скачать книгу бесплатно
Удар камчи заставил коня всхрапнуть и понести чужого седока прочь, оставляя позади задумавшихся над его словами кыпчаков.
А в это время в грузинском лагере готовились к пиру. С гор гнали отобранный у крестьян скот, а посланные Давидом команды рыскали по оставленным сельджуками селениям, собирая то, чем не успели поживиться они. Вахтанг вместе с другими азнаурами вышел из царского шатра, испытывая двойственное чувство. Его, как и других, переполняла радость от выпавшего на долю сельджуков поражения, но она омрачалась гибелью племянника. Он с содроганием представил глаза своей сестры, ещё недавно потерявшей мужа, а теперь и единственного сына. Что он скажет ей, когда…
– Вахтанг! – вдруг окликнул его женский голос, который сейчас он меньше всего хотел бы слышать.
Чуть промедлив, азнаур обернулся и развёл руки, торопясь навстречу сестре.
– Хатуна! Как ты здесь?! – воскликнул он, мучительно размышляя, как сообщить ей страшное известие.
Но сестра уже знала о гибели сына. Он понял это, увидев её скорбные, заплаканные глаза и дрожащие губы. Женщина бросилась брату на грудь и зарыдала, давая волю слезам. Вахтанг что-то говорил, успокаивал её, прекрасно осознавая бесполезность своих слов, но Хатуна вскоре взяла себя в руки.
– Как это случилось? – спросила она, отстраняясь.
Князь глубоко вздохнул.
– Молод он был, неопытен и горяч! – произнёс он голосом, полным скорби. – Мы сражались плечом к плечу, но не уследил я за ним! Всё в руках Господа, особенно в жестокой сече! Не успел я, сестра! Собой бы от стали закрыл, но не успел!
Голос его дрогнул, и Вахтанг отвернулся, скрывая опечаленное лицо. Сестра снова обняла брата и застыла, не произнеся больше ни слова. Не зря накануне у неё так ныло сердце! Не зря она спешила, торопя возничего, не зря! Многих, дорогих сердцу людей потеряла она за последний месяц: сначала в занятом врагами Тбилиси убили отца, мать и многих других родственников, затем погиб муж, и теперь, не успела она снять траур по погибшим, её единственный сын. На всём свете у неё остались только дочери и брат, который благодаря Богу сегодня уцелел в битве!
Упредив заход солнца, похоронили павших, и Давид пригласил ханов и кошевых на пир. Прямо под открытым небом накрыли столы, и на расставленные скамьи расселась грузинская знать. Когда количество тостов перевалило за десять, развязались языки. Хвалили победоносного царя, своих товарищей и себя. Пили за победу и удачу, что позволила им одержать её в столь трудном и много решающем сражении. Кыпчаки молча уплетали разложенные перед ними яства, не понимая произносимых на грузинском языке речей.
– О чём они? – спросил Тугоркан Атрака, успев насытиться.
Тот, сражаясь на стороне Давида не первый месяц, уже стал понимать язык своего зятя.
– Похоже, хвалятся своей победой. Давид вот только что провозгласил, что наскок азнауровских сотен – его личная задумка, которую он готовил задолго до битвы, что сами азнауры вели переговоры с огузами по его приказу, и что их атака принесла победу всему грузинскому войску.
Боняк, не взирая на очередной тост, произносимый каким-то азнауром во славу царя, презрительно расхохотался, и тостующий замолчал.
– Крепкое вино! – поспешил заметить Атрак по-грузински, давая понять, что хан просто перебрал лишнего, и застолье продолжилось своим чередом.
– Вот ведь какие умники! – восхитился Тугоркан. – Под стать нашим сказителям: на ходу придумывают!
– Это ещё что! – поддакнул ему Атрак. – Посмотрим, что они через десяток лет петь будут!
Один из князей поднялся и затянул песню. Её подхватил дружный хор, и под сладкие звуки чонгури в сгущающиеся сумерки вознеслись высокие голоса. Пели о так любимой Грузии, о её равнинах и холмах, горах и реках, её красоте и неповторимости. Петь в Грузии умели всегда.
Наутро, когда поднявшееся солнце озарило белёсые вершины дальних гор, в ставку Тугоркана прискакал Кубар. Последние сутки он не покидал седла, не останавливаясь даже на ночлег, и теперь, едва не загнав коня, стоял перед ханами, глядя на них воспалёнными от бессонницы глазами. Воин уже передал послание Сырчана и ждал ответа, но Тугоркан не спешил.
– Что скажешь, славный Атрак? – спросил он прежде, обращаясь к царскому зятю.
– Пока здесь война, нет мне пути назад! – хмуро заметил хан. – Мой народ со мной, и много воинов моих пало в сражениях с огузами! Уйдём сейчас, до полного поражения врага – кто заплатит обещанное золото, кто принесёт их долю семьям?
– А что скажешь ты, мой верный товарищ? – обратил Тугоркан свой взор к Боняку.
Тот пожал плечами и беззаботно бросил:
– Атрак прав: обидно после такой трудной победы возвращаться в степь с пустыми руками! Только хотел бы я взглянуть на лица русских князей, появись мы перед ними! Особенно ты, Тугоркан! Слыхал я, что Святополк, после нашего отступления из-под Киева, повсюду разнёс весть о решающей победе. Даже признал в каком-то обезображенном трупе тебя и рыдал над ним, словно над телом любимого тестя!
– А что моя дочь?
– Не знаю! Надо думать, горюет.
Тугоркан вздохнул. У него их было две. Одну – старшую – он выдал замуж за Великого князя, желая мира с Русью. Но надёжного мира так и не вышло, а дочь, наверное, до сих пор тоскует по родным степям под косыми взглядами ненавидящих её людей! Каково живётся сейчас его любимице? Тяжёлые думы камнем легли на встревоженную душу, но хан прогнал их. Он хмуро взглянул на Кубара и произнёс:
– Зря ты скакал, пересекая бескрайние поля и крутые склоны гор, зря загонял коней! Нет больше места мне в родной степи! Те, за кого проливал я свою кровь, отвернулись от меня, и народ мой, тогда оказавшийся один перед лицом сильного врага, в поисках счастья теперь здесь.
– Тебя не поддержала знать, но Степь по-прежнему видит в тебе верховного хана! – возразил Кубар. – И заявила об этом, отдав в твой поход всех своих воинов!
– Они мои на войне! Но в родных кочевьях их голоса слабы в сравнении с теми, кто сейчас у власти! – отвечал хан.
Кубар ещё простоял, в ожидании, но скоро понял, что сказано всё. Он взглянул на своего вымотанного долгой дорогой коня и снова обратился к Тугоркану.
– Дай мне свежего коня, сейчас же поспешу обратно в надежде успеть к… Помочь своим!
– Оставайся! – предложил хан. – Что тебе в чужих родах? Твоя орда здесь, а с ней и твой кош. Правда, другой кошевой там у власти, но разве не найдётся место батыру на войне?!
– Прости, хан! – отвечал воин. – Когда я, залечив раны, вернулся с Руси, меня приняли в чужом роду, ибо я одного народа с ними. Как я брошу тех, кто в тяжёлое время приютил меня?
Тугоркан не нашёл, что возразить, и некоторое время молчал, отвернув лицо в сторону.
– Дайте ему лучшего коня из моего табуна! – наконец приказал слугам хан и повернулся к своей юрте. – И кумыса мне, да побольше! Идём в юрту, славные ханы. Пришла пора отведать нашего питья вместо той виноградной водицы, что подносят нам новые друзья!
Ханы ушли, и теперь вместо них гонца обступили кошевые, торопясь с расспросами, но он не мог уделить им много времени. Кубар снял заседельную суму и взялся за седло, но задержался, отстёгивая пряжку ремня. Он вспомнил ещё одно поручение хана Сырчана, которое пришло время исполнить. Через минуту воин уже перешагивал порог юрты, держа в руках пучок степной травы. Он положил его у ног сидящего на ковре хана и сказал:
– Вот последний наказ готовящихся к последнему бою ханов. Если Тугоркан откажется возвращаться в родную степь, то пусть этот ковыль напомнит ему о ней в далёкой земле!
Хан взял в руки ковыль и перевёл взгляд на потупившихся Атрака и Боняка. Кубар же, исполнив последний наказ, повернулся, собираясь покинуть юрту. Но едва он взялся за полог, как услышал резкий окрик: «Стой!» Воин обернулся и не узнал Тугоркана. Его глаза увлажнились, а лицо от прилившей крови стало пунцовым.
– Стой! – повторил он дрогнувшим голосом. – Мы возвращаемся назад, в родные степи. Лучше на своей земле костьми лечь, чем на чужой в славе быть!
После обеда остатки кыпчакской орды двинулись в обратный путь. За Тугорканом последовал и Боняк, но Атрак решил закончить начатое дело.
– Не могу я оставить зятя в тяжёлый час! – сказал он. – Брошу его – обреку на гибель и дочь, и Давида, и весь народ его!
– Оставайся! – сказал Тугоркан. – И после окончательных побед сдери с него золота втрое, получив и за нас с Боняком тоже!
Переход предстоял сложный, и тяжелораненых оставили на попечение атраковских сородичей. Под рукой ханов едва набралось семь тысяч способных к бою воинов, но никто из них не сомневался в победе. Они готовы были сражаться, невзирая на силы выступившего из Руси врага, и одна только мысль терзала всех: успеть вовремя! Вскоре две орды растянулись на многие вёрсты, вздымая пыль предгорных равнин до самого солнца, что так щедро обогревало покрытые лесом склоны гор и далёкую, но такую желанную степь.
Глава 7
Превратности судьбы
Четвёртые сутки дружины шли, утопая в степном разнотравье. Близился к излёту травень, повсюду раздавался переливчатый щебет птиц, а лёгкий ветерок обдувал залитые потом лица и колыхал верхушки деревьев, что переполнили изрезавшие степь балки. От опрелой земли поднимался дурманящий запах, а вокруг, насколько хватало взгляда, полыхала густыми красками входящая в летнюю силу степь. Но воинам было не до красот природы. Девять тысяч пехоты и конницы топтали степь, настигая преследуемые кочевья. Те, на перегруженных кибитках, обременённые многочисленной живностью, тщетно пытались спастись. Испуганные женщины то и дело хлестали запряжённых в оглобли быков, детвора на конях гнала отары и стада, но оторваться от преследователей не получалось. На исходе дня высланная вперёд разведка доложила, что в четырёх верстах, у переправы через реку скопилось множество кибиток и стад. Судя по всему, там целый кош, а может, и два. Переправа только начата, и противоположного берега достигли немногие. В кибитках и у стад – только женщины и дети, из воинов только две сотни стариков и юношей, что расположились отдельно на холме и значимого препятствия не представляют. Весть, словно птица, облетела ряды русичей, и всё войско Милослава оживилось. Сердце князя забилось чаще, и в предвкушении лёгкой добычи разгорелись глаза. Он осмотрелся и увидел, что те же чувства овладевают едущими рядом людьми: князьями Андреем и Родионом, воеводами дружин и ратей, и даже всегда невозмутимым Вышатой. Милослав оглянулся на усталых, едва волочивших ноги ратников и поморщился.
– Идём одной конницей! – провозгласил он. – Двух тысяч на три сотни достаточно! Ты, князь Андрей, со своими ударишь справа, а ты, князь Родион, – с отрядом пришлых дружин слева. Я наступаю в центре. Ну, с Богом!
Князья поскакали к своим дружинам, и вскоре несколько конных колонн выдвинулось вперёд, широко охватывая место переправы. Под копытами шелестела трава, а степь надвигалась, приближая долгожданную встречу, и вот, за очередной левадой, открылся вид на переполненную людьми и животными переправу. Когда половцы заметили скачущих на них русичей, то от общей массы оторвались одиночные всадницы с малыми ребятишками на руках, но они, заметавшись по степи, наткнулись на выстраивающиеся в цепь дружины Андрея с Родионом и поспешили обратно. Люди в страхе сбились в большую и тесную кучу, замерев в ожидании грядущих событий. Перед ними разворачивались в совсем редкую линию их немногочисленные защитники. Когда идущие в рыси русичи приблизились, им навстречу полетели стрелы, но их плотность была столь мала, что не причинила наступающим существенного вреда. И всё же, потеряв десятки убитыми и ранеными, обе тысячи остановились, словно споткнувшись о невидимую преграду. Завязалась короткая перестрелка. Русские лучники не могли похвастаться такой же, как у степняков, меткостью, но их было неизмеримо больше, и множество стрел заставили половцев ослабить обстрел перешедших в атаку копейщиков.
Белояр скакал, прижав локтем нацеленное вперёд копьё, и вдруг поймал себя на мысли, что впервые в бою не желает встречи с врагом. Нет, он совсем не испытывал страха, один только холодок в груди при сближении со сбившимся в небольшие группки противником. «Какой из них его? Кто окажется перед моим копьём, когда мы сблизимся через миг? А вдруг спасённый однажды Кубар? Что если он?..» Дружинник придержал вырвавшегося из общего строя коня и продолжил скакать почти стремя в стремя со своими товарищами. Вот они, не сбавляя ход, сблизились с вражескими лучниками, и теперь Белояр смог рассмотреть того, кому выпала доля подвернуться под его копьё. Из-под косматой шапки сверкнули полные ненависти глаза, и половец, запоздало вспомнив о бесполезном теперь луке, судорожно схватился за свисающую у бедра саблю. Рядом, притороченный к седлу, висел щит, но воспользоваться им у воина совсем не осталось времени. «Или дряхлый старик, или совсем молодой юнец!» – с некоторым разочарованием подумал Белояр, удерживая наконечник копья в пределах открытого корпуса врага. Они сшиблись, и удар выбил половца из седла в тот момент, когда он едва вытянул саблю из ножен. Она отлетела в сторону и скрылась в густой траве, и дружинник поднял на дыбы коня, разворачивая его в сторону упавшего тела. Животное, послушное крепкой руке, развернулось и поскакало вперёд, на поднявшегося с земли врага. Только теперь Белояр рассмотрел, кто противостоял ему. Перед ним, с обнажённой головой, стоял совсем ещё юный паренёк лет тринадцати, чуть старше его сына и даже чем-то похожий на него: та же худоба и нескладность в движениях, тот же светло-русый цвет волос, только глаза зелёные, как у волка. Он стоял, слегка согнувшись, с повисшей плетью рукой, другой сжимая окровавленный бок. Белояр перехватил удобнее копьё и дёрнул повод, направляя коня ещё правее, прямо на застывшего, словно вкопанного в землю врага. Он ждал, что этот доставшийся ему отрок отвернёт взгляд и побежит прочь, но тот, выхватив из-за голенища нож, неожиданно прыгнул навстречу. Половчонок тут же скривился от боли, но, глядя вперёд затуманенным страданием взглядом, выбросил вперёд руку с зажатым в ней клинком. Рука с копьём вскинулась в привычном движении, и через миг мальчик упал, раскинув руки в багровеющей под ним траве. Белояр остановил коня и осмотрелся. Хрупкая защита половецких веж была смята. Повсюду валялись проткнутые и изрубленные тела, но даже под густо выступившей кровью можно было понять, что им только что противостояли одни старики и дети. Большинство воинов уже перемешалось со сбитыми в огромную кучу кибитками, и грабили вопящих половчанок, всё чаще окрашивая мечи их кровью. Иные уже приступили к насилию, не щадя даже девочек, и над переправой поднялся сплошной визг и крик. Белояр, не желая остаться без добычи, подскакал к нетронутой ещё крытой повозке и прямо с коня запрыгнул в неё. В ней, прижавшись друг к другу, среди кучи тряпья сидели перепуганные старуха, две молодухи и мальчик с девочкой, оба лет пяти. Дружинник молча сорвал с шеи девушек монисто и бросил беглый взгляд, выискивая, чем поживиться ещё. Поймав его, одна из девиц подтолкнула ногой окованный медью сундучок, и Белояр, схватив его, откинул крышку. Он наполовину оказался набит монетами и всякими украшениями, отделанными редкими камнями и жемчугом. «Удача со мной!» – подумал дружинник обрадованно и снова поднял взгляд. Перед ним, в двух шагах, в ужасе застыли женщины и дети, ожидая худшего. Воин некоторое время стоял, раздираемый противоречивыми чувствами, но вскоре решительно подхватил доставшийся ему сундучок. Он выбрался наружу, чувствуя приятную тяжесть в руках, и принялся приторачивать сундучок к седлу. К только что оставленной им кибитке подскакали двое уже с набитыми добром сумами и заглянули внутрь.
– Ого, какая здесь лепота! – воскликнул один, собираясь запрыгнуть внутрь.
Глядя на них, Белояр, неожиданно для себя, крикнул:
– Не замай чужое, я первым успел!
– Ну и что, что первым! Не много тебе на одного?! – возмутился самый прыткий, совсем не собираясь отказываться от своих намерений.
Они оба не были знакомы Белояру и, очевидно, были из рыльской дружины. Глядя на них, он подумал, что без лёгких ран им всё же не обойтись, и опустил ладонь на рукоять меча. Но второй, видимо, наслышанный о Белояре, громко крикнул своему товарищу:
– Оставь этих баб, найдём себе ещё! Разве не узнал ты этого воя? Зачем нам связываться с лучшим мечником!
Последней фразы оказалось достаточно, чтобы охладить пыл воспылавшего похотью воина. Не говоря больше ни слова, оба хлестнули коней нагайками и поспешили в поисках новых жертв, а Белояр с лёгким удивлением подумал: «Чего я набросился на них? Взял ведь своё на подарок Злате, так чего же ещё? Вступился, словно те бабы с детишками мне родня!» Он вскочил в седло и тронул нагайкой бок коня. Тот шагнул вперёд, но тут же остановился, повинуясь натянутому поводу. «Да что со мной? – раздражаясь, подумал дружинник. – Старею я, что ли?!» Он повернул коня и хлестнул запряжённых в повозку быков. Быки поплелись, потащив кибитку за собой, и из неё выглянула девушка постарше.
– Поворачивай! – крикнул Белояр по-тюркски и махнул в сторону.
Половчанка перехватила вожжи и стала править, заставляя быков выполнить поступившее требование. Через считанные минуты кибитка достигла границ располагающегося лагерем русского войска, и сопровождавший её дружинник услышал:
– Куда ты так далеко, Белояр? Али тебе здесь с ней возлечь не по нраву?!
От собравшихся в кучку воинов раздался многоголосый хохот, а за ним, уже в спину прозвучало:
– Не трожь его, Яромир, не знаешь разве, что Белояр у нас щепетилен, уединения требует!
Воин не отвечал, и они спокойно углубились в степь, подальше от посторонних глаз. Отъехав на значительное расстояние, Белояр подал знак половчанке и остановил коня.
– Здесь мы расстанемся. – сказал он. – Езжайте на полночь, не останавливаясь. В ту сторону никто из наших не пойдёт: либо дальше за переправу, либо назад.
Девушка, просветлев лицом, огрела быков камчой, но Белояр остановил её вновь.
– Погоди! – крикнул он и спрыгнул с коня.
Затем отвязал от седла сундучок и поставил рядом с возницей.
– Теперь трогай! – сказал он и, перейдя на русский, добавил. – Мне Злата и без подарка обрадуется, обойдёмся щедротами князя!
На широкую донскую степь опустилась ночь, но русичи, окрылённые лёгкой победой, всё не засыпали. Жареное мясо доставшихся в избытке овец уже не помещалось в набитых желудках, в руках радовали глаз добытые грабежом драгоценности, а рядом томились в неволе красавицы половчанки и дети. Несмотря на позднее время, Милослав собрал остальных князей и воевод с тысяцкими в расставленном для него шатре.
– Мы доблестно сражались сегодня и на славу поживились! – сказал он. – Но что делать завтра? Продолжать ли поход или вернуться к себе?
– Что нам с тех крох, что достались у этой жалкой переправы! – пользуясь правом старшинства, заявил первым князь Андрей. – Утром продолжим путь, подбирая добро и полоня красных дев половецких, добывая себе славу, а врагам горе!
– Твоя правда, князь! – поддержал рыльский воевода, и его возглас подхватили тысяцкие.
– А по мне, так полно испытывать судьбу в чужой земле! – возразил Вышата. – Одержали победу и ополонились вдосталь, теперь не зазорно и в обратный путь! И ещё: с захваченной добычей да полоном не навоюешь, а отправлять их в Русь нужны воины, и немало! Разделим силы и ослабнем перед лицом врага. Кто ведает, сколько его будет завтра!
С ним согласились только двое тысяцких, остальные приняли сторону князя Андрея, и Милослав, втайне торжествуя, объявил своё решение:
– Продолжаем поход!
Миновала короткая ночь, и наступившее утро осветило широкую степь, густо усеянную трупами у самой переправы. Русичи пробудились ото сна и увидели, что теперь они не одни. Вокруг, беря их в полукольцо, занимали боевые порядки половцы. Числом они не превосходили дружину и рать, но каждому воину стало понятно, что в этот день удача отвернулась от них. Милослав, бросив взгляд окрест, срочно потребовал к себе Вышату. Воевода прибыл, и не один. С ним уже торопились князья Андрей, Родион и их воеводы. Отовсюду к шатру спешили тысяцкие, слышались команды на построение от сотских.
– Что будем делать? – спросил Милослав Вышату, но тот медлил с ответом.
– Сражаться! – опередил его Андрей. – Ведь затем и пришли!
– Правильно! – поддержал его юный Родион. – Перебьём этих поганых, как перебили вчера, и полоним всё, что кочует в степи до самой Волги!
– Говори! – поторопил князь воеводу, отчётливо осознав, что сейчас доверяет лишь ему одному.
– Я выслал разведку: оглядеться, узнать их силы и неохваченные участки. Дождёмся их и будем решать! – сказал Вышата, и князь согласился с ним.
Разведка не заставила себя долго ждать. Их командир, торчин, остановил перед Милославом запыхавшегося коня и спрыгнул на землю.
– Плохо дело, князь! – доложил он. – Всё перекрыли половцы – не проскользнуть. Сил немногим меньше нашего, а воины – не чета вчерашним. Одно нам на руку: не было этой силы в степи раньше, не иначе, пришли они из—за самого Каменного пояса на утомлённых походом лошадях.
– Тогда седлаем коней! – обрадованно крикнул князь. – Соберём в кулак всю конницу и прорвёмся, оставив этим пастухам их скот и женщин!
– А как же ратники? – возразил Вышата. – Нельзя бросать чёрный люд!
Повисло неловкое молчание, которое нарушил князь Андрей:
– А если попробовать через брод? Перейдём на тот берег. Хотя и отдалимся от Руси, да всё ж избежим окружения!
– Только и ждут половцы, когда мы разделим силы на оба берега. Наверняка ждут в укрытии, чтобы ударить с двух сторон при затянувшейся переправе! – сказал вырьевский воевода.
Взоры всех обратились к торчину, и он подтвердил, сообщив, что в балке за рекой замечено движение, и стаи вспугнутых птиц поднялись, не спеша возвращаться в облюбованные ими места.
– Значит, погибель?! – не то спросил, не то подытожил рыльский воевода.
– Мёртвые сраму не имут! – изрёк Вышата. – Сойдём с коней и будем биться пешими вместе! Сомкнув щиты, пробьёмся на Русь или усеем степь своими костями!
Его поддержали князь Андрей и тысяцкие, и всем стало понятно, что решать больше нечего. Дружинники спешились и заняли отведённые им места среди выстроившейся рати. Верхом остались только князья с воеводами и степняки-ковуи, но последних, зная о присущих им традициях ведения боя, никто не вздумал упрекать. К этому времени половцы закончили приготовления и двинулись вперёд, сужая кольцо окружения. Синее небо изрезали стрелы, и острые наконечники впились в красные щиты, зазвенели о шлемы и воткнулись в русичей, пробивая кольчужные кольца и пластины. Застонали раненые, но их тут же заглушил боевой клич пошедшей в атаку тяжеловооружённой конницы. Копейный удар взломал оборону вырьевцев, но вовремя подоспевшие ковуи встречным ударом остановили элитных всадников, не дав им развить успех. Тугоркан, воспользовавшись брешью в обороне русичей, направил подкрепление, но Вышата вовремя перебросил сюда сотню Еруслана, и она, крепкой стеной встав на пути, раз за разом отбивала наскоки лёгкой конницы, нанося немалый урон степнякам. Тяжёлая конница половцев обозначилась не только на участке обороны вырьевцев. Вот уже пятятся, изнемогая в жестокой сече, ковуи, вот уже, взломав боевые порядки рыльцев, со всех сторон наседают на их отдельные отряды половцы. Атаковав сразу в нескольких местах, степняки вклинились в ряды русичей, но более всех потеснили сборный полк княжича Родиона. Врубившись в него с ходу, степные витязи отбросили остатки его вглубь обороны и уже близки были к завершению бойни, но положение снова спас Вышата. Увидев нависшую над остатками родионовского полка угрозу, он снял две сотни ополчения и, теряя людей на каждом шагу, повёл их в тыл добивающих родионовцев степнякам. Те, сами не желая оказаться в зыбком, но всё же кольце, вынуждены были отвлечь часть своих сил, но и оставшихся вполне хватило на то, чтобы продолжить начатое, хотя и без прежнего успеха. Передовые всадники уже почти подобрались к княжескому стягу. Ржание коней заглушило крики и вопли, копыта топтали тела павших и ещё живых, изредка поскальзываясь в кровавых лужах. Уже полегло почти всё ближнее воинство князя, выделенное в поход Ровдой. Сложили головы оба его сына, но не покрыли позором честь своего боярского рода. Вот, пронзённый стрелой в шею, пал хорунжий Родиона, выронив стяг, но некому уж поднять его. Едва полусотня осталась рядом с княжичем, и встали плотным кольцом, заслонив его своими телами. Но уже нет дела храбрым всадникам до горстки сбившихся в кучку русичей. Заметив широкую брешь в изрядно прохудившихся боевых порядках русских дружин, Тугоркан вовремя воспользовался успехом. Он успел подвести сюда свежие силы и ударил в тылы ещё удерживающих свои места полков. В считанные минуты единая оборона русичей развалилась на отдельные островки среди скачущих со всех сторон кочевых воинов, рассыпающих смертоносные стрелы и сулицы. За обстрелом следовала атака. Под ударами копий и секир с обеих сторон падали в смятую траву воины, но когда волны атакующих откатывались, снова поднимался свист поражающих живые цели стрел. В первый же час боя рухнул пронзённый стрелой князь Андрей. Он, обильно истекая кровью, испустил дух на руках своего воеводы, и тот, видя, как тает на глазах его полк, повёл рыльцев в отчаянную, но совершенно бесполезную атаку. Встречный удар пеших ратей не удивил степняков. Им не в новинку было разделываться с подобными храбрецами. Их пропустили, заманивая в сторону от основных сил, и набросились со всех сторон, словно волки на отбившуюся отару. В считанные минуты резня закончилась, и те, кто не был обременён заарканенной добычей, устремились на ещё отбивавшиеся отряды русичей.
Из первой сотни Ратая, оставленной Вышатой для прикрытия Милослава, через два часа боя осталось четыре десятка. Сбитый копьём с коня, погиб под копытами Ратай, сложил голову Пересвет, сын Вышаты, с двумя стрелами в боку и груди, а с ними многие богатыри русские нашли смерть в степи. Один из половцев, на вороном коне, сверкая позолотой шлема и блеском металлических пластин доспеха, с чеканом в руке, почти прорубился к князю. Тщетно двое дружинников пытались заступить ему путь, тыча копьями. Он принимал удары слева на щит, не особенно заботясь о безопасности справа. Доспех надёжно защищал от копейных ударов степняка, но вот, поражённый в шею поверх чалдара, рухнул на колени конь, и удар секиры обрушился на спину храбреца, не давая ему подняться с земли. Милослав облегчённо выдохнул, разглядывая едва не добравшегося до него джигита. Половцы отхлынули, собираясь с силами для нового броска, и сквозь их поредевшую ватагу пробился ковуйский воин.
– Князь! – крикнул он. – Командир велел передать, что вон там, в створе с рощей, у них слабое место! Мы ударим туда, вы же прорывайтесь за нами! Дойдём до рощи, там и закрепимся, степняки середь деревьев биться не мастера!
Воин ускакал, снова пробиваясь к своим, и Милослав последовал его совету. Как только ковуи атаковали, он приказал, указывая им вслед:
– Вперёд, пробиваемся к ним!
Он давно уже потерял связь с воеводой и другими князьями, не имея возможности высылать гонцов, и теперь всё его влияние ограничивалось этими жалкими десятками дружинников, что пешими закрывали его своей грудью. Спеша успеть в прорванную ковуйской конницей щель, дружинники устремились на редкую цепь всадников, освобождая путь своему князю. Половцы вяло отстреливались, но больше не атаковали, и, когда изрядно поредевший отряд пробился к месту прорыва вражеского кольца, у Милослава сдали нервы. Он что есть силы хлестнул коня и поскакал вперёд, вдогонку достигающим рощи ковуям. Беспрестанно погоняя своего каурого, он уже преодолел половину расстояния, когда с обеих сторон рощи показались выдвигавшиеся из засады половецкие отряды. Они, словно в клещи, взяли верных князьям степняков и после короткой, но ожесточённой схватки погнали остатки ковуев обратно, к ещё кипевшему сражению у переправы. Милослав обернулся и понял, что немного осталось русичам времени на сопротивление. Треть его воинства уже была выбита, а оставшаяся часть таяла на глазах. Осмотревшись внимательнее, он убедился, что ему не миновать растянувшейся загоном половецкой цепи, что преследовала скакавших навстречу ковуев, и поворотил коня обратно. Князь уже почти достиг оставленных им воинов, когда прожужжала падающая на излёте стрела и скользнула по неприкрытому наручами локтю. Она не нанесла серьёзной раны – только порвала рукав и глубоко порезала кожу, но когда закапала кровь, князю стало не по себе. Это было его первое ранение. Больше того – сейчас он был совершенно один, без единого дружинника рядом, а вокруг, словно вороньё, сновали разъярённые степняки! От неожиданности Милослав выронил плеть и, погоняя коня кулаком в шею, закричал: «Н-но-о! Пошёл!» Каурый заржал, но прыти не прибавил, и князь обречённо вздохнул.
Кубар, состоя простым воином в легкоконной сотне, сражался с уже знакомыми ему вырьевцами. Он израсходовал почти все свои стрелы и все четыре сулицы. Первая воткнулась в щит успевшего прикрыться им воина, вторая отскочила от металлической чешуи доспеха, не отыскав зазора, зато две других поразили цели. Теперь его джид был пуст, а в колчане осталось всего две стрелы. Батыр натянул лук и прицелился тщательнее, стремясь на скаку поразить отбившегося от горстки воинов коренастого дружинника. Тот только что, увернувшись от брошенного в него копья, словно играючись, мечом сбил с седла метившего в него всадника, и развернулся, готовясь отразить следующую атаку. Из-под шлема выбилась прядь светло-русых волос, и блеснули серые, словно сталь, глаза. «Белояр! – пронеслась мысль. – Ну, конечно, он!» Кубар опустил лук и остановил коня, растерянно осматриваясь и не зная, что предпринять. Он видел, что минуты русича сочтены. Кыпчаки, познав его мастерство и не желая больше ввязываться в рукопашную, умело выманивали его на себя, всё больше отдаляя от сбившихся в круг дружинников. Белояр, успешно действуя мечом, так же эффективно заслонялся круглым щитом, но открытая часть лица не представляла трудной мишени для меткого лучника, и уж совсем легко будет поразить его, пустив стрелу со спины! Краем глаза батыр заметил, как далеко впереди загоняемых обратно ковуев скачет одинокий всадник. Он с первого взгляда узнал в нём князя, в мозгу мгновенно созрел план, и батыр, шлёпнув своего вороного рукоятью камчи, поскакал ему наперерез. Через минуту Милослав, затянутый тугой петлёй аркана, уже волочился по густой траве вслед за боевым конём. Кубар натянул поводья и соскочил на землю. Он рывком поднял своего ошеломлённого пленника и, поднатужась, словно барана, перебросил его через луку седла. Затем он вскочил на коня и поскакал к месту боя, стремясь успеть до того, когда его товарищам удастся воплотить задуманное. Он успел вовремя. Ничего не подозревающий Белояр, атакуя трёх спешившихся половцев, достаточно отдалился от своих, и четвёртый, восседая на коне, уже достал лук, собираясь, заскочив со спины, пустить стрелу. Батыр сбросил князя и тоже спрыгнул с коня. Не тратя ни секунды, он поставил Милослава на колени, сорвал с его головы изукрашенный позолотой шлем и приставил к горлу лезвие палаша.
– Прикажи всем сложить оружие! – крикнул он и слегка прижал к оголённому телу заострённую сталь.
