Без времени

– Львиные ворота, – вновь услышал он голос таксиста. – Вам сюда.

Он посмотрел на маленький уютный проход в высокой серой стене, и его непреодолимой силой потянуло туда. Едва не забыв расплатиться, вышел из машины и устремился в городок, услышав на прощанье:

– Будьте аккуратны, держите сумку.

– Зачем? – обернулся он.

– Мало ли что, – улыбнулся таксист, – всякое бывает.

– Странно, – подумал он, – неужели в Святом месте такое возможно?

И вошел в стены Старого Города…

Сразу же потерялся. Здесь, на крошечной территории, расположились сотни маленьких улочек без деревьев и тротуаров, покрытые низкими навесами, и временами казалось, что идешь по огромной квартире, почему-то вымощенной полированными булыжниками. Он запомнил, откуда светило солнце, и сумел вернуться назад к воротам.

“Здесь Иисуса ввели в Старый Город”, – вспомнил он слова таксиста. Отсюда он и хотел пройти этот Крестный путь. Зачем хотел – не понимал, но цель такую себе поставил и теперь изучал названия улиц, пытаясь понять, куда идти.

– Потерялся? – спросил здоровенный дядька на неплохом русском языке. – Давай, дадим арапчонка, он покажет тебе дорогу до Их квартала, – весело предложил он.

– Почему арапчонка? – удивился он, разглядывая незнакомца.

– Потому что квартал арабский, – ответил тот, – а ты не знал? – и засмеялся. Да и не был похож этот человек на еврея.

Он огляделся и увидел женщин, закутанных по такой жаре в платки, увидел мужчин, которые были местными – тоже арабами. Арабский квартал, – понял он и спросил:

– А Их квартал чей?

– Их – Христианский. Тебе же в Их Храм?

– Да.

– Ну что, берешь моего парня? Договоримся.

Он сунул мужчине деньги и быстро пошел за мальчиком, все дальше углубляясь в удивительный город-лабиринт.

Мальчик иногда останавливался, тыкал в стены, показывая какие-то знаки, маленькие часовни, что-то лопотал на странном английском. Английский его был не совсем понятен, поэтому он шел, словно с завязанными глазами, пытаясь запомнить дорогу. Пока ему это удавалось. Иногда попадались небольшие часовенки, и снова бесконечные стены домов, переходящие одни в другие, и огромные булыжники на мостовой. Мальчик подвел его к столику какого-то араба и знаками показал, что нужно купить сок.

– Джус! Джус! – повторял он. Стало понятно, что придется пить сок, иначе они застрянут здесь надолго. Сок оказался вкусным и терпким на вкус. Араб ловко выдавил пару огромных гранатов, налив ему полный стакан. Расплатившись, они пошли дальше. Потом проводник подвел его к лавке с сувенирами. Пришлось купить магнит на холодильник. Шли дальше. Снова и снова какие-то палатки, сувенирные лавки, магазинчики. Здесь на этой улице был нескончаемый торговый ряд, и можно было идти вечно, если заходить в каждый. Мальчик постоянно советовал что-то, а хозяева лавчонок трепали его по волосам. Подошел какой-то парень и попросил денег. Он протянул ручку, и пришлось положить пару монет… Так продолжалось полчаса. Он ходил и скупал какие-то сувениры или по-русски говорил арапчонку, что ему больше ничего не нужно, и тогда они шли дальше. Арапчонок понимал его, только не мог ничего рассказать. Одно он знал точно – идут они в правильном направлении, по той самой улице, чье название было написано на табличках каждого дома. Виа Долороса – это и был Крестный Путь. В конце какой-то улочки мальчик остановился как вкопанный и замахал руками, давая понять, что дальше он пойдет один, – начинался Их квартал. Махнув на прощанье, мальчик, протянув ладошку и, получив монету, быстро удалился, оставив его одного.

Начинался Христианский квартал. Пока он топтался на месте и думал, мимо прошла странная процессия. Мужчина, а следом женщина, громко разговаривая по-немецки, неустанно веселясь и хохоча, тащили деревянный крест. Он удивился, крест был большим и длинным, но очевидно легким. Они несли его, зажав под мышками, и такой веселой процессией передвигались по узенькой улочке, пока не скрылись из виду. Он понял, что нужно идти за ними, только не знал, зачем они делают это. Зачем крест? Потом его обогнала компания с такими же деревянными крестами. Снова хохот и громкая болтовня на всю улицу. Очевидно, так проходят здесь Крестный Путь. Такой обычай. Не понимал одного – чему эти люди радуются, ведь идут они дорогой, по которой когда-то шел Он, неся свой Крест. И был тот намного тяжелее этих бутафорских. Его допрашивали, избивали, потом осудили, и шел Он окровавленный этой дорогой, останавливаясь и роняя, снова подбирая ношу свою, говорил с людьми, снова шел, понимая, на что идет. А эти смеются…

Наконец, добрался до большого Храма с маленьким прямоугольным проходом и замер, как вкопанный. Здесь, на большой, по меркам этого города, площади стояло множество туристов с крестами и без крестов, в футболках и майках, в джинсах, с платками на головах и без них. Они фотографировали, громко разговаривали, тыча в воздух пальцами, лопотали на многих языках, и тогда он понял, что пришел. Храм гроба Господнего – он помнил это название. Вчера в клинике она рассказывала ему об этом месте, и вот он здесь. Здесь же Голгофа, сам гроб, и плита, на которую Его положили, когда сняли с Креста. Здесь каждый камень помнит и повидал многое, каждый – святыня. По поверью, можно без помощи священника самому приложиться и попросить о чем-то, пожелать… Если, конечно, веришь, …Он снова оглядел праздную толпу, потом уверенно пересек площадь и вошел внутрь.

Он давно не был в Храме, всегда проходил мимо, не замечая этих святых мест там, в далекой Москве. Иногда любовался золотистыми луковицами церквушек, сияющих на солнце, разбросанных по всему городу, но привычно мчался дальше по своим делам, а тут вошел и понял, что идти больше никуда не нужно. Последняя остановка. Вот Гроб под высоким каменным сооружением, откуда раз в году чудесным образом на Пасху выносят Святой Огонь.

– Верить ли в это? – такая мысль почему-то больше в голову не приходила.

Он стоял и заворожено смотрел. Услышав родную речь, присоединился к группке русских туристов. А экскурсовод рассказывала о каждом шаге, который проходил Иисус. Туристы не прошли Крестным путем, они попали в этот Храм другим маршрутом, поэтому верили ей на слово. Здесь он и узнал, что Человек этот, или не Человек вовсе, шел по Виа Долороса, трижды роняя свой крест, останавливался, поднимал его, но шел дальше. Он говорил с людьми. Потом Голгофа. Вот она, на возвышении за перилами на балкончике. А вот и камень помазания, куда сняли его с креста и положили, чтобы умыть. Люди зачем-то подходили, доставали крестики, иконки, фотографии. Клали это на камень и замирали.

И тут его поразили глаза этих людей. Тех самых в джинсах и майках, с крестами паломников под мышкой, с радостными улыбками, молодых и старых, верующих и нет, все они замирали перед каждой иконой, камнем, каждым углом или колонной, трепетно стояли в очереди к самому Гробу, и глаза их светились в тусклой темноте. Эти люди оставили за стенами свои жизни и судьбы, привычки и суету, дела и любимые игрушки, и теперь смотрели широко открытыми глазами, зная, куда пришли. И место это напоминало центром вселенной. А впереди темная пещера – тусклый проход, где находился Гроб, откуда этот Человек, выйдя, вернулся в любимый сад, потом на гору, а потом еще выше…

Нет, сейчас он не пойдет к Гробу. Он еще не прошел Крестный Путь, – подумал он, посмотрев на пакет, распираемый никчемными сувенирами. – Он должен купить ей крестик, и только тогда войти сюда. И обязательно пройти этот путь снова, но уже один…

Как завороженный, он устремился из Храма. Шел, не разбирая дороги, но не сбиваясь с пути, как будто находился у себя дома. Торопился, уже почти бежал. Закончился Христианский квартал, потом Арабский, в конце улицы появились Ворота, те самые, через которые он снова войдет сюда, уже в третий раз, и проделает этот путь один. По дороге успел купить маленький крестик. Он положит его на плиту гроба, а потом принесет ей. Он нужен! Он ей необходим!

“Некоторым помогает. Многие верят”, – вспомнил он слова старого еврея.

Так, совершенно взмыленный, с пакетом сувениров, но с заветным крестиком в руке снова оказался у ворот в Старый Город…

– Снова потерялся? – окликнул его старый знакомый, – давай опять проводим! – и подозвал арапчонка, который с охотой подбежал, готовый служить проводником.

– Нет, спасибо, я сам, – ответил он.

– Сам? – удивился араб, пристально посмотрел ему в глаза, какое-то время помолчал и уважительно с пониманием отступил, добавив:

– Ну, давай сам, – кивнул на прощанье и отошел, видимо, не желая мешать этому странному сумасшедшему русскому, который почему-то бегал по его городу.

Интересно, что понял этот человек по его взгляду?

Теперь он шел, не пропуская ни одного камня под ногами, ни одной стены или окошка в старинных домах, выискивая следы той эпохи, которые сохранились до сих пор. И ничто не могло его отвлечь. “Держать сумку!” – вспомнил он. Не нужна ему эта сумка с дурацкими сувенирами, и только маленький крестик крепко держал в сжатом кулаке…

Он шел, вспоминая слова экскурсовода:

Его избивали, и не спал Он уже многие часы с тех пор, как был арестован в саду. Потом короткий суд, и Пилат отправляет Его на распятие. Снова избивают… Где-то в этом месте. Вот почему Он уронил Крест в первый раз. Было это где-то здесь…

Он вспоминал те остановки, о которых рассказывала экскурсовод в Храме, а в голове билась фраза: “Жизнь, длиною в три сотни метров”… “Три сотни… Смотря, как их прожить”… Вот Он живет,… шаг за шагом идет по этой улице и пока живет. Здесь какая-то женщина утерла Ему платком окровавленное лицо, а потом на этом платке возник Его лик, сохранившись навеки. Верить ли в это?

А сколько весил тот Крест, настоящий, который лежал на его спине? Он не спал очень долго, потом перед судом сидел в темничке. Слово какое ласковое – темничка. Теперь там висят иконы, горят свечи, а когда-то это место напоминало склеп. На ногах цепи. А потом Он нес этот Крест. Сколько же он весил?…

Отвлекла маленькая рука, которая оказалась прямо перед носом. Он видел сегодня эту грязную ладошку. Это тот самый арапчонок, которому он сунул пару монет. Теперь он снова был перед ним. А тогда, две тысячи лет назад тоже ходил этот мальчик и просил милостыню? Тот самый мальчик! Ну, конечно! Точно так же он протягивал руку и хотел взять пару монет у Человека с Крестом – все равно они ему больше не понадобятся. Но подойти ближе невозможно, а воины в римских одеждах и латах толкают Его, бьют по плечам и спине, и Он снова роняет Крест. А мальчик стоит и смотрит с протянутой рукой. Вот пробежали двое с деревянными крестами паломника. Они фотографируют, смеются и мчатся по улице дальше, чтобы пройти этот путь до конца, а потом рассказывать друзьям – мы были Там!..

Здесь Он остановился и говорил с людьми. Что говорил? Что-то про этот город. Что скоро его разрушат. То были последние Его слова. Он разговаривал с ними, думал о них, чем-то хотел поделиться, что-то донести. Но нести приходилось тяжелый Крест, пока тот не упадет в третий раз. Сколько же он весил?! А вот знакомая лавчонка – магнитики, зажигалки, сувениры. И продавец точно так же две тысячи лет назад стоял на этом месте и продавал. Только товар был другой, а человек все тот же. Вот снова пробежала толпа паломников, не замечая Человека с Крестом – с настоящим Крестом. Как все близко в этом крошечном городе-лабиринте! Все перепуталось, переплелось, смешалось на его улицах и во времени. Один продает товар, другой просит милостыню, а третий несет, истекая кровью, свой Крест. Каждый занят своим делом…

Жизнь длиною в несколько сотен метров – половина пройдена. И что поражало – каждый шаг, каждая остановка была освящена часовней или крестом, памятным знаком. Каждый вздох Его запомнили немногие из этих камней, но за каждым поворотом снова и снова являлись памятники Его шагам. А Человек шел и нес свой Крест…

И вдруг он сам ощутил его вес, словно прогнулся под ним. Он стоял на этой улице, на отполированных, за тысячи лет ногами паломников, камнях и чувствовал, сколько тот весил. И еще понял, как устал этот Человек, а впереди вторая половина пути, но Крест свой Он больше ронять не будет. Зачем Он сделал это? Зачем умирал за свою веру? Ради кого? Ради малыша с протянутой рукой или того торговца? Если бы Он не сделал этого – не было бы Пути, и часовен не было, памятников. Не горели бы свечи на Голгофе, не стояли бы церкви повсюду и за высокой стеной, над Его любимым садом, и на горе, откуда Он покинул этот мир навсегда… А потому нужно идти. И дорога долгая, она еще впереди. Он сам пробежал ее этим утром налегке, но сейчас!..

Только теперь он понял, чего стоит каждый шаг жизни этой, если делаешь его со значением, а на спине твоей тяжелый крест. А тут сотни метров пути! “Жизнь длиною в три-четыре сотни метров”. Это жизнь старца, каждый шаг которого отмечен Храмом или крестом. Верить ли в это? Верить, не верить! Это данность, с этим просто нужно жить! И вдруг в голове промелькнула еще одна удивительная мысль, когда он уже с трудом подходил к Храму, потом добрался до Гроба и дотронулся до него, положив маленький крестик. Мысль, которая все переворачивала в душе, но в это он верил сейчас абсолютно:

Каждое мгновение, если оно имело смысл, если заслуживало чего-то, можно превратить в бесконечность. Можно Крестный путь сравнивать с жизнью, а чей-то месяц с вечностью. Время не имеет границ, время растяжимо. Оно мимолетно, когда проходит без смысла, но стоит заполнить его, получается долгая-долгая жизнь. И теперь он знал, что нужно делать!

8

Он заскочил в палату, вызвав неудовольствие медсестры, которая возилась рядом, но ему было все равно, и весело с порога крикнул:

– Мы уезжаем! Собирайся!

Она опешила и удивленно посмотрела на него, потом на медсестру.

– Не теряй времени, – продолжал он, – сбегаю, попрощаюсь с врачом, мы свободны!

Слово “свободны” прозвучало непривычно для этих стен.

– Все нормально! – добавил он, – сейчас вернусь, – и побежал в знакомый кабинет.

Люди из этой клиники не уходили так просто и так легко. Некоторые оставались здесь надолго, на всю жизнь, пытались лечиться, бороться, выживать…

Врач удивился и озадаченно спросил:

– Вы уверены?

– Конечно! Если можно, дайте, пожалуйста, счет за ваши услуги, и мы немедленно покинем клинику.

Потом настойчиво добавил:

– Пожалуйста, сделайте это прямо сейчас!

Врач молчал, а у него не было ни сил, ни желания выслушивать бесполезные доводы, и тот понял его. Это была решимость человека, который знал, что делает, на что идет, а он, врач, который десятки подобных случаев вел не один год, сам пока не знал, как бороться с этой болезнью. А этот, совсем еще молодой человек, почему-то знал и брал на себя такую ответственность. Хотя, что он мог ему предложить?

А сил уже не было находиться здесь, когда время стало так дорого. И на пляже в кафе старого еврея он тоже не мог сидеть и ждать неизвестно чего, а главное, не хотел больше оставлять ее ни на минуту. А минут этих у нее оставалось еще много. Очень много! И он готов был бороться за каждую. Хотел громко и четко повторить свою просьбу, но врач неожиданно заговорил:

– А вы знаете,… на вашем месте,… наверное, я поступил бы точно так же, – произнес это, задумался и добавил:

– Еще минуту и я вас больше не задержу, – он чувствовал нетерпение клиента, понимал его, поэтому нелепо и суетливо, выскочив из-за стола, кинулся к шкафчику с лекарствами, достал какую-то бутылочку и протянул.

– Возьмите.

– Что это? – удивился он.

– Ваше лекарство.

Он опешил, с удивлением уставившись на врача.

– Но вы говорили, что нет лекарства от этой болезни?

А тот продолжил:

– Объясню одну вещь… В каждом человеке есть достаточно сил, чтобы справиться с любым недугом, – доктор торопился. – Понимаете…

Он краснел, подбирая слова, сейчас он старался быть убедительным, пытаясь донести что-то важное, сменив врачебный тон, и горячо продолжил:

– Я сталкивался с невероятными случаями в своей практике… Люди, совершенно обреченные, не имеющие возможности получить нужное лечение,… да и нет пока лечения от этой болезни, как и от многих других… Так вот, эти люди каким-то невероятным, чудесным, непостижимым образом, выздоравливали… Конечно, такое бывает редко, но случается. Поэтому я всегда держу в шкафу эти таблетки. Это ваш последний шанс.

– Таблетка-пустышка, – понял он.

– Плацебо! Совершенно верно. На этом флаконе написано название пилюль, которое вы не найдете ни в Интернете, ни в справочниках. Такого лекарства не существует. Аскорбинка, витаминчик… не важно… Но, такое лекарство ЕСТЬ! – уже громче произнес он. – Просто нужно верить, и произойдет чудо – рецепт прост. И с Богом, – закончил врач.

– Странные люди, – подумал он, – удивительная страна. От врача уважаемой клиники слышать подобное? – Он не сказал это вслух, только подумал, уже ничему не удивляясь. “Верить, и произойдет чудо” – вот и рецепт, спасибо врачу.

Взял флакончик лекарства с неизвестным названием, откланялся, на рецепшн быстро оплатил услуги клиники и поторопился к ней. Сейчас он знал одно – оставался месяц. Целый месяц! И еще флакончик бесполезных пилюль,… но главное рядом с ней был он. И теперь нужно было успеть сделать за этот месяц то, что не смогли или не захотели за целых десять лет. А это немало…

Часть 2

9

Он заметно волновался, и она видела это. Словно маленький ребенок, ничего не объясняя, уверенно тащил ее за собой. Сначала, несмотря на вечернее время, по каким-то магазинам.

– Зачем?

Но он настаивал: – Нужно купить одежду для выхода.

– Какого выхода, куда? А этот странный побег из клиники?…

Ничего не понимая, полностью доверяясь его воле, она следовала за ним. Он был чем-то взволнован. Она не узнавала его, но, поддавшись азарту обезумевшего мужа, выполняла все его прихоти. Наконец, в модном бутике они выбрали красивое платье, потом заскочили в номер гостиницы, чтобы переодеться, и отправились, очевидно, на званый раут в президентский дворец или куда-то еще. А он продолжал молчать, и, глядя в ее недоуменные глаза, ничего не объяснял.

Еще пару часов назад она сидела на скамейке в парке клиники, ожидая его, ожидая своего приговора, а теперь эти двое в удивительных праздничных нарядах находились в ресторане, в самом центре Тель-Авива и смотрели сквозь прозрачную стену на море. Ослепительный свет хрустальных люстр, белые скатерти, изысканно одетые официанты, приглушенная музыка. Все сверкало таинственным, сказочным великолепием, удивляя неподдельным шиком, блеском светящихся ламп на фоне заходящего солнца и беспокойного моря, которое по вечернему накатывало на берег и готовилось закончить этот день. Но их день, вернее, вечер, только начинался.

Она смотрела на него и терпеливо ждала, а он готовился что-то сказать. Чувствуя это, она не задавала вопросов…

Официант вежливо подошел и предложил меню. Положив на стол карту вин, по-английски спросил, что принести на аперитив. Ее муж почему-то смешался и по старинке, не глядя в меню, попросил мартини. Затем покраснел, хотел ей что-то сказать, вел он себя, как ребенок, и ее веселило такое поведение знакомого ей уже тысячу лет человека. Таким, пожалуй, она не помнила его никогда. Официант через мгновение принес мартини и, наконец, они остались вдвоем.

Он торжественно вынул из кармана какой-то флакон и протянул ей.

– Что это? – не поняла она. За целый вечер это были, пожалуй, первые слова, которые она произнесла.

– Лекарство! – воскликнул он.

Она взволнованно схватила флакон, внимательно его разглядывая.

– Совсем немного, и ты будешь здорова.

– Ты уверен? – удивилась она.

– Конечно! – продолжил он, – не зря же мы тащились в такую даль, тратили время, обследовались.

– Но… – сейчас она впервые услышала, что существует лекарство от этой болезни. За последнее время выслушала мнения многих врачей, те только разводили руками, а тут флакончик в руках и уверенный голос мужа. А потому не стала говорить ничего вслух, лишь внимательно на него посмотрела, перевела взгляд на флакон и снова на него.

– Сколько времени нужно принимать эти таблетки? – наконец вымолвила она.

Он запнулся, покраснел – он очень волновался. Она видела это, видела, как он был рад, что нашлось для нее лекарство, а поэтому отвечал не сразу и невпопад:

– Один месяц… Ну,… что-то около того – четыре-пять недель.

– И все? – воскликнула она так, что люди начали оборачиваться. – И все? – шепотом повторила она, заметив свою оплошность.

– Конечно! – громко уверенным голосом добавил он на весь зал. – Пьешь таблетки и забываешь обо всем!

– И запиваешь мартини? – засмеялась она.

Смутившись, он тоже засмеялся:

– Пожалуй, начнем с завтрашнего дня. Сегодня мы отмечаем твое выздоровление… Наше… За тебя! – и поднял бокал.

Она не знала, что подумать. За последний месяц побывала в таком аду, что не готова была к этому избавлению. А тут просторный зал, чинные официанты, море света, музыка, море за окном, заходящее солнце. Она – в восхитительном голубом платье, как невеста. (Это он настоял купить именно такое – фантастически небесно-голубое, необыкновенно красивое). Напротив он – в новом дорогом костюме,… и этот флакончик в руке.

– Как просто, – подумала она, – это сказка. Сказка бывает?

Посмотрела на мужа и подумала: – Конечно! Вот она!

И снова перевела взгляд на флакон.

А он сидел напротив, его глаза светились незнакомым блеском и улыбались. Он то бледнел, то краснел и неотрывно глядел на нее. Она заметила этот взгляд и была поражена – он смотрел на нее так, как когда-то очень давно и любовался, не замечая ее изменившегося лица и морщин. Лишь видел это платье и ее глаза. Наконец, отпив глоток мартини, произнес:

– Предлагаю отметить такое событие, заодно использовать эту поездку. У нас отпуск.

– Здорово! – обрадовалась она, – надолго?

– На месяц! Целый месяц, и он наш с тобой.

Задумался и добавил незнакомым голосом:

– Медовый.

Она захохотала.

– Так вот почему ты меня вырядил во все это? Роль невесты! Сошел с ума? Не поздновато ли будет, спустя десять лет?

– Я тебе задолжал этот месяц, – возразил он, – помнишь, когда-то мы толком не смогли никуда поехать. Но, раз уж так вышло!..

Она засмеялась и уже разумно добавила: – Может, начнем наш месяц после этого флакончика, недели через три-четыре?

– Нет! – коротко бросил он и поправился:

– Ты в отличной форме, ты королева этого ресторана…, – помолчав мгновение, добавил: – Вернее, этой набережной…, Тель-Авива! Устраивает?

– Наглый лжец! – засмеялась она, тоже отпив глоток. Официант понял, что, наконец, удобно подойти, вынул ручку, блокнотик и начал писать заказ.

Они долго и с удовольствием выбирали блюда, потом так же долго напитки. Он плохо разбирался в винах, поэтому старался заказать самое дорогое. – Пожалуй, это! – наконец воскликнул он.

– С ума сошел! – прошептала она, – какая-то бутылка 76-го года за шесть тысяч долларов! Ты обезумел? – но продолжала веселиться. Ей нравилась эта игра. В конце концов, сегодня она родилась заново. Сегодня у нее день рождения! А еще этот чертов медовый месяц, что же, остается гулять!..

Официант ничего не понимал. Нет, он был в восторге от этой русской парочки, но не понимал, как можно за бутылку вина отдать такие деньги? Даже за глоток такого вина. Понимал одно – сегодня был его день, а потому продолжал азартно предлагать блюда, перелистывая одну страничку меню за другой. Сейчас он чувствовал себя соучастником неведомого праздника или представления, нереального шоу, которое стоило немыслимых денег, такое даже здесь встретишь редко, и тут его понесло:

– Обратите внимание на это “Шато” 74-го года, вашей маме наверняка понравится. Изумительно терпкий, в тоже время нежный, ненавязчивый и, несомненно, приятный вкус. Ваша мама будет в восторге!..

Неожиданно прервал речь, с удивлением уставившись на человека, который внезапно побледнел и зло произнес:

– Вы его пробовали?…

– Простите?

– Вино 74-го года за десять тысяч баксов вы пили когда-нибудь? – снова гневно посмотрел на официанта и небрежно бросил:

– Мы уходим, – швырнул на стол деньги за аперитив и, подхватив под руку свою нарядную спутницу, повел ее к выходу.

– Ну и семейка! – официант долго смотрел им вслед, не понимая, чем разозлил клиента. Как понять этих русских? Сначала швыряют деньги на ветер, потом быстрее ветра исчезают сами. Вздохнул, взял деньги, которых хватило бы на несколько бутылок мартини, и принялся убирать со стола. Впрочем, убирать было нечего – всего-то два бокала недопитого аперитива и меню, которое эти двое только что так весело разглядывали. А в воздухе еще стоял нежный, удивительно тонкий аромат духов этой пожилой леди… Нет, не пожилой. Судя по возрасту ее сына, ей было около пятидесяти, но для своих лет выглядела она недурно. Замечательно выглядела! Все-таки русские женщины чертовски красивы… Впрочем, это не его дело.