скачать книгу бесплатно
– И мои приёмные родители?
Соломон переглянулся с врачом и с некоторым усилием подавил вскипевшее раздражение.
– Твои родители – утонувшие в море отец и мать! – произнёс он, когда Натан уже и не рассчитывал на ответ. – С ними же упокоились твои сёстры и брат! У тебя остался только я, твой родной дядя, больше никаких родственников, особенно среди гоев, у тебя нет и быть не может!
Тон Соломона не располагал к спору, и юноша благоразумно промолчал. Впрочем, дядя вовсе не желал давить на своего племянника, навязывая своё видение в столь короткий срок.
– Ты, судя по всему, умный мальчик! – сказал он примирительно. – Кстати, иначе и быть не должно, ведь ты сын женщины, предки которой всегда были правой рукой Домов венецианских! Нашими руками вершатся судьбы целых народов, и в этом мире много того, что подвержено влиянию Венеции!
– Расскажи о моих родителях, дядя Соломон, – попросил Натан.
Мужчина, хотя и ожидал этот вопрос давно, несколько повременил с ответом, собираясь с мыслями.
– Что тебе сказать? – начал он, не желая впадать в подробности при постороннем. – Твоя мать была умницей и красавицей, но однажды по воле Яхве наш отец, будучи в пути, подвергся нападению разбойников. Охрана оказалась перебита, и нашему отцу, помимо ограбления, грозила уже и гибель, но случайные путники, едущие следом в сопровождении слуг, неожиданно отбили его. Ими оказались твои будущий отец и второй дед. Впрочем, в той схватке дед получил смертельное ранение и прожил недолго. Мой родитель не забыл оказанного такой ценой спасения и облагодетельствовал сына погибшего своей опекой. А когда заметил, что между ним и моей сестрой вспыхнула симпатия, то не стал противиться их просьбе, несмотря на то, что отец твой был из простых, мелкого пошиба торговцев, делающих своё жалкое состояние на продаже пряностей. Он благословил их на свадьбу, и твой отец в тот же день преподнёс своей невесте в подарок этот предмет.
При этих словах Соломон протянул юноше выкупленный медальон.
– Он твой.
Натан тотчас надел его на шею, и мужчина усмехнулся, оглядывая простую, расшитую славянским узором одежду и тускло блеснувший серебром крестик.
– Сейчас приедем к лекарю, снимем эту основу с руки и сразу позаботимся о твоём одеянии. Оденем достойно и в путь! Я и так в этом захолустье задержался! – произнёс дядя.
Не прошло и часа, как экипаж въехал в центр Варны.
Кучер остановил лошадей у крыльца одного из домов, и лекарь выкатился из экипажа, торопясь придержать дверцу перед Соломоном.
– Прошу в дом, прошу! – пригласил он – Рад такому важному гостю… гостям!
Затем, дождавшись, когда нога Соломона ступит на землю, неуклюже побежал вперёд. Через мгновение он юркнул в проём открытой двери, и откуда-то изнутри раздались его крики – вернувшийся хозяин торопился раздать необходимые распоряжения прислуге. Не успели гости приблизиться к крыльцу, как перед ними снова появилась согнутая в поклоне знакомая фигура.
– Входите! – умильно улыбаясь, сказал лекарь. – Сейчас быстренько руку освободим, а там и за стол! Милости прошу!
Через каких-то полчаса Соломон имел возможность убедиться в верности слов хозяина дома: повязка была снята, обнажившаяся рука промыта, а из соседней комнаты, с обеденного стола уже доносились вызывающие аппетит запахи. Он придирчиво осмотрел освобождённую от повязки руку юноши и, лишь убедившись в успехе приложенных врачом усилий, выложил на стол несколько серебряных монет. При виде них глаза лекаря засияли, но он, соблюдая приличия, слабо запротестовал:
– Зачем? Вы ведь уже оплатили операцию!
– Это за возвращённого мне племянника! – тускло, без всякого пафоса, сказал Соломон и, желая переменить предмет разговора, поторопил: – Обедать когда позовёшь?
Они прошли в столовую и сели за стол, накрытый чистой расшитой узорами по краям скатертью. На нём, заставленном блюдами, оставалось мало свободного места, и, глядя на яства, Натан воскликнул:
– Я же про хлеб с молоком забыл! Тот, что тётя Стана в дорогу дала! Я сейчас к столу их поднесу!
Соломон улыбнулся с лёгким презрением, и тут же раскатился дробный смех врача.
– Зачем нам та заскорузлая коврига? – воскликнул хозяин. – Ты посмотри перед собой!
– В самом деле, не ставь нас в неловкую ситуацию! – заметил Соломон. – Пожитки гоев тут лишние. Отдай лучше всё это кучеру, ему они придутся в самый раз!
Юноша послушно встал и вышел, а мужчина поднялся с изукрашенного резьбой стула и подошёл к окну. Он увидел, как Натан вынес узелок с кувшином слуге, но, передав хлеб, спрятал за пазуху рушник, в который он был завёрнут. Соломон хмыкнул недовольно, но по возвращении племянника ничего не сказал, не желая показаться в его глазах чрезмерно требовательным и нудным. Не медля, Натан присоединился к старшим, и втроём они приступили к трапезе. Юноша не помнил, чтобы раньше доводилось вкушать ему такую пищу. Мясные кусочки таяли во рту, а от одного только запаха блюд, которых он и не видел прежде, можно было подавиться слюной! Он принялся за предложенные блюда, но довольно скоро насытился, не привычный к такому количеству пищи. Запив её соком, он теперь терпеливо ждал, когда дядя с хозяином поднимутся из-за столь щедрого стола.
Впрочем, явно спешивший Соломон не счёл нужным задерживаться у гостеприимного врача. Покушав, гости поблагодарили хозяина за угощение и поспешили к ожидавшему их экипажу. Изрядно потяжелев после сытного обеда, они взобрались внутрь, и кучер взялся за поводья. Колымага тронулась с места и затряслась, подпрыгивая на дорожных ухабинах и кочках, и уже по прошествии часа путники въехали на окраину Варны, противоположную той, где находился порт.
– Тут, совсем недалеко, один крупный чиновник живёт. Я с ним встречусь, побеседую недолго, потом и в гостиницу! – произнёс Соломон. – Разговаривать придётся с глазу на глаз, так что тебе, Натан, в экипаже подождать придётся.
Повозка въехала в какую-то узкую улочку, и кони замедлили шаг. Час был ещё не поздний, но прохожих вокруг изрядно поубавилось.
– Кварталы бедняков, – произнёс мужчина. – Все на заработках или попрошайничают, по домам расходятся поздним вечером, вот тогда здесь таким, как мы, путешествовать небезопасно! Впрочем, случается, что и днём…
Он не успел завершить фразу. Снаружи послышался истошный крик, повторенный хором лужёных глоток.
– Стой! Стой, приехали! – кричали где-то рядом, коротко всхрапнули лошади, и экипаж остановился.
Дверь распахнулась, и внутрь просунулась красная ухмыляющаяся морда.
– Вылезай! – гаркнул он. – Да поторапливайтесь, если жизнь дорога!
Соломон поднялся с места и бросил на ходу племяннику:
– Сиди здесь!
– Как же я тебя оставлю, дядя! – воскликнул племянник и устремился вслед.
Когда юноша ступил на землю, то его взору предстали пятеро. Они стояли напротив непривычно ссутулившегося Соломона, сжимая в руках дубины, ножи и топоры, и намерения их были столь очевидны, что всякие слова казались излишними. Тем не менее без общения не обошлось. Рослый детина со свисающими вдоль подбородка усами коротко хохотнул:
– Нюхом чую – жиды! Мои любимые владельцы пухлых кошелей!
– Достойные господа! – голосом, переполненным страхом, пролепетал Соломон. – Мы бедные путники с горстью медяков, возьмите их и отпустите, ради всего святого!
– Горсть медяков! – удивлённо повторил детина и огласил улочку заливистым смехом. – Нет, вы видали! У еврея в таком роскошном экипаже и всего горсть медяков! Выкладывай нам всё, что имеешь, живо!
Соломон стоял на своём, дрожащим голосом убеждая в своей бедности, тем временем выискивая вожака взглядом. Тот не замедлил объявить себя. Невысокий ростом, но довольно коренастый мужик в длиннющем кожухе уверенным жестом воткнул топор за пояс и голосом, полным превосходства, крикнул усачу:
– Долго ты ещё кривляться будешь, Сыч?! Рви кошель и раздевай донага, там сами разберёмся, богаты они или нищи!
При этих словах здоровяк приблизился вплотную к своей жертве и навис над ней, пахнув гнилью зубов:
– Чего вылупился, чучело, снимай всё, что на тебе!
Соломон вдруг резко подался вперёд, в его руке блеснула сталь, и детина, схватившись обеими руками за окровавленное горло, стал медленно оседать на землю. В следующее мгновение преобразившийся на глазах еврей подбросил в воздух нож и перехватил его над самой своей головой за красное от вражеской крови лезвие. Он шагнул вперёд и без замаха метнул смертоносную сталь в главаря. Нож с хрустом раздираемой плоти вошёл в грудь, сбив с ног увесистую тушу. Троица пока ещё живых разбойников воззрилась на два бившихся у их ног тела. Одно ещё дёргалось в предсмертных конвульсиях, а второе, с торчащей из груди рукоятью, неподвижно лежало без всяких признаков жизни. Когда они перевели полные ужаса взгляды на Соломона, то увидели, как тот вытаскивает откуда-то из-за поясницы второй нож. Тут уже охватившее их оцепенение мгновенно улетучилось, и остатки шайки со всех ног бросились прочь. Вслед им пронеслась запоздалая стрела, но она пролетела мимо, лишь придав прыти удирающим искателям удачи.
– Ты что, пентюх, с самого начала про арбалет вспомнить не мог!? – беззлобно упрекнул Соломон кучера.
– Где мне уж было, хозяин! – оправдываясь, сказал слуга. – Не до него, когда ножи у горла!
– У горла! – передразнил Соломон, улыбаясь. – И потом болт в пустоту пустил… Стрелок! И зачем я тебя держу?
– Наверное, за другие умения! – отозвался слуга, но хозяин уже не слушал его.
Он подтолкнул племянника к подножке повозки и сам взобрался следом.
– Пошёл! – крикнул он уже с места, и кучер огрел кнутом лошадей.
Ближе к вечеру юноша со своим дядей уже переступали порог просторной комнаты, сдаваемой в гостинице, что располагалась у самого берега протекающей через Варну речки. Следом за ними внесли вторую кровать, не менее просторную, чем та, что уже стояла у стены. Но не успел Натан как следует осмотреться, как в дверь снова постучали. Вошёл уже знакомый кучер-слуга и объявил:
– Продавец одежды пришёл, за которым вы ещё от лекаря посылали, и с ним слуги.
– Впускай! – сказал Соломон и обернулся к племяннику. – Сейчас тебе приличное одеяние подберём!
В комнату, подобострастно кланяясь, семенящими шагами вплыл разодетый в дорогой наряд толстяк. За ним, волоча сундук, спешили двое особенно отличающихся своей худобой на фоне хозяина молодых слуг. Они с облегчением опустили на пол громыхнувший груз и откинули крышку. Из глубины, одна за другой, стала извлекаться одежда, которую Натану доводилось видеть разве на богатых покупателях в базарный день. Они иногда проходили мимо рыбных рядов, направляясь к той части, в которой продавались меха, драгоценности и прочий товар, недоступный большинству жителей далеко не бедной Варны.
– Желаете что-нибудь из франкского или ромейского? – спросил торговец.
– Нет, только славянского пошива! – уточнил Соломон.
– Болгарская одежда подойдёт?
– Вполне.
На свет показались плащи, кафтаны с откидным воротом, рубахи и порты. Соломон остановился на наряде поскромней, хотя и не самом дешёвом. Разглядывая одетого уже в него племянника, мужчина усмехнулся.
– Для дороги сойдёт!
Соломон расплатился с толстяком, и он удалился вместе с слугами и громоздким сундуком, спеша успеть посетить и другие адреса богатых горожан. Оставшись наедине с юношей, Соломон в который раз взглянул на темнеющий из-под короткого ворота шнур.
– Вижу, тебя эти гои окрестить успели! – с сарказмом произнёс он.
– Нет, я сам… – неуверенно возразил племянник. – Вернее, тётя Стана попросила, а я…
– Не имел возможности ей отказать! – продолжил за него дядя.
Юноша, не видя необходимости в споре, благоразумно промолчал, а Соломон, усевшись в мягкое кресло, потребовал:
– Дай мне этот крест!
Натан промедлил мгновение, но, не говоря ни слова, снял с шеи крестик и передал дяде. Тот сжал лежащий на ладони символ греческой веры и, размахнувшись, выбросил его в раскрытое окно.
– Пусть его подберёт кто-то из гоев, он создан для них, – сказал дядя совершенно спокойным голосом, – у тебя же теперь другая жизнь. Завтра с утра в путь. Нас ждёт Константинополь и Русь, дела во имя Господа нашего Яхве! А пока давай поужинаем и спать!
На следующий день, когда лучи солнца едва разогнали предутренние сумерки, они уже любовались Варной с борта отчалившего корабля. На небе радовали глаз лёгкие, пушистые облака, совершенно не способные препятствовать лучам весеннего солнышка. Морская гладь, едва колыхаясь, пестрела пляшущими отблесками, и город, всё более отдаляясь, стал похож на изображённую на холсте картинку. Соломон вдоволь налюбовался открывшимся видом и повернулся к племяннику, собираясь сказать что-то, но тому было не до беседы. Он стоял, разглядывая рыбацкие чалики, щедро усеявшие прибрежные воды, охваченный нахлынувшими чувствами. Вот так же в эти воды он выходил с дядей Любомиром и приёмными братьями, вместе с ними рыбачил, радовался успехам и грустил при неудачах. «А вдруг я всё это вижу в последний раз? – подумал он, и в груди разлилось лёгкое, щемящее чувство, испытанное им вчера при расставании. – Вдруг не придётся мне больше вернуться к этим берегам, залитому солнцем городу и той рыбацкой хижине, в которой живут люди, что так дороги моему сердцу?» Взор подёрнуло туманом, и юноша отвёл в сторону повлажневшие глаза, подставив лицо прохладному ветру. Соломон, видя состояние Натана, стоял молча. Он дождался, когда морская синь скрыла уже едва заметную полоску суши, и произнёс:
– Ничто не стоит нашей печали, мой мальчик! Скоро ты увидишь величайшую столицу мира, а за ней ещё множество прекрасных городов и мест, в которых будет всё, что достойно потомка нашего рода!
– Как не печалиться, дядя! – вздохнул Натан и бросил взгляд в сторону скрывшегося берега. – Конечно, у меня есть Родина – место, где я родился и провёл первые годы, но я её совсем не помню. Зато есть место, где я вырос, люди, что окружали меня и заботились…
– Родина еврея там, где ему хорошо! – тоном, не допускающим возражений, объявил Соломон. – Глупо жалеть о местечке, в котором пришлось жить среди каких-то гоев, когда тебе распахнул объятия целый мир! Пора заканчивать эти детские сопли. Ты теперь мужчина и мой помощник!
Натан ничего не ответил. Он долго молчал, затем задал вопрос, меньше всего ожидаемый его собеседником.
– Почему ты до сих пор не женат, дядя?
Соломон не сразу нашёлся с ответом.
– Наверное, ещё годами не вышел! – пошутил он.
– А если серьёзно?
Мужчина взглянул на юношу, его полные внимания глаза и понял, что одной шуткой здесь не отделаться. Он вздохнул, снова посмотрел на племянника и, решив, что нет смысла темнить с ним, выдал сокровенное:
– Видишь ли, Натан, я, конечно, уже немолод, но пока не встретил ту… Да что говорить, не достиг ещё того положения, чтобы взять в жёны девушку из того рода… вернее колена, которое..
– Будет править миром? – спросил юноша, повторяя однажды услышанную от дяди фразу.
– Это очень непросто, Натан! – произнёс Соломон с некоторой тоской в голосе. – Почти невозможно. Однако есть надежда, что при определённом успехе в делах я смогу рассчитывать на свою известность и руку той, что даст возможность моим потомкам владеть народом Израилевым, а не бегать подобно псу с высунутым языком, любой ценой выполняя разные поручения.
– Но разве тогда твои дети не будут того же рода, что и ты?
– Конечно, нет! – уверил Соломон. – Ах да, ты ведь ещё не знаешь! У нас, евреев, принадлежность к роду определяют по матери. Вот, скажем, ты… Род твоего отца по сравнению с нашим… не такой значимый, как мой и моей сестры. Но ты наш, и в этом нет и не будет никаких сомнений! Я тебе скажу больше – если так случится, что еврейка родит от гоя, то их ребёнок будет тоже считаться евреем.
– Такое бывает? – удивился юноша, вдоволь успев наслушаться от самого дяди о неполноценности других народов.
– Очень редко. Закон не признаёт таких браков, но уж если еврейке пришлось родить от гоя, то её ребёнок считается евреем, независимо от того, признаёт он это или нет.
– А что для него с того, еврей он или нет?
– Как что?! – воскликнул Соломон. – Тогда в беде или прочем неудобстве, будучи среди гоев, он может рассчитывать на помощь всего нашего народа. А если случится, что он причинит вред соплеменнику или даже убьёт его, то судить того человека сможет только наш, еврейский суд, и никакие гойские князья и судьи над ним не властны.
Юноша смотрел на дядю, не вполне понимая, как можно не считаться с местной властью, и Соломон продолжил:
– Не смотри ты так недоверчиво, Натан! Во всех городах, где есть наша диаспора, мы выкупили у знати такое право для нас. Больше того – те евреи, что победнее: всякие сапожники, лекари с малым доходом и прочий сброд —нами согнаны руками гойской знати в гетто – районы единого проживания, в которых действуют только наши законы, и ни один гой не вправе совать своё рыло на ту землю.
– А если придёт в голову сунуться?
– На тот случай входы в гетто охраняет надёжная стража из самих же гоев. Их задача – не пропускать других своих, ну и наших заодно иногда, когда они выходят из повиновения, но это уже совсем другая история!
Они ещё долго беседовали, глядя на поднимающееся по небосклону солнце, а усилившийся ветер, надувая паруса, гнал корабль на юг, туда, где, затмевая блеском все остальные столицы, стоял тысячелетний Константинополь. К исходу дня их судно вошло в бухту Золотой Рог и, пробившись сквозь массу кораблей, причалило к пристани. Натан заворожённо смотрел на открывшийся перед ним вид. Раньше Варна, в его представлении, олицетворяла собой всю известную ему роскошь, искусство и величие, которую способна породить цивилизация, но, увидев Константинополь, юноша понял, что сильно заблуждался. Его Варна в сравнении со столицей выглядела так, как тот же рыбацкий посёлок перед ней. Высокие, в пятнадцать метров, городские стены сплошь были усеяны башнями, в них тут и там блестели окованные медью ворота, а за ними, словно разворошённый улей, шумел город.
Когда нанятая повозка въехала в очередной квартал, Натан обратил внимание на едва уловимые изменения вокруг. Стены домов здесь во многих местах были обшарпаны, тут и там валялись кучи мусора, а одежда на встреченных жителях потеряла краски и привлекательность. В ней стали преобладать нейтральные, тёмные цвета, и редко на какой женщине блестели драгоценные украшения.
– Это наши, мы в гетто, – сказал Соломон.
– Здесь одни бедняки? – спросил Натан.
– Нет, просто не в традициях евреев выряжаться и обращать на себя внимание. Также и дома: снаружи разруха, а внутри богатство и уют. Зачем мозолить глаза гоям!
– Тпруу, стой! – вдруг закричал возничий и натянул поводья.
Лошади остановились, и седоки сошли на землю. Перед ними, за высоким забором, возвышались несколько двухэтажных зданий, столько же массивных, сколько и нелепых своей мрачностью и безвкусицей в архитектуре. Соломон подошёл к дубовым воротам и потянул за шнур колокольчика. Раздался звон, и двери в одной из створок распахнулись. В проёме показалась фигура дородного мужчины с крепкими руками. Он посмотрел на Соломона, тряхнул копной кучерявых волос в приветствии и повернул крючковатый нос в сторону юноши.
