предсказательный камень. Камни не едят, дУхи – тоже, – простонал Малёк. – Даже я это знаю, а ты, волшебник, вон что творишь. Ой, не могу! Ой! Ой!

Рики это совсем не понравилось. Он насупился, надулся и отвернулся от Малька. Но я понимал, что сотворил ерунду какую-то. Я забормотал:

– Ну, это… Ну… Послушай, тебе не всё ли равно?

Внезапно Малёк ржать перестал, сел, вытер глаза и серьёзно сказал:

– О ты, подкармливатель булыжников. Не обращай внимания на того, кого так смешишь ты – у него же ведь просто весёлый характер. Нет, Миче, в тебе кровь хозяев этих мест, и ты, как говорит Чудила, очень чувствительный. Ты, конечно же, прав. Просто очень смешно.

– И долго будем торчать в этом проходе? – потерял терпение Рики. Он так и рвался идти вперёд.

Держа перед собой фонари, мы двинулись по коридору.

Глава 10. Миче, принёсший солнце

Ничего такого ужасного не произошло с нами в подземной стране. Нам на головы не упал потолок, обвал не отделил нас друг от друга и не отрезал от выхода. Всё здесь было так прочно, добротно и надёжно, что я сразу же это понял и перестал опасаться, что меня прихлопнет камнем. На нас не бросались из щелей голодные хищники. Да, что-то действительно шуршало и шелестело, а местами даже мяукало, но никого страшнее летучих мышей мы не встретили. Временами вредный Рики принимался завывать, а эхо ему гулко отвечало. Вот это действительно был кошмар. Пришлось потрясти за шкирку противного ребёнка, чтобы он перестал нас пугать. Думаю, хищники передохли от ужаса, они ведь привыкли к тишине. Не было здесь никаких бандитов, хотя для них не нашлось бы лучшего убежища. Мы спокойно шли по коридорам, которые то понижались, то повышались, то нам встречалась лестница, то пещера. Пещеры – это красиво, но не комфортно. Света немного было – он проникал через маленькие щёлки, в основном, справа, но я не понял, где у древних людей канализация и водопровод. В пещерах грязно и холодно. Ноги скользят по сырости и спотыкаются об обломки. Что-то хрустит. Наверное, кости загрызенных теми самыми кошками крыс. Или скончавшихся с голодухи бандитов и их невинных жертв.

Додумав до этого места, я охнул и прыгнул в сторону. От неожиданности Рики свалился в ямку, а Малёк, выхватил нож и встал над ней, готовый защищать моего сорванца.

Постояв в стороне, я пришёл в себя и решил, что давно скончавшиеся кости – это не так уж страшно, мужественно взял себя в руки и вернулся на тропу.

– Вы чего? – спросил я Малька и высунувшегося из канавки Рики.

Лучше вам не знать, какими словами мы поругались по этому поводу.

Очень задерживали продвижение рисунки, которые действительно были крайне пучеглазыми.

– Отчего это они такие? – с дрожью в голосе поинтересовался Малёк, увидев первый рисунок: четверых полуголых, непропорционально длинных анчу, нацеливших острые копья на двух горбатых рассвирепевших быков, роющих копытами землю. И те, и другие обладали глазищами размером с детский мячик.

– На них, наверное, очки, – предположил я, протерев свои.

– На быках тоже? – усомнился Малёк.

– А почему нет? Слепые анчутские быки случайно затесались в пещеру.

Я, конечно, шутил. Анчу охотились в горах и долинах. И даже рыбачили на море. Поддерживали огонь в маяках, поднимаясь на грубо сложенные башни из прибрежных пещер. Потому что в бухтах у подземных городов имелись порты. Анчу были искусны в ремёслах, добывали драгоценные и поделочные камни и вели торговлю. Путешествовали на ладьях по рекам и составляли карты. Собирали плоды в лесах, а были поселения и под открытым небом, где растили сады и засеивали поля и огороды. И ковали оружие, потому что за эти клочки земли шла борьба между племенами. Лучшими волшебниками на Винэе всегда считались анчу. Многие места, реки и города носят названия на нашем языке. Когда-то влияние анчу на жизнь всех племён было огромным, но однажды настали Мрачные времена, холодные и голодные, отмеченные страшными эпидемиями. Тогда всем народам, всем племенам пришлось плохо, но анчу, обитавшие в пещерах, пострадали значительно больше других. Болезни и голод унесли многих, а правители нашего народа, дети королевы Унагды Агди, проявили себя в ту пору с худшей из сторон. Перессорились страшно, и, вместо того, чтобы беречь жизни своих подданных, без конца затевали склоки, стычки, смертоубийства. Отзвук этих распрей не мог не коснуться племён с поверхности. Отношение к анчу переменилось, доверие к их царствующим семьям угасло. С тех пор на Винэе существует правило: ни в одной из стран престол не может занять анчу. Наверное, это справедливо, судя по тому, сколько бедствий принесла всем народам тогдашняя вражда наших правителей. До сих пор старики, осеняя себя знаком Эи, рассказывают о несправедливостях, набегах на города и замки, тайных убийствах и несоблюдении карантина, что вело к распространению эпидемии из пещер анчу.

Но эти большие трагедии – дела далёкие и не наши. Нынче же мне было весело после общения с волшебной полусферой и тянуло на проказы.

Глянув на меня, как на анчутского быка, Малёк приготовился загоготать, но Рики сказал:

– А я знаю, почему такие большие глаза. Потому что темно, и бедным анчу приходилось постоянно таращить глаза. Приходилось ценить свет превыше всего, а то, что ценят больше – то и рисуют крупнее. Традиция всех народов всех времён во всех мирах. Народ тонунда главным считал силу рук, ну там побить всяких анчу или быка за копыто поймать. Тонунда вымерли, потому что мозгов у них не было. Руки они рисовали размером с поленья, а голову обозначали маленькой точкой. Это мне Хрот рассказал, он всё знает.

– О! – только и вякнули мы с Мальком и, покачав головами, двинулись дальше.

Рисованные фигуры таращились на нашу компанию отовсюду.

С разнообразных уступов, из ниш и даже с потолка. Некоторые были прямо как живые, и от их пучеглазых взглядов становилось не по себе. Попадалась резьба по сталактитам, очень искусная, надо сказать, но оплывшая. Когда-то – это знали все – она была украшена не слишком дорогими самоцветами, но их давным-давно выковыряли нехорошие люди.

Рики был в восторге. Он насобирал множество черепков, наконечников стрел, обломков инструментов и всяческих поделок и древних пуговок. Весь этот хлам он собрался тащить домой. Ну и ладно. Пусть его тащит. Лично я нашёл три кошачьих колокольчика и был рад, как младенец, увидевший маму.