Anthropos phago

– Итак, к делу! Грег, познакомь нас с твоей последней разработкой. Вполне возможно, Чарльз захочет работать в твоем отделе. Что там у тебя сегодня?

Грег испытывающее посмотрел на Франка, потом пожал ему руку и произнес:

– Для нас это большая честь.

На пластиковой стене рядом висела карта, на которой было множество флажков.

– Ну, что же, – задумался он. – Взгляните сюда, Чарли. Можно я буду вас так называть? – начал Грег. Он успел очнуться от своих грустных мыслей и немного оживился. Франк с сожалением на него смотрел. Это был худой, высокий человек с длинными пальцами музыканта. Было заметно, что он крайне чувствителен и у него ранимая душа. К тому же у него случилось горе, с которым он едва справлялся, и это было заметно. Какое приятное лицо, – подумал Франк. – Интеллигентное и умное. Какие прелестные люди! – посмотрел он на остальных.

– Конечно, – произнес он вслух. – Как вам будет угодно.

Тогда Грег заговорил:

– Это план города, в котором происходят акции протеста. Жители не хотят подчиняться демократическому режиму, которому мы помогли прийти к власти в их стране. Но, это лирика – к делу. Итак. Вот в этот точке разбит палаточный лагерь протестантов. Для простоты дальше будем называть их террористами. Наши действия, Чарли? – вдруг спросил он.

– Разогнать, – не задумываясь, ответил Франк.

– Правильно. Отлично, – похвалил тот. – Но есть маленькая поправка. Нужно сделать это так, чтобы запомнилось надолго. Теперь предлагаемый нами вариант. Ровно в 12.00 сюда подходят приверженцы демократического режима. Для простоты будем называть их патриотами. Их немного. Они вооружены битами, коктейлями Молотова. Знаете, что это такое?

– Да.

– Цепями. Можно дать им в руки еще кое-какие игрушки. Но никакого оружия, даже холодного – все должно происходить по законам демократии. Итак. В авангарде выступают молодые патриоты – лучше всего футбольные ультрас. Это наиболее подготовленная публика. Тем более что вечером состоится матч, и они начнут собираться заранее – их легко будет организовать… Дальше, как обычно – сжигаем несколько палаток, остальные сносим. Немного побегаем по лагерю, помашем битами, покричим патриотические лозунги, поснимаем на камеру. Террористов здесь немного – человек пятьсот, не больше. Они не ожидали нападения днем, поэтому мы быстро очищаем площадь и… Что, дальше, Чарли?

– … и дело сделано.

– Не совсем. Теперь начинается самое интересное. Все должно пойти по плану с точностью до минуты. Смотрите сюда, – и он снова ткнул ручкой в карту. – Мы выставляем полицию вдоль этой улицы и не даем беглым террористам уйти в сторону и рассеяться по городу. Мы гоним их вперед. В какой-то момент на этом углу заслон полиции расступается, и патриоты незаметно уходят со сцены в переулок. Их больше нет. Террористы по инерции продолжают движение, они не знают, что их перестали преследовать. Несколько наших людей в толпе кричат, что нужно скрыться в административном здании управления, где слабая охрана, можно будет перекрыть двери на этажи и дождаться подкрепления. Таким образом, толпа организованно добегает сюда. Вот флажок. Кто-то должен им подсказать, что задняя дверь служебного входа открыта и все бросаются к ней. Заходят внутрь. Все – клетка захлопнулась. А в этом здании их поджидают уже другие патриоты, у которых есть стрелковое оружие и, что главное, средства хим. атаки. Это очень хорошее горючее, которое погасить невозможно. Тут и начинается самое интересное. Обезумевшие террористы мечутся по зданию, забегают на крышу, прячутся в подвалах, но везде их настигает… справедливая кара. На следующий день найдут их обугленные тела. И не нужно сжигать все здание – это затратно и долго, достаточно брызнуть горючей смесью в террориста и поджечь. Теперь, если посмотреть с улицы, можно будет увидеть, что в здании пожар, из окон выбрасываются террористы, а люди на улице в благородном гневе их добивают из пистолетов. Полиция не вмешивается. Ее здесь просто нет, как нет и пожарных. Об этом мы позаботились заранее. Только террористы и патриоты, карающие их за преступления перед демократическим режимом…

Грег немного помолчал и спросил:

– Ну как?

– Неплохо. Только не понятно, зачем начинать операцию ровно в 12.00.

– Молодец, Чарли! Заметили! Хороший глаз! А затем, что в этом здании находится еще один человек… Человечек. Молодая женщина. А в руках у нее грудной младенец. Мы заранее подготовили эту, так сказать, презентацию. Она не была на площади, она не имеет отношения к протесту, собственно, находится она в декретном отпуске. Но из управления позвонили и сказали, что ей хотят выплатить премию, за которой она должна явиться к 12.30. Раньше она не может – утром идет в поликлинику, после 14.00 тоже не может – кормит младенца, потом укладывает его спать, а когда он проснется, снова кормит, потом гуляет. А позже уже нам будет не до операции. Фанаты отправятся на свой стадион, их ждут спортивные баталии, а террористов на площади протеста станет намного больше. Днем они изволят ходить на работу.

– А зачем вообще нужна эта женщина с младенцем?

– Вот. Хороший вопрос. Теперь представьте себе. В 12.30 она оказалась в этом здании, а через мгновение туда вваливается толпа террористов. Их начинают уничтожать. Доходит очередь и до нее. Она недоумевает, пугается. У нее из рук вырывают ребенка и поливают горючей жидкостью. Женщина обезумела, она пытается сопротивляться, а главное… кричать! Она орет так, что разрываются барабанные перепонки. Ее завывания слышны на многие километры. Вы представляете ужас тех, кто стоит на улице. Потом она бросается к окнам, зовет на помощь, снова кричит. А, главное – ее снимают на камеры. Потом эта картинка пройдет по всем телеканалам мира. Ее будут показывать много раз не один месяц. Понимаешь, Чарли? – в запале закричал Грег.

– А что потом?

– Как, что? Вспышка зажигалки и маленький пожар в комнате на этом этаже. Представляешь, сколько еще люди будут помнить эти крики?… Теперь все! Можно считать, что операция закончена… Вопросы есть?

– Вы уничтожаете террористов, но женщина не была на той площади, за что ее сжигать?

– Это некорректный вопрос, Чарли. Такими категориями ты не должен мыслить. Но я отвечу… Отвечу… Она сочувствующая, она жительница этого города, значит террористка. И ее ребенок тоже. Еще вопросы?

– Сколько в этом городе проживает граждан?

– Два миллиона.

– И все террористы?

– Да! Если они против демократического режима, а, значит, и прав граждан, все до единого.

– И дети?

– Конечно, даже те, которые еще не родились. Даже кошки и собаки. Абсолютно все!

– Этот эпизод будет транслироваться на многие страны мира. Что люди подумают о ваших патриотах, о справедливом гневе, о режиме, который вы поддерживаете? Согласитесь, эта операция провальная!

– Каков! – не выдержал Роджер и засмеялся.

– Нет, Чарли. Не провальная, – все больше заводился Грег. – А скажем мы им то, что террористы сожгли себя сами. Самосожжение ради порочной идеи. Это они сожгли несчастную мамашу с грудным младенцем!

– Разве этому поверят?

– Именно этому и поверят. Вспомните: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в неё поверят», – сказал один умный человек.

– Геббельс?

– Совершенно верно. Уж он-то знал толк в таких делах. А вы образованный человек, Чарли, я очень рад!

– Спасибо… И все-таки я не верю, – пробормотал Франк.

– Скажу больше, Чарли, этот план уже не раз претворяли в жизнь в других регионах. Каков результат – спросите вы? Люди каждый раз требовали после подобных акций посадить в тюрьму выживших террористов. А вы говорите – не верится. Еще вопросы есть?

– Да! Последний вопрос, Грег, – и Франк немного помолчал. – Кто сможет поднести спичку и поджечь младенца? Кем для этого нужно быть? Вы сказали, что там будет молодежь, просто молодежь.

– Это хороший вопрос, Чарли. Это правильный вопрос. Вы смотрите в корень. Вы правы – это сделать нелегко. Именно поэтому мы снабжаем наших патриотов транквилизаторами.

– Наркотики?

– Конечно. Мы же не звери, Чарли, мы думаем о наших партнерах. Попробуйте-ка такое сделать. Вы бы смогли? Я нет…

Грег устало опустился на стул. Было заметно, что он расстроен. По-видимому, он снова вспомнил о своем Тони.

– Спасибо, дружище! – перехватил слово Роджер, – еще раз прими мои соболезнования, – они вышли из этого бокса, и пошли дальше по пластиковому лабиринту.

– Ранимая тонкая душа, умница, талант. Люблю этого парня, – тихо сказал Роджер. – Работает четко, безотказно. Недавно он с точностью до секунды спланировал крушение пассажирского Аэробуса. Прошло безупречно. Комар носа не подточит.

– А кто такой Тони? – не выдержал Франк, – его сын?

– Хорек.

– Хорек?

– Да. Его любимый хорек, – тяжело вздохнул Роджер. – Тот болел целую неделю, и все знали и видели, как Грег мучается. А теперь ужасный трагический конец… Жалко парня.

– Да, жалко, – пробормотал Франк.

– Ну как вам его отдел? – очнулся толстяк. – Хотели бы там работать?

– Не уверен,… получится ли?

– Да, вы правы. Здесь нужен верный глаз и точный расчет, а главное, абсолютная вера в исключительность миссии нашего благородного дела. Демократия должна победить! Вы согласны?

– Конечно!

– Пойдемте дальше, Чарли.

И они продолжили преодолевать огромный лабиринт, поворачивая снова и снова, огибая пластиковые стены. Наконец подошли к одной двери.

– Сразу скажу – здесь работает удивительная женщина. Она одна заткнет за пояс множество мужчин, которые возьмутся за подобное. У нее особый нюх, чутье. Не каждому такое по плечу. Это один из наиболее ценных наших сотрудников… Сотрудниц, – поправился он. – Ну, проходите, – и Роджер толкнул прозрачную дверь. Франк заметил несколько человек, которые дружелюбно на него уставились.

– Прошу любить и жаловать! Чарльз Дойл! – снова услышал он знакомую реплику и вежливо улыбнулся.

– Ну, проходи, дружок! – эти слова принадлежали женщине необъятных размеров лет пятидесяти. Остальные здесь были мужчины, и Франк понял, что Роджер только что говорил о ней. “Не каждому такое по плечу”, – вспомнил он. А плечи у нее были такими, что сомневаться в ее способностях в голову не приходило.

– Мадлен! Введи нас в курс дела, расскажи, чем ты сейчас занимаешься, – попросил Роджер. Она прищурила глаза и с удовольствием посмотрела на Франка. Потом произнесла:

– Чарли – какое красивое имя… Чарлик…, вдруг спросила, – хочешь печеньку?

– Печеньку? – не понял он и заметил, что на столе перед ней находилась вазочка, доверху наполненная сладостями.

– Нет, спасибо.

– Напрасно. Очень вкусно, – и она с нежностью пухлыми пальчиками поднесла ко рту угощение.

– Мадлен! Когда ты начнешь думать о себе? – воскликнул Роджер. – Прекрати сейчас же. Тебе нельзя.

– Можно! – выпучила она глаза, потом улыбнулась и проворчала, – у меня вредная работа.

– Нет, нельзя! Убери это сейчас же.

– Достал! – проворчала она низким грудным голосом и отодвинула вазочку на несколько сантиметров.

– Совсем убери, чтобы я ее не видел!

– Ну, Роджер, ну деспот, на себя посмотри! – и она переставила ее на тумбочку. Сейчас она напоминала обиженного бегемотика.

– Так, юноша, к делу! – воскликнула она. – Что вам рассказать?

– Свою последнюю сказку, Мадлен, – сказал Роджер.

Она встала и подошла к стене, где висела карта, потом начала говорить:

– Вот регион, Чарли, который мы кошмарим уже не один год, – голос ее был хриплым и свистящим, видимо она много курила.

– Говори на нормальном языке, дорогая. Не порть мне парня.

– Хорошо, вот регион, где мы проводим демократические преобразования и… гнобим этих уродов уже не один год.

– Бесполезно, – прошептал Роджер, улыбнувшись.

– Что? – повернулась она.

– Ничего, ничего продолжай.

Она перевела взгляд на Франка, немного помолчала.

– Сказку? Хорошо, будет вам сказка, – и задумалась. Между делом потянулась к вазочке с печеньем, но отдернула руку. Потом нежным певучим голосом начала говорить:

– Когда я пятнадцать лет назад приехала в эту страну, моему взору предстал… Так хорошо?

– Хорошо, хорошо, продолжай, – засмеялся Роджер.

– …предстал провинциальный народец небольшой мирной страны, где слово война не слышали уже более чем полвека. По городам лениво ходили обыкновенные людишки, светило солнышко, пели птички. Вдали от городов на зеленых полях и холмах паслись коровки и молодые бычки. Стояли маленькие дома, покрытые каким-то д… чем-то покрытые. И я не знала, как подступиться и с чего начать.

С этими словами она автоматически выхватила печенье из вазочки и ловко забросила его в рот. Раздался хруст, но Роджер промолчал.

– Этим людям было совершенно наплевать на то, кто их сосед, какому он молится богу, какой он национальности, за какую голосует партию. Они не выходили на площади, не выступали, не сжигали полицейские машины, просто тупо себе жили и все. Короче, полный отстой. Я вернулась в агентство и начала думать. Зашла к нашим историкам и узнала, что в таком виде еще сто лет назад этой страны не существовало. Ее не было вообще. Многие века ее постоянно разделяли, дробили, долбали, потом собирали по частям, кому-то дарили, снова отбирали, и тогда я поняла – национальный вопрос! Если одна часть населения поймет, что они люди Икс, а другие Игрек – станет веселее, жизнь станет намного лучше. Потом Икс нужно будет сказать, что все их беды от Игреков и станет еще веселее. Игреки молятся не тому богу, говорят не на том языке! Это из-за них страна живет в бедности и унижении! Пора поднимать национальный вопрос, вспомнить, что такое национальная гордость, идея! И понеслось!

Мадлен снова в запале запихнула в рот какую-то ватрушку и с набитым ртом горячо продолжила, дирижируя пухлой рукой:

– Мы вложили хорошие деньги, написали их малолетним засранцам новые учебники, привезли им новое кино, дали очкарикам нужные книжки. Открыли массу фондов, послали волонтерами целую армию придурков в рясах, сектантов, прорицателей, целителей, колдунов и прочую хрень, дьявол их побери. Люди стали выходить на площади, начали протестовать. Прозревать! Наконец, сбросили своего тирана, а на его место поставили достойного человека, которого мы рекомендовали. Казалось бы все? Нет! Это было только начало!

Теперь она снова и снова в сердцах засовывала растопыренную пятерню в вазочку, а потом подносила ее ко рту, в запале продолжая говорить, а глаза ее горели:

– Бей Игреков! Они не любят своего президента, они снова хотят раздолбать на части страну. Хотят отделиться?! Тут и началось настоящее веселье, Чарли! Игреки террористы! Мочи Игреков! Бычки, что невинно паслись на полях с коровками вместе, в ужасе, оставляя за собой кучи навоза, бегут в леса! Почему? Потому что в них стреляют из градов и гаубиц. Иногда в гости залетают баллистические ракеты! Крыши, которые недавно были покрыты каким-то д… не важно, чем,… сдувает взрывной волной. Стены падают. Мамки с голозадыми выродками прячутся в подвалах. А по полям и холмам, покрытым зеленой травой, идут танки! А в небе, рядом с белыми тучками и аистами,… или фламинго… или хрен знает, что у них там водится,… летят самолеты. И бомбят. Мочи Игреков, мочи террористов!

Мадлен все больше заводилась:

– Пора великую нацию поднять с колен! Пора уничтожить национального врага! Бей предателей, чтобы другим неповадно было, чтобы запомнили на века. Круши! Они должны забыть свой язык, должны молиться другим богам. Сноси их церкви, школы, заводы. Здесь будет пустыня…

Вдруг в пластиковую стену из соседнего бокса кто-то громко постучал и послышали выкрики:

– Мадлен! Можно немного тише! Ты здесь не одна!

Она замерла, выпучив глаза.

– Да, не одна… Не одна… Нас много…, – пробормотала она. Остановилась, отдышалась:

– Нет, не пустыня. Там просто должна постоянно идти война, и чем дальше, тем ожесточеннее. Эти люди и через столетие не должны о ней забыть… Все, устала, больше не могу, достала эта ерунда, – и смахнула остатки печений в мусорную корзину. Возникла небольшая пауза.

– А зачем? – вдруг спросил Франк.

– Что, Чарли? – не поняла она.

– Зачем эта война?

– А хрен ее знает – это их дела, – и кивнула на Роджера. Потом задумалась:

– Ты не представляешь, Чарлик, какое это счастье видеть плоды своих деяний. Знать, что в месте, где пока тупо живет целая нация, не ведая и не думая ни о чем, скоро будет выжженная земля! Это красота! Искусство! Это музыка, дьявол ее подери! Я смотрю на тех людей и не понимаю, как можно было столько десятилетий не знать, что такое демократия и права граждан… Жалко их. Мы должны были им помочь… А еще, по секрету тебе скажу, что ни хрена они не террористы, да и агентству они не нужны. Сами виноваты! Ребята просто оказались не в том месте и не в то время. А вот их соседи нас интересуют очень, поэтому и пришлось на их границе подпалить бочок, чтобы знали свое место… Все, пошла обедать! Засиделась тут с вами! С утра во рту крошки не было.

У дверей остановилась, улыбнулась и сказала:

– Роджер, дорогой, спасибо тебе за заботу. Ты умница. Я слушаюсь тебя, сегодня за весь день съела всего две печеньки… А твой Чарлик ничего, хороший мальчик. Заходите, расскажу вам еще много сказок, не стесняйтесь, – и скрылась в дверях. А издалека уже слышался ее зычный хриплый голос и стуки о пластик:

– Эй, Сесиль! Кончай ерундой заниматься. Жрать пойдем! Я голодна, как сто чертей. Пойдем, малышка!..

– Ну, Чарли! Не устали? – услышал он бодрый голос Рожера, когда они вышли из комнаты. – Продолжим. У нас еще много дел.

– Скоро закончится рабочий день? – спросил Франк.

– Ну, нет. У нас рабочий день не заканчивается никогда. Здесь мы и живем, и работаем, женимся и разводимся, так сказать, плодимся. Иногда кажется, что в это месте мы рождаемся и умираем. Это наш большой дом, а все мы огромная счастливая семья. Пойдемте, Чарли! – тащил он его за собой.

– Прошу любить и жаловать! Чарльз Дойл! – повторял он снова и снова, заходя в разные комнаты. У Франка уже кружилась голова, а перед ним появлялись все новые люди, одеты они были в пестрые одежды, на ком-то были просто рубахи и джинсы, женщины щеголяли изящными нарядами. А главное, все они были очень радушны и отзывчивы, все знали Рональда Дойла и были рады видеть его внука в своих рядах. Словом, милейшие люди.

Наконец обход удивительной арены был закончен, и Роджер пригласил его на верхний ряд небольшого амфитеатра, чтобы взглянуть на все отсюда с высоты.

– Что это вам напоминает? – загадочно спросил он, улыбаясь и показывая вниз.

– Космический корабль, – почему-то ответил Франк.

– Корабль? Красивое сравнение, мне в голову не приходило. А мне иногда кажется, что это огромная карусель. Здесь находятся все наши отделы стратегического и тактического планирования, секции быстрого реагирования. А иногда, когда мировые кризисы становятся глобальными, а проблемы объединяются, мы нажимаем на кнопку, перегородки исчезают, и остаются эти люди. Сотни, тысячи! А этот огромный зал превращается в гигантскую аудиторию, где все о чем-то говорят, спорят и выносят единое решение. На стенах мелькают большие экраны, где видны графики, биржевые сводки, фотографии со спутников. Вся необходимая информация стекается сюда. В такой момент эти люди превращаются в единый цельный организм, в мозг, которым думает вся планета. И если долго смотреть отсюда, кажется, что этот манеж начинает кружиться. Зрелище завораживает. Карусель! Иначе и не назовешь. А иногда мне кажется, что вся наша планета – огромная карусель, она тоже вращается вокруг своей оси, а на лошадках и осликах сидят люди. Тысячи, миллиарды людей, они кружатся, не ведая, что этот аттракцион всегда можно превратить в тир.

– В тир?

– Да. В тир с двигающимися расстрельными мишенями. Только об этом они догадываться не должны – в этом смысл…

Он немного помолчал, переведя дух.

– Пойдемте, Чарли, наверх, туда, откуда мы начали вашу, так сказать, экскурсию, – и через мгновение они снова оказались в длинном коридоре, который опоясывал гигантскую арену.

– Здесь, Чарли, находятся наши маленькие институты. Здесь разрабатываются долгосрочные стратегии, а потом вся информация сливается туда, где мы только что были. Пойдемте. Если будет желание – зайдем в любую из этих комнат.

Наконец Франк смог прочитать таблички, который были на дверях. Вот отдел, где сидели красивые женщины и занимались историей. Роджер продолжал что-то говорить, но Франк его уже не слышал, читая все подряд:

«Религии, секты, содомия.»

“Курсы валют, биржи, фин. кризисы”.

“Нефть, газ, золото”.

“Национальные конфликты”.

“Региональные споры”.

“Экология, еда, климат”.

“Землетрясения, наводнения, цунами”.

Вдруг Франк увидел табличку с лаконичным названием – “Эбола”.

– Вы занимаетесь и этим вопросом?

– Не только занимаемся, но и абсолютно контролируем. Понимаете меня?

– У вас есть вакцина?

– Уже лет двадцать как.

Франк продолжил читать названия на дверях, потом спросил:

– Ваш коллега говорил, что агентство начало свою деятельность, как учреждение культуры. Где можно найти отделы литературы или кино?

– Их здесь нет.

– Почему?

– Я понимаю ваш интерес, Чарли. Вы внук великого писателя, но ситуация изменилась. И если когда-то ваш дед был одним из первых наших сотрудников, теперь… Как вам это объяснить?… Нет нужды заниматься этими вопросами. Книги больше не нужны. Люди перестали их читать. А для тех, кто еще тратит на это свое время, на поток поставлена новая литература – ужастики, эротика, мыльные детективы и любовные слезливые сериалы, боевая фантастика, мистика и прочая дрянь. Понятие – современный роман исчерпало себя. Скажу проще – литературы с большой буквы сегодня нет, а если случаются исключения, они превращаются в выкидыши. Такие книги никто не напечатает, да и читать их никто не станет. В кино происходит то же самое. Все те же жанры, искусство для тинэйджеров. А огромные киностудии миллиарды тратят на эту забаву. Только такие фильмы могут и должны сегодня получать всевозможные премии и становиться хитами сезона. Поэтому искусство, кино, литература – все это давно находится под контролем, и больше нас не волнует. Прошлый век. Не расстраивайтесь, Чарльз, я могу предложить вам работу в информационном отделе. Сейчас, когда идет информационная война, нам крайне нужны такие специалисты. Люди верят не истине, а новостям – вы знаете это сами. Информационный отдел в нашем филиале большой. Подумайте. Я вас не тороплю.

– Спасибо, – ответил Франк, – и спросил:

– И все-таки, если кто-то захочет издать книгу. Гениальную книгу. Сделать ее бестселлером, что для этого нужно?

– Ничего.

– Почему?

– Это невозможно. Во-первых, она должна пройти цензуру, поскольку издательства и мировое книгопечатание находится под нашим контролем, а значит такая книга должна подпасть под рубрики, о которых я вам только что говорил. Но бестселлеры не пишутся на языке ужасов или эротики. Во-вторых. А во-вторых уже не будет.

– Но если сегодня появится Достоевский, Фолкнер или Бернард Шоу…

– О них не узнает никто. В таких писателей просто никто не вложит деньги. Общество в них больше не нуждается.

– А сколько для этого нужно денег?

– Чарли! – и Роджер засмеялся, – это пустой разговор. Думаю, сотни миллионов, если не миллиард. А люди, у которых есть такие деньги, никогда не будут тратиться на подобную ерунду.

– А на что они тратятся?

– Например, на спорт. Гольф, футбол, автогонки. Вы же знаете, какие там крутятся суммы. Хватит нагружать мозги. Люди должны не думать, а получать от жизни удовольствие…

– То есть, гениальная книга, которая появится сегодня, обречена?

– Да!.. А вот и наш региональный отдел. Ему отведено целое крыло, – воскликнул Роджер, уходя от бессмысленной темы. Франк снова обратил внимание на таблички. Названия были короткими и лаконичными:

“Куба”, “Северная Корея”, “Вьетнам”, “Китай”, “Индия”, “Россия”…

Потом шли страны западной Европы. У двери с надписью “Франция” он остановился.

– Франция тоже в поле зрения вашего агентства? – спросил он, и голос его дрогнул.

– Дорогой, Чарльз. Я понимаю, что вы живете в этой, безусловно, прекрасной стране. Я тоже ее очень люблю. Париж! Ах, Париж! Мой вам совет, будьте гражданином мира, тогда вам будет легко и просто. Люди, которых вы видели сегодня, тоже имеют родину, национальность, вероисповедание и прочее. Скажу одно – на сегодняшний день для них религия одна – права граждан, а родина – демократия. И если вы научитесь так относиться к этим простым понятиям, будет легче жить и работать у нас. Вы же помните книгу великого Рональда Дойла, вашего гениального деда? Об этом он ее и писал. Человек должен быть свободен от всех предрассудков. Вы согласны?